Уфа – Челябинск – Тобол – Омск 47 страница
Передавали, что командование было предложено Верховным Правителем одновременно Каппелю, Войцеховскому и Сахарову, из которых согласился лишь последний (но это противоречит другим свидетельствам и слишком похоже на легенду). Передавали, что «в присутствии Каппеля и Войцеховского Сахаров дал торжественное обещание отстоять Омск». Сам же Сахаров в своих воспоминаниях был более осторожен и утверждал: на заседании Совета министров он «предупредил, что на защиту Омска рассчитывать нельзя, что, может быть, удастся собрать резерв к востоку от Иртыша и там дать красным генеральное сражение». При этом, правда, непонятно, чтó имеет в виду Гинс, когда пишет: «Казалось, все было сделано для защиты Омска. Начальник гарнизона докладывал Совету министров, какие у него части, какие приняты меры, и выходило, что беспокоиться не о чем». Почему доклад делал «начальник гарнизона», когда сам же Гинс указывает, что «защита города была поручена» Войцеховскому («он показался мне глубоко сосредоточенным, как‑то несоответственно явной молодости, и своим печальным и серьезным видом он резко отличался от других генералов»), – сказать сложно. Но версию Главнокомандующего фронтом как будто поддерживает Вологодский, рассказывая о совещании членов кабинета у Верховного 6 ноября: «Ген[ерал] Сахаров также пришел к заключению, что нам не удержать в руках Омск и придется все эвакуировать из Омска и отойти в глубокий тыл, вплоть до Оби» (то есть, по‑видимому, на рубеж Томск, Ново‑Николаевск, Барнаул). И тщетным оказывалось обращение Верховного Правителя «К населению города Омска», опубликованное четырьмя днями ранее:
|
|
|
«Наши Армии, – писал тогда Колчак, – под давлением численного превосходства врага отошли на р[еку] Ишим.
С этим отходом создается угроза городу Омску. Несмотря на героическое сопротивление и самопожертвование, наши Армии отходят потому, что они численно ослаблены и требуют пополнений.
Граждане города Омска! Армия защищала Вас, но теперь она требует от Вас выполнения долга перед Родиной.
Вы должны помочь Армии и выступать на защиту города, своих семейств и своего достояния с оружием в руках…
Я призываю граждан города Омска вступать в добровольческие части, находящиеся под знаком Св[ятого] Креста и Зеленого Знамени Пророка, и сделать это добровольно, пока я не объявлю обязательного общего призыва…
Призываю граждан города Омска к оружию для помощи Армии и защиты своего города».
На население столицы и остальных районов, еще остававшихся свободными, стремились воздействовать не только требованиями. Так, воодушевлению и укреплению моральных сил призвано было способствовать опубликованное еще 22 октября со ссылкой на «французское радио» сообщение, «что согласно полученной с Севера телеграмме войска генерала Юденича заняли Петроград» (увы, многие из тех, кто прочитал это в «колчаковских» газетах, опровержение вскоре узнали из газет советских…). Впрочем, у самого Колчака известия, правдивые или ложные, об успехах русских войск на других театрах скорее вызывали озабоченность: «Они могут взять Омск, если Деникин придет в Москву, – вспоминал Гинс слова Александра Васильевича. – Я знаю, что большевики обрушатся тогда всей силой на Сибирь. Я боюсь, что мы тогда не выдержим…» Но, не ожидая для своего фронта ничего хорошего даже от побед на других фронтах, Верховный Правитель был готов не просто к сопротивлению до конца, но и к новому сражению, которому предстояло стать генеральным.
|
|
|
А что же Главнокомандующий фронтом и какова была подоплека перемены его позиции? Первоначально генерал Сахаров взялся за дело очень решительно. В день вступления в должность он отдал грозный приказ, в соответствии с которым в Омске и Ново‑Николаевске следовало установить «сильные заставы и пункты для проверки документов всех проезжающих мужчин в возрасте от 18 до 45 лет». Правомочными признавались только разрешения на выезд из столицы, выданные министрами (штатским), командующими армиями (офицерам и военным чиновникам) и командующими корпусами (нижним чинам); не имевшие таких документов подлежали задержке и возвращению в свои части, а гражданские лица – направлению «в кадровые части» (запасные) или «в Инструкторские школы» (краткосрочные военно‑учебные заведения для подготовки офицеров). Из Омска запрещалось вывозить теплую верхнюю одежду «более чем одну вещь на человека» – остальное следовало «реквизировать и сдавать Начгарнизонам для снабжения армии». Приказ явно говорил о намерении бросить на чашу весов все возможное и умереть или остановить противника. Тому же призвано было служить распоряжение остановить эвакуирующуюся в тыл армию Пепеляева и вернуть ее в боевую линию. Но…
|
|
|
Согласно воспоминаниям Сахарова, на совещании у Верховного Правителя генерал Пепеляев, подкрепляя свои слова крестным знамением, клялся, что возвратить армию невозможно: «… Если мои войска остановить теперь, то они взбунтуются». Странно, однако, что дальнейший разговор Сахаров описывает довольно сжато и невразумительно: «Около двух часов шел спор. Пепеляев пускал [в ход] все способы не доводов и убеждения, а прямо устрашения. В конце концов адмирал махнул рукой и согласился не останавливать армии Пепеляева, а направить ее в районы, указанные еще генералом Дитерихсом, то есть в города Томск, Ново‑Николаевск и на восток до Иркутска». Как мы уже хорошо знаем, Александр Васильевич Колчак отнюдь не относился к людям, которых можно было безнаказанно пытаться «устрашить», и чрезвычайно неправдоподобно выглядит, что такое поведение подчиненного не вызвало у адмирала вспышки гнева (вроде той, которая разразилась 4 ноября), – или что генерал Сахаров умолчал о такой вспышке, направленной против ненавистного ему Пепеляева. Можно предположить, что в действительности сам Главнокомандующий фронтом не противопоставил своей воли доводам (или «устрашениям») Командующего 1‑й армией, а впоследствии переложил всю ответственность на Верховного Правителя.
|
|
|
Как представляется, вина генерала Сахарова заключается не в том, что он в день своего назначения подыграл намерению адмирала защищать столицу, а в том, что он до последнего момента по‑настоящему не решался ни на отчаянную защиту, ни на мало‑мальски планомерную эвакуацию. В сущности, «решения Сахарова», в отличие от противоположных друг другу решений Колчака и Дитерихса, просто не существовало, а была псевдо‑решительная поза и путаница «приказов и контрприказов», ведущих, как известно, только к беспорядку. В результате 14 ноября Омск с его складами, содержимого которых не успели вывезти по забитым дорогам, был оставлен; Верховный Правитель и поезд с государственным золотым запасом покинули столицу накануне.
Наверное, роль адмирала Колчака как Верховного Главнокомандующего с этого момента можно считать оконченной. Оглядываясь же на недолгие месяцы (менее года), когда он занимал высший пост в военной иерархии Свободной России, кажется довольно правдоподобным парадоксальный вывод, что Александру Васильевичу мешал не недостаток знаний и навыков для ведения сухопутной борьбы, а… преувеличение этого недостатка в собственных глазах.
Обратим внимание: то и дело в критической обстановке один за другим военачальники – Гайда, Пепеляев, Сахаров… – обращаются к адмиралу как верховному арбитру, не подвергая сомнению его авторитет. Но Колчак как будто чувствует себя неуверенно и предпочитает половинчатые решения: не наказывать Гайду, но и не выполнять его требований; не отменять Челябинскую операцию, но и не заставлять Дитерихса сообразовать с нею действия всего фронта; не возвращать армию Пепеляева, но и не отстранять Сахарова с его планами… Мы видели, что на море Александр Васильевич был решителен, порою до самонадеянной несправедливости, – и потому склонность адмирала к компромиссам в «сибирский» период можно приписать как раз убеждению в том, в чем его столь настойчиво обвиняют многочисленные авторы: «моряк взялся за сухопутное дело, не будучи к нему подготовленным»…
Кажется, прояви Верховный Правитель и Верховный Главнокомандующий больше решительности и даже самоуверенности, – и у борьбы на Востоке России появился бы лишний шанс на успех. Компромисс же, вполне благотворный в политических, тыловых делах (например, в отношениях с Атаманом Семеновым), во фронтовых вопросах оборачивался явною неудачей. Это накладывалось и на ошибки в подборе людей и их расстановке на ответственные посты (скажем, вряд ли можно было ожидать успешного сотрудничества барона Будберга на должностях помощника военного министра и управляющего военным министерством с генералами Лебедевым, которого он ненавидел, и Дитерихсом, которого недолюбливал) и составляло главную слабость адмирала Колчака – Верховного Главнокомандующего. Он мог и должен был управлять войсками на стратегическом уровне, и в стратегических решениях, к которым склонялся Колчак, нет ничего изначально порочного или безграмотного; но управлять подчиненными он не всегда решался, предоставляя решения сухопутным генералам, хотя и не отказываясь брать ответственность на себя; и, быть может, как раз бремя этой ответственности и провоцировало его на те вспышки, которые и до сих пор слишком часто подменяют собой подлинный облик Александра Васильевича Колчака – правителя и главнокомандующего.
… А армия, надломленная, но не разгромленная, отходила на восток от Омска. Она отступала, но не бежала, пятилась, но не превращалась в дезорганизованную толпу. И в эти дни армии был нанесен новый сильнейший удар.
Удар в спину.
Глава 18
Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 33; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!