Амбиции второго срока и реалии 8 страница
Международное сотрудничество в области безопасности должно выйти на качественно новый уровень.
Это особенно актуально для Украины. Мы должны как можно быстрее переосмыслить и четко определить наш геополитический статус. Итак, мир уже никогда не будет таким, как был до терактов в США. Теперь "нейтральный" (читай - бесхребетный) статус Украины может превратить ее в арену новых столкновений. Мы де-факто всегда принадлежали к западной, евроатлантической культуре. Настал момент закрепить эту принадлежность, сделать окончательный формационный выбор и срочно начать реальную интеграцию с НАТО и ЕС.
К тому же политические обстоятельства для этого сегодня очень благоприятные. Подав заявление на вступление в НАТО, Украина неоднозначно продемонстрирует, на чьей она стороне. В тяжелый для Запада момент там поймут наше стремление к безопасности и стабильности. Украина может и должна начать новую фазу трансатлантической интеграции, адекватной последним изменениям. Конечно, формальное заявление следует подкрепить решительными шагами, которые бы продемонстрировали реальную европейскость украинской власти: прозрачность политики, преданность демократическим ценностям, правовой характер государства.
Конкретным механизмом воссоединения Украины с евроатлантическим сообществом может быть формирование региональных систем безопасности и сотрудничества в Центрально-Восточной Европе. Мы должны объединить усилия с соседними странами, оказавшимися в аналогичной ситуации. Речь идет, в частности, о создании Балто-Черноморского экономического и военно-политического альянса. Такое объединение ускорит интеграцию всех его членов с Евросоюзом и НАТО.
|
|
|
Ярким примером обсуждения заявленной проблематики стали действия администрации Президента США после масштабной террористической атаки 11 сентября 2001 г. Итогом стало принятие специального закона – Акта «О сплочении и укреплении Америки путѐм обеспечения надлежащими средствами, требуемыми для пресечения и воспрепятствования терроризму» (текст документа размещен в сети Интернет [8]), который в СМИ получил сокращенное наименование – Акт о патриотизме (или Патриотический акт). Уже 24 октября 2001 г. он был утвержден Палатой представителей Конгресса США: 357 голосов «за», 66 – «против». В Сенате только один голос был против (98 – «за»). 26 октября Закон был подписан Президентом США. Основным идеологом и разработчиком Закона выступил Генеральный прокурор США Джон Эшкрофт. Столь спешное принятие объемного документа (причем вносящего изменения во многие законодательные акты) добавило аргументов сторонникам конспирологической версии теракта 11 сентября, согласно которой официальные власти США, как минимум, были заинтересованы в его совершении [6]. Акт о патриотизме был обозначен как временный документ, который подлежал периодической пролонгации. В течение 2005 – 2007 гг. происходили ожесточенные дискуссии о целесообразности данного документа, в конечном итоге был найден компромисс: закон был изменен (в части изъятия наиболее одиозных моментов: некоторых полномочий спецслужб и возможности Президента США снимать и назначать прокуроров). Обратимся к некоторым положениям Акта о патриотизме, особенно к тем, которые зачастую оставались «за кадром» общественного обсуждения. 1. В первых статьях документа учреждается специальный фонд «Антитеррор», основная функция которого восстановление инфраструктуры, поврежденной в результате террористических атак, финансирование операций по расследованию терактов, преследованию преступников, выплаты агентам, оплата расходов по задержанию террористов в иных странах. 2. Отдельный раздел посвящен декларации осуждения дискриминации в отношении арабов-американцев и американцев, исповедующих ислам. Подчеркнуто, что они имеют такие же права, как и все американцы: «Они играют важную роль в жизни нашей нации». Выделено, что концепция индивидуальной ответственности за правонарушение священна для американского общества и в равной степени относится ко всем религиозным, расовым и этническим группам. 3. Предусматривается создание специального центра в ФБР с бюджетом в 200 миллионов долларов в год, обеспечивающего, в том числе, техническое обеспечение антитеррористических мероприятий. Основные юридические последствия принятия Акта о патриотизме 2001 г. можно сформулировать следующим образом. 1. Была проведена связь между террористической деятельностью и организованной преступностью, что серьезным образом усилило ответственность за подготовку теракта и иные составы преступления, которые носят террористическую направленность. Кстати, именно эти нововведения не получили в обществе реакции отторжения. Карательная составляющая, применяемая непосредственно к террористам и их пособникам, не вызывает сомнения. 2. Были закреплены многие базовые понятия, такие как «международный терроризм», «внутренний терроризм», «кибертерроризм». Последнее понятие отсутствует в российском законодательстве, что многими специалистами давно оценивается как определенный недостаток нашей правовой системы. Последние события мая 2017 г. показали, что киберпространство становится не просто полем деятельности для разовых мошенников, а средством шантажа целых государств. Хакеры попытались отключить всю систему здравоохранения Великобритании от всемирной сети и заразить компьютеры медицинских организаций вредоносными программами, что повлекло за собой нанесение значительного урона структуре организации здравоохранения. Акт о патриотизме самым серьезным образом затрагивал право на неприкосновенность частной жизни. В США это право охватывается единым словом «прайвеси», сформулированным впервые в решении Верховного Суда США (автор решения – судья Дуглас) в деле «Griswoldv. Connecticut» в 1965 г. Это право было выведено из первых пяти поправок к Конституции США, эти поправки «создали определенные сферы («полутени») неприкосновенности частной жизни» [5]. Дуглас сделал основной акцент на содержании IV Поправки, относящейся к неприкосновенности личности: «Неуказанные четко в Конституции права из сферы «полутеней» охраняют различные аспекты неприкосновенности частной жизни» [7, c. 36]. Необходимо отметить, что в США процедуры оформления ордеров на осуществление электронного наблюдения (включающего прослушивание телефонных переговоров) различаются в зависимости от того, в отношении кого будет выдаваться ордер: гражданина США или иностранца. В отношении контроля частной жизни иностранцев действует Закон 1978 г. о наблюдении за деятельностью иностранных разведывательных служб в США. Правом выдачи санкции на электронное наблюдение (при соблюдении определенных условий) обладает также Президент США (не орган судебной власти), но только в отношении иностранного гражданина [2, c. 83]. Основным контролирующим органом выступает только прокуратура США. Порядок электронного наблюдения в отношении граждан США юридически громоздок, он неоднократно корректировался после принятия значимых решений Верховным Судом США, среди которых по делам: «Bergerv. NewYork» (1967), «Katzv. UnitedStates» (1967), «Silvermanv. UnitedStates» (1967) и др. Но даже при этом в случае наличии угрозы национальной безопасности ордер на осуществление электронного наблюдения в отношении гражданина США выдавался специально созданным судом. Акт о патриотизме ввел изменения в правила получения ордера на осуществление электронного наблюдения: упрощена процедура выдачи ордера на прослушивание «кочующих» разговоров (не в отношении конкретного номера телефона, а в отношении владельца телефона, вне зависимости с каких телефонных номеров он ведет переговоры); расширены полномочия спецслужб по оперативному наблюдению за Интернетом (отслеживание посещения сайтов, в том числе, с которых можно вести электронную переписку, в некоторых случаях без получения судебного ордера, только с согласия спецпрокурора); распространена процедура контроля за абонентами телефонных разговоров (без получения судебного ордера) на контроль обмена сообщениями по электронной почте; расширена юрисдикционная компетенция суда, выдающего ордер на электронное наблюдение (ее распространение на всю территорию США). Акт о патриотизме ввел дополнительные обязанности операторов связи и интернет-провайдеров выдавать информацию по запросам ФБР о потребителях своих услуг. Акт о патриотизме ввел правовую основу под уже действовавшую программу ФБР глобальной слежки с помощью автоматической системы шпионажа «Carnivore», вскрывающей и анализирующей информацию с интернет-страниц и серверов электронной почты. По сути, данная программа осуществляет систематизацию вскрытой информации по определенным критериям с ее архивированием и хранением на жестких дисках. Данные не уничтожаются и могут быть извлечены по мере необходимости: «Пакеты могут выбираться на основании IP-адреса или, в случае электронной почты, по имени пользователя в полях TO и FROM, а в отдельных случаях – на основании их содержания. Перехваченные пакеты могут быть зарегистрированы полностью (полнотекстовый режим). Регистрация также может ограничиться только адресной частью (режим по ключевым словам), включающей IP-адрес и имя пользователя» [1]. Кстати, существуют и иные аналогичные программы: Omnivore и Etherpeek. Благодаря принудительной установке данной программы меняется вся концепция ограничений права на неприкосновенность частной жизни. Если ранее для осуществления электронного наблюдения требовался предварительный ордер судьи (в отношении конкретного лица и с заранее определенной целью), то в настоящее время происходит автоматическая архивация электронных данных. Ордер судьи (если и требуется) выдается по факту допуска к уже полученной информации. Основные опасения исходят из того, что спецслужбы могут получить доступ к информации и без судейского разрешения. Рамки контроля заметно сужаются. Отследить факт ознакомления с полученной информацией без соответствующего разрешения практически невозможно. С другой стороны, это позволяет спецслужбам вести разведывательную оперативную деятельность по выявлению террористических угроз. Но в этом случае происходит тотальный контроль за гражданами собственного государства, а как показала практика – и за иностранными гражданами тоже (включая электронное общение глав иностранных государств). В 2013 г. бывший сотрудник американских спецслужб Эдвард Сноуден предал огласке масштаб слежки спецслужб США: ею окутан весь мир. Опасения по созданию подобных средств тотального контроля высказывались задолго до их появления. Еще в январе 1981 г. была заключена Конвенция о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных (Российская Федерация к ней присоединилась), цель которой состоит «в обеспечении на территории каждой Стороны для каждого физического лица, независимо от его гражданства или местожительства, уважения его прав и основных свобод, и в частности его права на неприкосновенность частной жизни, в отношении автоматизированной обработки касающихся его персональных данных («защита данных»)». Ст. 5 Конвенции устанавливает общее правило: «Персональные данные, подвергающиеся автоматизированной обработке: a) собираются и обрабатываются на справедливой и законной основе; b) хранятся для определенных и законных целей и не используются иным образом, несовместимым с этими целями; c) являются адекватными, относящимися к делу и не чрезмерными для целей их хранения; d) являются точными и, когда это необходимо, обновляются; e) сохраняются в форме, позволяющей идентифицировать субъекты данных, не дольше, чем это требуется для целей хранения этих данных». Предусматриваются изъятия и ограничения, в том числе, в целях осуществления уголовного преследования и защиты безопасности государства и общественного устройства. Но сейчас уже видно, что общих декларативных правил явно недостаточно для обеспечения права каждого на неприкосновенность частной жизни.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Конфликтное взаимодействие всегда было важнейшим элементом системы международных отношений. На протяжении столетий субъектами конфликтного взаимодействия выступали государства, стоявшие на одной ступени международноправовой иерархии, а наиболее влиятельные из них еще и обладали сопоставимым экономическим и военным потенциалом. Данная симметрия представлялась неотъемлемым свойством международной реальности и служила фундаментом теоретических построений. После окончания «холодной войны» вопрос о том, какую форму может обрести конфликт в условиях безоговорочной победы США и отсутствия противников, способных бросить им реальный вызов, привел специалистов в легкое замешательство. Одни поспешили дать радикальнооптимистический ответ, провозгласив наступление «конца истории» и «эры мира и гармонии», другие стали терпеливо ждать, пока единственная сверхдержава сама определит нового врага. Этим врагом стали страны, объединияемые термином «государстваизгои» (rogue states): Иран, Ирак, Северная Корея, Ливия, Куба, Судан – чей совокупный потенциал в десятки раз уступал потенциалу США. В результате впервые в истории «центральносиловой» конфликт приобрел ярко выраженный асимметричный характер. Настойчивое желание мно гих «изгоев» завладеть оружием массового уничтожения (ОМУ) и средствами его доставки содержало намеки на возможность снижения уровня «асимметрии». Долгое время данный сценарий рассматривался в чисто гипотетическом ключе, но события последних лет – испытание Северной Кореей ядерного устройства (2006) и создание Ираном технической базы для обогащения урана – поколебали «асимметричное равновесие». За пределами США концепция «изгоев» воспринимается неоднозначно. За исключением Британии, Канады и Украины, все американские союзники отказались использовать данную категорию при формулировании своей внешнеполитической стратегии. Не приняла ее и Россия, вступившая в полемику с Вашингтоном по проблеме обосновываемого в рамках концепции «изгоев» развертывания системы ПРО1 . Тем не менее Белый дом продолжает пользоваться термином «государствоизгой». Какую функцию во внешней политике США выполняет данное понятие, и насколько крепка подпирающая его теоретическая база? Цель статьи – в попытке ответить на эти вопросы. Истоки концепции «государствизгоев» восходят к администрации Дж. Картера (1977–1980), когда в 1979 г. впервые был составлен и обнародован список «государствспонсоров терроризма». На них распространялось действие Закона о контроле над экспортом. Фигурантами «черного списка», с тех пор ежегодно обновляемого госдепартаментом, стали Ливия, Сирия, Южный Йемен и Ирак2 . С приходом к власти Р. Рейгана, сделавшего борьбу с терроризмом одним из приоритетов внешней политики США, произошло ужесточение риторики в отношении «государствспонсоров», частью которой стали выражения «пария», «изгой», «преступный режим»3 . Осознавая общественную остроту проблемы терроризма после кризиса с захватом заложников в Иране, республиканцы были вынуждены подкрепить риторику конкретными действиями4 . Полигоном для апробации новой политики стала Ливия, конфронтация с которой, по оценкам Белого дома, подразумевала наименьшие риски5 . С первого же дня нахождения у власти администрация Р. Рейгана подвергла режим М. Каддафи разноплановому давлению, разорвав дипломатические отношения, наложив экономические санкции и устраивая регулярные демонстрации силы. Кульминацией противостояния стала бомбардировка объектов «террористичес кой инфраструктуры» в Триполи и Бенгази 15 апреля 1986 года – акт возмездия за участие Ливии в организации взрыва на дискотеке «La Belle» в Берлине. Анализ рассекреченных документов американских архивов говорит о том, что главной целью операции было не устрашение режима М. Каддафи, а провоцирование государственного переворота6 . Параллельно США стремились продемонстрировать другим «спонсорам терроризма» – Сирии и Ирану, чем грозит продолжение «преступной» политики. Операция «Каньон Эльдорадо», ставшая апогеем «первой войны с терроризмом»7 , явилась реальным свидетельством оформления стратегии в отношении будущих «изгоев». Поскольку ее узловым элементом стала идея «смены режимов», «Каньон Эльдорадо» можно по праву считать предшественни цей операции «Свобода Ираку» и констатировать наличие преемственности в эволюции взглядов американских неоконсерваторов на внешнюю политику8 . Очередной импульс развитию концепции «изгоев» был придан в 1989 году. США рассматривали окончание «холодной войны» исключительно как собственную победу в биполярном противостоянии. Когда СССР был уже на грани распада, американские конгрессмены стали активно пропагандировать идею «мирных дивидендов» (peace dividend) – резкого сокращения военных расходов в связи с наступлением «эпохи мира». В ответ Пентагон приступил к разработке стратегии, которая позволила бы обосновать поддержание расходов на оборону на уровне «холодной войны» до появления новой глобальной угрозы. 15 ноября 1989 г. председатель объединенного комитета начальников штабов К. Пауэлл представил Дж.Бушуст. ее проект. В условиях ослабления «советской угрозы» внимание США предлагалось переключить на сдерживание региональных угроз. Военная мощь Америка должна была быть достаточной, чтобы участвовать одновременно в двух крупных региональных конфликтах и одержать в них победу9 . Данная точка зрения возобладала после вторжения иракских войск в Кувейт 1 августа 1990 года. Спустя всего несколько часов после акта агрессии Дж.Бушст. произнес речь, предопределившую развитие американской внешнеполитической доктрины на годы вперед: «Состояние международной среды изменилось. Угроза советского вторжения в Западную Европу сейчас меньше, чем когдалибо в послевоенный период… Однако угрозы остаются…Терроризм, захват заложников, «государстваизгои» (в тексте «renegade regimes» – В.Б.), непредсказуемые диктаторы, – перед их лицом Америка должна продемонстрировать силу…»10 Высказанные в речи идеи позволяли «переформатировать» дальнейшую миссию США как глобальной державы, заполнить образовавшийся «вакуум угрозы» Команда следующего президента – У.Клинтона – придала этой миссии более четкое обоснование.
В сентябре 1993 г. советник президента по национальной безопасности А. Лэйк впервые обозначил группу «мракобесных государств» (backlash states), находившихся за пределами «круга демократии» и представлющих угрозу государствам, находившимся внутри него. Их отличительными чертами были: авторитарная природа правящих режимов, систематическое нарушение прав человека, агрессивная, противоречившая международноправовым нормам внешняя политика, выражавшаяся в применении или угрозе применения силы, спонсировании терроризма и попытках завладеть ОМУ. Выдвигалась задача сдерживать эти страны с применением дипломатических, экономических и, в случае наличия прямой угрозы жизненно важным интересам США, силовых методов11. Вскоре эта же мысль, претерпев некоторые терминологические метаморфозы (слово «backlash» было заменено на «rogue»), зазвучала в выступлениях У. Клинтона12. Замена была произведена сознательно. С одной стороны, слово «rogue» имело более сильный негативный оттенок, с другой – было более броским и, следовательно, более легким для усвоения американской аудиторией, продемонстрировавшей восприимчивость к подобным метафорам. Наконец, помимо своего первоначального значения – «разбойник» – cлово «rogue» в связке «rogue states» имело и дополнительный смысл, придаваемый ему наличием устойчивого сочетания «rogue elephant», которое означает «буйный слон, отбившийся от стада»13. Это позволило объединить характеристики «pariah» и «outlaw state»: речь теперь шла о странах, которые встали на путь проведения «разбойничьей» политики и тем самым «отбились от стада», изолировали себя от мирового cообщества14. В категорию «из гоев» были зачислены все фигуранты последней версии «черного списка», за исключением Сирии: Иран, Ирак, Ливия, Северная Корея, Куба и Судан15. В короткие сроки термин превратился в центральный элемент американского внешнеполитического дискурса. В своих попытках найти завершенную концепту альную модель постбиполярного мира, США закрепили за «изгоями» роль самостоятельного класса субъектов международной системы, наряду с развитыми индустриальными странами, развивающимися демократиями и «неудавшимися государствами»16. Важнейшей вехой в становлении концепции стала публикация в 1998 г. отчета Комиссии по оценке угрозы ракетного нападения на США17. В нем утверждалось, что данная угроза является куда более серьезной, чем считалось ранее. Наибольшую обеспокоенность в этой связи вызывали Северная Корея, Ирак и Иран. Произведенный вскоре Пхеньяном тестовый запуск ракеты «Taepodong1» подтвердил правильность выводов комиссии и заставил У. Клинтона подписать закон о развертывании системы противоракетной обороны. С этого момента существование «изгоев» стало называться Белым домом главной причиной выхода из договора по ПРО 1972 года (2002). Однако в 2000 г. администрация У. Клинтона предпочла заменить уничижительный термин «государствоизгой» на более нейтральный «state of concern» – «государство, вызывающее озабоченность»18. Решение носило политический характер и было нацелено на поддержание положительной динамики, наметившейся в отношениях со многими «изгоями»19. Суть доктрины при этом не менялась, о чем свидетельствует заявление, сделанное министром обороны У. Коэном 13 июля 2000 года: «Наша цель состоит в обеспечении защиты американских граждан от действий безответственных стран – не важно, как их называть – «государстваизгои», «бывшие изгои» или «государства, вызывающие озабоченность»20. Концепция «изгоев» была уже настолько прочно интегрирована в американское внешнеполитическое мышление, что о его радикальном переосмыслении никто не задумывался. Для большинства экспертов решение об отказе от термина «изгой» было естественной реакцией Белого дома на определенное потепление международного климата21. Никто не верил, что термин «states of concern» приживется. Сосредоточившись сначала на проблеме «неудавшихся государств» и добившись смены режима в Афганистане, Дж. Бушмл. вскоре произвел ожидаемую обратную замену. Термин «государстваизгои» не только был реанимирован, но и обрел новый статус, войдя в текст стратегии национальной безопасности США. Факт существования «изгоев» был объявлен главной угрозой международной безопасности, а ее нейтрализация – стратегическим приоритетом22. Список отличительных черт «изгоев» пополнился еще одной характеристикой – «ненавистью к США». Это уязвимое для критики уточнение было сделано в целях дополнительной мобилизации общественного мнения, «подпитки» патриотических настроений. Этим же можно объяснить и введение еще более одиозного термина «ось зла»23, соединившего метафорические описания двух главных врагов США в XX веке – фашизма (государства «Оси») и коммунизма («империя зла»). Первоначально в «ось зла» были занесены Иран, Ирак и Северная Корея, но уже 6 мая 2002 г. заместитель госсекретаря Дж. Болтон объявил о включении в нее Ливии, Сирии и Кубы, благодаря чему термины «ось зла» и «государстваизгои» стали фактически взаимозаменяемыми24. Дж. Бушмл. и его команда не ограничились реанимацией концепции «изгоев», предложив принципиально иную стратегию борьбы с исходящей от этих стран угрозой – доктрину «упреждающих ударов», полигоном для испытания которой был выбран Ирак. Вторжение в Ирак, как и опрерация «Каньон Эльдорадо», было призвано преподать урок другим «изгоям», побудить их к сотрудничеству. Вскоре у Белого дома появился прекрасный повод громогласно заявить об эффективности новой стратегии. В преддверии войны в Ираке режим М. Каддафи пообещал выплатить компенсацию семьям погибших в «трагедии Локкерби» и признать свою ответственность за данный теракт, а после поимки С. Хусейна – объявил о свертывании программ разработки ОМУ. В результате Ливию исключили из «черного списка», а американоливийские дипломатические отношения, разорванные еще в 1981 году, были восстановлены. Темпы нормализации диалога с государством, четверть века воплощавшего архетип «изгоя», должны были продемонстрировать готовность США к принятию «взбесившегося слона» обратно в «стадо». Концепция сразу же обога тилась понятием «ливийская модель», описывающей алгоритм добровольного отказа «изгоя» от поддержки терроризма и попыток завладеть ОМУ. Между тем другие «изгои» не спешили следовать примеру Ливии. Иран в 2005 г. возобновил обогащение урана, а приход к власти М. Ахмадинежада в 2005 г. вовсе похоронил надежды на решение иранской проблемы «малой кровью». Ужесточение риторики в отношении США и Израиля, интенсификация поддержки движений «Хамас» и «Хизбалла» и иракских шиитов до предела накалили отношения между Вашингтоном и Тегераном и заставили Белый дом активизировать процесс подготовки военной операции. Долгое время неблагоприятно развивалась и ситуация вокруг Северной Кореи. Выход Пхеньяна из шестисторонних переговоров, нарушение моратория на запуск баллистических ракет и испытание ядерного устройства кардинально изменили всю систему безопасности в АТР. Прорыв на данном направлении произошел лишь в июне 2008 года, когда Пхеньян передал ядерное досье Китаю и произвел взрыв башни охлаждения атомного реактора в Йонбоне. В ответ Белый дом тут же объя вил о снятии торговых санкций с Северной Кореи и ее исключении из «черного списка» по истечении 45дневного срока25. Поскольку важнейшней частью проблемы является верификация содержащихся в досье данных, Пхеньян может в очередной раз дать задний ход26.
Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 150; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!