РЕВОЛЮЦИОННАЯ ГРОЗА НАД РОССИЕЙ 35 страница

ЦК РСДРП поручил открыть съезд Плеханову, который при­звал делегатов «без гнева и пристрастия» рассмотреть спорные вопросы. При этом он заявил, что попытки достигнуть договорен­ность облегчаются тем, что в российской социал-демократии «почти совсем нет ревизионистов». Как вспоминал потом Горький, этой фразой Плеханов страшно рассмешил Ленина: он согнулся, лысина его покраснела, а плечи затряслись в беззвучном смехе. Рабочие, сидевшие вокруг, тоже заулыбались, а из конца зала кто-то спро­сил: «А по ту сторону (имелись в виду скамьи меньшевиков. — С. Т.) — какие сидят?» ¹

¹ Горький M. Мать. Воспоминания. M., 1985. С. 357.

245

Плеханова встретили и проводили аплодисментами, однако при выборах президиума он получил лишь 120 голосов, тогда как Ленин собрал 144, а Дан — 143. Больше же всего голосов было у латыша Ф. Розиня — 272, поляка Л. Иогихеса — 188 и видного бундовца В. Д. Медема — 187. В итоге в состав президиума, состоявшего из пяти человек, Плеханов не вошел.

Вообще чувствовалось, что вокруг него в зале заседаний все чаще образуется какая-то опасная пустота. Многих делегатов, осо­бенно большевиков, коробили самоуверенность Плеханова, его мен­торский тон, манера прерывать своих оппонентов язвительными репликами. Недаром Горький сравнивал Плеханова с протестант­ским пастором, который говорит, как законоучитель, уверенный в том, что его мысли неоспоримы, а каждое слово и даже паузы между словами — драгоценны. Он требовал к себе внимания и почтения, сердито посматривая на тех, кто во время его выступле­ния осмеливался перешептываться с товарищами.

Плеханов поддержал предложение меньшевиков не обсуждать на съезде острые теоретические вопросы, чтобы вновь не поссорить объединившиеся год назад фракции большевиков и меньшевиков. При этом он выразил сомнение в том, что съездовская дискуссия — часто стихийная и хаотичная — может привести к обогащению марксистской теории. «То, что вы называете выработкой теории, -говорил он, обращаясь к большевикам, — уподобило бы нас анг­лийскому парламенту XVII века, вырабатывавшему и принимавше­му большинством голосов английский... молитвенник. Политичес­кая партия такими делами заниматься не может». Плеханов даже сравнил обсуждение теоретических вопросов на партийных съездах с бесплодными спорами средневековых схоластов о том, сколько ангелов может поместиться на булавочном острие ¹.

Плеханов был, вероятно, прав в том, что многолюдные и дорого­стоящие партийные съезды — не лучшее место для больших и се­рьезных дискуссий при наличии множества самых различных, порой полярно противоположных точек зрения. С другой стороны, было бы элементарным неуважением к высшему партийному форуму сводить его роль лишь к принятию подготовленных заранее резолю­ций, предоставив решение важнейших вопросов теории только не­многим «избранным». Очевидно, оптимальным вариантом было бы сочетание кабинетной работы партийных теоретиков, публичных дискуссий (в печати, на собраниях, во время реферативных выступ­лений лидеров партии и т. д.) и обсуждения теоретических проблем на заседаниях ЦК, съездах и конференциях РСДРП. Однако на практике найти эту «золотую середину» было очень непросто.

Сам Плеханов предпочитал не перегружать свои выступления на съезде теоретическими вопросами. Пожалуй, никогда еще его речи

¹ Плеханов Г. В. Соч. Т. XV. С. 378-379.

246

не изобиловали таким количеством шуток, острот, анекдотов, цитат из литературных произведений, — и все это, несмотря на скверное самочувствие. Георгий Валентинович как будто хотел доказать всем, в том числе и самому себе, что «есть еще порох в пороховни­цах», хотя весь этот блестящий словесный фейерверк уже не мог прикрыть отсутствия новых оригинальных мыслей, да и шутки Плеханова не всегда были удачны и свежи.

Основная дискуссия на съезде развернулась вокруг вопроса об отношении РСДРП к «непролетарским» партиям. Делегаты заслу­шали целых четыре доклада — Ленина, Мартынова, Р. Люксембург и бундовца Абрамовича. Особенно досталось Плеханову от Р. Люк­сембург, которая обвинила его в догматической интерпретации взглядов Маркса и Энгельса на роль либералов в буржуазной революции и в откровенной идеализации русской либеральной бур­жуазии, явно тяготевшей к соглашению с самодержавием, а не к союзу с силами демократии. Правда, Р. Люксембург сделала ком­плимент Плеханову, назвав его «почитаемым теоретиком и творцом русского марксизма», однако не преминула тут же заметить, что «революционный русский либерализм — это фантом и что повторе­ние Плехановым тех характеристик буржуазии, которые давали в «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс, является приме­нительно к России начала XX в. поразительным примером метафи­зического мышления и превращения марксизма в окаменевшую догму.

Что и говорить, Плеханов оказался в крайне затруднительном положении: молчать он не мог (это было бы истолковано как признание им своего поражения), но и любая резкость по отноше­нию к даме, пусть даже идейному противнику, уронила бы его не только в общественном мнении, но прежде всего в собственных глазах. Поэтому Георгий Валентинович, как настоящий джен­тльмен, решил обратить в шутку явно невыгодный для него спор с Р. Люксембург. При этом он искусно обыграл два полемических выпада против нее, содержавшиеся в выступлениях бундовцев Аб­рамовича и Либера (первый назвал Люксембург бланкисткой, а второй ехидно поинтересовался, на каком стуле она сидит ¹).

Отвечая Абрамовичу, Плеханов сказал, что взгляды Р. Люксем­бург — это все-таки марксизм («бланкизм надо целиком оставить товарищам большевикам»), но марксизм не «окаменелый», а испа­рившийся, улетучившийся от жара революционной фразеологии. Ответ Либеру выглядел еще более эффектно: «Тов. Либер спросил т. Розу Люксембург, на каком стуле она сидит. Наивный вопрос!

¹ Р. Люксембург была делегатом съезда от Лодзинской организации поль­ских социал-демократов, являлась после Стокгольмского учредительного съезда членом РСДРП и, кроме того, выступала с приветствием от герман­ской социал-демократии, в рядах которой работала уже более десятка лет.

247

Тов. Роза Люксембург не сидит ни на каком стуле. Она, подобно рафаэлевой мадонне носится на облаках... отрадных мечтаний», — под аплодисменты делегатов заявил Плеханов ¹. Этот внешне очень галантный пассаж заключал в себе и немалую дозу яда, ибо сравне­ние Р. Люксембург с ее маленьким ростом, большим носом и ярко выраженной семитской внешностью с Сикстинской мадонной выгля­дело довольно комично и звучало полукомплиментом, полунасмеш­кой над известной революционеркой.

Что касается существа дела, то Плеханов, довольно искусно обойдя вопрос об эволюции взглядов Маркса и Энгельса на роль буржуазии в германской революции 1848 — 1849 гг., заявил, будто они никогда не смотрели на немецкую буржуазию как на революци­онный класс и относились к ней совершенно так же, как русские марксисты смотрят на свою национальную буржуазию. Мягко гово­ря, это было большой натяжкой, поскольку позиция Маркса и Энгельса в конце 1840-х годов претерпела немалые изменения ², тогда как Плеханов предпочитал цитировать лишь те их высказыва­ния о буржуазии, которые совпадали с его собственными взглядами по данному вопросу. С другой стороны, отвергая упреки большеви­ков и Р. Люксембург в принижении революционной роли пролета­риата, Плеханов несколько напыщенно воскликнул: «Нам говорят: вы делаете пролетариат орудием буржуазии. Это совершенно невер­но. Мы делаем буржуазию орудием пролетариата. Прошли те времена, когда пролетариат служил орудием буржуазии, миновали без возврата. Теперь пролетариат является демиургом нашей рево­люционной деятельности. Теперь он — главная сила. И это дает ему особые права, это налагает на него особые обязанности. Гегель говорит в своей «Философии истории», что народ, являющийся носителем великой исторической идеи, может рассматривать все другие народы как орудие для осуществления его великой цели; он может топтать их ногами и может употреблять их как средство. Мы стоим не на национальной, а на классовой точке зрения. Но и мы думаем, что пролетариат, этот носитель великой идеи нашего време­ни, может топтать ногами все отжившее и пользоваться всем суще­ствующим для своей великой цели. Он может и он должен посту­пать так, ибо он был, есть и будет главным двигателем революции в настоящее время» (Аплодисменты) ³. Вряд ли стоит говорить здесь, насколько самоуверенно звучали слова Плеханова о том, что проле­тариат делает буржуазию орудием выполнения своих замыслов. А как режет слух фраза Плеханова о праве (?) пролетариата «топтать

¹ Плеханов Г. В. Соч. Т. XV. С. 394.

² В 1847 — 1848 гг. Маркс и Энгельс считали еще германскую буржуазию революционным классом, но затем стали резко критиковать немецких либе­ралов.

³ Плеханов Г. В. Соч. Т. XV. С. 394.

248

ногами» все отжившее и «пользоваться» всем существующим для достижения своей цели, взятая на вооружение большевиками в 1917 г.! Заметим, однако, что после этого пассажа Плеханову апло­дировали. И, видимо, не только большевики!

Как известно, большевикам вместе с делегатами национальных социал-демократических организаций удалось провести на съезде свою резолюцию об отношении к непролетарским партиям, в кото­рой, вопреки мнению Плеханова, было немало нелестных слов в адрес кадетов и октябристов. Не помогло меньшевикам и выступле­ние Плеханова в защиту идеи «рабочего съезда», которая была отвергнута большинством делегатов, считавших, что широкая вне­партийная рабочая организация может стать опасным конкурентом РСДРП. Возможно, такие опасения и имели под собой определен­ную почву, но думается, что Плеханов, всегда остававшийся патри­отом революционной пролетарской партии, был прав, когда пред­сказывал победу на «рабочем съезде» социал-демократических идей и видел в нем эффективное средство легализации и расширения пролетарского движения, а не альтернативу РСДРП.

Свои выступления на V съезде РСДРП Плеханов собрал в небольшом сборнике «Мы и они», который был издан в 1907 г. сначала в Женеве, а потом в Петербурге. Сборник открывался предисловием, в котором Плеханов без обиняков раскрыл смысл его названия: «мы» — это меньшевики, которых облыжно обвиня­ют в ревизионизме; «они» — большевики, тактические взгляды которых очень напоминают взгляды Бланки, Бакунина и прочих революционеров-утопистов, что, по мнению Плеханова, даже хуже, чем «пересмотренный» ревизионистами марксизм. Вспоминая о бе­седе с одним рабочим-большевиком, который никак не мог понять, как социал-демократы могут входить в соглашение с кадетами, поскольку среди них много капиталистов, Плеханов воспроизвел свой ответ, дающий яркое представление о логике рассуждений всех меньшевиков: «У вас два врага, — говорил Плеханов. — Разумная тактика требует от вас, чтобы вы сначала сосредоточили свои силы на одном из них и, разбив его, устремились на другого. Так всегда поступал великий мастер в деле решения тактических задач, Наполеон I. На кого же вы должны напасть прежде? Оче­видно, на правительство. Сосредоточивайте же против него свои силы. Но правительство, — этот враг, который прежде других должен быть разбит вами, — встречает и до поры до времени будет встречать противодействие со стороны кадетов. Это значит, что ваши враги пока ссорятся и между собою. Разумная тактика требует от вас, чтобы вы, сосредоточивая свои силы против правительства, использовали в интересах революции ту оппозицию, которую пока еще делает ему «партия народной свободы». А вы боитесь этого как измены; вопреки здравому смыслу, вы стараетесь помирить друг с другом ваших, пока еще ссорящихся между собою, врагов и потому,

249

воображая себя верными хранителями революционных принципов, вы наносите серьезный вред революции» ¹.

Плеханов упрекал также большевиков в боязни реформ, которые якобы могут помешать ходу революции. При этом он привел при­мер их отрицательного отношения к лозунгу ответственного думско­го министерства, явившегося, по его мнению, настоящей услугой Столыпину. В целом же Плеханов приходил к выводу, что Маркс был бы, пожалуй, в русских условиях чистейшим меныпевиком ².

Между тем Первая российская революция подходила к концу. Первый штурм царизма закончился неудачей, хотя борьба народа была далеко не бесплодной.

Что же принесли годы революции Плеханову? В общем и целом он избежал в эти годы больших взлетов и падений, окончательно закрепившись на позициях кабинетного марксистского теоретика, к советам которого, однако, не слишком прислушиваются марксисты-практики. Плеханов не поддался искушению объявить русскую революцию «перманентной», когда она шла на подъем, но и не видел поводов для отчаяния, когда верх стало брать царское прави­тельство. Он пытался мерить русскую революцию — первую рево­люцию XX в. — мерками старых марксистских оценок европейских революций 1848—1849 гг. и, прямо скажем, не слишком преуспел в этом, ибо и специфика России, и особенности новой исторической эпохи, в которую мир вступил как раз на рубеже двух столетий, требовали от революционеров принципиально новых подходов и решений. Не подтвердились, в частности, и его ожидания, связан­ные с российской буржуазией и либерализмом, которые вовсе не собирались бить царизм вместе с революционерами. Сорвались и обе попытки наладить в России нормальную парламентскую работу, поскольку Первая Государственная Дума была распущена царем через 72, а Вторая — через 103 дня после их созыва, хотя по закону им был отпущен пятилетний срок. Не нашли отклика и призывы о сотрудничестве, обращенные Плехановым к партии кадетов. Все это не внушало ему оптимизма, хотя он и был убежден, что когда те, кто был в 1905 г. детьми, подрастут и станут солдатами, в России будет новая революция ³.

Тяга широких демократических кругов российского общества к социалистической литературе и значительное смягчение цензурных условий привели к тому, что в 1905 — 1907 гг. на отечественном книжном рынке появилось довольно много произведений Плехано­ва. В 1906 г. сначала в журнале «Образование» (№ 1), а потом отдельной брошюрой был опубликован биографический очерк о Плеханове, написанный меньшевиком А. Ельницким. А. М. Коллон-

¹ Плеханов Г. В. Соч. Т. XV. С. 408.

² Там же. С. 410.

³ См.: РЦХИДНИ. С». 264. Оп. 1. Д. 201. Л. 16.

250

тай в письмах к Плеханову не раз повторяла, что он очень популя­рен в России. «Знаете ли Вы, что теперь Вы — один из популяр­нейших людей в России. Вас боятся, восхваляют, бранят, ненави­дят, а все вместе — прислушиваются. А это главное!» — писала Коллонтай Плеханову в январе 1907 г. из Петербурга. А вот вы­держка из ее же письма, написанного через месяц: «Ваши «Пись­ма» (имеются в виду «Письма о тактике и бестактности». — С. Т. )производят громадный шум, это обыкновенно «гвоздь» дня: едва сойдутся два человека — начинается грызня, само собою разумеет­ся, поскольку одни приветствуют Ваши слова, постольку другие ими недовольны. Тем не менее прислушиваются все, а волнуются и сердятся, очень сердятся многие» ¹.

И все же в 1905 — 1907 гг. уже чувствовалось, что будущее — не за Плехановым. В России рождалось новое поколение революцио­неров, для которых «отец» русского марксизма был уже вчерашним днем революции.

¹ См.: Тютюкин С. В. Первая российская революция и Г. В. Плеханов. С. 253.

ГЛАВА VII

МЕЖДУ ПОЛИТИКОЙ И НАУКОЙ

 

3 июня 1907 г. вторично за последние одиннадцать месяцев была досрочно распущена Государственная Дума. Но на этот раз власти пошли значительно дальше, чем в июле 1906 г., изменив без сан­кции депутатов избирательный закон и арестовав по обвинению в подготовке государственного переворота 55 членов думской фрак­ции РСДРП во главе с Ираклием Церетели. Казалось, повод для народного возмущения был налицо, но силы революции к этому моменту были уже практически исчерпаны. Россия промолчала. Наступал звездный час премьера Столыпина.

Депрессия ощущалась во всем — в экономике, политике, поведе­нии людей. С 1907 г. началось осуществление столыпинской аграр­ной реформы. Пошла вниз кривая забастовочного движения — этот вернейший показатель прочности существующего режима, настро­ений рабочих и экономической конъюнктуры. Если за последние семь месяцев 1907 г. как бы по инерции еще бастовало около полумиллиона чел., то в 1910 г. число стачечников не превышало уже 160 тыс. Притихли деревня и армия. Интерес общества к революционерам уступил место новым увлечениям — богоискатель­ству и богостроительству, эмпириокритицизму, поэтам-декадентам, французской борьбе, вопросам секса. Интеллигенция громко кая­лась в революционном безумии, а социалистическим партиям при­ходилось, скрепя сердце, снова уходить в подполье или пополнять ряды политической эмиграции. Быстро шел отток временных попут­чиков революции. Усиливалось провокаторство.

Кризисные явления коснулись и обеих фракций РСДРП, пути которых вновь стали расходиться. Среди меньшевиков царили апа­тия, разобщенность, сомнения. Отдали неизбежную после пораже­ния революции дань этим настроениям и многие большевики.

Характеризуя состояние меньшевистских организаций в конце 1907 г., Ф. И. Дан писал П. Б. Аксельроду: «Меньшевизма как орга­низации теперь попросту в России нет, и собрать его снова механи­ческим путем невозможно. В меньшевизме как направлении проис­ходит, несомненно, разложение. В противоположность большеви­кам, у которых сохранилась верхушка организации, у нас именно верхушка первая подверглась разложению, и потому у нас нет сил, чтобы собрать те здоровые меньшевистские элементы, которые име­ются среди сознательных рабочих в гораздо большем количестве, чем 2 — 3 года назад и даже чем в прошлом году. Для значительной

252

части меньшевистской интеллигенции все прогрессивные лозунги меньшевизма стали постепенно лазейками для того, чтобы нервным, развинченным, расслабленным людям уйти не только от общепар­тийной, но и от всякой политической работы. Открытые организа­ции, отрицательное отношение к подполью, думская деятельность, использование всех легальных возможностей и пр. и пр. — все это для целой массы интеллигентов стало дорожкой либо к ренегатству, либо к самому низкопробному оппортунистическому культу «малых дел». Не большевистское ухарство грозит нам в этих людях с повисшими носами — куда уж им до ухарства! — а самое обыкно­венное либеральное перерождение» ¹.

В социал-демократических организациях все чаще стали произ­носить новое слово «ликвидаторство», означавшее отказ части мень­шевиков от подпольной работы, уход в легальные организации и отречение от наследия 1905 — 1907 гг. У большевиков были свои проблемы, связанные с нежеланием некоторых партийных работни­ков примириться с необходимостью временного отказа от наступа­тельной тактики, боевых дружин, «эксов», бойкота Думы. И хотя основное ядро большевиков продолжало верить Ленину, а меньше­вики категорически отказывались ставить знак равенства между меньшевизмом как таковым и «ликвидаторством», кризис в РСДРП, который развивался параллельно с кризисом в партии эсеров и у кадетов, значительно ослаблял революционный лагерь.

---

Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 39; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!