ПЕРСПЕКТИВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МОТИВАЦИИ ЧЕЛОВЕКА 12 страница

" Ключевую роль чувства реальности в развитии психопа­тологических симптомов подчеркивал П. Жане: «Какое бы ре­шение ни давать этому вопросу в нормальной психологии, мне кажется бесспорным, что в большинстве психастенических симп­томов можно наблюдать расстройства именно этой функции реального» (1911. С. 283).

                           ,114

ценного пространства» ¹²: «Греза, смутная надежда имеет в общем и целом меньше реальности, чем дей­ствие; действие иногда имеет больше реальности, чем речь; восприятие — больше, чем воображение; отда­ленная «идеальная цель» менее реальна, чем «реаль­ная цель» безотлагательно выполняемого действия» (Lewin, 1936. Р. 196).    Такого рода различия, для изображения которых К. Левин ввел в «жизненное пространство» третье измерение, говорят о том, что организация отраже­ния меры реальности в «образе мира» имеет харак­тер градиента, простирающегося от максимально до­стоверного содержания, в которое входит прежде всего образ воспринимаемой ситуации, до ирреаль­ных, заведомо 'не соответствующих действительности представлений. В градиенте реальности между этими крайними полюсами локализуются все другие отда­ленные во времени и пространстве и имеющие раз­личную степень правдоподобия события. В действи­тельности картина является еще более сложной, по­скольку этот градиент не однороден. Так, его заметно модифицирует, как это отражено в «жизненном про­странстве» К. Левина, временная перспектива: про­шедшее событие — и несомненная бывшая реальность, и, с другой стороны, нечто, чего в реальности нет и никогда не будет. Зависимость силы возникающих эмоций и, стало быть, размеров и характера упоминавшегося выше эмоционального «взрыва» от меры реальности вооб­ражаемого содержания отчетливо обозначена еще в учении Б. Спинозы. В нем утверждается, в частности, что «аффект к вещи, которую мы воображаем необ­ходимой, при прочих условиях равных, сильнее, чем к вещи возможной», к  вещи возможной — сильнее, чем к вещи случайной, а к последней — чем к про­шедшей (1957. С. 533—534). К. Левин эту же зави­симость констатировал в терминах своей концепции, объясняющей динамику психических явлений без при­влечения эмоциональных процессов: «Эксперименты показали, что степень реальности является весьма

¹² Левиновское «жизненное пространство» может быть оха­рактеризовано как реально отражаемая в данный момент часть «образа мира».

                        1!5

важной динамической особенностью почти всех психо­ логических объектов и процессов. Особенно это об­ наружили эксперименты, в которых исследовались уровень притязаний, возникновение и проявление за­ мещающих действий, формирование и изменение це­ лей, эмоциональные процессы, память, игра» (Lewin   1936. Р. 197).      К сожалению, сделать следующий шаг и перейти от феноменологической констатации этой зависимости к некоторому ее пониманию и объяснению пока не­ возможно. Это связано прежде всего с неизвестностью природы субъективного носителя градиента реально­ сти — чувств существования, неизбежности, возмож­ ности, случайности и т. п., собственно которые, по всей видимости, способствуют или препятствуют эмо­ циональному переключению. Многие современные авторы, .стоящие на позициях когнитивной психологии и фактически сводящие регуляторные процессы орга­ низма к 'информационным ('см. Аткинсон, 1980; Ве- личковский, 1982; Найссер, 1981), склонны к одно­ природной интерпретации 'психического и скорее под­ держали бы когнитивную трактовку такого рода чувств. Однако существует и другая традиция, трак­ тующая подобные чувства (в частности, уверенности, сомнения, ожидания) как эмоциональные (Васильев и др., 3980; Рибо, 1898; Bain, 1875; Claparede, 1928).     Попытки разобраться в вопросе о том, когнитив­ ную, эмоциональную, 'смешанную или какую-то еще природу имеет градиент реальности, иначе говоря, является ли он компонентом когнитивной (в собствен­ ном .смысле , слова) или эмоциональной сложности, выводят на одну из центральных и вместе с тем про­ должающих оставаться таинственными про'блем пси­ хологии—проблему субъективного переживания (см. гл. 3), в отношении которой в современной литера­ туре отсутствуют даже традиции обсуждения. Оче­ видно, что данное обстоятельство затрудняет обос­ нованный ответ на поставленный выше вопрос о природе различий эмоционального переключения у животных и человека. Но это не единственное об­ стоятельство. Проблема изменения модальности эмоций. Как показала обсуждавшаяся выше феноменология си­туативной динамики эмоций, важнейшая особенность

                        116

процессов эмоционального переключения состоит в том, что в них наряду со сменой предмета, на кото­рый направляется эмоция, происходит изменение ха­рактера эмоционального переживания. Из-за этой особенности одно и то же исходное эмоциональное событие, например физическая 'боль, может привести к развитию различных эмоций: досады, если мы боль причинили себе сами, возмущения — если она была вызвана чьим-то неосторожным движением, гнева — если мы убеждены, что она была доставлена нам по сознательному намерению, и др. Изменения, которые претерпевают эмоции, переключаясь на новый пред­мет, зависят от особенностей не только связи, по ко­торой происходит переключение, но и предмета, на который оно происходит, его ранее сложившегося мотивационного значения: в условиях, три которых один человек вызовет наше возмущение, другого, ска­жем пожилого, мы будем склонны простить. Кроме того, эти изменения зависят от предшествовавшего эмоциогенному событию настроения человека, так что в целом они являются следствием весьма сложных взаимодействий. К сожалению, эта важная сторона эмоциональной жизни для психологии тоже продолжает оставаться малоизвестной. Во всяком случае судить о том, в ка­кой мере сложнейшие превращения переключающих­ся эмоций обусловлены когнитивной сложностью пси­хики человека, предполагающей неизбежное взаимо­действие эмоций, 'и в какой — принципиальными из­менениями в организации его эмоциональной сферы, на основе имеющихся данных нет "возможности. По­этому обозначим этот вопрос как проблемный, отме­чая, что в любом случае механизм эмоционального Переключения в главных своих особенностях сложил­ся в биологической эволюции и что социогенное про­исхождение может иметь только дальнейшее его со­вершенствование. «Натуральное» и опосредствованное развитие мо­тивации. Представление о преемственности и взаимо­связанности механизмов развития биологической и социальной мотивации не выпадает из общей картины развития человеческой психики, соответствуя поло­жению о происхождении высших психических функ­ций, согласно которому они формируются на основе

                                   1,17

овладения в культурно-историческом процессе соот­ ветствующими натуральными функциями, их подчи­ нения произвольной регуляции (Выготский, 1983а). Правда, поскольку учеп.ие о высших психических функциях создавалось на материале познавательных процессов, прямой его перенос 'в область мотивации едва ли допустим, однако .в проведении сравнения и поиске общего ничего 'предосудительного, по-видимо­ му, нет ¹³. Так, произвольное, опосредствованное запоминание можно охарактеризовать как то же самое непосред­ ственное запоминание, только специально направлен­ ное и организованное прн помощи переструктуриро­ вания материала, повторений и других освоенных в онтогенезе приемов и средств. Подобно этому и мо- тивациошюе опосредствовапие представляет собой то же самое эмоциональное переключение, которое обес­ печивает «натуральное» развитие мотивации, только специально организованное и направленное при по­ мощи искусственно вызываемых эмоций и представ­ ляемых образов, причем любого уровня обобщения .и абстракции. Иначе говоря, если «натуральное», не­ посредственное развитие мотивации происходит на основе реальных событий жизни и в пределах реаль­ но отражаемых ситуаций, то опосредствованное раз­ витие -- на основе идеальных моделей событий 'и си­ туаций, что снимает с этого процесса временную и 'пространственную ограниченность и делает доступ­ ной для него сферу обобщенных образов и идей. Идею развития высших форм мотивации на осно­ ве естественных потребностей высказывала Л. И. Бо-жовшч. Рассматривая данные о формировании наме­рений как «результате опосредствования потребностей

¹³ Приведем слова Л. С. Выготского, правда, не совсем для него типичные, которые говорят о том, что идею «натуральной» основы развития человека он распространял и за пределы по­знавательных процессов: «Если Дарвин дал биологию видов, то И. П. Павлов дает биологию индивидов, биологию личности. Механизм условного рефлекса раскрывает динамику личности, показывает, что личность возникает на основе организма как сложная надстройка, создаваемая внешними условиями индиви­дуальной жизни. ...Все в личности построено на родовой, врож­денной основе и вместе с тем все в ней надорганично, условно, т. е. социально» (19836. С. 155).

                        118

человека его сознанием», она заключает: «Это позво­ляет, как нам кажется, понять процесс развития по­будительных сил человеческого поведения как про­цесс превращения естественных (натуральных, по терминологии Л. С. Выготского) потребностей в их опосредствованные формы, свойственные только че­ловеку как общественному существу. Такое понима­ние развития потребностей 'позволяет рассматривать его как совершающееся по тем же 'общим (установ­ленным еще Выготским) законам, по которым идет развитие и всех других психических процессов и функций: из непосредственных они становятся опос­редствованными, из непроизвольных — произвольны­ми, из неосознанных—сознательными» (1972. С. 39). Рассмотренные выше данные об эмоциональном пе­реключении подтверждают этот вывод. Эмоциональное переключение как основа психо­логических механизмов развития мотивации обеспе­чивает, 'строго говоря, только ситуативное ее разви­тие—возникновение 'новых мотивационных отноше­ний к тем предметам, которые оказались потребностно значимыми в наличной ситуации. Как уже отмеча­лось, онтогенетическое развитие мотивации имеет место только в том случае, если такие ситуативные мотивационные отношения оставляют следы в опыте индивида, фиксируются в нем и воспроизводятся при отражении этих предметов в будущем. Рассмотрим данные, касающиеся этой важной стороны развития мотивации.

 МОТИВАЦИОННАЯ ФИКСАЦИЯ

Содержание и состояние проблемы фиксации мо­ тивационных отношений можно передать следующими словами К. Д. Ушинского: «Признавая, что в жела­ нии есть необходимо воспоминание раз или несколько раз испытанного нами чувствования, мы должны признать, что чувствования, как и представления, вышедшие из нашего сознания, оставляют в нас сле­ ды, которые потом возрождаются при воспоминании. Сохранение в пас, 'бессознательно для нас самих, этих следов чувствований, как и следов представле- "ий, одинаково таинственно и одинаково не подлежит

                          119

.i-имнепию» (lybU. Т. 9. С. 403)¹⁴. Действительно, сам по себе факт онтогенетичес­ кого развития мотивации, приобретение и сохранение предметами мотиванионного значения, которого они раньше не имели, свидетельствуют о неизбежности фиксации в некоторой форме этого значения в опыте индивида, и в этом смысле способность мотивацион- ного события оставлять следы не 'подлежит сомнению. Что касается таинственности, то этот феномен про­ должает сохранять ее и в настоящее время. Это свя­ зано прежде всего со сложностью дифференциации в процессах накопления, сохранения 'и воспроизведе­ ния опыта собственно мотивационных и познаватель­ ных моментов. Рассмотр):?,! это подробнее.

 Эмоции и память

Как по формальным признакам, так и по существу фиксация в опыте следов мотнвационных воздействий тесно связана с процессами памяти и научения. Бо­ гатые традиции экспериментального изучения этих процессов использовались, в частности, и для выяв­ ления роли, которую в них играют эмоционально- мотивационные факторы. Согласно одной из обзор­ ных работ «...экспериментальные исследования пока­ зывают, что «эмоциональные факторы» заметно влияют на память. Это влияние проявляется не толь­ ко в объеме воспроизведения заученного материала, но сказывается также в его опознании и переучива- ним, равно как в воспроизведении и узнавании соб­ ственного опыта, времени реакции при ассоциациях и воспроизведении, последовательности материала при воспроизведении в свободном перечислении, ре-интеграции опыта, ассоциативных реакциях; оно про­является в ошибках воспроизведения, оговорках

¹⁴ Чувствования К. Д. Ушинским выводились из стремлений (потребностей) живого существа и рассматривались как эмоцио­ нальные переживания, показывающие соответствие или несоот­ ветствие стремлениям предметов и воздействий: «...Стремлением мы называем неизвестную нам причину деятельности, обнару­ живаемую тем или другим существом, и притом такую причи­ ну, которую мы предполагаем в самой сущности данного су­щества»; «Бессознательные стремления превращаются в созна­тельные желания не иначе, как через посредство чувствований» (там же. С. 60, 64),

                        120

J п» (Rapaport, 1942. Р. 100; см. также Блонский, 1979- Рейковский, 1979. Гл. 4; Meltzer, 1930; Weiner, 1966a, 1966b).    Для усиления этого вывода можно добавить, что в экспериментальном изучении 'памяти, особенно в случае .использования способности человека к произ­вольному запоминанию, возможен известный разрыв между мотивацией этого .процесса (зачем запоми­нается) 'и его содержание?»: (что именно запоминает­ся, например, бессмысленные слоги), ослабляющий влияние на него эмоционально-мотивационных фак­торов. В естественной ж.изпи такое влияние выраже­но значительно больше, так как в ней по очевидным причинам запоминаться (заучиваться) должно преж­де всего то, что .имеет отношение к потребностям и процессу их удовлетворения (и в силу этого вызыва­ет эмоции). Об этом свидетельствуют, в частности, описанные 3. Фрейдом (1916) факты мотивирован­ного забывания, а.также исследования непроизволь­ной памяти, в 'проявлениях которой мотивацнонные факторы, определяя строение и характер активности, играют не просто важную, а главную роль (Зейгар-ник, 1979; Зинченко, 1961; Смирнов, 1966).    Однако такого рода исследования, показывая не­сомненное и разнообразное влияние эмоций на запо­минание, сохранение и воспроизведение связанного с ними познавательного содержания, представляют •весьма неопределенные 'и неоднозначные данные о фиксации в опыте индивида самих эмоций, о том, актуализируется ли вместе с воспроизведением по­знавательного материала его (выражаемое эмоциями) мотивационное значение. Это объясняется прежде всего различиями в возможности объективного конт­роля в экспериментах обеих составляющих опыта: если сохранение познавательного материала легко устанавливается на основе воспроизведения, то для выводов о сохранении эмоций обычно приходится ис­пользовать значительно менее надежные субъектив­ные отчеты. Объективные показатели (мимические, физиологические) позволяют контролировать, как из­вестно, лишь грубые, относительно выраженные и продолжительные эмоциональные состояния. Рассмотрим для примера конкретное утверждение испытуемого: «С. сильно напугал меня ложным из-

                        121

вестием о смерти моего сына, и с тех пор мне очень неприятно видеть его, хотя он хороший человек» (Блонский, 1979. С. 157). Какие экспериментальные процедуры в данном случае могли бы помочь восста­ новить с точностью весь комплекс пережитых испы­ туемым эмоций—изначальный испуг и отчаяние, по­ следовавшее затем радостное облегчение и, по-види­ мому, возмущение источником хотя и непреднамерен­ ной, но столь страшной дезинформации—и тем бо­ лее определить вклад каждой из них в формирование итогового отрицательного отношения к человеку, которого испытуемый считает хорошим? Но это еще не все затруднения. Очевидно, что запах цветка приятен не потому, что мы помним удовольствие, которое этот запах когда-то доставлял. Конечно, человек, увидев цветок издали, может предвосхитить удовольствие, настроить­ ся на пего, т. е. некоторое влияние прошлого опыта здесь возможно, однако своим главным составом эмо­ циональное восприятие запаха происходит каждый раз как бы заново, относительно независимо. Но со­ гласно интеллектуалистическим (когнитивистским) представлениям подобным образом эмоция возникает и .в рассматриваемом примере. По этим представле­ ниям имеет место следующая последовательность со­ бытий: при виде человека испытуемому сначала чис­ то познавательно вспоминается история с ложным известием о смерти, а эмоция возникает вторично как реакция на это воспоминание, т. е. ;в принципе таким же образом, как когда-то на неподтвердидшееся страшное известие, на факт и источник дезинфор­ мации. Но в таком случае здесь вообще нет «запомина­ ния» эмоций; память воспроизводит когнитивные фак­ ты, которые, как и цветок, вызывают эмоции относи­ тельно независимо. Так ли это или наоборот —  сначала возникают эмоции, а затем вызванные ими воспоминания — определить в каждом конкретном случае трудно, а в реальном потоке сознания, на фоне многих чередующихся о'бразов и переживаний, по- видимому, и невозможно. Согласно Т. Рибо, посвятившему проблеме аффек­тивной памяти специальную работу (1895), эмоции могут воспроизводиться как тем, так и другим спо-

 обом; в интроспективных отчетах испытуемых этот „„тор' обнаружил как случаи, в которых «аффектив­ное состояние вызывается только через посредство интеллектуальных состояний, с которыми оно связа­но» (С. 12), так и непосредственное воспроизведение э\юций: «...Настоящая аффективная память, не зави­сящая от сопутствующих ей интеллектуальных эле­ментов, не есть химера» (С. 16). Кроме того, Т. Рибо выделил «ложную, или отвлеченную» аффективную память, в случае которой субъект вспоминает испы­танную эмоцию исключительно интеллектуально, са­мой эмоции не переживая; это наблюдается, напри­мер, при воспоминании давно прошедших увлечений: «Что остается 'взрослому от воспоминания об его дет­ских играх? ...Во всех случаях подобного рода... при­поминаемый аффективный отпечаток узнается, но не чувствуется,'не испытывается» (С. 15).    Работа об аффективной памяти Т. Рибо положила начало исторической дискуссии, показавшей, в част­ности, сложность различения эмоциональных и по­знавательных элементов опыта и, как следствие, за­висимость представлений об этом виде памяти от исходных теоретических позиций авторов (см. Блон­ский, 1979. С. 160—165). Показательна постановка в дискуссии .вопроса о самом существовании аффек­тивной памяти, свидетельствующая о том, что при определенных взглядах оно, вопреки утверждению К. Д. Ушинского, вовсе не очевидно. Следует, одна­ко, отметить, что из-за специфики этих взглядов, в частности, из-за прямого переноса приемов иссле­дования мнемических процессов на «запоминание» эмоций, в дискуссии обсуждалась не аффективная память как таковая, а только произвольная ее фор­ма—способность человека повторно пережить эмоции не ,в естественной ситуации, а по просьбе эксперимен­татора и именно «по памяти». Искусственность такого сужения проблемы отме­чалась многими авторами и в настоящее время пред­ставляется очевидной: «Для 'большинства людей про­извольное воспроизведение эмоциональной памяти ...  по своему желанию затруднительно и часто даже не­ возможно. Лишь у некоторых людей, главным обра­ зом музыкантов, художников, артистов, произвольное ^произведение пережитых ранее эмоциональных

                         123

состояний осуществляется легко, что, очевидно, яв­ ляется результатом частой тренировки этого процес­ са» (Громова, 1980. С. !32); что касается непроиз­ вольной эмоциональной памяти, то «... ее извлечение происходит постоянно у всех людей, оказывая боль­ шое влияние на наше поведение, настроение, ПОСТУП­ КИ, -взаимоотношения, о чем свидетельствуют много­ численные примеры из нашей обыденной жизни» (там же. С. 134).      Данное обстоятельство — непроизвольный харак­ тер фиксации я воспроизведения эмоций—свидетель­ ствует о том, что эмоциональная память несводима к проявлениям 'собственно мнестических процессов и закономерностей и имеет более сложную детермина­ цию. Очевидно, что если человек после плотного обе­ да не способен «'вспомнить» приятный вкус хлеба, хотя без затруднений делает это в голодном состоя­ нии, если, будучи обиженным, он легко представляет все 'недостатки и отрицательные черты обидчика и с трудом — его положительные качества, то такая из­ бирательная направленность воспроизводящихся эмо­ ций определяется состоянием потребностей, а не осо­ бенностями памяти. Затруднения, аналогичные отмеченным, возникают и при попытке рассмотреть мотивационную фиксацию по данным исследований в области научения ('см.  Berlyne, 1964; Mowrer, 1950, 1960b). При обсуждении процессов мотивационного обусловливания мы стал­ кивались с тем, что скорость и другие особенности возникновения новых мотивационных отношений за­ висят от познавательного отражения связи между условным и безусловным раздражителем (Miller, Matzel, 1987). В тех случаях, .когда связь очевидна, когда индивиду для ее выявления не требуется выра­ ботки нового умения, навыка, перцептивного дей­ ствия, обусловливание, т. е. мотивационное переклю­ чение и фиксация, способно произойти очень быстро или сразу. Однако в более сложных случаях, в кото­ рых новые мотивационные отношения являются сум­ марным результатом познавательного выявления свя­зи и переключения по этой связи мотивации, раз­личить оба момента научения бывает трудно. Из-за отмеченных особенностей фиксация в опыте следов эмоций, о которой К. Д. Ушинский писал Р

---

Дата добавления: 2021-04-06; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!