Воспоминания Александра Ерохина

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 7Следующая ⇒

Первые воспоминания… Босиком бегал по улице, она ещё не имела названия, так как построен был только один, нечётный ряд домов, заросли дубняка начинались сразу рядом с дорогой. Всё детство – в дубках, бегая, играя, качаясь на деревьях. Соседи во дворе – Пищаленко, Нестеренко, Саенко. Зимой на улице холодно, поэтому игрался под кроватью, занавешивая до самого пола одеяло. Игрушек было мало: собачка из папье-маше на подставке с колёсиками, трактор красно-чёрный, большая юла, затем шахматы, домино. В детском саду было беззаботно, ничего не делал, ни за что не отвечал. Кормили там прекрасно, тётя Оля варила вкусную манную кашу, оладьи со сметаной, какао – то, что запомнилось и понравилось на всю жизнь. Ходили с детсадиком часто в дубки, много зелени, цветов, земляники. Дядя Юра приезжал из Баку, из Моздока, в матросской форме, привозил подарки, улыбался, играл со мною. Именно он начал учить меня читать и писать в 5 лет. Но по-настоящему начал читать перед школой, в 6 лет. Дядя Юра как-то привёз самодельную деревянную обезьянку, которая лазила по верёвочке, когда её дёргаешь за ниточки. Привозил чертежи корабля, интересно было рассматривать, что где находится, как называется. Также привозил старые портреты вождей партии и правительства, написанные маслом на холсте. Дядя Юра вместе с отцом их вставлял в рамки, закрашивал, и сверху писал маслом пейзажи. Отец тоже хорошо писал и рисовал, и маслом тоже. От дяди Юры сохранилась картина зимнего пейзажа, всем нравилась, до сих пор висит на стене, только рамка потемнела от времени. Дядя Юра был штурманом корабля на Каспийском море, говорил, что Каспийское море сильнее штормит, чем Чёрное, часто бывают смерчи. Когда он сдавал экзамен на вождение корабля, то успешно обошёл эти смерчи, и ему за это поставили хорошую оценку.

Приусадебные огороды были маленькими, поэтому людям давали участки в поле, на которых выращивали картошку. А также давали уже засеянные подсолнухами делянки, которые надо было обрабатывать, и под осень снимать урожай. Ходили цапать, и потом самое интересное – обрезать шляпки, грузить в подводы и везти всё это домой. Весь двор был в подсолнечных шляпках, целые горы напротив каждой квартиры. Вечерами все, в том числе и дети, садились возле этих гор, брали в руки небольшие палочки типа скалок, что тесто раскатывают, и выбивали из шляпок семечки. По всему селу стоял лёгкий грохот, было очень весело, в разговорах проходила работа. Семечки сушили, слаживали в мешки, а выбитые шляпки – на чердак. Стволы подсолнуха тоже убирали, они шли на отопление вместе со шляпками. А сами семечки возили на маслобойню, привозили масло и жмых – макуху. Это было одно из самых весёлых, развлекательных и запоминающихся картин детства. Для взрослых, конечно, это была серьёзная работа, а детям – веселье и забава. Была у нас корова Фиалка, вкусное молозиво иногда ели, а молока особо не напивались. Дело в том, что молоко пропускали через сепаратор, делали масло, очень жёлтое, настоящее, делали и творог, оставалась сыворотка, вот её пили часто. И много уходило на налоги, тогда это было обычным делом, и за содержание кур, свиней, коров, и за посаженные фруктовые деревья брался налог. И уже рубить деревья было нельзя, штрафовали. Но потом, при Хрущёве, коров у всех позабирали, отец сам отвёл Фиалку в совхозное стадо, и мы стали покупать молоко в ларьке. Когда я подрос, то тоже ходил в ларёк с 3х-литровым бидончиком по утрам, успевал перед школой. Также ходил и за керосином, с 8-литровой канистрочкой, его продавали возле магазина из бензовоза, очередь большая, в разговорах чего только не услышишь, успеваешь и набегаться, поиграть. Кушать готовили на керогазе с двумя конфорками, который заправлялся керосином. У некоторых были примусы, но у нас он не прижился. Зимой экономили – готовили в доме на печке, заодно и отапливали комнаты. Но запахи были по всем комнатам, и не всегда хорошие. Электричество было, но тоже не всегда, потому что вначале был дизель-генератор в электроцехе, а потом никак не налаживалось регулярное снабжение. Часто в комнатах горели керосиновые лампы, по одной в каждой комнате, а то и по две. Запах неприятный, и не очень светло, но по сравнению со свечами это был прогресс. Уроки делать при лампах было тяжело, хотелось поближе её поставить, но дышать керосиновыми парами не хотелось, поэтому больше мучился с лампой, чем с уроками. Во время получения зарплаты был небольшой праздник, покупались в магазине продукты – водка 0,25 л (чекушка), колбаса варёная, селёдка, халва, конфеты карамель (круглые белые, обсыпанные сахаром), и ещё что-нибудь. Обычное питание было простым, зачастую постным: картошка в разнообразных видах, салаты из капусты, огурцов, реже помидор, винигрет, хамса, селёдка, каши, супы, борщ, но часто было и сало, яйца, смалец. Особых фирменных блюд было немного, но на праздники всегда было вкусно и разнообразно. Были и пироги с мясом, рыбой, вареньем, а вареники обычно с картошкой, творогом, капустой, вишнями. Пышки, пирожки, пампушки делали и в целях экономии – муку покупать было дешевле, чем брать хлеб на четверых-пятерых. Когда до обеда или ужина было ещё далеко, я брал кусок хлеба, намазывал его смальцем и убегал в дубки, играть с ребятами. Или осторожно обмакивал хлеб в воду по самому краешку, обсыпал эту увлажнённую поверхность сахаром, и получалось почти пирожное. Но сахар-песок появился позже, а был кусковой, головки бело-голубого цвета, очень сладкий, его приходилось раскалывать щипцами или даже разбивать молотком на мелкие части. Пили часто вприкуску. Чай пили не часто, в основном варили компоты-взвары из сушёных фруктов, кисели, молоко, сыворотку и скисшее молоко. Колбасу в магазине редко покупали, в основном её делали сами из свинины. На Пасху и на Рождество обычно резали выращенных свиней, было весело, интересно, поросячий визг на всё село, костёр из соломы, обгорелый хвостик или ухо, которые дети тут же съедали, внутренности ещё в пару, суета взрослых – всё было празднично, подтверждающее то событие, ради которого устраивался этот пир. Мужчины деловито занимались своим делом, а женщинам доставалась мелочёвка – выбрать кишки, промыть их, заготовить мяса для колбас, начинить им кишки, начинить солтисон, набрать крови и сала для кровяной колбасы, растопить сало на смалец, и после всего убрать так, чтобы было во дворе чисто. Ну и обязательно заготовить сала на засолку. Не помню, чтобы что-то продавали, всё шло в дело, и сразу немало съедалось, и заготовок хватало. Кур держали, яиц хватало, резали обычно для лапши. Пили часто сырые яйца, и я тоже научился, особенно перед едой. Мать и бабушка Оля работали, у них не было много времени на приготовление каких-то особенных блюд, готовили попроще, но нельзя сказать, что было невкусно. Борщ у бабушки Оли получался отменным, но у её сестры бабушки Груни – ещё лучше. Таких борщей и в ресторанах я не кушал, вкус непревзойдённый.

Бабушка Оля нередко возила меня с собой к своей сестре в Симферополь, где та проживала со своим мужем, дедушкой Трофимом, в собственном доме на улице Красная, 40. Дом большой, строили на два хозяина, сараи, огородик, мне было где и побегать, и полазить. Было много инструментов, старых вещей, дедушка Трофим был недоволен моими посещениями его владений, так как я не просто трогал и смотрел, но оставлял после себя некоторую разруху. Однажды я нечаянно облился кислотой, на голове до сих пор осталась отметина. У них всё было интересней, чем дома, и еда вкуснейшая, с деликатесами, и книги не такие, как дома, и обстановка необычная, даже радиорепродуктор был довоенный – полуметровая тарелка-диффузор из чёрной бумаги. Окна закрывались снаружи ставнями на ночь, но в щели проникал свет от фонаря, висевшего на углу дома и освещавшего его номер. Поэтому ночью всё же было кое-что видно в комнате. Я обычно спал с бабушкой, и в гостях, и дома, возле стенки. А сёстры, лёжа в постели, долго ещё разговаривали, им было что рассказать друг другу за тот месяц, что не виделись. Иногда бабушка водила меня в церковь на литургию в Свято-Троицкий собор, другие храмы или закрыты, или отданы были под склады и архивы. До семи лет разрешается причащать детей без исповеди, вот я и подходил к причастию. Как-то раз я только отошёл от причастия, а тут мальчишки говорят – давай ещё подойдём раз, очень вкусно и сладко. Я отказался, подумал, что так нельзя. Когда меня иерей Михаил Князькин 11 декабря 1991 года накрыл епитрахилью после первой сознательной исповеди, и стал читать разрешительную молитву о прощении моих грехов, я отчётливо почувствовал, что со мною уже такое было. Видимо, бабушка подводила меня в детстве к священнику под епитрахиль для благословения на причастие без исповеди, и это чувство осталось в памяти. Ходили с бабушкой и её сестрой в кино, запомнил фильм «Знамя кузнеца», сказка о борьбе добра со злом, где знаменем служил кожаный фартук главного героя. У Гонтарей был во дворе ослик, очень громко кричал, но я к нему боялся подходить. Тётя Шура, дочь бабушки Груни, была моей крёстной, нередко приносила мне подарки. Рассказывала, что крестили меня в Свято-Троицком соборе, в крестильне, в которой потом многие мои знакомые и родственники будут креститься. Этот храм ещё называли Греческой церковью, потому что её хотели закрыть совсем, но Греческая Церковь Константинопольского патриархата попросила её для себя, вот она несколько лет принадлежала им, а название Греческая осталось надолго.

Как-то раз отец повёз меня на мотоцикле «Минск» (лёгкий, самый малый класс мотоциклов, кажется, 125 см), чёрного цвета, косить траву для коровы, когда она ещё у нас была. Мне было лет пять, может, чуть больше, сидел обычно спереди, на бачке, тоже держась за руль. По-моему, мотоцикл стоял немного на пригорке, отец косил, а я крутился вокруг мотоцикла. Не помню точно, как это случилось, но мотоцикл упал на меня, и ручкой сцепления пробил мне правую ногу между ахилловым сухожилием и костью. Мама рассказывала, что отец привёз меня домой, оба все в крови, быстро позвали фельдшера Алексея Игнатьевича Заику, он обработал рану, зашил, перевязал и всех успокоил. Помню, лежу в зале на кровати, но боли не помню. Шрам остался навсегда.

Однажды отец взял меня на уборку сена, которое он сам накосил. Я помогать ещё не мог, но моё присутствие, видимо, было необходимым. Отец нагрузил полную мажару, каким-то образом залезли на самый верх, и поехали домой. Выгрузили сено прямо посреди двора уже поздно ночью, и остались ночевать прямо на нём. Лежали на спине, рассматривали звёзды, отец мне что-то говорил, но я и от усталости, и от сильно опьяняющего запаха сухого разнотравья быстро уснул.

Помню, как привезли сестру из роддома, я толком ещё не понимал, что это моя родная сестра, заглянул, конечно, в синенькое одеяльце, поинтересовался, и быстрее в дубки, играть с ребятами. Потом мне уже и доверяли, и заставляли присматривать за ней, няньчить её, что мне не всегда нравилось. Всё же это сильно ограничивало мою мальчишечью свободу. Принесли из магазина огромный фанерный ящик из-под спичек, и он служил ей манежиком, в нём она сначала научилась стоять, а потом и ходить.

До школы я уже неплохо читал небольшие книжки. Отец принёс из библиотеки книгу рассказов Станюковича о море, и пока я болел, лёжа дома в постели, прочитал её. Меня лечил наш местный врач-фельдшер Алексей Гнатьевич(букву И почему-то в его отчестве не произносили), высокий, плотный, но не жирный, приятной наружности и великого такта Врач. Вспоминая сейчас его самого, его работу, то, что он сделал односельчанам, понимаю, что это был настоящий подвиг в мирное время. Хороший человек, специалист своего дела, не боявшийся идти на риск ради излечения больного, особенно в частых экстремальных ситуациях. В любое время и в любую погоду его можно было вызвать на дом к больному, и он никогда никому в этом не отказывал. Я часто болел, мама носила и водила к нему, и он мой организм и его возможности знал довольно хорошо. Как-то раз спрашивает маму: Мария, как сын, всё хорошо? А она отвечает: да, не болеет пока. А он: я тебе не хотел говорить, но однажды я не знал, как его лечить, так решил укол сделать спиртом, и помогло, выздоровел. Сестра как-то сильно поранила ногу, зацепившись за проволоку, разорвана и кожа, и мышца. Алексей Гнатьевич зашил рану, сделал всё, чтобы можно был уже везти в больницу к хирургу. Мама рассказывала, что на Новый (1961?) год, когда они ещё были молодыми, собралось несколько семейных пар, в том числе и Алексей Гнатьевич с женой Зоей Васильевной, и всю ночь катались на санках, доезжая до шоссе. Снегу тогда выпало много, до 30 сантиметров, зима была настоящей. Алексей Гнатьевич Заика воевал, как и его жена, имел много наград. Но тогда День Победы с особенным торжеством ещё не отмечали, через 20 лет только сделали его выходным днём. И наградами сильно не хвастались, одевали их редко, почему-то не принято было. Но в школах велась работа по увековечиванию памяти героев, ветеранов войны, и школьники приходили в дома ветеранов, или приглашали их на торжественные собрания и линейки, и они рассказывали, за что получали награды, как воевали. Рассказы записывались, оставались фотографии. У Алексея Гнатьевича был брат Александр, звали его просто дядя Саша, но с каким уважением произносилось это имя! Если кто-то где-то говорил «дядя Саша», то всем было ясно, о ком шла речь. Точно таких же высоких моральных принципов и высокого профессионализма в работе, как и его брат. Только он был строителем, бригадиром, с огромными ладонями и добрым выражением лица. Умер Алексей Гнатьевич в конце апреля 1971 года, похороны были 1 мая. Я, к своему стыду, не пошёл попрощаться со своим личным лечащим врачём, а поехал в уже заранее намеченную поездку на велосипеде по Крымским горам и лесам на 4 дня.

В школу я пошёл 1 сентября 1958 года. А 31 августа, за день до этого, была свадьба у дяди Андрея Гонтаря, он женился на Алевтине Михайловне. Свадьба была в Симферополе, в доме Гонтарей, было много людей, приехали все родственники, очень весело, баян, бубен, балалайка гремели вовсю. Меня родители тоже взяли. Среди свадебного гулянья вдруг неожиданно пошёл ливень, да так резко, что не успели вскочить из-за стола, но никого это не огорчило, тем более, что дождь тут же и прекратился. Гуляли до поздней ночи, там же и переночевали. Наутро отец с матерью повели меня в школу, пока шли от шоссе, опять попали под дождь, намокли.

Моя первая учительница – Анна Андреевна Числова, уже немолодая, спокойная, грамотная, рассказывала нам не только по школьной программе, но и обо всём, что было в мире. Я узнал, что такое атом из её уст, о том, как ледокол «Ленин» бороздил просторы Арктики, помогая кораблям в проходах через льды. В 1995 году я увидел этот ледокол, стоявший на причале в городе Мурманске, но какой же он оказался маленьким по сравнению с другими ледоколами «Арктика» и «Сибирь». Но тогда он был первенцем атомного флота и гордостью Советского государства, лучшим и крупнейшим.

В начальных классах я был отличником, всё же сказалась помощь дяди Юры, я старательно выводил палочки-крючёчки, хотя давно уже писал все буквы. Было немного предметов, одно из них – чистописание, или, как сейчас бы сказали – каллиграфия. Ручки перьевые, чернильницы–непроливайки, перочистки для очищения сгустившихся чернил на кончиках перьев, набор из 6 цветных карандашей, промокашки, химические карандаши и много других предметов, которые сейчас можно встретить только в музее – вот наш ученический набор. Мне дядя Юра подарил портфель, но не у всех они были, многие ходили просто с сумками. Когда была грязь, то одевали в школу резиновые сапоги, сменной обуви не было. Была длинная чистилка, длинное корыто с вениками и тряпочками, в котором мыли сапоги. Во втором классе начали изучать родной язык – украинский. Я родился в РСФСР – Российской Советской Федеративной Социалистической Республике, в которую входила Крымская Автономная Советская Социалистическая Республика. До войны Крым был Татарской Автономной областью, но после выселения крымских татар из Крыма 18 мая 1944 года, он изменил своё наименование и статус. А в 1954 году по указу Н.С.Хрущёва Крым присоединили к Украинской Советской Социалистической республике, и для крымчан, как жителей Украины, украинский язык стал родным. Все понимали этот предмет как какое-то баловство. Хотя моя мать и украинка, но говорит на смеси русских и украинских слов с обычным украинским акцентом, а бабушка – на чистом украинском. Я говорю как и всё большинство крымчан – на русском, и украинский для меня – как производное от русского. Конечно, акцент у меня есть, и немалый, по моему наблюдению, существует чисто крымский акцент у всех коренных жителей Крыма. Это русские слова с мягкими шипящими и глухой буквой Г, это чисто местно-крымские выражения, это непередаваемый аромат звучания речи с русским и украинским акцентом одновременно. Такую речь, думаю, можно назвать крымским диалектом. Но по сути это всё же русский язык. А украинский язык изучали, программу выполняли, но всерьёз не воспринимали. После 1-го класса некоторые одноклассники остались на второй год, некоторые переехали, но и появилось несколько новых учеников. Один из них – Олег Говорунов стал моим другом, с ним просидели за одной партой 9 лет. Его отец был парторгом совхоза, мать завотделом кадров, люди очень серьёзные, интеллигентные. У них был большой холодильник «Днепр» и широкая красно-зелёная ковровая дорожка, каких ни у кого из нас не было. Отец Олега воевал с 17 лет на крейсере «Красный Кавказ», имел награды. Мой отец был тоже коммунист, поэтому я не чувствовал какого-то особого превосходства Олега в социальном положении, то есть, хотя мой отец и не воевал, но по партийной линии тоже мог стать парторгом, будь у него образование повыше. Всё же мало кто из наших родителей были коммунистами. Это было как звание, возвышающее человека в глазах и общества, и даже начальства. Передовых рабочих старались вовлечь в ряды КПСС, а для интеллигенции были ограничения, определённые условия, сильно просеивающие тех, кто хотел сделать карьеру через партийность. А без членства в партии карьерный рост был практически закрыт. В совхозе жил рабочий-коммунист, который нередко брал без разрешения народное добро, его ловили на этом, но каждый раз отпускали, наказывая выговором или замечанием. Отца как-то инспектор ГАИ остановил, когда он ехал на мотороллере по городу. Отец не согласился с мнением инспектора, будто он нарушил ПДД, поехали в горотдел, отец сел писать объяснение. И когда начал со слов «Я, член КПСС с 1953 года…», его тут же отпустили. Впоследствии я слышал, как бабушка Оля говорила, что кто хочет безнаказанно воровать и, не стесняясь, бегать к чужим женщинам, тот и идёт в партию.

4 октября 1957 года, за пару недель, как родиться сестре, люди выходили вечерами во двор, смотрели на небо, искали движущуюся звёздочку – был впервые в мире запущен спутник. В том же, 1957 году, в Москве проходил фестиваль молодёжи и студентов всего мира, появилось несколько песен, в том числе «Подмосковные вечера». Всюду она была слышна, и даже появилось какое-то приподнятое настроение в обществе. Это чувствовалось и по разговорам взрослых, и в публикациях газет, и по передачам радио. Я уже читал газеты, мы играли с Женей Рубаном, он учитель, а я ученик, он давал задание прочесть выделенные статьи, и я старался, заодно узнавая о жизни в стране.

Отец одно время был и трактористом, и комбайнером, и я иногда носил ему в поле еду. Хрущёв в то время выдвинул идею накормить народ кукурузой, эту идею никто оспаривать не решился, и кукуруза росла в изобилии. Отец её убирал, и помню, что из-за высокой кукурузы видны были только труба трактора «Беларусь» и верхняя часть кабины. Вот такие были тогда урожаи, стебли высотой до 3-х метров. Из скошенной кукурузы делали силос – мелко перемалывали её и складывали в большие силосные башни. Мы с ребятами часто ходили на эти башни, прыгали с высоты на силос. Братья Миша и Саша Сильченко хорошо прыгали, красиво, в школе потом они стали лучшими гимнастами. Запах силоса был довольно приятный, и коровы его хорошо ели, надои молока увеличивались, совхоз укреплялся. А эти 6 высоких толстых башен смотрелись со стороны подобием древнего замка, и были как визитной карточкой села, одно плохо: они стояли при въезде, перед конторой, и портили эстетичность вместе с запахами от коровников.

В 1961 году, когда я учился в 3-м классе, произошла реформа денег. Они стали в 10 раз меньше по номиналу, и сами денежные знаки поменялись. Но 1, 2, и 3-хкопеечные монеты оставались в хождении наравне с новыми. Кино стоило 50 копеек, но если можно – то и за 5 копеек по 1, 2, 3 копейки старых. Но всё же 10 рублей образца 1947 года были более обеспечиваемы, чем новый рубль 1961 года. Олег как-то принёс в школьный буфет 10 рублей ещё во 2-м классе, так ему долго сдачу давали, и купил он тогда немало. А новый рубль быстро кончался, и продуктов купить на него было меньше. И с новым рублём многие стали в школу ходить, а с теми 10 рублями – только у Олега я видел. Зарплата до 1961 года была 400 – 800 рублей, мало у кого больше 1000, а после 1961 года как-то повысилась, минимальная стала 60 рублей, хорошая – 80-90, и немало стали получать больше 100 рублей. И хотя ценники в магазинах уменьшились в 10 раз, новые деньги были меньше в цене. Как-то увидел дома пачку однорублёвых банкнот, взял одну, не думая, что поступаю плохо, пошёл к магазину, купил мороженого, угостил ещё своих друзей, но не сказал, откуда у меня эти деньги. Видимо, всё же чувствовал свою вину, и 10 рублей до 1961 года я бы точно не взял, потому что те были деньги большие, и по размеру тоже, а эти и короче, и уже, и даже незаметны. Новый рубль какой-то желтовато-сероватый, и, по сравнению с большим красным червонцем, выглядел невзрачно.

А 12 апреля 1961 года мир просто взорвался – Гагарин в космосе! Было всеобщее народное ликование, настоящий праздник. Страна развивалась так стремительно, что ни взрослые, ни мы, дети, не успевали следить за всем, что происходило. Говорят, что это было время «Хрущёвской оттепели», но были и другие мнения. Ведь совсем недавно закончилась война, страна была в разрухе, и вдруг за каких-то 15 лет эта страна отправила человека в космос, создала ядерный щит, резко поднялась культура и искусство, а за научными достижениями просто не успевали. Отец купил радиолу «ВЭФ-Аккорд» за 99 рублей, там и радио, и пластинки можно было слушать. Огромный жёлто-коричневый ящик, долго он у нас был, выполняя свою функцию передачи информации и поднятия настроения. Покупали пластинки, одна песня на одной стороне, 78 оборотов в минуту. Позже появились долгоиграющие, 33 оборота, вся современная эстрада была у нас, в раскрытое окно весь двор её слушал, а на праздники даже выносили радиолу из дома, чтобы всем было весело. От иностранных песен бабушка Оля была недовольна, перекривляла их, выходило очень смешно. Сама же она любила петь украинские народные песни, и на гулянках всегда что-нибудь затягивала, остальные не выдерживали и подхватывали. Но большинство пластинок были русские, украинские, советские, отец покупал их на свой вкус и, естественно, по моде. Владимир Трошин, Георг Отс, Рашид Бейбутов, Леонид Кострица, народные хоры, даже интермедии Тарапуньки и Штепселя и Аркадия Райкина. Однажды к дяде Юре пришёл его друг, включил песню Р.Бейбутова «Огонёк» («Я бродил среди скал, я в снегах замерзал»), и, прильнув к динамикам, почти со слезами вслушивался в песню, много раз повторяя её. Тогда я понял, что песня может сильно влиять на человека через его чувства. Суть песни в том, что при несчастьях у человека есть путеводная звезда – огонёк, который поддерживает его, даёт силы идти дальше, к цели. В кинотеатре «Звезда» начали показывать приключенческий фантастический фильм «Человек-амфибия», аншлаг был полный. Вот и уговорил меня Женя Рубан пойти в кино, днём оно стоило 10 копеек. Собрались, и пошли пешком, посмотрели – впечатлений столько, что просто не передать никакими словами. Для того времени это был, конечно, фильм потрясающий. Особенно для сельских детей, много чего ещё не видевших и не знавших. Я хотя уже и читал довольно много, где-то к пятому классу освоил всю школьную библиотеку, но в этом фильме и фантазия авторов книги и фильма, и наше воображение, и все наши технические познания сплелись в этой киноленте. Впоследствии Женя много раз смотрел этот фильм, очень проникся, видимо, его темой, и его даже называли Ихтиандром за эту его увлечённость. И в дальнейшем его детские впечатления переросли в профессию. Он закончил мореходное училище, школу водолазов, ходил в дальние страны на различных судах, спускался под воду, свою мечту претворил в жизнь. Стал боцманом, был одно время даже советником по морскому делу в одной из Юго-Восточных стран. Первый телевизор появился у Паши Ларина, «Неман», вся улица ходила к ним смотреть передачи. Потом появился у нас «Весна», ну а затем все стали покупать, обычно средних размеров, естественно, чёрно-белые. А кто хотел смотреть цветной – тот покупал на экран цветную плёнку, но лучше не становилось, и это не прижилось.

Совхоз выделял грузовые машины для поездки летом на море. В открытом кузове устанавливали лавки, люди садились по 25-30 человек, ехали с песнями, шутками, обычно на пляж «Солнышко». Дети не вылезали из воды, а взрослые отдыхали по-полной, с алкогольной нагрузкой и пережариванием на солнце. Иногда на теплоходе плавали в Евпаторию, но по городу не ходили. Я плавал плохо, боялся воды, в нашем ставке, бывало, тонули люди, и это на меня действовало тормозяще. После моря заезжали в Родниковое, там была баня, смывали морскую воду, добавляли спиртного. На свой ставок ходили часто, проходили мимо сада, а когда и через сад, там и черешня, и яблоки, и айва, ели всё, что там росло. Естественно, и убегать приходилось от сторожа и объезчика. Обычно я дружил с Юрой Остапец, Славой Зубковым, Павликом Лариным, Володей Дыхновым. Олега мать далеко от дома не отпускала, он как-то держался особняком, но авторитет был во всём – и в учёбе, и в спорте, и в серьёзных разговорах. Над ним не шутили, хотя и называли иногда Парторгом, по должности отца. Видимо, мать не хотела, чтобы он набрался чего-то плохого в мальчишечьей среде, ведь всякое бывало. На ставок приходили ребята из Мазанки, и наши с ними задирались, доходило часто до драк. Я был ещё маленький, чтобы драться, но потом в Мазанке появился свой водоём, и они перестали ходить к нам.

Очень интересным для меня оказался 1962 год. Летом дядя Юра взял меня с собой на море, ещё 10-летнего, со своими друзьями. Только открылась новая шоссейная дорога на Ялту, построена самая высокогорная троллейбусная трасса в Европе (752 м над уровнем моря), и мы в новеньких чехословацких троллейбусах поехали на ЮБК, в Карасан. Вид изумительный от Утёса до Аю-Дага, море, виноградники, дворцы в Карасане и Утёсе, огромные санатории во Фрунзенском, дикий каменный пляж. Палатку поставили на горке, в 300 м от моря, ближе нельзя, пограничники не разрешали. Но по ночам хорошо был слышен плеск волн, он убаюкивал, но за день так накупаешься, что убаюкивать приходилось не меня, а взрослых ребят, им почему-то не спалось. Я научился хорошо держаться на воде, плавать с трубкой, маской, ластами. Взрослые ловили крабов, из глубины доставали рапанов, жарили их, варили и ели, самодельным гарпуном били рыб. Ныряли с большого камня, варили еду на костре, ну прямо как в фильме «Три плюс два». Я вставал раньше всех, потому, что и ложился тоже раньше всех, ходил по горкам, любовался восходами солнца, и это вошло у меня в привычку. Впоследствии, ночуя в лесу и в горах, вставал рано именно ради великолепных красок рассвета, несмотря на любую погоду, утро всегда привлекает, волнует, делает день объёмнее, и даже радостнее. Были рядом и другие отдыхающие, довольно приличные и скромные девушки, а по вечерам ребята ходили на танцы в Карасан. После этой поездки я всегда старался попасть в группы, собирающиеся в поход, чтобы поближе соприкоснуться с Крымской природой, конечно, насколько это от меня зависело.

27 марта 1963 года пришла телеграмма, что дядя Юра погиб. Отец быстро собрался и уехал на похороны. Подробностей мне не рассказывали, говорили только, что он ремонтировал связь или электричество, и его убило током. Никому из родственников тоже ничего толком не сказали.

Первый мой день рождения, который отмечали всерьёз, был 10 сентября 1963 года. Пришли друзья, принесли подарки, сели за стол, и тут отец вкатывает в комнату велосипед ММВЗ, Минского мотовелозавода. Я был рад неописуемо. С этим велсипедом я не расставался до 1976 года, пока не купил гоночный. Куда я только не ездил на нём – все окрестности нашего села и окрестных сёл, в Белгорск (42 км), к бабушке Марфе в Гвардейское, в горы и в лес, на водохранилище, на свалку, в Мазанку. У большинства друзей велосипеды уже были, мне они давали покататься, но это было не то. Велосипед сильно изменил мою жизнь, я теперь пропадал на дорогах, даже поставил счётчик, за день, бывало, более 120 км проезжал. С друзьями ездили в лес за кизилом и лесными орехами, купаться на ставок, на Симферопольское водохранилище, а сам я ездил ещё дальше, не боялся, и всегда было интересно путешествовать.

Во дворе Трудовской 8-летней школы. Класс, в котором учился Саша: Галя Горюнова, Катя Романова, Лида Полаевская, Люда Саенко, в телескоп (80-кратный) смотрит Нина Лисина, лучшая спортсменка школы и района.

Рядом с клубом стоял большой каменный довоенный туалет. Его начали чистить, и нашли в нём много оружия, неплохо сохранившееся с войны. Я был в школе, и при этом не присутствовал, но кто был, тот набрал себе кое-что домой. Милиция потребовала вернуть, но вернули не все и не всё. У Вити Муратова и Коли Скотникова нашли часть этого оружия, и их посадили в тюрьму на 7 лет. Среди подростков ходило много разного ржавого оружия – кинжалы, ножи, штыки, револьверы, остатки от карабинов, пулемётов. Всё это переходило из рук в руки, обменивалось, и угрозы не представляло. Хотя были умельцы, изготавливавшие самопалы и пугачи, стрелявшие по-настоящему. Не обходилось и без травм. Я нашёл как-то медную трубочку, запаянную с обеих концов, хотел узнать, что внутри. Ударил зубилом, а она взорвалась, оказался запал от гранаты. Руки и ноги в крови, ничего не слышу. Взрослые прибежали, меня в больницу, до сих пор пятна на руке и дырка в ноге, рядом с той, от мотоцикла.

Зимой морозы были 15-20 градусов, лёд на ставке промерзал хорошо, многие катались там на коньках. Юра Остапец дал мне свои – попробуй, прокатись. Коньки были «Снегурочки», привязывались к ботинкам или сапогам верёвками. Я сел на лёд, привязал коньки, встал, сделал шаг, грохнулся об лёд, лёжа снял коньки и больше ни разу их не одевал. Но на самодельных лыжах ездил, разбирал старую деревянную бочку, из двух клёпок мастерил лыжи, и под горку, спускаться вниз. В таких лыжах многие ездили, только так и можно назвать это передвижение, потому что ходить на них и неинтересно, и неудобно, только спускаться с горы. Снегу выпадало немало, всю зиму были под горкой или на ставке, замерзали, заболевали. В пятом классе заболел воспалением лёгких, лежал в Луговской больнице. Очень уютная, как семейная, больных немного, по вечерам все собирались в столовой, как в комнате отдыха, вели беседы, слушали радио. Запомнился молодой парень, у него было много книг, со мной беседовал, как с равным. Он подкладывал под голову несколько книг, чтобы шея была ровной, не изгибалась, и мне это советовал делать. Я книги не подкладываю, но по его совету подушку ложу именно так, как он говорил.

До четвёртого класса был отличником, потом появились серьёзные предметы, стало труднее, но интереснее. Когда не мог сообразить в решении задач по арифметике, то ходил к соседке Люсе Алдушиной за помощью. Не мог запомнить правила правописания ни русского, ни украинского, ни английского языка, просто зубрил, не понимая смысла. Нравилась история, но вот пересказать материал у меня не хватало красноречия, то же было и по другим предметам, поэтому оценки ставили мне соответствующие, пятёрки стали редкостью. Но приходил в школу с удовольствием, нравилось получать новые знания, приобщаться к общечеловеческому прогрессу. Вообще в школе было интересно, большая перемена длилась 30 минут, успевали даже сбегать домой пообедать, если с собой не успевали взять. На девочек, конечно, внимание обращал, но сильно их стеснялся. Другие ребята были намного активнее, даже зажимали в углу какую-нибудь девчёнку, и «щупают» её. Но те, кто учился хорошо, этим не занимались, даже защищали их, в том числе и я. До драк не доходило, это было как развлечение. Хотя с теми ребятами, что похуже учились и приставали к девочкам, я не дружил, но и вражды не испытывал, это была обычная школьная жизнь.

Пришёл работать в школу мой отец учителем физкультуры и труда, когда я учился в 6-м классе. Я особых преимуществ не имел, был наравне со всеми. Была построена спортплощадка, сектора для прыжков, метаний. Спортом занимались все поголовно, открылись секции, в которых занимались после уроков. Причём всё шло по программе, с обучением, тренировками, соревнованиями. Потом узнавал, как велись такие уроки в других школах, и удивлялся, что не у всех было такое разнообразие и внимание к спорту.

Запомнились хорошо пионерские костры на День Пионерии 19 мая, много дров, а иногда и резиновые покрышки, огонь до неба, дым в глаза, белая праздничная рубашка становилась совсем не праздничной. А ещё в этот день обычно не учились, ходили в поход на Тубайские скалы за 4 км, всей школой. И весело, и интересно, и красиво, и познавательно. Небольшие пещерки-гроты, обрывы, речка Маленькая, ставок, ящерицы, змеи, недалеко старинное кладбище с могилами помещика и его семьи. Брали с собой покушать, и отдыхали, и бегали. Или ездили в город, в этот день для пионеров проезд был бесплатный, просто покататься, сходить в детский парк, поесть мороженого.

В 1964 году впервые пошёл в Звёздный поход со школьной туристической командой. Меня брали «на вырост», я только закончил 6 классов, но уже подавал надежды как спортсмен, и взяли, чтобы набрался опыта. Но ходили мало, в основном ездили – Ай-Петри, Алупка, ставок над Ялтой и Баштановка. Наш совхоз тогда был в составе Бахчисарайского района. В Баштановке огромная поляна, собрались все команды района, внизу река Кача. Поразили огромные скалы рядом с поляной, с пещерами и гротами, но туда мы не ходили, и только в 2008 году я там побываю, это был пещерный город Качи-Кальон. В соревнованиях по туризму наша команда выступила неудачно, не было опыта в подобных мероприятиях. Запомнился бег по азимуту с компасом по лесу, впоследствии пригодилось. 1965 год выдался очень хорошим, отец купил мне путёвку в Детскую областную экскурсионно-туристическую станцию (ОДЭТС), и я 24 дня ходил в походы, изучал Крым, учился туристским навыкам. У нас были прекрасные инструктора по туризму, один бывший партизан без руки, другой мастер спорта по футболу, ещё преподаватель института, очень серьёзный подход к детям. Мне ещё не исполнилось 14 лет, был самым младшим, остальные – от 14 до 17, совсем большие, многие уже не первый раз в горах, даже с разрядами по туризму. Тяжёлый был первый подъём на Чатырдаг, я еле выдержал. Рюкзаки были у всех одинаковые, всем груз ложили поровну, и это равенство по ноше не было равенством по силам, возрасту и полу. Девушек было половина, и при сильном подъёме юноши покрепче брали у них рюкзаки, вешали их спереди, и поднимались с двумя рюкзаками. Впервые побывал в пещерах – Тысячеголовой, Холодной, заглянули в Бездонный колодец. Запомнилась изумительная картина – в огромный зал Холодной пещеры спускаются около 100 человек с зажжёнными свечами, непередаваемое ощущение красоты, восторга, торжественности. Никогда больше я такого не видел, разве что в храмах, и то через много лет. Ходили на Джур-Джур, Роман-Кош, Демерджи, Джурлу, всё не запомнил, но многие маршруты остались в памяти, потом ходил по ним сам и водил друзей. Нам выдали удостоверения инструкторов школьного туризма и значёк «Турист СССР». Теперь Крымские горы и лес стали для меня очень сильным и даже страстным увлечением.

В 1966 году, в 14,5 лет, я был одним из лучших спортсменов школы, но не лучший. Прыгал в длину на 5 м 22 см, в высоту на 135 см, бегал 60 м за 8 сек, ядро 5 кг толкал на 10 м 70 см. Ещё стал чемпионом школы по русским шашкам, даже отца иногда обыгрывал. Но Олег быстрее бегал, дальше прыгал, он был первый во многом, в том числе и в многоборье, и в шахматах, и в учёбе. Много занимались в полуподвальном спортзале – настольный теннис, штанга, гимнастика, баскетбол, прыжки в высоту, и просто подкачка мышц. Часто ездили на соревнования, занимал 3-е место в районе по стрельбе, по велосипеду тоже 3-е место, лучше просто не мог. Ездили в Пионерское на районный смотр самодеятельности, танцевали летку-еньку с девочками, пели в хоре и народные, и патриотические песни, даже на сцене. Общественно-спортивная жизнь в школе просто кипела, свободного времени совсем не было. По дому особо ничего не делал, помогал бабушке лепить вареники, белить дом, садить и копать картошку. Но другие ребята уже работали и в поле, и на току, и в саду, и даже на тракторах. Я техникой не увлекался, многое не понимал из того, что говорили друзья, хотя и был им другом, но как-то не полностью, они явно быстрее развивались. Я же много читал, до 5-го класса прочёл всю школьную библиотеку, а потом почти всю совхозную. Библиотекарем был Борис Петрович Мороз, без кистей рук, писал, держа ручку двумя культями. Прекрасный человек, много полезного мне дал, советовал, какие книги брать, просто о жизни говорил, но не о себе. Через несколько лет встретила его Тамара Мазурова в Киеве, он работал каким-то начальником в институте культуры, она говорила, что даже директором.

В центре – Мороз Борис Петрович, учётчик на огороде, затем библиотекарь.

В июне 1966 года ходили в Звёздный поход, руководил отрядом мой отец. Уже набрались опыта, делали тренировочные походы, да и повзрослели. Шли через Соколиное, Большой Каньон, Ай-Петри, Мисхор, слёт был в Краснолесье. Мы заняли 2-е место, пропустив вперёд Донскую школу. У меня там случился роман с девочкой из этой школы. Увидел быструю, красивую, спортивную девочку, загляделся на неё, и тут вдруг ливень. Все бросились в большую палатку, я оказался рядом с ней. Пришлось расшевелить себя, что-то говорил, даже договорился о встрече. Но это была и последняя встреча, хотя воспоминания о ней самые приятные, не так уж и часто я по своей инициативе общался с противоположным полом. Затем первый выпускной вечер после 8-летнего образования, но далеко не последний, были ещё два впереди. Ребята пытались выпить вина за углом столовой, но я ещё не пил.

У меня появился ещё один друг – Сергей Альянов, очень умный, серьёзный, тоже прыгал в длину за 5 метров. Он появился ещё в 8 классе, не помню, откуда они приехали, но по разговору было ясно, что они чисто русские, и это отличало их от нас, крымчан. Отец у него был главный агроном, высокий, солидный, но с очень приятным взглядом и улыбкой. Книг у них было полный шкаф, я брал читать вначале Жюля Верна, потом Сергей предложил мне Джека Лондона «Сердца трёх», для меня эти книги были как открытие нового мира. И когда закончил, то он осторожно предложил читать дальше Лондона, я с трудом согласился, но потом вошёл во вкус, и вновь открытие, ещё более интересного мира. В итоге я прочёл большую часть их библиотеки, насколько мог осилить своим умом. Сергей в своих беседах со мной поднимал такие темы, которые мне были интересны, но многое из того я не понимал. Общий багаж знаний у меня был, но в разговорах с ним этого было явно недостаточно. В основном это были гуманитарные вопросы, идеи, концепции, я как-то пытался адаптироваться под них, но в 14 лет многое видится в розовом цвете, и напрягать мозги в чисто узком направлении совсем не хотелось. И всё же Сергей приподнял меня над суетой обыденной жизни. Сходили с ним в кино «Гамлет» со Смоктуновским, он комментировал, а я пытался воспринимать увиденное по его речи. Затем «Пепел и алмаз» в таком же рассмотрении, и опять очередное прозревание. Общение с Сергеем мне дало очень многое, я окунулся в мир гуманизма, я начинал воспринимать всё окружающее себя в другом цвете, это было и приобщение к культуре. Сестра Сергея Юлия была художник, у неё было много рисунков карандашом, но я не понимал, зачем карандашом, если можно сразу писать маслом, как это делал дядя Юра. Юля терпеливо объясняла, до меня что-то доходило. Однажды они всей семьёй собрались ехать на Чуфут-Кале, но в «УАЗе» для меня не было места, я очень потом стремился попасть в пещерные города. Юля ездила в Планерское, ходила по Карадагу, рассказывала о найденных полудрагоценных камнях – агате, халцедоне, яшме, сердолике. Я и там хотел побывать, и не только ради камней. В общем, семья Альяновых мне много чего дала во всех отношениях.

Когда Олег после выпускных экзаменов подошёл к самой уважаемой учительнице Татьяне Ивановне Фесик, чтобы она дала ему жизненное напутствие, то она ему с радостью говорила, чтобы он и дальше так себя вёл, шёл учиться дальше, получая высшее образование. Попросил и я её об этом, но она как-то изменилась в лице, пыталась сказать, видимо, что-то другое, но я уже её не слушал, решил идти учиться дальше в 9-й класс вместе с Олегом. У Олега было в аттестате на 2-3 пятёрки больше, чем у меня, и знания у него были потвёрже, но я решил не отставать от друга, и пошёл вместе с ним в 7-ю школу Симферополя. Остальные друзья пошли в 11-ю школу. Школа №7 была очень хорошей, высококлассные учителя, сильная программа, в городе считалась одной из лучших. И вот переход из сельской школы в городскую на мне сказалось отрицательно. У меня на балл упала успеваемость, тройки и четвёрки стали основными оценками, я сник, упал духом, но куда деваться, надо заканчивать то, что начал. Дружба с Олегом и Сергеем поднимали меня в своих глазах, но подняться до их уровня мне, 14-летнему, было нереально. Получить образование никому и никогда не помешает, но ведь потом его ещё надо применить в жизни. Я так и не применил того, что получил в школе, а потом и в техникуме. Из меня вышел бы с самого начала хороший рабочий, а я всё пытался подняться над рабочим классом, не понимая, что в нём было моё призвание. Я стал ещё более стеснительным, к доске отвечать выходил как на пытку, ничего толком не отвечая. Даже любимую астрономию еле-еле на четвёрку отвечал, хотя сам делал позорную трубу, телескоп, увлекался серьёзно. И в спорте я стал в числе середнячков, и в строю стоял в середине, по многим видам даже в сборную класса не попадал, не говоря уже о сборной школы. Ребята в классе высокие, сильные, смелые, уже сыгранные и в баскетболе, и в волейболе, один из них – Витя Сидоров даже в сборную города приглашался по волейболу. Но он мог быть в сборной и по любому виду, в высоту прыгал 175, длину с места 3 метра, всё у него получалось, талант явный. И другие были не хуже, Женя Коблов прыгал в длину под 7 метров, Женя Митин бегал средние дистанции чуть хуже рекордсмена Европы Корченкова, так что мне в этой компании оставалось сидеть на скамейке запасных. Правда, меня брали на соревнования, но я выступал так же, как и учился. Всё же, будь я в 11-й школе, успехи были бы более заметны, но ведь не в этом было дело. Мы с Олегом поступили в секцию лёгкой атлетики на стадионе «Авангард», к тренеру Виктору Павловичу, мастеру спорта по десятиборью, но мне пришлось уйти из-за долгой дороги домой, а Олег постепенно вырос до 1-го спортивного разряда в спринте, выступал за сборную Крыма. Во многом я оказался не у дел. Тогда понял, что и вправду пошёл не туда, куда я был предназначен, всё же надо было внимательней слушать Татьяну Ивановну.

Но мне всё равно нравилось учиться, точнее, приобщаться к знаниям. Уроки литературы вела Светлана Владимировна Сухорукова, очень интересно, но довольно странно – говорила как-бы для «своих», на остальных не обращая особого внимания. Я слушал не отрываясь, буквально всё мне было интересно. Белинский, Добролюбов, Маяковский, Толстой – все они были Классиками, я не мог не впитывать того, что говорила учительница, и это всё же дало плоды, но значительно позже. В общем, я опять зубрил, опять учился через силу. В 1974 году, когда поступал в строительный институт на заочное отделение совершенно без подготовки, всё всплыло в памяти, чему обучался в школе. Слишком позднее зажигание.

В 1967 году ходили в Звёздный поход: Курган Славы, Колан-Баир, высота 1025, Тырке, Джур-Джур, Генеральское, Солнечногорское, слёт в Пионерском. Как всегда, прекрасно, и горы, и лес, и люди, и встречи, и восходы солнца. И даже ночь под дождём в мокрой палатке, почти в луже спал, подложив под голову камень. Выступал на соревнованиях в Артеке, бегал 800 метров, виды моря и Аю-Дага там просто исключительно хороши. Под окончание школы вступил в ряды ВЛКСМ, не по зову души, просто большинство это делало, как традиция. Общественных нагрузок не нёс. Научился играть, точнее, аккомпанировать на семиструнной гитаре, пытался петь, но и с голосом, и со слухом не всё в порядке, в основном бренчал для себя, иногда вечерами на улице с ребятами. А мои друзья уже повзрослели, и сильно. У Юры Остапец была любовь с нашей одноклассницей Ниной Лисиной, спортсменкой, комсомолкой, активисткой, отличницей, но она уехала учиться в Воронеж, и на этом закончилось. Тогда Юра подружился с Наташей Виниченко, она его проводила в армию, уехала в Сибирь и там вышла замуж. У других ребят тоже появились подруги. Многие пошли учиться в училища, получали рабочую профессию, а многие сразу шли работать, и приносили деньги в семью. У многих началась вполне взрослая жизнь. После окончания 10 классов я, Юра, Слава, Коля Борисенко поехали на водохранилище и катались на лодке с вёслами, очень руки устали от этой гребли. Тем же летом 1968 года мы опять вчетвером поехали на то самое место, где отдыхали с дядей Юрой в 1962 году, в Карасане. Тоже в палатке, те же восходы солнца, море, камни, костёр, беззаботность. Выпускной вечер запомнился с мелодиями группы «Битлз», но не помню, чтобы мы встречали рассвет.

После школы проблема – 10 классов это приличное образование, но ведь замахивался на высшее, а уже ни знаний, ни смелости не хватает. Как быть, всё же идти учиться, или работать? Вспомнил про Чуфут-Кале, в который когда-то не попал, и поехал в Бахчисарай поступать в строительный техникум, сразу на 2-й курс. Родители не противились, давали мне свободу, выбор был за мной. На работу идти было не логично, я себя всё же представлял хоть и небольшим, но всё же начальничком с мало-мальским образованием. Вот так я попал в столицу Крымского ханства. Все эти годы мать с отцом меня кормили, поили, одевали, давали деньги. И на учёбу в техникуме тоже, хотя я и получал стипендию 20 рублей. Старался экономить деньги, не напрягать семейный бюджет, брал на неделю 10 рублей, часто привозил домой 2-3 рубля, а иногда и 5. Столовая дешёвая, терпимая, общежитие – проходной двор, всякое бывало. Вначале жил в комнате с 8 кроватями, уроки делать невозможно, даже заснуть трудно при свете, разговорах, песнях под гитару до полуночи и глубже. Но со временем привык, адаптировался, и спал под шумок, и сам пел и играл. Студенческое общежитие – великая школа жизни. Чего только там не увидишь, в каких ситуациях только не побываешь. Здесь требуется и осмотрительность, и холодный рассудок, многие не доучивались, исключались, а некоторые и в тюрьму попадали. Я по привычке старался дружить с умными и авторитетными ребятами, они видели во мне надёжного товарища, внимательного собеседника, а я в них – необходимое мне окружение рассудительных и ответственных людей. Всё же здесь поговорка «С кем поведёшься – от того и наберёшься» действовала безотказно. Я сторонился общения с ребятами, играющими в музыкальной группе, хотя имел желание играть на гитаре с ними. Дело в том, что как только кто-то вступал в эту группу – начинались у него неприятности, забрасывалась учёба, начиналось вино, девушки, и жизнь шла наперекосяк. Со спортом было проще, вёл физкультуру почётный мастер спорта по классической борьбе Валентин Фёдорович Боярчук, и строгий, и справедливый, один из моих лучших наставников. Много тренировок, соревнований, общение на уроках создавали комфортные условия для вбирания в себя положительных качеств и его самого, и всех нас, общающихся с ним. Прекрасный преподаватель по литературе была Глушко Татьяна Яковлевна, я всё хотел задать ей вопрос – а не сестра ли она известной крымской писательнице, но так и не задал. Преподаватель по технологии регулярно вставлял в свои лекции рассказы о семи чудесах света, о циклопических постройках, о загадках Земли. Я начал выписывать журналы «Техника – молодёжи», «Лёгкая атлетика», «Юный техник», популярно-просветительские и спортивные. Но много не читал, не удавалось, иногда играл в шашки, вполне прилично, как мне казалось. Перешёл в другую комнату, с 4-мя койками, и проще стало, и спокойнее, и экономнее.

Я на выходные ездил домой, привозил из дома картошку, огурцы, соленья, варенье, помогало хорошо. Покупали к ним хамсу, редко – вино, ужинали весело. Бывало, ходил подрабатывать на вокзал выгружать вагоны с картофелем, до угля дело не доходило. Занялся спортом, бегал по горам в пещерные города, вот уж насмотрелся и налазился вволю, и на Чуфут-Кале, и в Успенский монастырь, и на Тепе-Кермен. Всё это были развалины, причём неохраняемые и доступные, поэтому и рушилось быстро, и надписей в пещерах не перечесть. Всё стало близким и почти родным. Был в сборной техникума, метал диск на 34 метра, толкал ядро 5 кг на 13 м, прыгал в высоту на 160 см, бегал 100м за 12,3 сек (всё это на 3-й разряд), но только в диске был первым. На первенстве Симферопольского района по лёгкой атлетике победил в прыжках в высоту – 155 см, и пробежал 1500 м на 3-й разряд – 3 мин 45 сек, еле добежал, чуть не сошёл с дистанции.

Однажды остался на выходных в техникуме, пошёл на танцы, там меня познакомили с Татьяной, начали встречаться. Но как-то вечером шёл с ней, и меня чуть не побили, и тут же, через полчаса, опять пытались побить, но я убежал, оставив Таню с ними. Она их хорошо знала, да и двоюродный брат у неё был из городских авторитетов, так что она была в безопасности. А я попал в такую ситуацию, что решил просто прекратить встречи. Но она сама подошла ко мне, всё утряслось, остались вместе. Она тоже увлекается астрономией, пыталась поступать в Одесский институт, но не повезло. Ещё любит ходить по Крыму, играет в волейбол, закончила школу игры на аккордеоне, ездит на велосипеде. Интересы у нас с ней во многом совпадали, так что мне не трудно было искать темы для разговоров, всё шло как бы само собою. Стеснительность моя продолжалась, я и поцеловать не мог Таню толком, не говоря уже о чём-то большем. О любви не говорили, шло длинное ознакомление друг с другом. Техникум закончил с трудом, диплом защитил на «3», получил профессию техник-строитель. Но вот профессионала-строителя из меня пока ещё не получилось. Два лета мы всей группой работали в стройотряде, сначала в Евпатории строили пионерский лагерь, потом в Симферополе Луговскую больницу (та, что сейчас роддом), затем пятиэтажку за Москольцом. Работал в бригаде Героя Социалистического труда Бориса Степановича Солонаря, очень заметная личность, и внешне, и профессионально. Весёлый, неунывающий, любимая песня – «Ой, ты Галю, Галю, Галю молодая». Считаю его тоже одним из моих наставников, но заочно, потому что особо я с ним не общался, а постоянно присматривался к его методам работы. Но вот пришло время идти в армию, мне на 15 мая 1971 года пришла повестка. 1 мая я решил перед армией пройтись по горам, а чтобы поход был быстрее и длиннее, поехал на велосипеде. 4 дня, 3 ночи, один в лесу и горах, и интересно, и страшновато. Маршрут знакомый: Курган Славы, первая ночёвка, 1025, Тырке, Джур-Джур, вторая ночёвка, Северная Демерджи, Лучистое, третья ночёвка, свиноферма возле шоссе, домой. Спать страшно было только в первую ночь, потом привык. Этот поход был для меня как репетиция перед армией, проверка самого себя, на что я способен, выдержу ли физически и психологически, смогу ли стать воином, мужчиной. Больше один я с ночёвкой в горы не ходил, одного раза достаточно было. А однодневных походов без ночёвок было немало, и страха уже не было, даже спокойствие и умиротворённость, какая-то радость за крымскую природу, за жизнь вообще.

В армию забрали 15 мая, Таня провожала, ну и мои родители тоже. Приехали в город Лида, в Белоруссию, в ракетные войска стратегического назначения, в учебную часть. Первая ночь была непростая – лежал и думал – вот теперь 2 года неизвестности, без родителей, без защиты, напряжение психологическое было на пределе. Правда, нас из техникума взяли 8 человек, в начале службы это помогло, держались друг друга. Когда приняли присягу, дали подписку о неразглашении военной тайны, увидели настоящие ракеты, пришло осознание огромной ответственности и за Родину, и за своих родных, и за себя, да и за всё человечество. Ведь от того, нажмёт ли кто-то кнопку «Пуск» ради своей выгоды, решалась судьба и цивилизации в целом, и каждого человека в отдельности. Лично я понимал, на каком посту я нахожусь, и воспринимал свою задачу в исполнении приказов начальства. В учебной части обучали профессии наводчика, с этим я справился, а вот получить звание сержанта не удалось, моя стеснительность и скромность оказалась для этого непригодна. Вышел ефрейтором, так и закончил службу с этим званием. Но в специализации дошёл до высшего, 1-го класса, и ещё получил право работы за офицера в экстремальных ситуациях, что далеко не каждый мог получить. За это давали возможность съездить в отпуск, но я опять постеснялся, ведь это финансовые расходы, которые легли бы на родителей. Снова занялся спортом, стал чемпионом дивизии в метании диска, опять за 34 метра. Мой друг Юра Остапец служил в этой же дивизии, в 100 км от меня, даже приезжал ко мне, но встретиться не удалось. Он сообщил мне, что его невеста Наташа уехала в Сибирь, а я ему пишу, что молодых и красивых девушек полно, вот даже младшая сестра Наташи – Люда, очень даже приятна и миловидна. Город Лида зелёный, красивый, чем-то похож на Евпаторию, ходили на концерты, в кино, фотографировались, но только строем, личных увольнений не было.

Таня вначале не писала мне, но я настоял, хотелось поддержки в эти трудные дни. Но мне писала письма и троюродная сестра Света Салова, дочь Екатерины Трофимовны Саловой, (Гонтарь в девичестве). На похоронах бабушки Груни в декабре 1969 года встретились все родственники, в том числе и мы, дети – я, моя сестра, Таня и Света Саловы, Гена Гонтарь. После похорон взрослые за своё, а дети за своё. Таня и Света научили меня новой песне «Червона рута», и её я пел в техникуме, когда она ещё не была широко известна. Со Светой мы сошлись взглядами, хотя она младше меня лет на 8, и стали переписываться, и эта переписка продолжилась и в армии. Её письма были серьёзными, обстоятельными, я не просто с удовольствием их читал, но ждал даже сильнее, чем от Тани. Это были и философские размышления, и внутренние переживания, и просто своё мнение по различным вопросам. Я ей отвечал в том же духе. Это была дружба двух одинаково мыслящих людей, хотя ей было 13 лет. В армии научился писать плакатным пером и оформлять стенгазеты, писать как корреспондент еженедельно боевые листки, играть на 6-тиструнной гитаре, вырезать на толстой фанере гравюры-рисунки, покрывая их лаком. Это всё я вобрал от армейских друзей, некоторые из них были с высшим образованием, многое что умели и ещё больше знали, было что вбирать. Много времени проводили в клубе, оформляя плакаты, стенгазеты, беседуя, делясь информацией. Жаль, что не было спортзала, приходилось заниматься в лесу, на стадионе, в основном бег и метания. Я уже подтягивался 21 раз при весе 78 кг, приседал 700 раз на обеих ногах, и 25 раз на одной. Чисто общефизические упражнения, на большее не было возможностей. Ближняя деревня была в 10 км, а город Слуцк – в 60 км, полтора года в лесу безвыездно. Некоторые ребята бегали в самоволку за спиртным, но опасно – и волки, и «сетка» под напряжением 1000 вольт, и проверки, бывало, и дисбат получали. Зимой ездили на запасной позиционный район в ещё более дальний лес, морозы 30 градусов, а мы в противогазах и защитной спецодежде, и холодно, и не повернуться в громоздких одеждах. Весной пили берёзовый сок, на Новый год проводили вечера, викторины, даже танцы. Я на гитаре гремел, а ребята прыгали кто во что горазд до 2-х часов ночи. Был и негатив: поневоле, находясь в постоянно матерящейся среде, сам стал употреблять услышанные словосочетания, да так, что и не замечал сказанного. Понимал, что это плохо, некультурно, но бороться с этим явлением особо не стремился.

4 мая 1973 года демобилизовали, до 2-х лет не дослужил 2 недели, а если бы стал сержантом, то переслужил бы на месяц. По дороге заехал в Запорожье к сёстрам Саловым, но вот очная встреча со Светланой вышла не так, как я ожидал, уж слишком большая разница у нас в возрасте, она ещё училась в 7 классе. Но всё равно я ей очень благодарен за её письма, за поддержку во время службы. Приехал в Симферополь – и сразу не домой, а к Тане, забрал её из кооперативного техникума, где она училась, и повёз домой. Не знаю, что я хотел этим показать, ведь я привёз в дом невесту, и, видимо, дал всем понять, что свадьба не за горами. Таня согласилась ехать в Трудовое, возможно, и она именно так поняла это приглашение. Мама не знает, кого первого обнимать – сына или возможно будущую невестку, не знаю, все ли были рады моему поступку. На другой день, 9 мая, поехали в Бахчисарай, к Таниной маме, познакомились. Сходили на Тепе-Кермен, прошлись по лесу. Два месяца я встречался с Таней в Симферополе, она жила в общежитии, и ездил в Бахчисарай, когда она была у своей мамы. Я понимал, что надо как-то определяться, что-то решать в дальнейшей нашей жизни, но ничего в голову не приходило. Сам я ещё не работал, не выбрал, куда идти, создавать сразу семью без материальной базы не имело смысла, и, главное, где жить, у Тани или у нас в доме, вопрос был открытый. Одно дело встречаться, обниматься, а другое – делать конкретные дела, приводящие к положительному итогу. С Таней иногда целовались, но без страсти, я чего-то боялся, стеснительность и нерешительность в данном случае для мужчины не самые лучшие качества. Долго ещё мы с ней ходили вечерами по Симферополю, долго я ездил в Бахчисарай, но что-то всё как-то остановилось на месте, и повода что-то решительно изменить не было. Да ещё наши встречи стали откладываться, то я её не находил, то она была занята, то у неё срочные дела появлялись. Я не знал, как быть, а предлагать ей выходить замуж – язык не поворачивался.

Устроился на работу в проектный институт «Укрколхозпроект», сначала в переплётную мастерскую, затем оператором множительной техники. Не могу сказать, что работа была по душе, просто не хотелось идти на стройку, хотелось работать в интеллигентной среде, а потом перейти куда-нибудь в более оплачиваемое место. Эта временная работа продлилась восемь с лишним лет, дала и положительные результаты. Перестал сквернословить, научился корректному подходу к людям, уважению к собеседнику, научился использовать служебное положение в личных целях. Всё же моё правило – быть поближе к хорошим людям – себя оправдало и на этот раз, и здесь я набрался много хорошего. Научился по-настоящему играть в шашки, мой тренер Анатолий Павлович Фёдоров довёл меня до кандидата в мастера спорта, а на большее я и не стремился. Другой наставник предложил заниматься хатха-йогой, и когда меня на дорожке стадиона стали все обгонять, я перешёл на йогу. И здоровье, и нравственные правила, и ощущение себя как личность, и постоянно в общении с такими же, как я. Также в институте хорошо была поставлена комсомольская работа, я тоже старался не отставать от передовой молодёжи. Продолжал заниматься спортом на том же третьеразрядном уровне, бегал, прыгал, ходил в походы. Один раз стал чемпионом Железнодорожного района среди производственных коллективов по многоборью ГТО, даже сам не ожидал. В шашках дошёл до финала первенства Крыма, то есть, попал в число 25 лучших шашистов. Один раз даже играл в любительском спектакле, но неудачно, скромность и тут меня поставила в невыгодное положение. Работа, казалось, должна была быть на первом месте, но у меня почему-то выходили увлечения на первый план. Работал хорошо, и премии, и грамоты давали, и за мою безотказность даже уважали, работу не задерживал, проекты из-за меня не стопорились. Но были и нехорошие стороны – выдавали спирт 2 литра в месяц, я его не весь использовал по назначению, а припрятывал, экономил, и потом употреблял как напиток, естественно, угощая и друзей. То же можно сказать и о бумаге, и о вате, и даже об использовании электрорепродукционного аппарата в целях и наживы, и копирования информации в личных целях. То есть, студенты, баптисты, йоги, строители и прочие приносили оригиналы текстов, чертежей, нот, и я им за 10 копеек лист А4 делал копии. Не такие уж большие деньги, но от 50 до 100 рублей в месяц был дополнительный заработок. А зарплата была 120, затем 135, в конце 150 рублей, не много, но с левыми деньгами получалось вполне сносно. Понимал, что поступаю неправильно? Да. Многие об этом знали, до милиции дошло только один раз, уже перед самым увольнением. Отделался небольшим штрафом, без занесения в трудовую книжку. Тогда ксерокса не было, а потребность в снятии копий была, вот и находили мы друг друга. Отсюда и шашки пошли, когда А.П.Фёдорову делал копии с книг по теории, и йога, когда человек приносил полузапрещённую литературу о религии, эзотеризме. Умудрялся себе оставлять копии с интересных материалов, собирал подборку. Пытался познать истину, смысл жизни, во многих источниках это освещалось, но зачастую по-разному. И я не мог на чём-то остановиться, принять полностью то, что написано, всем сердцем и разумом. Всё никак не устраивало меня ничего из того, что было в моём распоряжении. Всё собирал по крохам обрывки знаний, но к чему-то определённому так и не пришёл. Выписал научно-популярные журналы «Техника – молодёжи», «Наука и религия», «Знание – сила», «Наука и жизнь», газеты «Комсомольская правда», «Известия», «Советский спорт», читал всё подряд. Но продвижения к пониманию истины не было. Попытался сам себе составить какое-то представление обо всём на свете, и во всей Вселенной, но это было и примитивно, и неправильно. Сам был неудовлетворён, поиски продолжались.

Автобус на Трудовое останавливался тогда на Центральном рынке. Стоим мы со Славой Зубковым возле автобуса, смотрю – из передних дверей выпорхнула высокая стройная девушка в синем брючном костюме. У неё длинные светлые волосы, великолепная улыбка, широкие свободные движения, я был заворожён. Спрашиваю у Славы – кто это? Он назвал, я вздохнул, вспомнив, что у меня есть невеста. Потом вижу её возле дома Олейник с моей одноклассницей Любой. Вечером, кажется, 26 мая 1973 года, пошёл в кино, как и вся молодёжь. Захожу – вижу друга Юру, он встречался с сестрой Наташи, Людой. Не знаю, по моему совету, или он и без меня знал, с кем ему встречаться, но вышло именно так, как я намекал ему ещё в армии. Юра сидит с Людой, а рядом с Людой та красивая девушка, что меня поразила. Что мне оставалось делать? Сел рядом с другом, посмотрели кино, а потом начались танцы. Сразу уходить домой не хочется, сижу, слушаю музыку, смотрю на танцующих. Юра танцует с Людой, а мне с кем? Девушка свободна, зовут Вера Филенко, я и пригласил. После танцев прошлись по селу, Юра повёл Люду домой. Поневоле пришлось провожать Веру тоже домой, не бросать же на полдороге. Что-то говорили, рассказывали друг другу, но потом, как оказалось, она знает обо мне всё. Даже до армии меня знала.

Появилась проблема – как же мне быть, не бегать же за двумя девушками, всё же я считал себя более-менее порядочным человеком, не способным на серьёзный обман, да и совесть мучила. Выхода не видел. По-прежнему ездил в Бахчисарай к Тане, и Веру провожал, но без объятий, просто шли рядом. С Таней знакомы более 2-х лет, она меня дождалась из армии, я просто обязан был на ней жениться, но вот сделать конкретный шаг никак не мог. Отец говорил мне, что сначала надо создать материальную базу, дом, зарплату, условия проживания, и только потом создавать семью. Я соглашался с этим, видел нереальность жизни с Таней в Трудовом, но и ехать в Бахчисарай, всё рушить, начинать новую жизнь было страшно. Так прошло лето, я уже обнимал Веру за плечи, за талию, стали чуть ближе. Когда первый раз положил руку на её плечо, то подумалось: какая же ты худенькая, не то, что Таня. У Тани рост 167, плотного телосложения, а у Веры 170, при весе 50 кг, долго ещё была такой хрупкой. Вечерами сидели вчетвером – Юра, Люда, Вера и я, играли на гитаре, ходили по селу, на ставки, ночи тёплые, хорошие. С Верой было проще, не было натянутости, не было стеснения, я был свободнее здесь, в своём селе. Она на 4 года моложе меня, но я чувствовал себя равным с ней, Вера становилась мне всё роднее. Её улыбка, смех, непосредственность в общении, стройная фигура располагали к себе. Но не только мне она нравилась, у неё в Симферополе тоже был друг, возил её иногда на мотоцикле «Ява», она про это со смехом рассказывала. Но я понимал, это она подавала намёк в мою сторону, мол, решай, с кем тебе оставаться, ведь я не скрывал, что езжу к Тане, встречаюсь. Вера не гнала меня от себя, видимо, что-то во мне было привлекательное. Про любовь не говорю, о любви старался ни с кем ни слова. Чувствовал, что это слово непростое, его нельзя произносить впустую, не испытав на себе это чувство в полной мере. Любил ли я Таню? Думаю, что если бы женился, со временем полюбил бы точно. Она того стоит и как девушка, и как человек. Любил ли Веру? Мне было с ней просто хорошо, она была как своя, без задних мыслей, вся открытая, и я платил ей тем же. Да и первое впечатление, когда Веру увидел выпархивающей из автобуса, было похоже на любовь с первого взгляда. Этот образ так и сохранился в памяти. Ну и затем, узнав о ней поближе, проникся к ней сочувствием – у неё была сложная, тяжёлая жизнь, постоянная работа по домашнему хозяйству, помощь матери на работе, воспитание двух младших братьев, недомолвки с отцом из-за развода с матерью, и много разных проблем свалилось на хрупкие девичьи плечи. Она ходила с матерью по судам, решали вопрос о разделе имущества и денег после развода родителей. Её мать, Любовь Мефодиевна, после развода решила перейти на свою девичью фамилию – Пичка. Иногда у неё были и стычки с отцом, и отец часто признавал её правоту, хотя делал всё по-своему. Эти трудности закалили её характер, решительность и твёрдость стали основными качествами. Мне было и жалко её, и в то же время я начал уважать её как человека, бескомпромиссного и твёрдого, честного и правдивого, и заодно несчастного. Хотелось помочь. Но что я мог сделать? Со своей нерешительностью, слабоволием, малой зарплатой, да ещё и не отказавшегося от своей невесты. Решил – остаться с Верой. Сходил к Тане, с опущенными глазами всё ей рассказал, вымямлил, прощения не просил, просто поставил перед фактом, что я встретил другую девушку, с ней и останусь. Спасибо Тане, ничего не сказала, а что было у неё на душе, могу только догадываться. Как побитый, побрёл домой. Потом Таня прислала мне письмо, винит себя, а не меня, я так и не понял, это была ирония или правда. Но что бы это ни было, чувство вины у меня осталось навсегда. Хотелось бы, чтобы у неё сложилось в жизни всё хорошо, чтобы моя вина не было катастрофичной для неё, но если у неё ничего хорошего не получилось, то выходит, что я сломал жизнь человеку. Была бы она виновата, обманывала бы меня, то можно как-то оправдать мой поступок, но ведь обманывал-то я, значит, и вся вина лежит на мне. Ей уже был 21 год, время замужества на самой грани предела.

Через некоторое время у Веры день рождения, 18 сентября, 18 лет. Собрались друзья, отмечаем, тут Веру вызывают на улицу, и она что-то задержалась. Вышел и я, смотрю – парень на мотоцикле говорит с ней, потом она садится сзади него и уезжает, не говоря никому ни слова. Я в недоумении, подождал, гости стали расходиться, ушёл и я. Наутро к Вере, она вся заплаканная, её мама разгневанная. Я с расспросами, но она не желает со мной говорить. Любовь Мефодиевна говорит – она вчера на танцы в Строгановку поехала, это её давний знакомый уговорил. Мгновенно надо было решать, или порвать с Верой, которая выкидывает такие сюрпризы, или попробовать понять её действия, и, не потревожив её душу, оставить всё как есть. Попытался взывать к её совести, но это не тот человек, которого можно в чём-то переубедить или призвать к раскаянию. Решил – изменить сейчас её характер не в моих силах, буду с ней, что бы там ни случилось, буду принимать как должное. К тому же вина перед Таней подсказала мне, что это будет мне как наказание. Не захотел жену с равными правами, получай такую, которая будет верховодить. Потом понял, что с Верой никто спокойно жить бы не смог, и мне ради её счастья надо успокоиться, и на сюрпризы не реагировать. Однажды подошёл ко мне мальчик и говорит, что видел Веру с кем-то в машине. Я к Вере, спрашиваю, она в недоумении, всё отрицает, даже в слёзы. И тогда мы с ней спокойно договорились, чтобы никому ни в чём не верить, а только друг другу. И этот договор часто нас спасал от наговоров, от сплетен. Конечно, Вера не всё мне говорила, да мелочи мне и не нужны, главное – она моя, она со мной.

Я продолжал ходить по горам, но Вера этого не любила, а вот на море с ней ездили часто. В Ялте были, в Алупкинском дворце, на пляж Солнышко часто ездили, обычно с друзьями. Летали с ней вокруг Симферополя прогулочным полётом на АН-2 «Кукурузнике» за 1 рубль. Я поступил в институт на заочное отделение, но проучился всего 2 семестра и бросил. Контрольные работы самому не получалось делать, не хватало ума, а платить каждый раз 25 рублей было жалко, и стыдно. Какое же это высшее образование, если ничего не знаешь и не умеешь? Ездил с бабушкой Олей в Белозёрку, на её родину, жил в доме, в котором родилась моя мама. Но село не понравилось, всё степь, нет леса, нет гор. Купил гоночный велосипед, ездил в город на работу. Проезжал 14 км за 22 минуты, велосипед ставил в каморке, на работе. Свой старый велосипед ММВЗ отдал младшему брату Веры – Виталию. Через год увидел его уже поржавевшего и сломанного в курятнике у Любовь Мефодиевны.

У Веры много подруг, родственников, она и им старалась угодить, часто в ущерб нашим отношениям, и мне это не нравилось, но я всегда помнил, что всё вытерплю, тем самым помогу ей самой. 22 месяца мы встречались, пока она не закончила техникум советской торговли, и её посылали куда-то на Украину для отработки диплома. Тут до меня дошло, что я могу потерять её, если она уедет. Но если она будет замужем, то отработка отменяется. Здесь я уже не стал рисковать ни своим, ни её счастьем, предложил руку и сердце, на что получил согласие. 12 марта 1975 года пошли с ней в ЗАГС и подали заявление, я об этом сказал своим родителям, она – своим. Все согласились, на 12 апреля назначили свадьбу.

Часть 7

Семья Александра Леонидовича Ерохина

Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 62; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!