Родословная, история семьи Середа

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 7Следующая ⇒

Кирилл Прокофьевич Середа (1864 - 1948 г)

Елена Прокофьевна (1864 - май 1942г)

Дети:

Венедикт

Фёдор

Иван

Степанида

Яков (1905 - осень 1941 года)

Иосиф

Оксана

Параскева

Семья Панасенко:

Вакула Куприянович Панасенко (1880? - 8.03. 1944 г.)

Харитиния Григорьевна (1880? - Пасха 1948 г.)

Дети:

Афанасий (умер от голода в 1933г.)

Екатерина

Полина

Агриппина

Анна - Нюра

Григорий (1908 - 26.07.1987 г.)

Ольга (20.07.1911 г. - 16.07.1987 г.)

Максим (1913 - 1947 г.)

Ольга Вакуловна Панасенко и Яков Кириллович Середа поженились в 1930 году, венчались в церкви, родители их благословили большими иконами, сохранившимися до наших дней. Жили они в селе Большая Белозёрка Михайловского района Запорожской области. Большая Белозёрка расположена в 40 км на запад от ж.д. станции Пришиб и в 20 км на юг от реки Днепр.

Дом Середы. Фото 1973 года.

Кирилл Прокофьевич Середа, отец Якова, работал строителем, строил дома из самодельных кирпичей - валков, которые лепили из глины с соломой, набивая эту смесь в опалубку. Затем, подождав, пока подсохнет, поднимали опалубку выше - и процесс повторяли. Колхоз назывался «За урожай», пенсии не было, дети брали на себя содержание престарелых родителей. Кирилл Прокофьевич - высокий, широкий, его жена Елена - маленькая, худенькая.

Яков Кириллович Середа, второй слева вверху. Армейская служба, 1925-26 годы.

Яков работал на полеводстве бригадиром, а в 1933 году – трактористом. Голодные годы выжили благодаря тому, что трактористы были в особом почёте, им давали повышенный паёк, хлеб и даже, бывало, халву. Трактор у него ХТЗ, колёсный, но не резиновые колёса, а полностью железные с шипами, без кабины. Панасенко и Середа жили недалеко друг от друга, метрах в пятистах. Вакула Куприянович занимался пчеловодством, была корова, свиньи, куры. У Середы было 7 овец, корова, куры.

Кирилл и Елена были оба верующие, у них было много икон, некоторые очень большие, больше метра. Они вместе молились, стоя на коленах перед иконами. Вакула был не очень верующий, часто ходил по гостям, где не отказывался от угощения, но сильно не напивался. Он был невысоким, крепким, любил общение, часто и к нему приходили гости. Харитиния, его жена, была очень верующей, даже ходила пешком в Иерусалим ко Гробу Господню, что в те времена было настоящим христианским подвигом. Однажды, перед очередным приходом гостей Вакула говорит жене: собирай на стол, а та что-то сказала нелестное о его друзьях, которые часто приходят к ним, так он показал свой характер с помощью силы. Больше Харитиния Григорьевна неудовольствия никогда не выказывала, безропотно выполняла все просьбы мужа. Церковь в селе была, но в 30-е годы её закрыли. Сбрасывали колокола, ломали купола, кресты. Один из тех, кто сбрасывал кресты, сказал: если есть Бог, то пусть меня накажет. И сбросил крест. Пока вниз спустился, его всего передёрнуло, он окривел, и потом ходил боком и искривлённый. Видимо, метровые иконы, что были у Середы, остались от иконостаса, многие верующие разбирали их по домам, чтобы святыня не была поругана. Церковь была в честь Покрова Божьей Матери, в километре от Середы.

Яков Кириллович привёл жену Ольгу Вакуловну в дом отца. В 1931 году 29 марта у них родилась дочь Мария. Затем родились Полина в 1935 году и Фёдор в 1937-м. Но прожили Поля и Федя недолго, оба умерли в 1940 году от очень нехорошей болезни «Антониевого огня».

Кирилл Прокофьевич – стоит в центре лысый с бородой, слева от него сыновья Иван и Венедикт, Ольга Вакуловна левой рукой держит за плечо Марию. Хоронят Елену Прокофьевну. Май 1942 год.

Мария перед войной училась в школе, окончила 2 класса. Учебников не хватало, тетрадей тоже. Старые тетради замазывали мелом, и по замазанному снова писали. Редко у кого был химический карандаш, из него делали чернила, получалось очень грязно, пятна, кляксы, но учителя на это внимания не обращали, больше – на грамотность. Учили стихи, но в основном и говорили, и писали, и учились на украинском языке, чисто народном. Ручки перьевые, а чернила делали из листьев какого-то дерева. Чернильницы были стеклянные, разбивались, только потом уже появились фарфоровые, крепкие. На партах были вырезаны углубления под чернильницы, портфелей не было, в лучшем случае пошитые сумки, а обычно книги и тетради заворачивались в платки. Когда проходили суды над врагами народа в 1937-39 годах, то детям говорили, чтобы они зачёркивали имена известных людей, которые были в учебниках, и даже затушёвывали их фотографии. Писать приходилось и на газетах, между строчек. Ходили в разных одеждах, кто в чём, сами часто и шили платья, штаны. Однажды Яков принёс Марии подарок – девичий костюмчик, юбка плиссированная, кофточка – морячка. Ольга Вакуловна не дала его сразу одеть, это, говорит, будет на выход, на праздник. Мария ходила в школу с подругой, видит – а та в её костюмчике, сказала матери, та полезла в сундук, а костюма уже нет. Яков отнёс костюмчик одной женщине, а та одела свою дочку. Привозили кино, ставили прямо на улице, экраном служила белая стена дома, скамейки и табуретки приносили свои, денег не брали. Как-то пошла в кино Елена Прокофьевна, а кино крутил её сын Венедикт. На экране – погоня, идёт поезд, выскочила собака и прямо мордой во весь экран гавкать, да так, что всех перепугала. Елена Прокофьевна вскочила, обругала собаку и кино, и больше на сеансы не ходила. Купались дети летом в небольшой речке, воды в ней было мало, поэтому делали на дне углубление и барахтались там и дети, и собаки, и гуси, и утки. Как-то курице подложили утиные яйца, она их высидела, и когда утята пошли на речку, то и курица-наседка тоже, как за своими детьми. Утята попрыгали в речку, плавают, а курица кудахчет, в воду не идёт, вокруг них бегает. Однажды все обедали за столом, взрослые ели горький перец, вот Марии тоже захотелось попробовать, спрашивает отца: тату, а можна й мэни зъисты цэ? Он ответил: бери, ешь, но не предупредил, что он очень горький. Мария откусила перец, её обожгло, она и закричала во всё горло. Яков молча снимает ремень - и бьёт дочь, все сидящие молчали, а Мария расплакалась и уже больше ничего не ела. Когда Мария приходила в гости к Панасенко, то там были ею недовольны, говорили: знову цэ Сэрэдэнятко прыйшло. Дело в том, что Мария не умела у них есть мёд. Там ставили посреди стола большую миску с мёдом, давали по солёному огурцу и начинали есть. Кто как умел изворачивался, чтобы мёд не капал на стол, а Мария брала огурец, макала в миску, и не раздумывая особо, тянула его в рот. Естественно, след от мёда выражался не в каплях на столе, а в целой дорожке.

Вакула Куприянович кроме мёда занимался ещё и распиловкой брёвен на доски. Во дворе у себя поставили раму, снизу выкопали яму, и одной большой пилой распиливали брёвна. Сверху на раме Вакула, держит пилу за один край, снизу в яме его сын Григорий, тянет пилу книзу, бревно лежит на раме. Очень долгий и трудоёмкий процесс. Иногда помогал другой сын - Максим. Старший сын Афанасий умер от голода в 1933 году, его две дочери от второй жены приезжали из Донбасса, по-городскому одеты, в беретах. Но приезжали только один раз. Во время голода Афанасий как-то принёс сестре Ольге платок, чтобы та обменяла его на какую-нибудь крупу, потому что кушать было нечего. Семья Середы жила в это голодное время терпимо, спасало и то, что Яков приносил с работы паёк, ему как трактористу давали дополнительно, он всё нёс домой. Сахар был в головках, больших, синеватых, очень сладкий, его щипцами кололи на мелкие кусочки. Но не у всех была возможность прокормиться, многие пухли от голода и умирали.

Похороны Феди, сына Ольги Вакуловны и Якова Кирилловича. Яков – слева, только лицо видно, Ольга стоит слева, перед ним, высокая. Мария стоит в ногах, впереди матери, с короткой причёской, а в центре, посередине, постриженная – Екатерина. Справа стоит Кирилл Прокофьевич, его заслоняет жена, Елена Прокофьевна. Агриппина – третья справа. В центре, повыше – Нюра.

Агриппина Вакуловна вышла замуж за Трофима Алексеевича Гонтаря по довольно странному стечению обстоятельств. Вакула Куприянович иногда ездил на базар на своей телеге, и вот как-то раз познакомился с хорошим хозяином, подружились, а у того был неженатый сын. Вот они и решили этого сына Трофима женить на дочери Вакулы Агриппине, или как было принято называть - Груне. Приехал Вакула домой и говорит дочери - собирайся замуж, я тебе жениха нашёл. Груня в слёзы - у неё уже был хороший жених, они давно встречались. Но Вакула был непреклонен. А тут ещё вызвалась младшая сестра Нюра: тогда я выйду замуж, у меня тоже жених есть. Но в то время была традиция выходить замуж строго по очереди, по старшинству, иначе был бы страшный позор. Груне пришлось соглашаться, совсем не зная молодого человека. Потом часто вспоминала отца «незлым тихим словом» за такое неожиданное «счастье». Хотя Груня и Трофим прожили вполне приличную семейную жизнь, нельзя было сказать, что Груня была довольна своей судьбой. У них родились дети: Александра (7 мая 1926 года), Андрей (1928 год), Екатерина (1930 год), и вскоре, видимо, из-за голода, они всей семьёй уехали в Крым. Ольга была крестницей Екатерины, поэтому Трофим называл её кумой. В Бахчисарае купили дом, но прожили в нём недолго - строилась новая железнодорожная ветка, на пути которой оказался их дом, и они начали строительство частного дома в Симферополе на улице Красная, 40. Дом строили на двух хозяев, вторые хозяева – Власовы. Это было ещё до войны. Ольга Вакуловна иногда ездила к сестре Груне в Крым, однажды привезла две большие ученические географические карты - СССР и мира с двумя полушариями. Дело в том, что карты были наклеены на тонкую материю, вот Ольга и взяла дешёвые карты, чтобы получить из них ткань для пошива одежды. Карты отпарили, материю постирали, сшили из них белые кофточки, а сами карты повесили на стене. Потом, когда началась война, многие односельчане приходили к Середе смотреть на карты, как продвигается фронт.

Хлеб пекли из пшеничной муки грубого помола, видны были даже нерастёртые до конца оболочки зёрен. На большие праздники брали муку более высокого помола, особенно на Пасху. Пекли хлеб один раз на всю неделю – 6-7 больших круглых, высоких, подовых хлебов. Ложили их в тёмное и прохладное место, накрывали полотенцем, сделанным из стеблей конопли. У Елены Прокофьевны был ткацкий станок, большой и громоздкий, не во всякую комнату мог поместиться. Нити плели многие, наматывая их на челноки и веретена, а ткала из этих нитей только одна Елена Прокофьевна. Работала и руками, и ногами, нажимая на различные доски, набивая ниточка к ниточке, и постепенно получалась ткань. Она была белой, плотной. Но процесс был очень трудоёмкий.

В доме Степаниды Кирилловны, сестры Якова, было радио - большой чёрный круглый репродуктор с бумажным диффузором, было радио и в конторе колхоза, которая стояла рядом с домом Середы. Когда по радио объявили войну, все бросились к Середе смотреть на карту, так как были названы места и города, по которым фашисты больше всего нанесли ударов. Яков служил до женитьбы в армии кавалеристом, у него было предписание в случае войны немедленно явиться в райвоенкомат.

Справа – Максим Вакулович, середина 1930-х годов.

Такая же бумага была и у Максима Вакуловича, поэтому они сами собрались и ушли. 23 июня 1941 года мобилизовали Максима, 24 июня - Якова. Яков подошёл к дочери, и сказал, чтобы ни в пионеры, ни в комсомол не вступала, остаётесь с дедушкой Кириллом и бабушкой Леной. Человек 20 мобилизованных сели на телеги и поехали в районный центр, их провожали жёны, дети, некоторые пели песни. Мария сидела в кустах сирени, смотрела, а когда телеги поехали - расплакалась. Очень мало кто из них вернулся с войны. Вакулу Куприяновича на войну не мобилизовали по старости, ему было больше 60 лет.

Мария как-то шла по улице, смотрит – а её дядя, брат матери Григорий Вакулович лежит недалеко в ямке с другими молодыми ребятами, держат палки как ружья и имитируют из них стрельбу. Она не поняла, пошла к матери, спросила: что это дядя Гриша делает с палкой в яме? Мать отвечала: их готовят к войне, просто винтовок не хватает, вот они на палках учатся, как стрелять. Через Белозёрку шло много беженцев, такие народы, про которых раньше и не слышали. Везли скарб на телегах, вели за собой тачки, детей. Перед приходом немцев Ольга Вакуловна получила извещение, что Яков Кириллович Середа пропал без вести в районе города Умань. Ольга в слёзы, в крик, а Елена Прокофьевна, мать Якова, говорит: чого цэ ты, молодыця, плачешь? Ты з ным и нэ жила, в смысле, ничего хорошего не видела. Яков довольно часто бегал к другим женщинам, до полуночи где-то ходил, и потом приходил домой. И все об этом знали, даже к свахе ходил. И это невзирая на церковное венчание, хотя тогда это было нормой - регистрация брака в ЗАГСе само собой, а в церкви венчаться обязательно. Яков спиртное почти не пил, но курил. Кирилл Прокофьевич вообще не пил и не курил. Мария как-то по наущению одного из своих двоюродных братьев потихоньку брала у отца папиросы. Но это скоро открылось и всем досталось, как и положено.

Фронт через село прошёл без боёв, Красная армия отступила, видимо, другой дорогой. Как-то Ольга пекла хлеб в печи, а хлеб пекли только сами, в продаже его не было, Мария пошла по воду, и вдруг видит - появились мотоциклы с коляской, пришли немцы. В селе редко бывали машины и мотоциклы, поэтому всё это было в диковинку, интересно, особенно дети выходили на это смотреть. Мария видела, как однажды советская полуторка заехала в село, а тут немецкие мотоциклисты, погнались за ней, стреляли, но она каким-то образом сумела вырваться из кольца и уехала. При отступлении наши подпалили амбары с зерном, чтобы не досталась пшеница немцам. Но она сгорела не вся, только верхняя часть была чёрная, а внутри хоть и пахла дымом, но всё же была съедобной. Поэтому жители вырыли у себя во дворах ямы, набрали этой пшеницы и засыпали ею эти ямы, что оказалось очень правильным, спасало от голода. Ольге было 30 лет, ещё молодая, и чтобы обезопасить себя от нежелательного приставания, она надела на себя самые старые, рваные, грязные одежды, намазала лицо сажей, платок на глаза натянула. А к ним на постой были направлены офицеры. И вот один офицер увидел её, принёс мыла и говорит – умойся, не ходи такой грязной. Ольга стирала немцам одежду, бельё, ей давали за это и деньги, и продукты, приставаний не было. Немцы как-то не особо стеснялись местного населения, бывало, сядет солдат, совершенно раздетый, на расстеленную палатку прямо во дворе, и на себе ищет и давит вшей.

Кирилл Прокофьевич слабел зрением, и во время оккупации совсем ослеп. Ещё до войны он плохо видел, и зрение всё сильнее ухудшалось. Как-то раз он пошёл в баню, где купались все вместе, с тазиками. И вот идёт он из бани, а кто-то говорит: что это с дедом Кириллом, костюм у него какой-то тёмный. Подходит ближе - а он весь мокрый, и одежда тоже. Спрашивают его, в чём дело, почему вы мокрые? Он и отвечает: в бане все голые, не срамятся, а я же не еврей, не раздеваться же мне при всех, набрал тазик воды, как был в одежде, вылил на себя воду и пошёл домой. Во время оккупации немцы наделили сельчан землёй, чтобы те могли вырастить себе что-нибудь на пропитание. Середе достался кусок земли в полгектара, они засеяли это поле кукурузой, хватило надолго, так как урожай был очень большой. Кормили свиней, кур, особо не голодали. Ольге, за то, что она стирала немецким офицерам, один из них пришёл и говорит: подними фартук. Она подняла, и он насыпал ей в фартук много бумажных денег, больше всего советских, но и немало немецких марок. В селе была комендатура, немец-комендант всегда был в форме, аккуратен, особо к населению не придирался. Полицаями были кубанские казаки, очень много сделали жителям плохого, даже вспоминать не хочется об этом, издевательства были постоянными и абсолютно ненаказуемы, жаловаться на них было и бесполезно, и опасно. В их доме некоторое время жил под охраной немцев сбитый пленный советский лётчик. Что удивительно, он почему-то мог влиять на охранников, даже приказывал им, по его просьбе охранник давал семье Середы некоторую провизию.

Когда немцы полностью захватили Украину и Крым, из Симферополя на бричке приехали Трофим, Груня и их дети. Как они добрались по оккупированной территории - не объяснить. Опасностей было на каждом шагу, и войска, и беженцы сновали по дорогам, всякое могло случиться. Поселились они в наполовину заброшенном доме, в котором жил председатель колхоза Сиротенко. Тот сразу ушёл на фронт и не вернулся, а дом был пустой. Дом стоял через дорогу от Середы, часто ходили в гости друг к другу. Младшая дочь Катя была почти одногодка Марии, играла с ней, и даже одна гуляла по селу, по его окрестностям. Шура и Андрей были постарше, и не так часто играли с Марией, как Катя, которая очень подружилась с Марией. Шура работала в колхозе рабочей, Андрей был занят домашними делами. Когда Гонтари приехали, то уже все их дети умели играть на музыкальных инструментах. Андрей - на баяне, Шура - на гитаре, а Катя - на мандолине. Научились они играть, скорее всего, в Крыму, и, видимо, с хорошим учителем, уж очень ладно у них получалось играть и по отдельности, и вместе, как оркестр. Андрей, бывало, ходил по селу с другом, пели и играли, всем нравилось. Андрей был высоким и худым, очень активным и энергичным, любил трудиться, помогать другим. Дед Кирилл называл его шилом, таким он и остался на всю жизнь - добрым, отзывчивым, работящим. Через некоторое время семья Гонтарей переехала в свой дом, на другом конце Белозёрки, там был церковный приход и храм апостолов Петра и Павла. В мае 1942 года умерла Елена Прокофьевна, она уже плохо слышала, но по-прежнему много работала, двигалась, практически не сидела на месте. Кирилл Прокофьевич уже совершенно не видел, но ему хотелось быть ещё полезным, деятельным. Огород был засажен картошкой, уже она начинала кое-где цвести. Вот дед Кирилл вышел в огород, пощупал руками, ему показалось, что огород весь в сорняках, он и начал вырывать картошку. Почти пол-огорода вырвал, пока его не заметили и не остановили. Другой раз он искал в коридоре что-то, пытался нащупать своим костылём, зацепил стоящую бутылку с керосином, она упала, и хотя была заткнута кукурузным кочаном, керосин вытек. Это была целая трагедия для семьи, потому что керосин был чуть ли не на вес золота в то трудное время. Однажды он пошёл на млин - мельницу, деревянную, большую, с четырьмя крыльями - пропеллерами, там сосед работал. Но и костыль не помог, свалился в глинище, сильно повредил ногу, с трудом добрался домой. Мария видит - сидит дед Кирилл возле колодца и льёт холодную воду на ногу, чтобы не распухла и не болела.

Во время оккупации в селе открылась церковь в честь Покрова Божьей Матери. Священник был не из Московской патриархии, а из Русской Зарубежной Церкви, из тех, кто в 1919-20 годах вместе с белогвардейцами ушёл в Европу и организовал там Русскую Православную Церковь за рубежом. Эта Церковь оставалась верной православию, поддерживала все русские традиции, но не признавала Московский Патриархат каноническим, так как он не был свободен и полностью зависел от безбожной Советской власти, как они считали. И вот на оккупированных территориях русские священники восстанавливали порядки, утраченные при коммунистах. Многие стали ходить в храм, так как в то время и неверующие начинали веровать. Харитиния Григорьевна, как очень верующая, часто ходила в храм, и водила с собой Марию. Но 11-летней девочке тяжело выстоять всю службу, не сходя с места. Она вертела головой, осматривая иконы, росписи на стенах, оглядываясь на хор. Харитиния делала ей замечания, даже пыталась заставить стоять прямо, что не всегда получалось. Интересно, что других детей, более родственно близких, было много, но Харитиния брала с собой именно Марию. Пост держали в семье все, тем более, что мяса и молока и так было очень мало, рыбы практически не было нигде, а яйца в основном шли на продажу и обмен на другие продукты. Так что пост был скорее невольным, чем вольным. Масленицу праздновали, старались традиции соблюдать, а на заговенье перед Великим постом перемывали всю посуду, готовились серьёзно. Молоко, чтобы не пропадало, перерабатывали на сливочное масло, творог засаливали и слаживали в бочёнок, и всё это держали до самой Пасхи. И яйца собирали перед Пасхой, слаживали в корзину. В Великую пятницу ходили в храм к Плащанице, пекли паски, красили яйца, и шли к Пасхальной Заутрене на всю ночь. К храму через мостик был проложен мостик, но весенний ледоход его сломал и снёс. Люди сделали временную «кладку» - навесной мостик из поперечных досочек, без поручней. На Пасху 1943 года повела Харитиния Григорьевна Марию на Всенощную, взяли паски, яйца, с трудом перешли через кладку. Служба длилась долго, людей было много, Мария ходила с Крестным ходом вокруг храма, засмотрелась и потерялась. Почти все разошлись, пора и ей идти домой, но в темноте, по весенней грязи это было непросто. Кое-как добралась домой, на четвереньках переходя по кладке, падая в речку, в лужи. Пришла домой - а все уже сидят за столом, разговляются, а она вся в грязи, заплаканная. От матери, конечно, досталось. Кирилл Прокофьевич, как и все, получил свою порцию крашенок, а яйца делили всем поровну, и он за один раз съел их все, а их было около 25 штук. Ему стало плохо, не знали, как ему промыть желудок, позвали соседку-знахарку, она его вычитывала, что-то шептала, но кое-как всё же откачали, стало легче.

Туалета во дворе не было, выражение «питы до витру» понималось вполне буквально, в загородку, где гуляли куры, они все экскременты съедали, ничего не оставалось. Все понимали, что это как-то ненормально, но к этому привыкли, так было заведено, так было у всех. Вместо туалетной бумаги были облущенные кукурузные кочаны, трава, солома. В этом отношении стеснения особого не было. Так же и купались в речке - девушки с одной стороны, а чуть пониже по течению - ребята, все без купальников, да и обычных трусов не было, мужчины носили подштанники, то есть, кальсоны, у женщин просто платья и юбки были длинные, прикрывали ноги ниже колен, а то и до самой земли. Ольга Вакуловна первый раз надела панталоны, когда выходила замуж, другие женщины вообще не надевали ничего подобного. Собачьих будок не было, собаки спали в стогах сена или соломы, вырыв себе нору-пещерку, редко у кого их привязывали. Но у Вакулы Куприяновича туалет во дворе был, потому что он пилил доски, и было из чего туалет строить.

В 1944 году, всё ещё в оккупации, семья Гонтарей опять собрались и поехали на бричке в Симферополь. Мария во время оккупации ходила в школу, при немцах школа работала. Окончила 3-й и 4-й классы. На стене сзади учителя висели иконы, урок начинался с молитвы «Отче наш», а заканчивался молитвой «Достойно есть». Преподавали что-то похожее на Закон Божий, учили молитвы. А в учебниках по математике, где говорилось, что поезд шёл из Москвы в Ленинград, эти города зачёркивались. Когда надо было идти в 5-й класс 1-го сентября 1944 года, уже после оккупации, Марии и некоторым другим ученикам эти два года учёбы при немцах не засчитали. Хотя и были проведены тест-экзамены на проверку её знаний, и было решение, что может переходить в 5-й класс, но всё равно предложили идти в 3-й класс. Она пошла, но, увидев, что там все маленькие, а она уже 13-летняя девушка, отказалась учиться дальше. Ольга Вакуловна в школу не ходила, но хотела стать грамотной, и когда открылись курсы ликбеза (ликвидация безграмотности) в 30-х годах, посещала их с такими же взрослыми односельчанами. Писать, читать и считать научилась, стала грамотной.

В хозяйстве почти у всех были свиньи, и вот 8 марта 1944 года Вакула Куприянович начал резать свинью, но что-то пошло не так, она вырвалась, резко ударила Вакулу задними ногами в грудь, и через некоторое время он умер.

Фронт медленно приближался к Белозёрке, ещё не распустились листья, была ранняя весна. Очень страшно было от грохота разрывавшихся снарядов, рёва реактивных снарядов от «Катюши». Бои проходили как раз через село. Марию послали за водой, она из колодца уже наполовину подняла ведро, крутя барабан, и в это время у неё над головой с рёвом пронёсся снаряд, она с испугу упала, барабан бросила, ведро понеслось вниз, барабан раскрутился, трос оборвался и упал в колодец с ведром. Недалеко в сарае был советский солдат, уже в годах, кричит ей - быстрей сюда, спрятал её в сарае. А стреляли по машине с баком горючего, совсем недалеко, пока её не подорвали. Видела Мария, как самолёты дрались, с оглушительным воем и пулемётными очередями, и страшно было, и интересно.

В село входили танки с красными флагами, шум и лязг от гусениц был очень громкий. Распевали солдаты песню «Расцветали яблони и груши». Семья Середы, да и другие, начали прятать зерно, зная, что его могут конфисковать, рыли ямы, закапывали. Но солдаты хватали то, что видели - свиней, кур. Мария намешала еды поросёнку, вынесла поесть, а его уже нет, наши увели. Немцы же брали только кур и яйца. Интересно, что когда наши солдаты «конфисковывали» у жителей провиант, свиней, кур, то никого за это не наказывали, а вот когда наступали немцы, и один румын украл у жителей курицу, то свои же румыны его сильно избили за мародёрство. Перед боем солдатам давали «наркомовские 100 грамм», всё же хоть как-то они прибавляли смелости, раскрепощали нервную систему и определённым образом помогали подготовиться к бою. Старшина-завхоз где-то нашёл два термоса-фляги самогона, оставил в доме Середы, приходит - а одна фляга пуста, оказалась дырявой, самогон вытек. Он чуть не в слёзы - что делать, его же за это расстреляют. Ольга Вакуловна побежала по соседям, с трудом нашла самогон, набрали, отнесли. Когда наступали немцы, то сначала шли передовые части, потом - тыловики. А при отступлении всё перемешалось, все в беспорядке бежали от Советских войск. Один немец отстал от своих, спрашивает - далеко ушли их войска? Ольга отвечает - да, давно. Как он добирался, неизвестно, скорее всего, попал в плен.

Снова установилась Советская власть. А пока население заставляли собирать убитых и хоронить. Ходила одна Ольга, Мария для этого была ещё маленькая. Рыли братские могилы, относили туда погибших, хоронили. Раненых и убитых на поле боя собирали долго, почти 2 недели. У погибших искали медальоны-капсулы, в которых были записаны данные о воине, сдавали их начальству. Вначале было страшно, со временем привыкли. Однажды Ольга берёт солдата, а он, присыпанный землёй, застонал. Она его в медсанчасть, оказался сильно контуженный от взрыва и засыпанный землёй. Через газету потом, через много лет, он искал свою спасительницу, и нашёл. Его фамилия Руденко. Организовывались «десятидворки» - от каждого десятого двора назначали человека для комиссии, и эта комиссия ходила по дворам и изымала зерно на посев. Ходила и Ольга, куда было деваться. И всё, что было спрятано, свои же и забирали. Люди оставались без зерна, без еды. Но озимые были посеяны. Потом колхоз всё же выделял муку на пропитание жителям. Колхозный амбар был недалеко, дед-сосед заметил где-то в стене амбара дыру, что прогрызли мыши. Сказал Ольге, ночью через маленькую дырочку набрали себе зерна, а дырку заткнули. Ольга ходила на работу, варила еду для рабочих. Мария услыхала в это время распространённую поговорку: хорошо в колхозе жить - один робе, семь лежить. Мария впервые увидела в обозе верблюда, он был запряжён с лошадью в одну повозку. Телеги ехали с трудом, была весна, грязь непролазная, кони с трудом ноги переставляли.

Рано утром 9 мая 1945 года уже бегали по селу назначенные люди, объявляли об окончании войны, и о том, чтобы все до единого собирались к конторе колхоза. Собрались все – и старики, и дети. Построились в колонны, и с песнями пошли в районный центр за 6 километров. Ольга Вакуловна хорошо пела, затягивала первым голосом, все подпевали. Такими же колоннами шли и из других колхозов, с флагами, с музыкой. В райцентре собрались, был митинг, много выступавших, а потом было народное гулянье. Погода была прекрасная, солнечная, все веселились и радовались окончанию войны. Это было первое веселье за 4 года, поэтому радости не было границ, радость была искренняя, и веселье настоящее. Кто соревновался в беге в мешках, кто в разбивании глечиков, народ вздохнул с облегчением.

Кирилл Прокофьевич пытался улучшить своё зрение, была возможность сделать операцию. Деньги на операцию нашли - продали деревянный сарай. Съездил на операцию, открыл глаза - и увидел, хотя не ясно, но видел. Но на другой день, как проснулся, уже ничего не видел, совсем ослеп, и навсегда.

Некоторые фронтовики, возвращаясь с войны, везли с собой вещи, взятые в Германии. Это были в основном одежда и обувь, но также аккордеоны и всякая мелочь. Один из братьев Ольги Вакуловны, Григорий, прежде чем добраться домой, позвонил в колхоз и попросил прислать за ним на вокзал бестарку, лёгкую повозку. Привёз её полно нагруженную одеждой. Марии практически ничего из этого не досталось, но зато дочь Григория Полина ходила вся в обновках, даже перестала близко общаться с подругами.

. Григорий Вакулович Середа в Германии. 1944 год.

Ольга Вакуловна ещё раз съездила к сестре Груне в Крым, увидела, что там в городе легче прожить, чем в бедном колхозе, тем более, что уже начался послевоенный голод. Люди ели всё, что можно, и что нельзя. Остатки от просеивания пшеницы - полову, жмых-макуху, подмешивали к еде всякую более-менее съедобную траву, сильно голодали. Ольга приехала из Крыма и стала собираться. Кирилл Прокофьевич услышал, нащупал узлы, вздохнул, и говорит: невестко, всё же уезжаешь? Да, тато. Он говорит: не забывайте нашей фамилии - Середа. С ним осталась старшая дочь Степанида и сыновья. Умер он в 1948 году.

Трофима Алексеевича по каким-то причинам сразу на войну не взяли, а в 1944 году всё же мобилизовали, остался жив, без серьёзных ранений. Рассказывали, что Агриппина одела ему нательный крестик и дала молитву «Живый в помощи», и его много раз спасало от смерти, от тяжёлых ран. 7 ноября 1946 года Ольга собралась и выехала. Сели с Марией в поезд, но как-то оказалось, что билет на Марию или потерялся, или его просто не выдали в кассе, хотя и было всё уплачено. В Мелитополе проверка билетов, и контролёры высаживают Марию как безбилетную. Пришлось и Ольге выходить, и выносить свои узлы. Но спасибо проводнице - сбегали с ней в кассу вокзала, купили билет, сели в этот же поезд и поехали. Везли с собой одежду, в том числе и зимнюю, и пришлось одевать одно пальто сверху другого, чтобы меньше весили узлы. Также взяли с собой пол-мешка муки, пол-мешка пшена, пол-мешка крупы чумизы, килограма два сала. Всё это привезли в Симферополь. Трофим Алексеевич встретил их на вокзале и помог вещи донести до нового места проживания.

Поселились у Гонтарей в Симферополе, на улице Красная, 40. Хотя и мало было места, но помогать друг другу надо, всё же родные сёстры. Трофим Алексеевич работал на вокзале носильщиком, но и другую работу ему давали. Однажды разгружали бочки с хамсой, нечаянно или специально бочку уронили, она разбилась и многие успели набрать себе хамсы. А в голодный год это было деликатесом. Ольга устроилась истопником в здании КЭЧ, что возле моста через Салгир на проспекте Кирова, с башней-ротондой на крыше и римскими цифрами МСМХХХ1Х, что означало 1939. Мало-мальски жить было можно. Ольга могла домой принести немного угля, который шёл и на отопление своего дома, и на продажу, еды ведь всё равно не хватало. Паёк давали, хоть и скудный. Марии тоже положен был паёк из продуктов, но в 2 раза меньше, чем взрослому. Ольга видела, как на работе, где было много офицеров, кое-кто из них бросал собакам куски булочек. Значит, начальству жилось лучше, чем простым людям. Жили у Гонтарей полгода, спали на кроватях, по двое - Трофим с Груней, Ольга с Марией, Шура с Катей, Андрей спал один. Андрей работал в железнодорожном депо, Шура работала кассиром. Катя пока не работала. Питались все вместе, поддерживая друг друга тем, кто что имел. Ели и те продукты, которые привезли Середа. Но и они когда-нибудь кончаются, стали экономить. Однажды Мария пошла за водой, возвращается - слышит разговор, говорят про них с Ольгой. Трофим был против питания вместе с Середой, говорил, что это невыгодно их семье. Груня не могла мужу перечить. Мария пошла на работу к матери, рассказала про нечаянно подслушанный разговор. Ольга в это время работала грузчиком, рано вставала и поздно возвращалась. Ей давали возможность брать с работы не только уголь, но и крупы. Ольга поговорила с сестрой, объяснились мирно, и Середа стали питаться отдельно. Как-то Трофим принёс с работы мёрзлой картошки, а Ольга наварила каши. И Андрей не выдержал и говорит: ну и чего добились? Они едят вкусную кашу, а мы мёрзлую картошку. Вышло некоторое недоразумение.

Ольга, работая на вокзале, познакомилась с Любой Слепченко, которую направляли из живсохоза №1 на работы в город. И Люба, узнав о проблемах Середы, рассказала, что в совхозе есть возможность работать, жить, питаться. Ольга сходила в совхоз, всё разузнала, попросилась, и её приняли на работу с предоставлением жилья. Положили вещи на тачку, и пешком повезли её в совхоз. 10 марта 1947 года поселились в бараке, в комнате, где жило ещё несколько человек. Неожиданно встретились с Петром Бойко, с его семьёй из 5 человек. Они из Белозёрки, одно время жили в доме у Середы, хорошо знали друг друга. Они тоже в этот день поступили на работу. Всего в комнате стало проживать 10 человек, ещё и 3 девушки были. Через 3 месяца Бойко дали отдельную комнату, осталось жить 5 человек. Комнаты в бараке не закрывались, никто ничего не брал, не воровал.

У Марии не было никаких документов, в войну всё пропало. Чтобы их восстановить, поехали в город, чтобы пройти медкомиссию. Марию, ещё несколько девочек и одну старушку раздели догола и осматривали. Прошли всех врачей, и в итоге пришли к выводу, что родилась она 27 марта 1931 года. Мария говорит: мама сказала, что родила меня 29-го марта. Комиссия согласилась, так и записали, и выдали соответствующие документы. Сразу же и оформили на работу в совхоз пасти свиней. Пасли вместе с Митей Ивановым, он на 2 года был моложе. Свинарка Ксения Шепотько, видя, что дети голодают, кормила и поросят, и Марию с Митей. Давала и молоко, и галушки, и кисель с пышками. Естественно, это было не всегда, но всё же в голодные годы это было огромной помощью. У Ольги от недоедания опухали сильно ноги, а работать приходилось разнорабочей - куда пошлют, в основном погрузка-разгрузка, скирдование. Свиней было 300 штук, ходили пасти далеко, до Ивановки. Митя Иванов, когда его взяли в армию, служил в Москве, Кремлёвском полку, много заставляли маршировать, тренироваться ходить строевым шагом. Ну и, конечно, стоял на всех Кремлёвских постах, в том числе и №1 – у Мавзолея В.И.Ленина. Питались Середа и готовили пищу прямо в комнате, где жили. Печь была одна, по очереди готовили, ели не на столе, а на табуретке. Что не доели - ставили под кровать, потом доедали. Ни холодильника, ни подвала не было. Дрова брали в дубовых зарослях, где сухостой, где валежник, а то и свежие ветки рубили. Но эти дубки охранялись от вырубки, они были ещё молодыми, во время войны сильно порублены, оставалось много уже подгнивших пеньков, вот их брать разрешали. Ольгу направляли в лес за дровами, иногда под село Опушки, а когда и дальше, под гору Тырке, за нынешний Курган Славы. Возили дрова на подводах и мажарах, и себе дров набирали, как могли. Через некоторое время Марию направили работать на лошадях, возить на парники соломенные маты, за ставок, под горку, рядом со старым садом. 16-летняя девушка постепенно научилась и запрягать лошадей, и управлять ими, и возить по горкам, по разбитым дорогам, по грязи. Летом - овощи с поля наверх, на гору, зимой - соломенные маты вниз, к ставку. Вначале одна, потом ей помогала Алимова, мать Вали Чиликиной, которая замужем за Бойко. Два лета возила маты, овощи, зимой ещё навоз на парники. Лошади были спокойные, управлять ими было легко.

Мария Яковлевна слева, с подругой Полиной Горюновой. Шуточое фото «жених с невестой». 1950 год.

В бараке жила Ирина Ивановна Ерохина с сыном Юрием, но с другого конца барака. Её старший сын Леонтий приезжал иногда из Керчи, учился в ФЗУ - фабрично-заводском училище, в котором и учёба, и работа совмещались. Иногда привозил хамсу, а Ирина, познакомившись с Середой, угощала их рыбой. Мария и Леонтий хоть изредка и виделись, но познакомились только осенью 1948 года. У Леонтия в учёбе был некоторый пробел, о котором он никогда никому не говорил, и точно установить, что произошло, не представляется возможным. Но можно предположить, что дело было примерно так: весной 1949 года он приехал и сказал, что его долго не будет. И не было всё лето. Его из-за прогулов в училище и на заводе осудили, и он сидел в тюрьме 3 месяца в Ростове-на-Дону. При Сталине был очень жёсткий уголовный кодекс, за малейшую провинность легко можно было попасть в тюрьму, в том числе и за обычные прогулы или опоздания на работу. Об этом не знала даже Ирина Ивановна. И когда кончался срок заключения, он, чтобы скрыть этот факт, изменил своё имя с Леонтия на Леонид. Когда приехал в совхоз, то зашёл сначала к Ольге Вакуловне, потому что мать работала уже не дояркой, а сторожем, и была на смене. Мария и Леонид пошли к Ирине, где она сторожила, и он сказал, что потерял документы, и получил паспорт с именем Леонид. Устроился на работу в совхоз, вначале возил воду в большой деревянной бочке на подслеповатой лошади, подвозил воду к тракторам. Однажды лошадь не туда пошла и опрокинула бочку, но всё обошлось, и ездок, и бочка остались целы.

Молодёжь, родившаяся до войны, подросла, обычные человеческие качества прорывались наружу, и не только работа была для них главной. Возле бараков собиралась молодёжь на танцы, Василий Дмитриев играл им на гармони. Здесь же, на траве и в пыли, танцевали, чаще босиком, так как ещё многие ходили в постолах, а в них особо не напляшешься. Со временем нашли более удобное место, недалеко от двухэтажки «клопятника». Дом этот остался один, второй такой же был разбит снарядом во время войны, на его месте долго был кран для воды. Танцевали прямо на дороге, на мостике, было уже удобнее. А на оставшемся доме была надпись красной масляной краской «Смерть фашизму!», и сколько раз её ни закрашивали, она всё равно проявлялась. Старый клуб уже был, но он не был ещё клубом, а столовой. Питались все, и денег не брали, а только записывали, кто на сколько поел, а потом из зарплаты высчитывали. Трактористам еду возили в поле. В 1949 году столовую всё же переделали в клуб. Освещение - керосиновые лампы. Девушки заранее приходили, убирали, мыли полы, трактористы приносили керосин. Между совхозом и Богурчи (так называлась тогда Каменка), солдаты добывали в известняковом карьере камень, 20 на 20 и на 40 см, распиливали его, увозили, строили из него дома. У них тоже была гармошка, приходили, играли, танцевали. Пётр Бурима играл, сам из Запорожья, повстречал себе невесту, женился, остался здесь жить. Танцы были 2 раза в неделю, в субботу и воскресенье, иногда - в среду. Но в среду - рядом с бараками, чтобы недалеко идти домой. Родители смотрели за своими уже повзрослевшими детьми строго - в точное время приходить, отчитываться, и если что не так - наказывали. Или прямо с танцев гнали домой. Также приходили на танцы ребята из села Урожайное, приносили свою гармонь. Но чтобы не носить её лишний раз туда-обратно, оставляли у Ерохиных. Вот Леонид и начал пытаться наигрывать на ней мелодии. Вначале не получалось, но со временем освоился, начал играть вполне сносно. Впоследствии гармонь, а затем баян стали его любимым музыкальным инструментом. Хорошо пел, аккомпанируя себе или другим, слух у него был хороший. Часто во дворе и на улицах вечерами был слышен его голос и звук гармони.

У Леонида была практика работы прицепщиком на тракторе, перешёл на тракторную бригаду, некоторое время работал прицепщиком. Трактористом был Пётр Петрович Винниченко, Леонид у него - прицепщиком. Рядом с ним работал на тракторе Николай Корниенко, а прицепщиком у него - Иванов Митя, перешедший из пастухов в тракторную бригаду. У Мити было начальное образование при Богурчинской школе. Зимой Леонида и Дмитрия направляют на курсы трактористов при Крымском тресте птицесовхозов. Изучали двигатели, ходовую часть тракторов «НАТИ», ХТЗ. Курсы были на территории совхоза «Южный». После Леонида воду возил старик Велигурский, он ещё до войны жил здесь, но в 1945 году куда-то выехал, так как занимал пост какого-то начальника при немцах. В 1949 году вернулся, работал, у него был сын Николай. Митя Иванов дразнил деда «кот усатый», у того были пышные белые усы, и дед гонялся за Митей с кнутом. Трактористам в поле привозили обед, а в совхозе удался урожай мёда, и к обеду выдавали 200 грамм мёда. Раздатчицу пищи Екатерину Жиленкову прозывали «тёща», и Митя часто просил «мэду», его так и прозвали. А другой тракторист любил есть мёд с малосольными огурцами, и даже с варёным яйцом. Были трактора НАТИ, ЧТЗ, колёсные ХТЗ, трактористы Ефрем Веселов, Егор Кулединов, Василий Дмитриев, прицепщиком Валентин Иваницкий. Ещё один тракторист, с которым Леонид долго дружил - Георгий Ченцов, ещё Яков Кобзев, Григорий Сериков, очень сильный и здоровый. Однажды, в 1949 году, Леонид ехал в кузове грузовой машины «Бедфорд», шофёр был лихач, и, спускаясь с горки к ставку, не вырулил прямо на плотину, машину занесло, и она начала опрокидываться. Леонид вывалился из кузова и упал на землю, машина уже падала на него, но рядом оказалась верба, и машина упёрлась в дерево, зависнув над Леонидом. Это дерево он часто вспоминал, проходя мимо него.

Мария и Леонид уже встречались постоянно. Ирина Ивановна заболела, что-то с почками, и ещё появилась «рожа», красные пятна. Её положили в больницу, в 1-ю Советскую. Анна Афанасьевна, её золовка, ухаживала за невесткой.

Есть фотография, где Мария и Леонид сняты ещё до свадьбы, в начале августа 1950 года, когда ходили в больницу к Ирине Ивановне. Но в палату не пустили, так как тогда было не принято пускать вовнутрь, да и болезнь была опасная, боялись заразиться. Ирина Ивановна умерла на руках Анны Афанасьевны, в больнице, хоронили её на Мазанском кладбище 19 августа 1950 года. Сама Ирина просила её там похоронить, говорила: будете ходить к дедушке Афанасию и бабушке Марии, и ко мне на могилку зайдёте. А Мария Константиновна умерла осенью 1950 года, сразу после Ирины. Мария и Леонид поняли, что им пора жениться, им уже по 19 лет, у Леонида есть ещё младший 11-летний брат Юрий, и сам он его вряд ли сможет воспитать. А если объединиться, то жить станет намного проще и лучше. Когда Ирина Ивановна умерла, Леонид и Юрий перешли из своей комнаты в комнату Ольги Вакуловны и Марии, жили все вместе. На Октябрьские праздники 7-8 ноября 1950 года наметили свадьбу. Венчались в Мазанской церкви, как и его родители, но это было скорее дань традиции, а не признаком особой веры, многие при бракосочетании венчались. У Леонида была очень верующая тётя Аня, также верующей была другая тётя Марфа, тёща Ольга Вакуловна хотя и была верующей, но особо исполнять религиозные таинства и обряды у неё не было возможности из-за постоянной занятости на работе. Тогда работали и по воскресеньям, практически без выходных, только зимой были дни отдыха. Отпусков тоже не было, в декабре-январе давали отдохнуть при сильных морозах, а летом – все дни авральные, страдные. Рожали зачастую прямо в поле, подготовительных дней не давали, в лучшем случае около недели до родов. Послеродовых было 56 дней, но по их окончании надо было сдавать младенца в детские ясли, а самой ходить на работу, среди дня бегая кормить грудью по 2-3 раза на день.

На свадьбе было 30-35 человек, гуляли тут же, в бараке. Леонид, когда учился на тракториста, получал стипендию - зарплату от совхоза, но учился недолго, только зиму. Мария по выходным ходила на базар, который находился в парке Тренёва. Там был и небольшой зверинец, впервые увидела в нём обезьян, медведя, его даже водили по базару. Однажды мать послала её продавать яйца. Одеваться было особо не во что, они с матерью носили на двоих пиджак Якова, так как в нём были внутренние карманы, удобно деньги класть. Мария продала яйца, деньги в карман, и пошла смотреть, что по чём. В толпе вдруг нащупала что-то не то, глянула на пиджак - а он спереди по уровню кармана разрезан, она скорее бросилась на улицу Красная,40 к тёте Груне. Обычно она часто заходила к ней после базара передохнуть, перекусить. Прибежала, и показывает тёте разрез, а та спрашивает: деньги там были? Мария: да, но я ещё не смотрела. Сняли пиджак, глянули - деньги на месте, просто разрез был сделан очень высоко, и вор не успел глубоко залезть. Тётя Груня аккуратно зашила разрез, и Мария пошла домой. По улице Красной ходил трамвай до кинотеатра «Звезда», и поворачивал в центр города. Вот от кинотеатра люди и ходили пешком до совхоза, потому что автобуса ещё не было. А грузотакси - грузовик с тентом - не часто ходил, да и переполненный был постоянно. Естественно, и обратно, в город, так же пешком, до трамвая, через Богурчи, Сегеевку. Иногда Мария, встав рано, придя на базар и продав свой товар, приходя в гости с базара, нередко заставала дочерей тёти Груни ещё в постели.

Катя училась на закройщицу кожгалантереи, выучилась, и её направили на работу в Запорожье. Мария тоже попыталась поступать вместе с ней на учёбу, но её не приняли из-за малого образования. Ей так и не засчитали 2 года учёбы при немцах, и с её двумя классами о дальнейшей какой-либо учёбе не могло быть и речи. Шура уже работала кассиром в железнодорожных кассах. Однажды она ошиблась, неправильно дала сдачу, клиент пожаловался, при проверке в кассе оказалось лишних 99 рублей. Был суд, осудили, но отбывала наказание не в тюрьме, а на госхозяйстве, в посёлке Гвардейское (бывшее Сарабуз) пасла коров. Доводила стада по степи до Урожайного, до Тубая. Агриппина Вакуловна осталась без дочерей, и по каким-то причинам, видимо, поссорившись с Трофимом Алексеевичем, уехала от него с сыном Андреем далеко за Бахчисарай, в горное село Скеля (ныне Родниковское). Места эти очень интересны своими ландшафтными памятниками - Скельской пещерой, Скельскими менгирами, Чернореченским каньоном с его водопадами, Чёртовой лестницей, по которой ходил А.С.Пушкин, великолепной Байдарской долиной, Чернореченским водохранилищем. Ольга Вакуловна съездила к ней в гости, там ей понравилось, захотела уволиться из совхоза и переехать к сестре. В совхозе директором был уже Кирюшенко, он сам и принимал на работу, и увольнял, во всё вникал лично. Он был довольно грузным, полным. Ковган Юрий Сергеевич, возивший предыдущего директора Анастасова, и нередко помогавший Ерохиным и Середе, по каким-то причинам уехал с семьёй в деревню Улу-Узень, ныне село Генеральское, и помочь, как раньше, уже не мог. Кирюшенко категорически отказался увольнять Ольгу, он знал лично каждого работника, и хороших, естественно, не отпускал. Поэтому Ольге оставалось только смириться и ходить на Красную Горку (так называли тот городской район) к Трофиму готовить и стирать по просьбе сестры, так как тот жил один.

Катя в Запорожье встретила Салова Александра, вышла за него замуж. Свадьбу играли в Симферополе, в доме Гонтарей. У них родились две дочери - Татьяна 20 января 1954 года и Светлана 7 марта 1958 года. Построили в Запорожье дом на улице Механическая 6, часто приезжали в гости в Симферополь.

Когда была свадьба Марии и Леонида, то директором был уже Владимир Викторович Костыркин, и его когда-то возил Ковган Юрий, приехавший обратно в Симферополь с семьёй из Улу-Узеня. На свадьбе у Ерохиных был и сам директор, веселился, как и все, хорошо свистел под гармошку. Мария уже работала на парниках, в овощеводческой бригаде, и бригадир Задорожный разрешил брать бесплатно овощи с огорода для свадьбы, чем очень помог.

Брат Леонида Юра ходил в детсад, и когда был уже постарше, бывало, убегал из садика в Мазанку, к Марии Константиновне. Закончил 4 класса, а потом стал ездить в школу №6 на Сергеевку, из совхоза детей возила машина на учёбу. Закончил семилетку, это было обычное для того времени образование. Как-то раз Ирина Ивановна послала Юру в Мазанку к Анне Афанасьевне набрать слив, уж очень хороший был урожай тёмно-синих слив, похожих на чернослив. Юра набрал их почти полный мешок и понёс домой, в совхоз. Дорога не меньше 4 километра, он сам ещё маленький и слабенький, часто отдыхал, почти бросая мешок на землю, да и по спине мешок и бился, и тёрся. Принёс домой уже не сливы, а настоящее повидло, всё передавленное и утрамбованное.

Часть 4

Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 99; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!