РигВеда I, 105. Ко Всем-Богам - Трита в колодце 17 страница
Ай бунар - древнейший рудник Европы
Ареал Балкано-Карпатской металлургической провинции. Цифрами показаны центральная (1) и периферийная (2) группы оседло-земледельческих культур, а также степные скотоводческие общности (3); желтые точки обозначают пути миграций скотоводов за пределы их домена.
Варненский некрополь: погребение вождя в одной из могил.
Е.Н. Черных. Кочевой мир Евразии: номады Запада на заре эпохи металлов. «Природа» №1, 2015 с.28-41 (Подробнее о месте и времени зарождении металлургической революции можно прочитать в предыдущих статьях в «Природе» (2008. №3. с.34—43; 2011. №7. с.3—13б , №8. с.43—54), 2014. №9. с.48—59)).
http://www.ras.ru/publishing/nature.aspx
Осенью 1961 г. на юго-западной окраине с. Карбуна Чимишлийского района Молдавской ССР во время ремонта шоссейной дороги учеником карбунской школы Владимиром Горецким в разрезе дорожного кювета, на глубине около 80 см был обнаружен клад, состоящий из 852 предметов раннего этапа трипольской культуры.
В музей поступили 444 медных предмета, из них — 2 топора, 4 спиральных браслета, браслет из восьми пластин с завернутыми в трубочку концами, 2 диска с крестообразными знаками, 14 пластин-подвесок, 11 пронизок, 377 бусин, 23 антропоморфные фигурки, плоская пластина в форме фаллоса, 2 пластины. Из белого и цветного мрамора и камня в кладе было 26 предметов, в том числе: 2 топора, пластина, 23 бусины. 127 предметов из кости, из них— 124 подвески из зубов оленя, зуб-амулет человека, миниатюрная женская статуэтка-подвеска; 254 предмета из морских раковин, среди них 143 бусины и 111 пластин.
Перечисленные предметы лежали в сосуде грушевидной формы, в горловину которого был вставлен (вверх дном) небольшой сосуд с каннелированной поверхностью.
Г.П. Сергеев. Раннетрипольский клад у села Карбуна, «Советская археология», 1963, № 1 с.135-151
https://vk.com/doc-58440231_443843818
Многие годы археологическая наука считала установленным фактом, что в Европе древнейшие металлурги и мастера, которые добывали медные руды, выплавляли металл и изготовляли из него различные орудия, появились не раньше конца III — начала II тысячелетия до н.э. И умение это якобы пришло от племен, населявших Переднюю Азию.
Открытия и исследования последних лет опровергли эту точку зрения. Оказалось, что в Европе — на Балканах и в Карпатах — совершенно независимо от других очагов цивилизации люди научились выплавлять медь и делать из нее самые разные предметы обихода еще в IV тысячелетии до н.э.
Но почему на Балканах и в Карпатах был сделан этот рывок, в то время как почти все прочие европейские племена оставались на уровне каменного века! Где и как древнейшие горняки и металлурги добывали руду и выплавляли металл! Почему в следующем, в III тысячелетии до н.э. производство металлических изделий в этом районе резко упало!
***
В 1961 году у села Карбуна в Молдавии нашли клад из 443 медных изделий. Медь оказалась связанной с месторождениями Балкан и района Дуная. Клад изумил археологов: ведь, кажется, еще не так давно эту культуру IV тысячелетия до н.э. относили к каменному веку.
Оказалось, что медный век Балкан и Карпат представлен огромным количеством предметов. То были не просто мелкие шильца, проколки или же незатейливые украшения; археологи нашли сотни тяжелых втульчатых топоров-молотков и топоров-тесел! Многие весили по нескольку килограммов, удивляя изощренной формой.
Большой интерес вызвали раскопки 1972—1973 годов удивительного некрополя IV тысячелетия близ Варны в Болгарии. В его кенотафах — поминальных погребениях — обнаружили не только оружие из меди (это более или менее обычная находка), но и несколько килограммов золотых украшений: диадема, нагрудная пластина, браслеты, бляшки...Значит, древние обитатели Балкан и Карпат знали и золото.
Древнейшая металлургия европейского материка поставила перед историками множество трудноразрешимых проблем. Племена предшествующей эпохи почти не знали меди (количество находок, относящихся к этому времени, можно перечислить по пальцам), а их прямые потомки производили медные изделия тысячами. Как объяснить это изобилие медных орудий лишь на ограниченной территории Северных Балкан и Карпат, ведь для племен почти всех остальных областей Европы господствовал каменный век?
Двадцать лет назад археологи объясняли происхождение древнейшей европейской металлургии, как правило, влиянием из Передней Азии и датировали ее лишь концом III — началом II тысячелетия до н.э. Но проведенные в последние годы специальные исследования (серии радиоуглеродных датировок и спектральных анализов металла) убедили многих специалистов, что металл для разных нужд плавили в Европе еще в IV тысячелетии до н.э. Изготовление отдельных медных изделии можно отнести даже к V тысячелетию.
Еще один парадокс: в последующую эпоху (III тысячелетие до н.э.) производство металлических изделий на Балканах так сократилось, что в пору говорить о резком упадке. Более того, темпы производства (употребляя термины нашего времени) в течение III и всей первой половины II тысячелетия до н.э. даже не приблизились к древнейшим.
Где же эти древнейшие металлурги Европы добывали руду? Где выплавляли из нее медь? Масса изделий — и ни одного известного рудника, ни одной медеплавильны!
Высказывалось предположение, что большинство орудий IV тысячелетия отковано из самородной меди. Так ли это? Требовались специальные поисковые работы в этих районах. Исследования поручили одному из отрядов болгаро-советской археологической экспедиции...
Е.Н. Черных. Ай бунар - древнейший рудник Европы. "Наука и жизнь", 1974, N3 с.141-145
https://vk.com/doc272062795_363649277
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Первый металл планеты
Вот уже девять тысяч лет длится эпоха металла. Трудом сотен поколений открыто почти 60 металлов. Сегодня металлы окружают нас повсюду: от лезвий бритв до бесконечных стальных рельсов, от гвоздя в стене до паутины проводов, миллионами километров опутавшей весь земной шар. Есть металлы, которые большинство людей никогда не видели: ученые получают их в лабораториях сложнейшим способом в виде пылинок окиси.
И как характер и внешность человека складываются и проявляются уже в первые дни его жизни, так и мы не сможем до конца понять всех закономерностей металлургии и ее истории, не изучив самых первых ее шагов.
Древние греки верили, что огонь вырвал у богов и подарил людям Прометей, за что и посвятили ему так много благодарных легенд. Ну, а кто же был «Прометеем металла»? Когда и где жил он? Какой металл принес он людям: золото, медь, а может, железо?
Когда!
Лег двадцать назад такого вопроса вроде бы не возникало. Дело казалось совершенно ясным: существовала внешне логичная, прямолинейно простая и поэтому столь привлекательная для многих схема ключевых открытий и достижений человечества: каменные орудия — изобретение керамики — знакомство с самородной медью — металлургия меди — металлургия бронзы — открытие железа.
«Первые изделия из металла, имевшие хозяйственное значение,— как сообщают авторы первого тома «Всемирной истории», вышедшего в 1955 году,— были изготовлены из самородной меди…Использование самородных металлов известно человеку с VI—V тыс. до н.э. Но начало века металла следует считать с IV тыс., когда в Передней Азии, Египте, Индии и других странах была освоена выплавка меди из руд. Период IV—III тыс.— это период энеолита...Второе тысячелетие до н.э...Важнейшим из производственных достижений были широкое введение и употребление бронзы (сплава меди с оловом)».
Последнее десятилетие нанесло жестокий удар этим стройным построениям. В пятидесятых годах нашего столетия английский археолог Джеймс Меллаарт приступил к раскопкам поселения Чатал-Уйюк в долине реки Конья на юго-западе Малой Азии. Рабочие разбирали слои так называемого докерамического неолита, которые датируются физиками по радиоуглеродным данным VII—VI тыс. до н.э., когда внезапно стали попадаться обломки мелких медных орудий и украшений. В эти находки было трудно поверить сразу. Ведь люди, обитавшие там девять-восемь тысяч лет тому назад, еще даже и не умели лепить горшки!
Прошло несколько лет раскопок, и коллекция чатал-уйюкских медных шильцев, проколок и колечек пополнилась. К тому же археологов ждал еще один сюрприз: из культурного слоя извлекли не просто металлическую находку, а кусочек медного шлака! Вот уж здесь поистине пришлось призадуматься историкам металлургии. Стало быть, в такой глухой древности уже знали выплавку металла из руд, а не просто употребляли самородную медь, как об этом авторитетно сообщали учебники первобытной истории.
Может быть, археологи столкнулись здесь с аномалией? Но в 1963 году на поселении Чайону-Тепези, уже на востоке Анатолийского нагорья, близ верховьев реки Тигр, снова в слоях докерамического неолита, датируемых столь же древним временем, американский археолог Брейдвуд обнаружил медные невыразительные проколки и кусочек медной руды — малахита. Так пришлось окончательно увериться, что первое открытие металла и металлургии произошло еще тогда, когда люди не знали даже глиняной посуды.
Где!
Этот так тесно связанный с предыдущим вопрос занимает археологов в той же мере, что и первый. «Примерно в одно и то же время в различных местах Азии, Северо-Восточной Африки и Европы...» — прочли мы с вами во «Всемирной истории». Но уж очень это приблизительно звучит, и читатель, наверное, согласится со мной, взглянув на нашу карту. Карта достаточно наглядна…
Е.Н. Черных. Первый металл планеты. «Наука и жизнь» № 7, 1968 (статья написана до открытия рудника Ай бунар в 1972г.)
https://vk.com/doc272062795_363540906
Рис.2. Поселения и святилища эпохи протометалла 9—7 тысячелетий до н.э. Красными точками обозначены памятники с древнейшими на нашей планете изделиями из меди.
Начало производящей экономики и период протометалла
Исходной, базовой моделью жизнеобеспечения всех палеолитических социумов — и не только Евразии — служили охота, рыболовство и собирательство. Такую модель в археологической науке обычно именуют присваивающей экономикой.
С началом окультуривания злаков и их регулярного выращивания, равно как и доместикации (приручения) животных — прежде всего мелкого и крупного рогатого скота, — нарастают признаки революционных изменений в исходной модели жизнеобеспечения. Такого рода технологически более развитые социумы в археологии относят уже к разряду культур с производящей экономикой. Когда же со скотоводством и/или земледелием в той или иной культуре оказывается сопряженной металлургия — или хотя бы лишь метало-обработка — то, как правило, говорят уже о комплексной производящей экономике.
Согласно прежней и, безусловно, господствовавшей еще недавно археологической парадигме все революционные преобразования человечества зарождались в Месопотамии. «Свет» с Востока, или же Двуречья, постепенно распространялся затем по всем «варварским» сторонам и окраинам Евразии, и обитатели этих областей старались по мере сил и возможностей усваивать азы живительных лучей. Современные исследования археологических реалий показывают, однако, что ситуация оказывалась несколько иной, а во многих случаях отличалась от прежних «виртуальных» представлений даже кардинально.
Так, наиболее ранние и весьма яркие признаки социумов с производящей экономикой были обнаружены не в Месопотамии, а севернее ее — в Анатолии. Черты некоторых анатолийских памятников 10—8го тысячелетий до н.э. ярче всего отразились в архитектуре — каменной или глиняной, а также в скульптуре (рис.2—4). Строго говоря, в археологии под термином «культура» понимается совокупность достаточно однородных и сходных по своим важнейшим характеристикам памятников — поселений или некрополей, распространенных по некоторой территории в определенный отрезок времени. Здесь же мы почти повсеместно встречаемся лишь с отдельными поселениями или же святилищами, и каждый из подобного рода памятников отличается от иных, даже соседних, чрезвычайно ярким и неповторимым своеобразием наиболее характерных признаков. По существу мы сталкиваемся с проявлением неких «точечных» технологических революционных взрывов, творцами которых представали относительно немногочисленные и в той или иной мере изолированные от соседей популяции. Специфическая культура в таких «революционных точках» могла существовать несколько столетий, но затем столь же внезапно «умирать», не оставляя после себя явных последователей.
Металлургическая революция 5-го тысячелетия и эпоха раннего металла
Сама металлургическая революция в Евразии вспыхнула довольно далеко от «сакральной» земли месопотамского Двуречья и даже Анатолии, где до этого прорывались и исчезали впечатляющие как специалистов, так и простых наблюдателей «точечные технологические взрывы». Металлургической колыбелью стали северные Балканы и Карпаты — регионы, прилегавшие в основном к среднему и нижнему бассейну Дуная. Знаковыми памятниками этой революции стали медный рудник Аи бунар в южной Болгарии (рис.5) и знаменитый «золотой» Варненский некрополь (рис.6).
Рис.6. Знаменитый некрополь 5го тысячелетия до н.э. в Варне. Золотые и каменные изделия из могил
Расчеты показали, что из щелевидных и глубоких разработок только Аи бунара древние горняки смогли извлечь примерно 30 тыс. т медных минералов, а из них выплавить не менее тысячи тонн меди. В могилах же кладбища на окраине Варны археологи обнаружили несколько сотен медных образцов орудий и оружия, а также до 3 тыс. золотых украшений. Тогда же — в 5м тысячелетии до н.э. — сформировалась первая в евразийской истории Балкано-Карпатская металлургическая провинция, где на площади до 1.5 млн км2 — от Балкан до Поволжья — распространялась медь, выплавленная из руд балкано-карпатских месторождений.
Формирование этой провинции обозначило уже начало великой эпохи раннего металла, история которой охватила время с 5го вплоть до рубежа 2го и 1го тысячелетий до н.э. За эти долгие четыре тысячелетия произошли четыре смены основных периодов, которые в археологии чаще всего именуют веками: медный (5е тысячелетие), ранний бронзовый (4е тысячелетие), средний бронзовый (3е тысячелетие) и, наконец, поздний бронзовый (с рубежа 3го и 2го до рубежа 2го и 1го тысячелетий до н.э., когда надвигался век столь проклинаемого Гесиодом поколения «железных людей»).
Как правило, старт каждого из периодов («веков») знаменовался, во-первых, своеобразным «взрывом» или же стремительным появлением блока инноваций в металлургической технологии. Сам взрыв оказывался практически всегда сопряженным с территориальным скачком в расширении пространственного ареала металлоносных культур, и кроме того, последнее непременно влекло за собой резкие перемены в этнокультурном полотне на огромных евразийских пространствах.
Во-вторых, практически всегда за каждым из такого рода пространственно-технологических рывков следовал иной, «спокойный», период, но уже пространственно-технологической стабилизации. Тогда технологические и этнокультурные «полотна» в Евразии словно застывали в неподвижности, либо перемены в деталях этих картин казались малозначимыми. По этой причине в каждом из веков можно было различать две более или менее равныев хронологическом отношении части: взрыв и пространственный скачок с последующей стабилизацией. С принципиальным отличием от установленной последовательности мы столкнулись при изучении культур позднебронзового века.
Гигантский пространственно-технологический рывок и Великая пространственная стагнация
Динамика пространственных скачков территориального охвата металлоносных культур в Евразии представляет, пожалуй, для нашей темы особый интерес (рис.7).
Рис.7. Основные этапы и ареалы распространения металлоносных культур в Евразии с 9 по 3 тысячелетие до н.э.
В так называемую эпоху протометалла единичные памятники с редкими находками медных предметов были рассеяны по площади в 0.7—0.9 млн км2. Культуры медного века покрывали уже ареал до 3—3.5 млн км2; однако реально значимые металлургия и металлообработка охватывали тогда лишь территорию Балкано-Карпатской металлургической провинции на площади примерно до 1.5 млн км2. Ранний бронзовый век 4го тысячелетия привел к скачку до 6—7 млн км2. Средний бронзовый век, датированный рамками 3го тысячелетия, привел к территориальному росту до 10—11 млн км2.
Однако вся динамика предшествующих периодов выглядит весьма бледной на фоне гигантского пространственного взрыва в позднебронзовом веке. Тогда в пределах относительно краткого хронологического отрезка, включавшего финальные столетия 3го и начальные века 2го тысячелетий, тот взрыв накрыл общую территорию до 40—43 млн км2. Рост четырехкратный! При этом металлоносные культуры оккупировали всю южную и большую часть Евразийского континента.
Однако не менее 10—13 млн км2 (преимущественно северной, таежно-лесной и тундровой зон) оставались заселенными популяциями, культура которых отвечала облику истинно каменного века. Северные лесные народы либо почти ничего не знали о металле, либо обрабатывали его весьма примитивно.
Рис.8. Гигантский скачок в пространственном распространении металлоносных культур Евразии на рубеже 3го и 2го тысячелетий до н.э. Контур в центре ареала обозначает границы Степного пояса материка.
На фоне впечатляющих перемен века поздней бронзы внезапно предстает — для исследователей малопонятным и труднообъяснимым — феномен уже совершенно иного рода: Великий пространственный рывок (рис.8) порождает эпоху Великой пространственной стагнации. Эта неожиданная эпоха означает, что в течение последующих трех или даже трех с половиной тысячелетий территориальные рамки металлоносных высокотехнологичных культур с комплексной производящей экономикой оставались практически неизменными. Период территориальной стагнации растянулся вплоть до того рубежа, который многие историки предпочитают помечать 1500 годом (этот по цифрам слегка «округленный» год очень часто служит своеобразным и относительно удобным маркером начала Нового времени — ведь он почти совпадает со временем открытия Америки). Картина евразийской мегаструктуры застывает на очень долгий отрезок времени.
Но вот что при этом видится также весьма странным: Великая стагнация оказалась сопряженной лишь с территориальным охватом. Пространственная стагнация никак или почти никак не тормозила бурных процессов кардинальныхперемен как в технологии производств, так и в структурах социокультурной сферы металлоносных сообществ, оккупировавших тогда большую, южную часть Евразии...
Е.Н. Черных. Структура Евразийского мира на фоне геоэкологии после открытия металлов: Север—Юг. - Природа. 2011. №7. с.3-13
http://www.ras.ru/publishing/nature.aspx
Евразийский «степной пояс»: у истоков формирования
Рис.1. «Степной пояс» евразийских скотоводческих культур: контуры территориального «домена»
Взгляд на проблему
В апогее своего развития Евразийский «степной пояс» скотоводческих культур предстает перед современными исследователями поистине необозримым по своей гигантской протяженности. С запада на восток, от бассейна Нижнего Подунавья вплоть до Манчжурии — фактически без сколько-нибудь заметных перерывов — пролегали пространства, превышавшие 8 тыс. км. Тогда же полностью оккупированные мобильными воинственными степными народами территории занимали до 16—17 млн км2 (рис.1) — и это в относительно «мирные» периоды существования!
В течение весьма длительного времени степная зона служила специфичным базовым «доменом» скотоводческих культур. Однако «домен» этот включал в себя также расположенные севернее и экологически существенно более комфортные для обитания скотоводов лесостепные регионы. Помимо всего, эти популяции кочевали повсеместно не только в полупустынных, но даже в мало приветливых для обитателей пустынных регионах: от Закаспийских Каракумов и Кызылкумов вплоть до Гоби в центре Азии. Пастухов степных сообществ не столь уж редко можно было встретить и по южным окраинам горно-таежных регионов (к примеру, на Саяно-Алтае или в других областях). По этой причине понятие «степной пояс» следует понимать как достаточно условное: в реальности сам «пояс» включал в свою орбиту намного более обширные пространства.
Не следует также думать, что от южного — оседлых земледельцев — и северного — лесных охотников и рыболовов — миров изучаемый нами «пояс» отчленяли строгие демаркационные рубежи. Напротив, в сущности на всей его огромной протяженности и фактически на всех этапах его существования возникали весьма заметные по территориальному охвату регионы, где наблюдалось чересполосное сосуществование разнообразных типов культур. Там степняки-скотоводы, начиная с медного века и вплоть до средневековья, время от времени глубоко внедрялись в исконные области оседлых земледельческих культур.
В исторической реальности процесс распространения и территориального охвата культур «степного пояса» всегда отличался волнообразным характером. В случае удач динамичные воины-скотоводы могли подчинять чуждые им популяции на воистину необозримых пространствах. Захватнические устремления степняков были нацелены, как правило, к югу от их «домена», когда они старались вторгнуться глубоко в зону оседлых земледельческих культур. Внезапно слабея, они без промедления откатывались к северу.
Отметим также одно исключительно важное обстоятельство. Почти всегда за их спиной оставались культуры гигантской северной таежной зоны Евразии. По всей видимости, последние почти непременно в большей или меньшей степени зависели от степняков. Судя по всему, коварного удара «со спины» степные скотоводы не опасались: слишком слабыми и разобщенными казались племена лесных охотников и рыболовов. Однако именно отсюда, с севера, в конечной фазе их бытия и последовал самый трагичный для степных скотоводов удар.
В последние шесть тысячелетий, т.е. вплоть до нового времени или же до XVIII и даже XIX вв., евразийский пояс степных культур являлся, без сомнения, одним из самых поразительных феноменов в истории народов этого континента. Периоды всесокрушающих, невиданных по своей стремительности нашествий всадников — этих непобедимых в те исторические моменты воинов — нередко повергали в буквальный паралич волю носителей многих оседлых культур. В долгой исторической памяти тех народов, которые не только в научной, но даже в популярной беллетристике привычно относят к разряду «цивилизованных», обыкновенно всплывают картины прошлого, обильно окрашенные кровью и мраком тотальных разрушений. Подобными воспоминаниями наполнены не только письменные источники, но также изустные сказы и эпические предания.
«Кто эти исчадия? Откуда появились эти нелюди? Из каких пустынных глубин? Не из диковинной ли и проклятой Бoгом страны Тартар? Говорят, что питаются эти дьявольские создания мертвечиной и изъясняются на никому неведомом языке. Видать, за тяжкие грехи Господь мог наслать на нас эту адскую напасть».
Примерно такими смятенными загадками в XIII в. мучились многие властители христианской Европы, вплоть до Британских о-вов [1]. Сходные стенания слышались тогда же и в большинстве регионов Азии. Связано было это с началом Чингизовых завоеваний. Всеохватная евразийская империя Чингизидов явилась, конечно же, как подлинным апогеем, так и заключительным актом степного насилия, его своеобразной «лебединой песней». Традиция огромной массы резко отрицательных средневековых оценок татаро-монгольских сокрушительных завоеваний сохранилась в мировой литературе до наших дней. И, пожалуй, только один из известных автору исследователей — Л.Н. Гумилев — проявил себя энергичным и последовательным апологетом этих губительных катастроф, которые, как он провозглашал во многих своих публикациях, никакими катастрофами вовсе не являлись.
Однако ужаснувшие мир монгольские завоевания лишь завершали длинную череду подобного рода бедствий. Предшественниками Чингиз-хана и его прямых наследников стали, например, гунны со своим легендарным вождем Атиллой. Появились они на западе Евразийского континента опять-таки из неведомых для европейцев и устрашавших их глубин Азии. Неукротимые всадники гуннов наносили разящие удары по обеим — восточной и западной — частям некогда единой Римской империи.
В своем продвижении вниз по хронологической шкале, пересекая рубеж новой эры, мы погружаемся в степной скифо-сарматский мир. В 1-м тысячелетии до н.э. он простирался от низовьев Дуная вплоть до Западной Монголии. Богатейшие и нередко насыщенные золотом курганные захоронения скифо-сарматских вождей до сих пор горячо волнуют как исследователей-археологов, так и широкую публику. В конце VI в. до н.э. персидский царь Дарий, намеревавшийся с помощью своего воинства наказать и сокрушить лишь малую крупицу этого необъятного кочевого мира, потерпел полную неудачу. Об этом подробно поведал Геродот, и в его повествовании был явственно очерчен тот залог стратегической неуязвимости степных всадников, который имел место во все предшествующие и последующие исторические эпохи (фактически до нового времени).
По всей вероятности, наиболее тяжкие страдания от крайне болезненных, а порой и трагических столкновений с миром степных культур испытывал Китай. Причем борьба эта продолжалась не менее трех тысячелетий, вплоть до позднего средневековья. И если для более западных евразийских пространств южный мир от степного, северного отделяли могучие горные цепи - от Кавказа вплоть до Памира и Тянь-Шаня — то китайцам пришлось по сути бесконечно долго сооружать и достраивать свою знаменитую «Великую» стену, которая почти всегда оказывалась крайне слабым барьером против летучих отрядов «степных ковбоев».
Первые признаки зарождения Евразийского «стенного пояса» — этого устрашавшего столь многих степного феномена - проявились в самом начале эпохи раннего металла или же в медном веке, то есть с V тыс. до н.э. Примерно через 35—40 столетий, т.е. уже к концу 2-го тысячелетия до н.э., границы «степного пояса» приобрели те контуры, которые в своих главных чертах сохранились в течение последующих трех тысячелетий.
Понятно, что в краткой статье мы в состоянии наметить лишь генеральные этапы сложения «степного пояса», имевшие место в эпоху раннего металла, — их можно выделить три. Фундаментом настоящего исследования стали обширные базы данных о древнейшем металле различных металлургических провинций, накопленные и систематизированные автором и сотрудниками Лаборатории естественнонаучных методов Института археологии РАН. Только привлеченные к затронутой в этой статье проблематике базы данных превысили более 120 тыс. предметов, число же системно обработанных радиоуглеродных датировок по 14^С приближается к 3 тыс.
Первые признаки
В 5-м тысячелетии до н.э. на пространствах от Адриатического моря вплоть до Нижнего Поволжья в Старом Свете возникла первая металлургическая провинция медного века (рис.2).
Мы именуем ее Балкано-Карпатской, поскольку основные производящие металлургические центры этого формирования локализовались в богатых медными рудами горных районах Северных Балкан и Карпат [2]. Здесь из руд многочисленных месторождений выплавляли медь, а из нее выделывали множество орудий и оружия (рис.2). В лишенных собственных рудных богатств более восточных регионах — на степных и лесостепных просторах этой части Европейского континента — из привозной балкано-карпатской меди могли лишь отливать и отковывать орудия и украшения. Формирование сложной взаимосвязанной системы металлургических и металлообрабатывающих очагов, под которой мы и понимаем металлургическую провинцию, явилось событием чрезвычайной важности. В конечном итоге данному событию стали придавать воистину глобальный характер. Ведь именно здесь зарождалось реальное горнометаллургическое производство нашей планеты; и именно таким образом был заложен один из самых важных камней в фундамент цивилизаций современного типа.
Рис.2. Ареал Балкано-Карпатской металлургической провинции V тыс. до н.э. А — центральный блок культур; В — блок трипольских культур; С — блок степных скотоводческих общностей. Вверху: слева — набор медных орудий и оружия центрального блока (Варненский некрополь); справа — медные украшения из памятников культур степного блока.
То, что эта провинция сформировалась на севере Балкан и в Карпатах, вначале удивило многих. Согласно старым и казавшимся нерушимыми аксиомам исторической и археологической наук, это производство никак не могло здесь появиться ранее того, что было известно в Месопотамии или же, скажем, в Египте. Ведь постулат «Свет с Востока» представлялся неколебимым: только на Ближнем Востоке — и не ранее 3-го тысячелетия до н.э. - могли зарождаться все сколько-нибудь примечательные идеи и технологии. Но Балкано-Карпатье весьма удалено от библейских равнин...Внедрение радиоуглеродной хронологии в арсенал основных методов археологии резко поколебало прежнюю умозрительную картинку: активно развивающиеся аналитические исследования неумолимо с каждым новым шагом утверждали значительно более глубокую древность зачаточной, но вместе с тем поразительно высокоразвитой балкано-карпатской металлургии.
Балкано-Карпатская провинция, наряду с производством тяжелых медных орудий и золотых украшений, отличалась еще рядом примечательных особенностей, из которых мы привлечем внимание лишь к одной, но весьма важной для нашей проблематики. В структуре культур провинции легко вычленяются три блока. Первый - коренной, или центральный: вся повседневная жизнь людей протекала здесь на постоянных долговременных селищах. У этих древних поселков мощные многометровые слои тех отложений, что археологи именуют «культурным слоем», насыщены бесчисленными обломками великолепно изготовленной и украшенной причудливым орнаментом глиняной посуды. Аборигены обитали в глинобитных, порой двухэтажных жилищах. Одним из важнейших занятий этих народов было земледелие, но профессионально обособленные кланы этих популяций разрабатывали рудники и выплавляли медь.
Второй блок культур охватывал пространства к востоку от Карпат — в областях нынешней Западной Украины вплоть до правобережного Поднепровья. Совокупность их памятников, известная под названием знаменитой трипольской культуры (по имени одного из первых обнаруженных археологами близ Днепра поселков — Триполья). Весьма сходная с балкано-карпатскими, она отличалась лишь отсутствием горно-металлургического промысла. Местные племена использовали привозной металл из металлургических центров центрального блока.
Но наиболее интересным в системе Балкано-Карпатской провинции для нашей темы оказывается, пожалуй, восточный блок культур, занимавший степные и лесостепные пространства Восточной Европы от Днепра вплоть до Среднего и Нижнего Поволжья. Все сколько-нибудь примечательные детали материальной или духовной жизни резко контрастны тем, что были присущи западным соседям. Здесь совершенно не ведали земледелия, а основным источником жизнеобеспечения и забот служил скот. Селища, как правило, отличались тонким «культурным слоем», что говорило о несравненно более подвижном образе жизни, Культура степняков предстает перед нами в большей степени благодаря раскопкам их кладбищ. Глиняные сосуды отличались несравненно более примитивными формами лепки. Металл балкано-карпатских производственных центров они получали при контактах с племенами трипольской общности, из привозной меди степняки отковывали лишь нехитрые по форме украшения (рис.2), а медных орудий и оружия по неведомой причине они чурались вовсе.
Даже беглое сопоставление первого и второго блоков оседло-земледельческих культур, с одной стороны, и третьего блока степного скотоводческого населения Восточной Европы, с другой, позволяло многим археологам полагать, что перед нами народы двух совершенно различных уровней социального и технологического развития. На западе живут и трудятся популяции, по существу подошедшие вплотную к уровню ранних цивилизаций, степной же восток занят культурами «варваров», полностью зависимыми от «просвещенного» Запада. Что же получается: пришла пора провозглашать совершенно новую аксиому — «Свет с Запада»?
У истока степных курганных культур — второй этап
Однако уже в следующем, 4-м тысячелетии до н.э. картина изменилась до чрезвычайности. Медный век сменился ранним бронзовым, и наступил второй этап формирования «степного пояса». К юго-востоку от ареала скотоводческих общностей, составляющих третий блок Балкано-Карпатской провинции, в степях и предгорьях Северного Кавказа, возникла культура, не имевшая до тех пор аналогий или же явных прототипов. Людей там часто хоронили под громадными насыпями, получившими в новое время название курганов. Самые величественные искусственные надмогильные холмы, по всей вероятности, отличали персон с наивысшим социальным статусом. Покойников нередко помещали в обширные каменные «ящики», выложенные каменными плитами. Погребенных под крупными курганами чаще всего сопровождал поразительно богатый инвентарь: бронзовое оружие и посуда, золотые и серебряные сосуды и украшения (рис.3), а также изделия для отправления загадочных ритуалов. Культуру эту археологи стали именовать «майкопской», поскольку первое удивившее своим богатством погребение было вскрыто в городе Майкопе еще в конце XIX в.
Рис.3. Ранняя фаза Циркумпонтийской металлургической провинции. Справа: бронзовые оружие и орудия, фигурки, золотые и серебряные сосуды майкопской культуры.
Многие важнейшие черты и парадоксальные особенности майкопской культуры постоянно привлекали пристальное внимание исследователей. Во-первых, всегда отмечалось яркое своеобразие этой курганной и в основе скотоводческой культуры на фоне как отдаленных, так и ближайших соседей. Оседлые земледельцы окружали ее ареал с юга — в основном уже за Главным Кавказским хребтом. Степные скотоводы, «третий блок» Балкано-Карпатской провинции, оккупировали северные степи и лесостепи.
Во-вторых, бросалось в глаза почти фантастическое богатство металла и разнообразие форм изделий. Последняя черта особенно интриговала археологов, поскольку никаких свидетельств местного металлопроизводства у майкопского населения до сих пор найти не удалось, а в южных краях — уже за Кавказом — коллекции металла из памятников оседлых земледельческих культур при сопоставлении с майкопским великолепием выглядели крайне блекло [3].
В-третьих, бросался в глаза бледный, если не сказать порой убогий, облик большинства майкопских поселков на фоне великолепия курганных некрополей.
И, наконец, в-четвертых, поражал весьма ранний возраст майкопских памятников, покрывавший все десять столетий 4-го тысячелетия до н.э. Последнее в особенности шокировало сторонников теории «Свет с Востока»,поскольку и в данном случае некогда бесспорная историческая аксиома претерпевала вполне ощутимый урон.
Майкопский феномен развивался на фоне угасающей Балкано-Карпатской металлургической провинции, но в стороне от нее и независимо от нее Когда же провинция распалась окончательно, ареал последней оказался поглощенным абсолютно новой и многократно более обширной системой, названной циркумпонтийской металлургической провинцией (ЦМП). Само название провинции было обусловлено тем, что основные производящие центры этой системы располагались вокруг Черного моря, или же Понта Эвксинского древних греков. Металлургия и металлообработка ЦМП по своим основным признакам существенно отличалась от канувшей в вечность Балкано-Карпатской провинции. Майкопская же культура с ее большими курганами и удивительным металлом явилась во многом своеобразной «прародительницей» Циркумпонтийской провинции.
В системе ЦМП статус прежде всего майкопской культуры, а также ставших ее наследниками более поздних степных восточноевропсйских общностей – типа так называемой «древне-ямной» — резко разнился от того, что мы отмечали для предшествующего медного века. Северную зону ЦМП (рис.4) представляли теперь скотоводческие мобильные курганные культуры и общности, порою явно «демонстрировавшие» независимость от южных оседлых народов, а также особую значимость. Пастушеские племена по традиции и доныне продолжают порой именовать варварскими. Однако эти «варвары», с 4-го и в основном уже в 3-м тысячелетии до н.э. начали свою пугающую оседлых «цивилизованных фермеров» активность. Получая основную долю металла из богатых южных стран, они энергично развивают собственное металлообрабатывающее производство. Иногда могло даже сложиться впечатление, что своим металлом южане старались откупаться от агрессивных пастухов-воинов. Теперь у носителей курганных культур выходит на первый план отливка оружия и орудий, а некоторые из этих форм — к примеру, боевые топоры – становятся даже исходными для больших серий аналогичных изделий на Ближнем Востоке или в Малой Азии. Если анализировать, скажем, изображения на барельефах из этих южных областей, то топоры исходных степных форм на юге предстают оружием весьма высокого ранга: оно в руках лишь высших иерархов и даже божеств. Тогда же — в конце 4-го тысячелетия — кочевые народы курганной «древне-ямной» археологической общности открыли в степях Южного Урала гигантское меднорудное поле Каргалы. В среде пастухов выкристаллизовались группы людей, приобретавших профессиональные навыки, постигавших умение самостоятельной выплавки из руд меди, а из нее отливки и отковки различного рода изделий.
Рис.4. Вторая фаза Циркумпонтийской металлургической провинции. Ареал древне-ямной общности и ее предполагаемых местных параллелей.
В 3-м тысячелетии до н.э. общности номадов-скотоводов, а также мобильных «полуоседлых» пастухов оккупировали внушительные пространства,превышавшие 1 млн км2 — от низовьев Дуная вплоть до северо-каспийских полупустынь. Не вполне ясные следы их воздействий можно было увидеть даже далеко на востоке — вплоть до степного Алтая. Однако реализация их восточных устремлений (пока что трудно доказуемых) откладывалась еще на тысячу лет.
Третий этап сложения: Восток—Запад
На рубеже 3-го и 2-го тысячелетий до н.э. явно проявили себя важнейшие черты третьего этапа формирования «пояса», а на Евразийском континенте зарождались сообщества позднего бронзового века. То было время фантастической активизации степных скотоводов, приведшей к середине 2-го тысячелетия к тому, что «степной пояс» приобрел вполне отчетливый и завершенный характер своих контуров. В позднебронзовом веке металлоносные культуры Старого Света достигли своего территориального максимума в 40-43 млн км2 [3]. Вплотную приблизился к высшим значениям в 16-17 млн км2 также и «степной пояс» скотоводческих формирований. Следовательно, в общем пространстве культур и общностей, познавших металл и его преимущества, на долю степных объединений приходилось не менее 40% всех территорий — а это весьма впечатляет!
В истории народов «степного пояса» в эпоху поздней бронзы особую роль сыграли две гигантские металлургические провинции — Евразийская и Восточноазиатская. Первая распространяла свое воздействие от Поднепровья до Алтая и от степных и полупустынных областей Предкавказья и Средней Азии вплоть до таежного севера (рис.5). Она отличалась отчетливо монокультурным характером своих сообществ, что особенно ярко проявилось на фазе ее стабилизации в XVIII/XVII — XV/XIV вв. до н.э. К тому времени ее общая площадь достигла примерно 8 млн км2. Всю ее южную часть занимали памятники двух гигантских общностей: так называемая «срубная» в Восточной Европе и «андроновская» в азиатской части. Однако старт или начальная фаза формирования этой «монокультурной» провинции казались весьма необычными.
Рис.5. Ареал Евразийской металлургической провинции (ЕАМП) и северо-западные границы Восточноазиатской металлургической провинции (ВАМП). Фаза стабилизации.
Ранняя фаза Евразийской провинции, датированная XXII—XVIII вв. до н.э., примечательна тем, что зародились две стремительные, встречные «волны» продвижения скотоводческих народов: с запада на восток и с востока на запад (рис.6). Первый или же западный импульс предстал вполне ожидаемым на фоне событий предшествующего времени. В конце 3-го тысячелетия до н.э. в процессе распада Циркумпонтийской провинции скотоводы лесостепной и степной зон Восточной Европы устремились на восток, за Урал. Это привело к быстрому распространению скотоводческого уклада жизни у народов Казахстана, степной и полупустынной части Средней Азии и юга Западной Сибири.
smart goal examples for fitness
Рис.6. Фаза сложения Евразийской металлургической провинции. Две встречные волны распространения культурных образований. Красным цветом обозначены могильники и святилища (звездочки), а также единичные находки металла сейминско-турбинского облика (точки и овальные фигуры). Вверху: некоторые формы металлических изделий сейминско-турбинского типа.
Инициаторами этого движения стали народы, оставившие после себя памятники, в которых археологи различают т.н. «синташтинскую» или же «абашево-синташтинскую общность». В рамки последней входила также и петровская культура (рис.6). Популяциям этой общности по-прежнему было чуждо земледелие, а скотоводство, без сомнения, занимало центральное место в их повседневной жизни. Горнометаллургический промысел также успешно развивался на базе зауральских и казахстанских меднорудных залежей. За Уралом почти не стало курганных некрополей: древний ритуал сооружения надмогильных насыпей здесь быстро отмирал. Археологам удалось открыть множество селищ этой общности, но поселки, как правило, крупными размерами не отличались.
Вторая «волна» (или же восточный импульс) оказалась для исследователей намного более неожиданной. Загадка ее проистекала хотя бы из того, что подобную «волну» трудно было предсказать и предположить. Ведь едва ли не на «пустом месте в обширном ареале Саяно-Алтайской горной системы чрезвычайно быстро возник исключительно развитой тип металлургии. Относительно примитивные металлургические очаги предшествующего времени как будто не обещали стать базой внезапной вспышки производства высокотехнологичного тонкостенного бронзового литья изысканных и, пожалуй, неповторимых форм оружия. Здесь отливали наконечники копий, топоры-кельты, фигурные ножи со скульптурными изображениями различных животных и даже людей (рис.6). Огромное большинство этих вещей было обнаружено в очень странных могилах-кенотафах, где археологи не находили человеческих останков [4]. Поразительно широк ареал распространения этих необычных древностей: от Западного и даже Центрального Китая вплоть до Восточной Балтики, т.е. более 6 тыс. км! Но на этой неохватной территории поражало также удивительно малое число самих металлических предметов: их не более шести сотен!
Однако именно так вспыхнули первые признаки зарождения другой великой металлургической провинции, которую мы именуем Восточноазиатской. По сравнению с Евразийской она отличалась несравненно более сложной структурой.
В археологии восточная «волна» известна как «сейминско-турбинский транскультурный феномен» (по названию двух знаменитых могильников — Сейма и Турбина). Воинственные популяции стремительно продвигались на запад параллельно, но севернее встречного потока абашево-синташтинских племен, — уже по преимуществу в южной полосе лесной евразийской зоны. Крайне любопытно, но 35—40 столетий спустя именно этим путем, но уже на восток продвигаться немногочисленные казачьи отряды — эти беспокойные и трудно поддающиеся дисциплине подданные Российского государства.
Однако во второй половине 2-го тысячелетия до н.э. кочевые скотоводы Восточноазиатской провинции резко меняют ориентацию своих агрессивных устремлений. Отныне их взгляды нацелены в основном на юго-восток (рис.7), туда, где возникли богатейшие очаги культуры древнего китайского государственного образования, именуемого Шан (Инь), центры которою преимущественно связаны с бассейном Хуанхэ. Степняки, культуру которых археологи именуют карасукской, наследуют многие формы оружия предшествующего сейминско-турбинского феномена, отливая прежде всего так называемые однолезвийные коленчатые ножи с фигурными рукоятями (рис.6). Именно эти формы оружия, а скорее всего, их подражания распространяются по всей территории, подвластной правителям династии Шан. С этого времени, по всей видимости, и берет свое начало великое противостояние степных воинов-скотоводов древним и средневековым китайским цивилизациям.
Рис.7. Важнейшие направления воздействия культурных объединений северо-западных (саяно-алтайских) центров Восточноазиатской металлургической провинции в финале сложения евразийсого степного пояса.
Финал
Мы уже вспоминали о «звездном часе» степных скотоводов — о Чингизовых походах и едва не молниеносном формировании недолговечной евразийской империи Чингизидов. Ведь курултай монгольских племен поднял Чингиз-хана на белом войлоке в 1206г. Однако уже в 1241г., т.е. всего через 35 лет, монгольские летучие отряды сокрушали всех противников на поистине необозримых пространствах — от Тихого океана вплоть до Адриатики. Эти молниеносные завоевания охватили воистину гигантские пространства — до 30 млн. км2! Правда, довольно скоро начали постепенно проглядывать и черты заката степного феномена. Как это ни удивительно, но самые сокрушительные удары степнякам нанес тот народ, что испытал один из самых тяжелых уронов от их нашествий — русские. Вспомним при этом, однако, что их большая или меньшая зависимость от степных воинов ощущалась еще долго. Ведь Российское государство выплачивало дань крымским татарам вплоть до времен Петра Великого.
Однако энергичный прорыв на восток — за Урал — российских казачьих отрядов начинается с 80-х годов XVI в., уже вскоре после сокрушения Иваном Грозным Казанского ханства. Этот рывок хорошо известен в нашей литературе, и он связан, конечно, с легендарным для российской истории именем Ермака. Всего шесть десятилетий потребовалось казакам, чтобы после этого похода достигнуть восточной оконечности Евразийского континента: Семен Дежнев обогнул этот мыс по будущему Берингову проливу, отделявшему Старый Свет от Нового, в 1648 г. Так Россия постепенно овладевала и осваивала тот таежный тыл «степного пояса», который, как можно думать, степным скотоводам казался вечным и незыблемым. Новая и нависавшая с севера могучая сила постепенно и неуклонно давила степняков. Сопротивление их, однако, было весьма долгим и отчаянным. Первоначально смяли западный фланг «пояса», именовавшийся в русской традиции «дикой степью». Акция эта, как известно, восславила фаворита Екатерины Великой князя Потемкина Таврического. Гораздо позднее удалось усмирить центральную часть «пояса» — Казахстан и Среднюю Азию. Так, в 1820 г., т.е. спустя девять десятилетий после включения младшего жуза казахов в состав Российской империи, столичные власти организовали посольство в Бухару через Оренбург. «Так как нам предстояло пересечь необъятные степи, посещаемые только кочевыми ордами, правительство снабдило нас конвоем из двух сотен казаков и двухсот пехотинцев, к которым затем присоединились двадцать пять всадников-башкир. Мы взяли с собою 2 артиллерийских орудия», — писал тогда статистик посольства Е.Мейендорф [5]. Однако после ликвидации во второй половине XIX в. независимости среднеазиатских эмиратов со «степным поясом» и в этой части Азии было покончено. В конце 2-го тысячелетия только в аридных монгольских степях и необъятных пустынях Гоби можно было наблюдать остатки этих кочевых и полукочевых скотоводов...
Е.Н. Черных. Евразийский «степной пояс»: у истоков формирования. - Природа. 2008. №3. с.34–43
http://www.ras.ru/publishing/nature.aspx
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 87; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!