КАК ДЯДЕНЬКА ВОЛОВ ИСКАЛ ВОЛКОВ 5 страница
Почему это, думаю, другие лесные куры – глухарь, рябчик – никогда к костру не летят, а куропатка идет? Зачем?
Что насекомых влечет к себе свет в ночи, всем известно. Я сам ловил бабочек на велосипедный фонарь. Они летят прямо на огонь, и если бы не стекло, тут им и крышка: сожглись бы. Но ведь на то они и насекомые – животные безмозглые.
А куропатки что будут делать, когда подойдут к костру? Неужто, зачарованные пламенем, тоже кинутся в него, погибнут, как бабочки?
Не может быть! Скорее, пустятся в пляс вокруг костра, как настоящие огнепоклонники или как наши юннаты, когда выберутся в лес и в первый раз после города запалят костер.
Или, может быть, куропатки подойдут к костру и чинно рассядутся вокруг него всем семейством? И папаша с мамашей будут объяснять деткам на своем удивительном курино‑собачьем языке, на каком не говорят никакие другие птицы:
– Ко‑ко‑ко, – дескать, – это, детушки, огонь! К нему не подходите, гав! гав! гав! Обожжет!
Или, может быть, совсем не красота пламени на них действует, а просто они приходят погреться у костра?
Ведь кто его знает, какие неожиданные тайны можно подсмотреть ночью в лесу у костра! То есть, не сидя у костра, а вот как Кузя: со стороны.
В том‑то и дело, что охотник, когда разложит огонь, сам около него сидит – на свету. Всем лесным глазам его видно, а он – как слепой: ничего не знает, что вокруг него в темноте делается.
|
|
|
И я решил во что бы то ни стало узнать: чем таким это привлекает куропаток огонь? С помощью Кузи, конечно.
Мы пошли в лес с вечера. И сразу нам повезло.
Встретили колхозников на моховом болоте. Они шли с большими корзинами клюквы за спиной. Не успели дойти до нас, вдруг у них из‑под ног с лаем вырвался старый куропач, а за ним и весь его выводок.
Кузя хотел даже на счастье пальнуть в стадо, да я удержал его.
– Брось ты! Что ты, не понимаешь: распугаем сейчас, – они ночью не придут. Пока не подсмотрим, чем они у костра занимаются, о ружье забудь. Понятно?
– Тоже мне! – рассердился Кузя. – Командир нашелся!
– Обожди еще, может, они сами в костер бросятся, сами зажарятся. Готовое жаркое получишь. Кузя сразу повеселел.
– А и правда! Чего заряд даром тратить? Теперь мы знали, что выводок здесь есть. И, конечно, приметили, куда он переместился. В угол болота перелетел. Там, на опушке леса, мы и собрали груду сушья и смолья.
Поужинали всухомятку.
Наконец наступила ночь. Черная, прохладная, настоящая августовская ночь с Млечным Путем и падающими звездами – всё как полагается.
Мы разожгли костер и засели в кустах, шагах в пяти друг от друга. Кузя левее, я правее.
Сушняк пылает ярко; поблизости каждая кочечка, каждая мшинка на ней видна. Но я нарочно отвернулся, стал смотреть на лес позади: какой он при огне? Ведь сразу куропатки не придут же. Кузя говорил – другой раз часами ждет.
|
|
|
Вдруг слышу сзади тихонько так:
– Эрр‑рэк‑кэк, ор! Го‑кок‑ко!.. Гау!
Быстро оборачиваюсь: идут! Куропатки!
Гуськом идут. Одна, другая, третья…
Не успел сосчитать – ббах! – слева.
Дернул‑таки Кузя из своей берданы! Не выдержал!
Одна куропатка упала. Остальные, конечно, сорвались и с треском и лаем в один миг исчезли в темноте.
– Спятил! – кричу на Кузьку. – Котлету из тебя сделаю!
Только сучья по лесу затрещали: удрал Кузя.
Не гнаться же за ним в темноте!
Подобрал я убитую куропатку и тут же решил, что Кузьке ее не отдам: пускай чувствует! Раскидал костер, огонь затоптал. А что больше делать? Второй раз куропатки не придут – не дуры.
Хорошо, что Кузька на другой день не попадался мне на глаза: злой я ходил, ух! Подумать только: теперь уж я, может быть, знал бы такую интересную тайну ночного леса! Первый на всем свете узнал бы ее!
Мысль, зачем приходят куропатки к костру, всё не выходила у меня из головы. Наконец, я решился пойти один на болото – караулить.
Три дня выждал, чтобы куропатки забыли, как Кузя по ним грохнул, и пошел на то же место.
|
|
|
Всё так же сделал, как тогда. Забрался в кусты и жду.
Не очень‑то весело одному в лесу черной осенней ночью. Я зарядил ружье разрывной пулей: не от страха, конечно, а мало ли что может случиться? Может, медведь из лесу выйдет. Что же мне, – шапкой от него отбиваться?
Долго я сидел – ждал. Закоченел совсем.
«Пойду, – решил. – Всё равно толку никакого не будет».
Взглянул подальше, где уже свет от костра слабее.
Что там такое?
Чьи‑то большие желтые меховые туфли передвигаются между кочками! Крадутся к костру…
А ног не видно.
Я, конечно, нисколько не струсил. Присмотрелся – а это белые куропатки идут! От костра они желтыми кажутся.
Впереди, видно, старый куропач идет, папаша: большой очень, краснобровый. Сзади маленькие поспевают.
Папаша влез на кочку, головку назад повернул и говорит так вполголоса:
– Эрр‑рэк‑кэк‑кэк, вор!
Потом какие‑то звуки, вроде слов:
– Ковар‑рство, ковар‑рство, гау!
Из темноты в ответ ему мяукнуло:
– Ми‑у! Ми‑у! – очень нежно. Наверно, самочка. И тут из‑за кочек выскочило всё семейство, штук пятнадцать. Куропач прыгнул с кочки, пошел к костру, и все за ним гуськом. А он опять:
|
|
|
– Ковар‑рство! Ковар‑рство! Вор! Я подумал: «Улетят сейчас!» Вдруг – ббах! И нет куропаток…
Что такое? Кто это? Не сразу даже сообразил, что сам же и выстрелил.
И даже одной куропатки мне не досталось, как после Кузиного выстрела. Ведь я пулей саданул и промазал, конечно. Орнитолух…
Так до сих пор и не знаю, что куропатки делают ночью у костра. А как хотелось бы знать!
Может, у кого из вас хватит выдержки подсмотреть? А, ребята?
1940 г.
ЗАЯЦ‑ВСЕЗНАЕЦ
Пришли ко мне из соседнего колхоза два охотника. Завернули табачку, поговорили о том, о сем, потом старик и говорит:
– А мы до тебя с делом. Как есть ты человек ученый, каждую животную по имени знаешь, верно, и нам пособить можешь.
– А что такое? – спрашиваю.
Молодой усмехнулся, говорит:
– Сказать стыдно. Заяц нас забижает. Каждый день в колхозном огороде, одной капусты сколько потравил. Здоровый русачина.
– Так застрелите его.
– То‑то вот и есть, что не дается никак. Уж мы его и с собаками имали, и самострел ладили – нет на него погибели! Видеть – видим, а взять – вот поди ты: как сквозь землю уходит! Уж девки над нами смеются – срам и срам.
– Искушение!.. – забормотал старик. – Хоть попа с кадилом зови. Намедни шли мы с поля, а он как порскнет из‑под ног! Я в его топором, сам поскользнулся да в яму – ух! Весь в грязи вылез, ребята зубы скалят. А он сгинул, как не бывало.
– Чепуха какая! – сказал я. – Заяц как заяц. Чем топором швыряться, вы бы его из ружья ахнули: никуда бы не ушел!
– Пробовали и с ружья, – сказал молодой. – Видали ведь мы зайцев, сами охотники. Уж как хотите, а этот русак не простой. И ловушки знает, и ружье знает, и собаку со своего следу сбить знает. Прямо сказать – заяц‑всезнаец. Поди сам спытай, коли не веришь.
– Приходи, сделай милость, – сказал старик. – Может, и повезет тебе счастье. За тем и пришли до тебя.
– Конечно, завтра же буду у вас. Только одно: я убью вашего русака, а вы скажете – не тот.
– Не‑е, – протянул молодой и поглядел на старика, – этому не бывать. Скажи‑ка им, дядя.
– Что еще? – удивился я.
– А то… – начал старик и запнулся. – Того… Ты, может, за глупых нас посчитаешь. Да уж всё одно: придешь, своими глазами увидишь. У того русака на спине деревянная ручка приделана.
Я чуть не прыснул со смеху.
– Ну, дядя, хватил! Уж если ручка приделана, так остается, как говорится, выкрасить да выбросить вашего русака, и дело с концом.
Старик ничего не сказал, даже не улыбнулся. Молодой осклабился и проговорил как бы с извинением:
– Самим не верко, да вот приходи давай, поглядишь. Может, по‑вашему, по‑ученому, оно и просто объяснить.
Завернули еще по цигарке, простились и ушли.
Задумался я. Вижу, дело серьезное, и взяться за него надо немедленно. И не в том беда, что заяц немножко капусты колхозной попортит, а в том, что вокруг него тайна: «ручка» какая‑то на спине и эта непонятная способность уходить от ружей, собак и ловушек. Где темная тайна, там быстро растут шепотки да слухи и вырастают глупые суеверия. В памяти деревни пробуждается старый мир, леса и болота, населенные животными‑оборотнями, лешие, водяные и всякая нежить. И вон уж – про попа с кадилом поминал старик.
Я решил зайца этого во что бы то ни стало добыть и все его тайны распутать от начала до конца.
Принялся за дело утром на следующий день. Крикнул свою охотничью собаку, взял ружье и отправился в соседний колхоз.
Молодой охотник повел меня на огород невдалеке от деревни, куда, по его словам, каждую ночь приходит таинственный русак. Показал мне дыру в частом осеке[37] и настороженный здесь лук‑самострел. Ловушка была так налажена, что и крыса не могла бы проскочить в огород: стрела бы непременно ее поразила. Дыра в осеке перетянута крест‑накрест совершенно незаметным даже вблизи конским волосом. Стоит коснуться волоска – самострел разрядится, и стрела полетит прямо в дыру.
Я и стрелу осмотрел: длинное древко и на конце трехзубая железная острога, какой бьют крупную рыбу с лодки, только маленькая.
– Сам в кузнице делал, – сказал охотник с гордостью. – Глянь, зубья‑то какие: уж не сорвется.
На железных зубьях были большие зазубрины, язычки, как на рыболовном крючке. Я спросил:
– Попадался кто‑нибудь в эту ловушку?
– Как не попадаться! Четверых зайчат да двух матерых русаков взял за лето. А весной – тогда еще всезнаец‑то заяц не приходил – я иду раз утром, гляжу: тетива спущена, а никого нет. И стрелы нет. Так ее и не нашел, пришлось новую сделать.
Пока мы стояли, разговаривали, моя собака тут же у самострела подхватила след, затявкала и пошла скакать через гряды картофеля. Я скинул ружье с плеча, приготовился стрелять.
– Пошел, пошел! – закричал охотник. – Вон стегает!
Здоровый русачина дул через грядки, и я различил на рыжей его спине белую деревяшку величиной с обыкновенную дверную ручку.
До зайца было шагов шестьдесят, ни секунды нельзя было медлить. Я выстрелил как раз в тот момент, когда русачина широким прыжком легко, как кузнечик, поднялся на воздух – перемахнуть осек.
То ли я промазал с непривычки стрелять «в лёт» по зайцам, то ли еще что, только дробь моя никакого вреда русаку не причинила. Он с невероятной быстротой понесся по полю, а вслед за ним перескочила осек и помчалась собака.
– Видел? – коротко спросил молодой охотник.
– Ничего не доказывает. Собака завернет его, а я возьму дробь покрупней.
– Идемте, – согласился охотник. – Только наперед скажу: уйдет он и от собаки.
– Посмотрим.
К большой моей досаде, охотник оказался прав. Мы видели, как заяц, далеко опередив собаку, пересек поле и направился прямо к железнодорожному валу. Как раз в это время с грохотом и лязгом мчался по насыпи скорый пассажирский. Заяц исчез в кустах под насыпью, и вагоны прогрохотали у него над головой.
– И машину знает, – сказал охотник. – Не боится ее ни вот столько. Говорю: заяц‑всезнаец. А теперь нам его сегодня больше не видать. Он как дойдет до тех кустов так здесь и сгинет.
И опять парень оказался прав.
Напрасно с лаем носилась моя собака по кустам, напрасно я прыгал с кочки на кочку в этом болотистом кустарнике. Заяц исчез.
– Каждый раз вот эдак сквозь землю уходит, и всё на этом месте, – говорил молодой охотник.
Целый день я отыскивал зайца. К ночи вернулся домой усталый и, надо правду сказать, сильно обескураженный. Орешек оказался крепче, чем я рассчитывал.
Скоро проклятый русак изменил всю мою жизнь. Я забросил работу, вставал с восходом и уже хорошо знакомой дорогой отправлялся на колхозный огород. Почти каждый день я заставал там зайца‑всезнайца но выстрелить по нему мне больше ни разу не удалось.
И каждый раз я терял его из виду в кустах у полотна железной дороги.
В колхозе уже посмеивались надо мной:
– Что, паря, заяц‑то, выходит, умней тебя?
И когда я, наконец, явился без ружья и без собаки, старик‑охотник презрительно улыбнулся и как бы про себя сказал:
– Видать, нечистая‑то сила шибче твоей учености. Я промолчал: у меня был свой план.
На холме за полотном железной дороги стояла дозорная вышка. Я попросил молодого охотника через полчаса прийти с его собаками в огород, а сам прямо отправился к этой вышке и залез на самый верх. Как только я заметил, что охотник приближается к огороду, я поднял бинокль – и уж не отнимал его от глаз, пока первая тайна зайца‑всезнайца не была разгадана.
Я видел, как на ладошке: русак перемахнул осек, пересек поле и скрылся в кустах у железнодорожной насыпи. Я стал водить биноклем по рельсам в одну и в другую сторону: у меня была догадка, что заяц, может быть, взбегает на насыпь и удирает по ней.
По рельсам проходил длинный товарный поезд, но русака ни впереди, ни позади него не было.
Кусты были по правую сторону полотна. Я посмотрел на поле с левой стороны полотна и вдруг увидел там как из‑под земли выскочившего зайца. Это был заяц‑всезнаец: в бинокль ясно различил я белую деревянную ручку у него на спине.
Он тихонько приблизился к маленькому островку деревьев – к рощице посреди поля – и скрылся в ней.
Еще минут пять я не отнимал бинокля от глаз: следил, не выйдет ли заяц из рощицы. Он не вышел. Значит, лёжка его была там, в роще.
Не слезая с вышки, я окликнул охотника. Он поднялся на вал.
Я крикнул ему:
– Возьмите собак и ступайте вон в ту рощицу. Ружье приготовьте: заяц там.
А сам опять приложил бинокль к глазам.
Добрые гончаки живо прихватили след, залились и полным ходом помчались к рощице. Я боялся только, что охотник не сумеет занять настоящего лаза, чтобы застрелить русака, когда тот выскочит из рощи.
Случилось другое.
Охотник занял хорошую позицию в поле за кусточком. Собаки с лаем дали несколько кругов по роще и вдруг выскочили в поле.
А заяц так и не показался.
После тщетных розысков охотника, самолично обшарившего всю рощу, мне стало ясно, что тут мы наткнулись уже на вторую тайну зайца‑всезнайца. Я ведь знал наверно, что он сидит в этой рощице: кругом было чистое, ровное поле, и я бы непременно увидел зайца, если б он выскочил.
Я слез с вышки. И в этот день мне удалось разгадать только первую тайну зайца‑всезнайца: как он сбивает собак со следа в кустах у насыпи.
Неожиданно правы оказались именно охотники‑колхозники: русак здесь действительно сквозь землю проходил.
В железнодорожной насыпи была труба, какие прокладывают, чтобы, пропустить ручеек, размывающий вал. Местность была болотистая. В кустарнике у насыпи скапливалась вода, а прежде, вероятно, когда строили дорогу, тут и ручеек бежал. Заложили трубу. С тех пор низкое место под насыпью заросло кустами, вход в трубу стал незаметен.
Русак знал его и свободно проходил сквозь трубу. Собаки тут пролезть не могли. А он неожиданно появлялся в поле.
Я попросил молодого охотника никому не говорить про мое открытие, пока я не добуду зайца, ведь вместо одной загадки передо мной встала другая. Я ума не мог приложить, – куда он девался из рощи? Не на воздух же поднялся!
Взять зайца‑всезнайца теперь уже было просто: надо было мне только стать с ружьем по ту сторону насыпи у трубы, а охотника попросить шугнуть русака из огорода. И косой, проскочив трубу, дался бы прямо мне в руки.
Но загадка его исчезновения в роще оставалась неразрешенной, и я дал себе слово взять хитрого русачнну только на его лежке. Уж очень интересно было распутать все его хитрости!
Но и эта задача оказалась трудней, чем думалось.
Напрасно ходил я четыре дня подряд с ружьем и собакой, напрасно изучал каждый метр земли в роще. На земле были заячьи следы.
Они кружили и переплетались чуть не под каждым деревом. И каждый раз были свежие следы: собака волновалась и лаяла. Но распутать их не было никакой возможности и нигде не было ни признака лежки.
Лежка русака – это обычно простая ямка, вмятина где‑нибудь под кустиком, или под камнем, или под кучей хвороста. Я уж готов был допустить, что этот удивительный русак – заяц‑всезнаец – делает себе нору, зарывается в землю, как кролик. Но и норы нигде не было, рощица была без подроста, всё видно в ней, каждый следок на земле и большая черная лужа посредине.
Спрятаться здесь заяц никак не мог. И сколько я ни ходил в рощу, я ни разу его тут не видел.
Тогда я опять взялся за бинокль. Только в этот раз полез не на вышку, а на кудрявую иву, с которой хорошо просматривалась роща.
Ждать пришлось недолго: ведь теперь уже я точно знал, в какие часы заяц‑всезнаец закусывает на огороде и когда приходит вздремнуть в рощице.
Скоро я увидел, как он появился из трубы под насыпью. Он спокойно пересек открытое поле и прошел прямо под тем деревом, где я сидел.
Конечно, ему и в голову не пришло посмотреть вверх.
Он даже и не подозревал о моем присутствии, а я разглядел в бинокль чуть не каждый его волосок. И таинственную деревянную ручку у него на спине.
В ту ночь первый раз со дня знакомства с зайцем‑всезнайцем выспался я крепко. Утром встал поздно, поработал и только после обеда отправился в соседний колхоз – с одним ружьем, без собаки.
Я пригласил с собой старого охотника, молодого и еще несколько стариков и парней. Я объявил им, что у них на глазах убью всем им известного зайца‑всезнайца, которого они принимают за нечистую силу.
Мой уверенный тон сбил с толку насмешников. Перешептываясь между собой, они двинулись за мной.
Всё шло как по писаному.
Гончаки молодого охотника подняли зайца с огорода.
Заяц перемахнул осек, пересек поле и пропал в кустах. Собаки потеряли его след и вернулись к хозяевам.
Я повел колхозников к насыпи и показал им трубу. Все ахнули, а старик‑охотник пробормотал что‑то насчет того, что ни один заяц в трубу не полезет, не кошка‑де.
За полотном железной дороги собаки опять взяли след. Они обегали всю рощу и опять, смущенно поджав хвосты, вышли в поле.
Старик‑охотник презрительно посмотрел на меня и хмыкнул.
Молодой, наоборот, глядел на меня с доверчивым ожиданием. Я просил его взять собак на сворку, сказал, что больше они нам не понадобятся. Он охотно повиновался.
Я привел компанию в середину рощицы, к большой чертой луже, и снял ружье с плеча. Я сказал:
– Ваш заяц‑всезнаец хитер, как лисица. Он нашел себе удивительно безопасное местечко для лежки. Вы стойте в двадцати шагах от него. Можете разговаривать, шуметь, – заяц не выскочит и не побежит. Он уверен, что ни человек, ни собака не найдет его в этом убежище.
Кто‑то из колхозников недоверчиво спросил:
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 66; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!