ТОЛКОВАНИЕ МОНАСТЫРСКОГО УСТАВА И ПРАВИЛ СВЯТОГО АВГУСТИНА 2 страница
Поскольку с каждым месяцем ночь становится короче, сокращается и число антифонов, псалмов и поучений.
В нашей практике ночное богослужение перенесено на утро. Мы не разделяем службу на утреннюю и ночную. Для нас этот ночной труд заменило келейное правило, которое приносит большее преуспеяние и имеет большее значение. Но поскольку следить за индивидуальным правилом каждого брата очень сложно, древние отцы предпочитали установить какое‑нибудь общее делание, чтобы у всех была возможность ночью молиться.
Богослужебная практика общежитий святого Августина отличается простотой, но наряду с этой простотой в ней есть и разнообразие и четкая размеренность, что помогает удерживать душу в духовном бодрствовании и напряжении и не позволяет ей расслабиться и впасть в равнодушие. Согласно святому Августину, богослужение важно не столько потому, что мы, молящиеся, пребываем вместе телом и духом, сколько потому, что мы обращаемся к Богу общими для всех словами. Для Восточной Церкви, напротив, значение имеют не столько одни и те же слова – хотя и это на деле необходимо, – сколько наше внешнее единство, то, что мы все собрались в одном месте.
Второе после богослужения место, где наша душа встречается с Богом и соединяется с Ним – это наш труд.
Мы должны работать с утра до шестого часа. От шестого часа до девятого мы должны читать. (3)
|
|
|
Кроме молитвы, этого главного столпа нашей жизни, святой говорит о чтении и труде. Он четко определяет временные рамки чтения и работы, чтобы монах мог вести свою повседневную духовную жизнь беспрепятственно и не был вынужден всеми способами изыскивать время для духовных занятий. На чтение отводится время от шестого часа до девятого. Три часа чтения приносят огромную пользу. Монахи читали Священное Писание, уже имевшиеся тогда аскетические творения, а также писания отцов апостольского времени.
Работа продолжается «с утра до шестого часа». «Утро» здесь означает «очень раннее время», по завершении утренней службы. Такому уставу следуют и современные подвижники. Если утренняя служба заканчивалась летом в двенадцать часов, а зимой в час по византийскому времени, то у монахов было по крайней мере четыре‑пять часов для работы. Такой режим естественен для человека и соответствует преданиям отцов. Но на Западе, из‑за устремленности западного человека к внешней жизни, работа в монастырях впоследствии стала продолжаться до вечерни, которая совершалась с наступлением ночи, как мы увидим далее в этом же правиле.
Труд закладывает основание любви к Богу, а с помощью чтения мы познаём, с одной стороны, человека и его жизнь, с другой – Бога и Его действия, благодаря чему мы и любим Его сильнее. В действительности невозможно избрать что‑то одно: только труд, только молитву или только чтение. Мы должны прилежать всем этим занятиям, чтобы стать способными почувствовать Бога.
|
|
|
Затем святой упоминает об одной подробности, для того чтобы объединить людей и не допустить конфликтов, ведущих к особножительству.
В девятый час мы должны возвращать книги и после трапезы до вечерни работать или в саду, или там, где понадобится.
Подобные предписания существуют во всех монастырских уставах. Они предусматривают время для чтения, для возвращения книг, определяют, каким образом нужно их возвращать, назначают епитимии тем, кто возвращает книги позже срока, порванными или запачканными. Если человек задержал у себя книгу, это свидетельствует о том, что он нерадив, не уважает ближнего и уж тем более все братство, которое ему эту книгу доверило. В монастырях не дозволялась частная собственность, все было общим. Святой определяет время, когда следует возвращать книги, – с одной стороны, для того, чтобы не нарушалось благочиние обители, с другой – чтобы библиотекарь успел расставить книги по местам.
|
|
|
После трапезы до вечерни святой Августин заповедует снова трудиться в саду или в другом месте, потому что после еды едва ли кто может молиться или читать. Эта практика сохраняется и сегодня как на Западе, так и в греческих монастырях, что проявляется в проведении малых и больших панкиний. Для этой работы святой также устанавливает временные рамки, чтобы никто не работал дольше положенного. Если монах работает дольше, то его духовная жизнь превращается в руины, и он чувствует душевный разлад.
После этого пункта устава святой Августин переходит к важному вопросу частной собственности.
Никто пусть не требует себе что‑либо, настаивая на том, что это его собственное: ни одежду, ни иное что, поскольку мы избрали апостольскую жизнь. (4)
В уставе всего одиннадцать пунктов. Тем не менее святой чувствует необходимость посвятить теме частной собственности отдельный пункт среди этих весьма немногих. Почему? Потому что наше отношение к частной собственности показывает, апостолы ли мы или никчемные люди, которые бродят по дворам и коридорам монастыря. Монах – это апостол. Следовательно, как апостол, он обязан исполнять заповедь Господа, преподанную Им Своим ученикам в то время, как Он посылал их проповедовать Царство Божие: Ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды. Апостолу позволено владеть только одеждой, которую он носит, шествуя своим апостольским путем. Поэтому в монастырях у монахов не было ничего. А приобретение даже самого малого имущества, заключалось ли оно в деньгах или в вещах, приводило к утрате внутреннего единства с братией, отлучению от причастия, уходу из монастыря. Равно и получить подарок, и самому что‑либо подарить считалось уничижением монашеской жизни и отпадением от апостольского звания.
|
|
|
В монастырях святого Пахомия и святителя Василия Великого каждый монах брал одну одежду из тех, которые хранились в особо отведенном месте. Одежда изготовлялась из шерсти или подобного ей материала, и все носили примерно одно и то же. Конечно, монахам дозволялось носить более теплые или более легкие одежды, но не разрешалось требовать, чтобы они подходили по размеру. Желание одеваться со вкусом, свойственное нашей эпохе, естественным образом проистекает из духа нашего времени, но одновременно оно становится и причиной греха. Ведь если мы выбираем себе одежду или подгоняем ее точно по мерке, чтобы она сидела красиво, это обнаруживает в нас чувственность, а не Божественный образ мыслей, в таком случае от нас отдает тлением. Человек пользуется одеждой, чтобы защититься от холода и прикрыть члены тела, в этом ее назначение, как учит апостол Павел и вообще Церковь. Склонность выбирать одежду и обувь означает растление нашего монашеского духа и совести, и это прискорбно, ведь таким образом растлевается наше существо. Легкость, с которой мы требуем или отдаем вещи, тоже не соответствует монашескому жительству.
Настоящее правило показывает красоту общежития, возглавляемого святым Августином, стремление святого научить монахов не заботиться о материальном и мыслить духовно. Монах, у которого есть что‑то свое, за исключением книг, которыми он пользуется постоянно, перестает быть монахом. Поскольку эти книги нужны ему всегда, ему позволяется их иметь, но они не его собственность, а монастырская. Книга или любой другой предмет, присвоенный монахом, приносит радость лукавому демону и лишает монаха дерзновения пред Богом.
В нашем монастыре я часто захожу в кельи монахов, днем или ночью, чтобы посмотреть, бодрствуют они или спят. Я это делаю не для контроля, но для того, чтобы насладиться видом своего чада, которое, как я уверен, молится или читает. Иной раз, если дверь не хлопнет и братья меня не заметят (у нас двери и окна – все старое и производит шум), я вижу, как иные склоняются, чтобы сделать поклон, иные поднимаются с пола после поклона, иные, чтобы не заснуть, читают стоя, положив книгу на маленький аналой или на стол. Признаюсь вам, что все это меня глубоко трогает. Зимой некоторые не растапливают печку, а закутываются в одеяло, чтобы не замерзнуть, и ставят рядом с собой настольную лампу. Прекрасны эти картины, особенно когда монахи молятся. Те, кто не могут исполнять большое правило и долго читать, по благословению игумена занимаются рукоделием. Это вполне отвечает преданию, и монахи могут делать это по мере необходимости. В древности отцыпустынники проводили и ночное время за рукоделием, тем самым храня себя от рассеянности, и молитва их восходила к Богу, а глаза источали слезы.
Так вот, я радуюсь, удостоверяясь в том, что у моих монахов ничего нет в келье. Но если я вижу лишнюю книгу или другую вещь, я забираю ее или прошу принести мне в игуменскую, или на склад, или отдать в библиотеку. Лучше впустить в свою келью дьявола, чем принести туда какую‑то собственность или ненужные вещи. Что ты будешь с ними делать? – «А вдруг они мне когда‑нибудь понадобятся?» – Что значит «понадобятся»? Лучше умереть, чем держать ненужные вещи в своей келье. Быть монахом – значит быть всецело нестяжательным. В этом вопросе требуется большое внимание, потому что, увлекшись стяжанием, монах очень легко может из ангела превратиться в демона, а из демона – в самого денницу. Здесь нужна большая щепетильность. Поскольку мы избрали жизнь апостольскую, в которой нет места частной собственности, нам нужно знать, что старец может простить нам все грехи, но он не может простить грехи, связанные с тем, что мы даем, принимаем, приобретаем какие‑либо вещи или пользуемся ими, пусть даже речь идет о самой простой вещице. Только Бог может простить такие грехи при условии искреннего покаяния. Монах, который считает своей пусть и малую вещицу, сам себя отлучает от Церкви. А мы понимаем, что отлучение может быть снято только тогда, когда виновный прольет потоки слез. Поэтому игумен не несет никакой ответственности за души монахов, если они занимаются стяжательством, пусть даже с самыми добрыми мыслями, пусть даже с самой благой целью. Церковь никогда с этим не мирилась.
Конечно, когда ты, монах, спрашиваешь игумена, можно ли тебе взять для себя то, что дал такой‑то человек, игумен ответит утвердительно. Но зачем тебе это нужно? И правда ли этот человек дает тебе вещь по собственному почину? Может быть, он знает, как ты это любишь, как ты этого ищешь, как сильно желаешь? Может быть, ты сам дал ему понять, что тебе это нужно? Может, он тебя об этом спросил? Невозможно, чтобы нам дали или мы дали что‑то и этому не предшествовала взаимная договоренность, общее впадение в грех. Поэтому только Бог может тебя простить, если ты сам завел в келье какие‑то вещи. Игумену такого права от Бога не дано. И даже за то, что ты имеешь нечто с разрешения (но не по благословению), простить тебя может только Бог. Лишь то, что дается нам после серьезной духовной беседы со старцем, не упраздняет нашего апостольства. За все остальное мы будем отвечать пред Богом. Ведь разве не рухнет все здание, если ты выломаешь камень из его стены? Самая малость может сделать нашу жизнь бесплодной.
Еще надо обратить внимание вот на что. У тебя есть, например, «Добротолюбие» или Ветхий Завет. Ты даешь эту книгу кому‑то почитать, а он капает на нее маслом, и ты огорчаешься. Ты должен понять, что с того момента, как ты огорчился, «Добротолюбие» или Священное Писание стали твоей собственностью. Конечно, тот, кто испачкал книгу, согрешил пред Господом, нельзя портить чужую вещь. Нужно брать ее с благоговением и возвращать в два раза более чистой. Малейшее повреждение чужой вещи – грех по отношению к Самому Богу. Но если ты огорчился из‑за того, что книга испорчена, она для тебя уже не Священное Писание, а твоя собственность, идол твоего сердца. Между тем даже ряса, которую ты носишь, не твоя собственность, ее даровала тебе Церковь, ею тебя благословил игумен, тебе дал ее в церковном собрании Сам Христос. Так вот, с того момента, как ты огорчился, потому что брат небрежно обошелся с твоей книгой и испачкал ее, с того самого момента книга стала для тебя богом.
Как некоторые употребляли Божественные Дары для магических обрядов, так и мы можем полученное от Бога, от игумена употребить для угождения дьяволу, если будем с пристрастием заботиться о том, как бы не потерять, не испачкать, не испортить какую‑либо вещь. Как мать любит свое дитя, так и мы любим свою книгу.
Но мать за внебрачного ребенка отвечает меньше, чем мы – за любовь к книге или к любой вещи, которую нам дали. Стяжательство для монаха – прелюбодеяние в худшем виде. Прелюбодеяние нельзя оправдать никакими причинами, следовательно, нет оправдания и стяжательству. У святого Августина удивительно ясное понимание подлинной монашеской жизни.
Затем, желая более четко обозначить условия любви к Богу, святой переходит к теме ропота, на которую обращали внимание и преподобный Пахомий Великий, и святитель Василий Великий, и все отцы, говорившие о монашеской жизни. Действительно, издревле все человеческие страсти известны, в особенности те, которые характерны для того или иного общества, в том числе и для общества монашеского. Такова и страсть ропота.
Никто пусть ничего не делает с ропотом, чтобы не умереть, подвергшись тому же осуждению, что и роптавшие в пустыне. (5)
Настоящее правило напоминает нам об иудеях. Немного времени прошло с той поры, как Бог облагодетельствовал их, выведя из Египта и проведя через Чермное море, не высохло еще на устах их молоко благодеяний Божиих, как они начали роптать, требуя мяса и лука, которые они ели в Египте. Бог подавал им это, а они требовали чего‑нибудь еще. Поскольку они не прекращали роптать, Он покарал бы их всех и истребил бы их огнем, если бы сам пророк и вождь народа Моисей не воздел свои руки, умоляя Бога пощадить народ. Вот какое великое зло ропот.
Ропот проявляется в том, что мы нерадиво работаем, жалуемся на игумена или брата под предлогом, что нам нужно открыть свое сердце, высказать свою боль или получить совет. Ропот проявляется также в усмешке, в обидных словах, сопротивлении, критике и во многом другом. Ропот относится к числу смертных грехов, потому что он показывает, что у меня только один бог – я сам. Всякий другой бог и даже Бог Единый меркнет перед этим богом – моим «я». Если вы со вниманием прочтете Ветхий, а потом Новый Завет, то увидите, что ропот относится к величайшим произвольным грехам. Ропотник не может исполнять заповеди и оправдания Божии. Поэтому святой Августин, рассмотрев вопрос о собственности, переходит к теме ропота, желая показать, что только тот, кто все принимает радостно от игумена, от старшего по послушанию, от брата, даже самого младшего, может непостыдно и дерзновенно предстоять пред Богом.
Братья должны слушаться без рассуждения, после Бога почитать своего отца, а игумена чтить, как чтут святых. (6)
Игумен не всегда был духовным отцом братии, так бывает и сегодня. Игумен – общий отец, а отец занимает место Бога. В монастырях был главный игумен, управляющие, их помощники, помощники игумена. Братство могло подразделяться даже на четверки или на пары монахов, во главе которых стоял свой младший игумен. Следовательно, слова «отец» и «игумен» не всегда равнозначны. Иногда эти понятия совпадают, а иногда расходятся.
«Братья должны слушаться без рассуждения». Недопустимо, чтобы в твоей жизни господствовал рассудок. Ты можешь опираться на рассудок до тех пор, пока не выберешь себе старца. После того как ты его выбрал, даже если ты ошибся в выборе, даже если ты считал, что он ангел, а он оказался демоном, с этих пор для тебя существует только послушание без рассуждения. С этого момента и далее действует благодать Божия. Если же ты открываешь для действий рассудка хотя бы самое крохотное оконце – высказываешь свое мнение, суждение, то не сомневайся: твоя жизнь управляется твоей человеческой волей, и все твои доводы основываются на ней. Твои рассудочные построения разлучают тебя с Богом, потому что Бог «непостижим, и одно в Нем постижимо человеческим рассудком – Его непостижимость».
Духовную жизнь невозможно заключить в тесные границы человеческой личности, она подвластна не рассудку, но Божественной благодати, а благодать – Божественное действие, приобщающее нас Богу. Следовательно, духовная жизнь, как и Бог, выше любой человеческой мерки. Значит, и разумного послушания не существует. Невозможно слушаться своего старца и ждать логичности, желать, чтобы твое собственное мнение было признано правильным, справедливым. Нельзя сомневаться в том, что Христос ждет от тебя именно того, чего требует от тебя старец. Ты пришел слушаться не Бога, а своего старца. Хочешь слушаться Бога напрямую, без наставника? Значит, ты хочешь быть протестантом. Читай тогда Священное Писание и толкуй его, как сам понимаешь. В протестантизме Церковь отвергается, и ее место заступает рассудок, индивидуальный опыт любого человека, – и община управляется человеческими законами. Но подвиг послушания состоит в том, чтобы быть готовым принять любое слово старца, даже такое, которое кажется тебе безрассудным и, по твоему мнению, может повредить тебе; даже когда тебе кажется, что старец пренебрегает тобой или посылает тебя на смерть. Ты стал монахом, чтобы умереть, чтобы терпеть. Если ты стал им для того, чтобы хорошо проводить время и иметь свои права и личное мнение, то было бессмысленно давать те страшные клятвы, которых страшится и Сам Бог, пред которыми трепещут ангелы, записывая наши слова при постриге.
«Должны слушаться без рассуждения». Послушание, совершаемое телесно, – это, тем не менее, понятие исключительно духовное. Послушание – это духовный орган, с помощью которого мы внимаем воле Божией. Послушание – это сознание, образ мыслей, который дарует нам Бога, иначе говоря, это то средство, с помощью которого мы в своей повседневной жизни можем воплощать слово Божие. Слово Божие сегодня – тишина, а завтра – ураган, сегодня – огонь, а завтра – прохлада, сегодня – ночь, а завтра – день. Слово Божие объемлет все. Оно роса Аермонская, но оно же и меч разящий. Никто не может сказать, что слово Божие представляет собой только то или только это. Таково и слово игумена или распоряжение старшего брата в монастыре: ты не можешь предугадать, каким оно будет. Ты говоришь что‑нибудь старшему по послушанию и не знаешь, ответит он тебе «да» или «нет». Если мы захотим предугадать, скажет он нам «да» или «нет», нам придется оценить ситуацию рассудочно. Но доводы рассудка не оставляют места послушанию и обесценивают наше общение. Они разделяют всех и обособляют человека, изолируя его от остальных. Ведь у каждого свой образ мыслей, а значит, сколько людей, столько и рассудочных построений. А уж если это греки, то таких измышлений в три раза больше. Там, где есть помыслы, доводы, причины и следствия, нет истинно здравого смысла, поэтому все нами перечисленное не имеет никакого значения. Причина послушания одна – Небесный Отец, одно и следствие – Царство Небесное.
Между нами и Богом не должно стоять ничего. Единственно возможные отношения между нами – это полная отдача Ему нашего существа. И эта жертва возможна только тогда, когда я принимаю все, что скажет мне другой, – не зная заранее, что именно он мне скажет. Если же у меня есть мнение, желание, воля, если я жду чего‑то от другого человека, моя жизнь наполнится скорбью, болью и неведением Бога, станет тьмой, внутренним несчастьем или превратится в череду перемен: радость будет сменяться печалью, а чувства – бесчувственностью. Так наша жизнь становится похожей на игральную кость: на ней выпадает то чет, то нечет, она никогда не показывает одного и того же. Тогда пропадает радость Святого Духа, дерзновение перед Богом, мир сердца. Но как только ты удаляешь все эти разрушительные начала и начинаешь слушаться без рассуждения, ты дышишь Богом. «Без рассуждения» означает, что нет никакой логики и никакого здравого смысла, никаких условий для того, чтобы можно было судить о данном нам распоряжении, ведь никакое распоряжение не будет для нас тем, чего мы заранее желали. Единственно желанное для нас – это Царство Небесное.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 66; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!