Значение рисунков на дисках виэрдина 7 страница
– Слушайте, – наконец сказал Киеран. – Я не знаю, что у вас на уме, но, по‑моему, вы меня с кем‑то перепутали. Если вы предлагаете мне освобождение, я уж лучше досижу свой срок до конца – мне ведь осталось всего‑то два месяца. Если вы пишете книгу, не тратьте на меня свое время. Я не показательный преступник. А если вы здесь ради спасения моей души, то меня это не интересует.
– Ради спасения души… – тихо повторил старик.
Его глубокие зеленые глаза так загадочно блеснули, и произнес он эти слова таким тоном, что у Киерана по спине пробежал холодок.
– Забавно, что ты упомянул душу, – продолжал Том. – Ведь именно поэтому я здесь. Уверяю тебя, листать Библию тебе не придется. Просто я разговаривал с Элис, а она, мой подозрительный друг, наша с тобой общая знакомая… Так вот, я случайно обмолвился, что ищу… как бы это сказать?.. что ищу ученика, пожалуй, это самое удачное слово.
– Какого ученика?
– Ученика в следовании по Пути.
Когда старик произнес это слово, Киерану внезапно представилось, что перед ним словно разворачивается дорога с бесчисленными возможностями. Он видел себя таким, каким был сейчас, то и дело попадающим в тюрьму, живущим в грязи, потом увидел, что уже одет в щегольской костюм, словно какой‑то мелкий мафиози. Картина была невеселая – дно жизни, и он завяз там одной ногой. Затем Киеран увидел себя «исправившимся» – работает с девяти до пяти, тонет в болоте скуки, выбраться из него не в силах, ведь надо выплачивать кредиты, и он доволен, что стал одним из многих трутней в надежном мире, где не бывает никаких неожиданностей.
|
|
|
Представились ему и другие картины, в основном – разные варианты увиденного до этого. Они напоминали дороги, уходящие в далекое будущее. Одни были прямые и узкие, не дающие выйти за свои пределы, другие – широкие, кричащие, с яркими красками. Потом его внимание привлекла дорога, то отходящая от остальных, то сливающаяся с ними. Он увидел на ней себя таким, как есть, непритязательным, но состоявшимся. По каким‑то причинам, которые он не мог объяснить словами, именно эта дорога манила его, ибо она, как ему привиделось, вела к будущему процветанию. Ему показалось, что он слышит музыку и поющий где‑то вдали голос. Он даже как будто разбирал слова:
Дорога вдаль бежит, бежит,
Вдали страна чудес лежит.
Когда придет ночной покой,
Там эльфы встретят нас с тобой.
У певца был такой же голос, как у сидевшего напротив старика, и Киеран словно вернулся на землю. И поморгал, чтобы лицо старика стало отчетливей.
– Только не строй никаких иллюзий, – сказал Том. – Если вступишь на Путь, тебе будет трудно, как никогда. Но и награда будет такая, какой ты никогда не знал.
|
|
|
Киеран вряд ли расслышал эти слова. Он не претендовал на богатство, ни в настоящем, ни в будущем. Он и не думал о том, как найти выход из своего теперешнего положения. При его ничтожной образованности, ограничивающейся сведениями, почерпнутыми из случайно прочитанных книг, при отсутствии сколько‑нибудь систематического обучения и каких‑либо определенных интересов у него не было цели, к которой он мог бы стремиться. Однако сейчас… Он почувствовал, что ему предлагают то, о чем можно только мечтать. Впоследствии он не в силах был объяснить, как сумел это понять и что в тот момент почувствовал. Не в состоянии был объяснить, и почему выбрал то, что выбрал.
– Элис порекомендовала мне тебя, – продолжал между тем Том, – и сейчас, встретившись с тобой лично, я склонен одобрить ее рекомендацию. Ведь ты – необработанный алмаз, Киеран Фой, необработанный, но все‑таки алмаз. Пойдешь со мной?
Киеран не сразу вернулся к реальности.
– Что? – спросил он.
Мысли у него путались, лицо старика расплывалось.
– Вы спрашиваете, пойду ли я с вами? – переспросил он. – Но ведь я не могу. То есть я имею в виду, что не хочу нарушать закон.
|
|
|
– Этого я вовсе не прошу, – рассмеялся Том.
– Тогда о чем же вы говорите?
– Я хочу, чтобы у меня был ученик, чтобы он учился вместе со мной. Хочу соратника, друга. – Он постучал себя по голове. – Здесь у меня столько хранится! И кое‑что из этого богатства я хочу передать, пока жив. – Том улыбнулся. – Тебе это кажется странным, правда? Но Путь нельзя описать словами. Это понятие в слова не укладывается. Но… ты ведь почувствовал, о чем я говорю, верно? Несмотря на отсутствие знаний, ты ведь что‑то все‑таки знаешь, а?
Вспомнив свое… видение, Киеран медленно кивнул.
– Доверяй тому, что почувствовал, – продолжал старик. – Доверяй своему знанию. Сейчас это интуиция, но со временем она станет отчетливее. Это, во всяком случае, я могу тебе обещать.
Киеран оглядел комнату для свиданий, опустил глаза на свою тюремную одежду и вспомнил, что у него впереди – еще полтора дня в «дыре». И два месяца заключения. Таковы жестокие факты. Но когда он увидел, какая уверенность сияет в странных глазах старика, сделавшего ему такие невероятные – мистика, да и только! – предложения, все эти факты тут же утратили значение. В этот момент Киеран почувствовал, что для человека, сидящего за столом напротив него, нет ничего невозможного, и понял: ему хочется, чтобы и у него появилась такая же целеустремленность… Такая же уверенная невозмутимость.
|
|
|
– Ну что, ты со мной? – спросил Том.
Что мог ответить Киеран? С равным успехом его могли спросить, чего он хочет – быть ничем или всем.
– Да, с вами… – ответил он. – Только как?..
– Предоставь это мне, – отмахнулся Том.
Он засунул бумаги в карман, встал и позвал надзирателя.
– По‑моему, произошла какая‑то ошибка, – обратился он к вошедшему надзирателю. – Ведь предполагалось, что моего друга сегодня освободят.
Киеран не верил своим ушам. Он взглянул в лицо надзирателя и увидел, что на нем отражается его же собственное смятение. Наконец надзиратель кивнул.
– Давайте лучше поговорим с начальством, – сказал он и предложил им следовать за собой.
Никто их не остановил, никто не задал никаких вопросов. Когда Киеран вышел из комнаты для свиданий, никто не стал его обыскивать. Все происходило как в тумане. Киеран и опомниться не успел, как они оказались в конторе, ему выдали его вещи, он переоделся в то, что принес с собой старик, – джинсы, фланелевую рубашку, ботинки и твидовую спортивную куртку, – и вот они уже стояли на улице перед тюрьмой.
– А это… – спросил Киеран, – это законно?
– Ну разумеется. Нужно оформить еще кое‑какие бумаги, но это много времени не займет.
– Но… как вам удалось заставить их согласиться?
Старик пожал плечами:
– По‑моему, нам следует уехать в Оттаву. Что скажешь? У меня есть местечко в Гатино – домишко для лыжников, один приятель разрешил мне пользоваться им некоторое время. Мы будем работать там по выходным дням. А по будням можешь делать все, что заблагорассудится.
– Но…
Том подвел Киерана к старому, видавшему виды «шевроле», припаркованному на стоянке. Киеран запомнил, как он стоял, положив руку на капот машины, и смотрел на серые стены тюрьмы Святого Винсента де Поля. Над ним сияло голубое небо, решеток вокруг не было, и он мог идти куда угодно и делать что захочется.
– Поехали, – сказал старик. – Это место меня угнетает. Поговорим по дороге.
Вот так все и началось.
– Еще кофе?
Голос официантки вывел Киерана из глубокой задумчивости, он вздрогнул и очнулся от своих видений.
Подняв глаза, он увидел, что ресторан наполняется людьми. Часы над дверью, ведущей на кухню, показывали 7.10.
– Non, merci [44], – пробормотал он. – Принесите, пожалуйста, счет.
Три кофе – доллар и двадцать центов. Официантка улыбнулась, давая ему сдачу, и пожелала удачно провести день.
– Буду стараться, – пообещал он.
Со сдачей в кармане у Киерана оказалась огромная сумма в один доллар восемьдесят центов. Ему необходимы деньги и пристанище. Но главное, нужно найти старика. Кроме всего прочего, он хотел бы отдать Тому долг за тот день в тюрьме Святого Винсента и за все годы, прошедшие с того дня.
– Зачем вам ученик? – спросил он однажды Тома.
– Для бессмертия.
– Для бессмертия?
Старик улыбнулся:
– Когда будешь так же стар, как я, вот тогда поймешь, что я имею в виду, Кир. Каждому человеку хочется оставить в мире свой след. Старые ремесленники брали себе учеников, чтобы их собственное ремесло продолжало жить. В таких странах, как Япония, так поступают до сих пор. Признаки этого ты найдешь на побережье и в глухих лесах Квебека, хотя в основном навыки передаются в семьях – от родителей к детям.
– Как наследство?
– Почти. Но важнее сознавать, что все, сделанное мною за жизнь, не пропадет. Когда я умру, моя жизнь продолжится – в тебе. Ты улучшишь то, чему я тебя научил, что‑то добавишь, что‑то уберешь. Но в основе все равно останутся мои уроки. В этом и будет мое бессмертие, и не только мое, но и моего учителя, и его учителя. Все это уходит далеко в прошлое.
Долгий путь. Путь.
То, как Киеран справился с полицейским, сидевшим в машине перед домом Жан‑Поля, как раз и было одним из проявлений того, чему научил его Том. Это была лишь внешняя сторона учения, так же как восточные боевые искусства являются внешним проявлением, прикрывающим истинный смысл восточной философии. Путь, пропагандируемый стариком, не слишком отличался от даосизма [45] и от заповедей Торо. [46] Лежащие в основе его истины столь же важны в наши дни, как и в давние времена, когда они формировались, тем более что в наш век им так легко затеряться среди множества других учений. Эти истины следует охранять, они достойны бессмертия.
В тот день в тюрьме Святого Винсента де Поля Киеран вряд ли понимал все это. Старику пришлось доказывать ему, что Путь – это именно то, что он искал всю свою жизнь, но, не имея никаких ориентиров, не мог найти его сам. Вот поэтому‑то Киеран и считал, что он в неоплатном долгу перед Томом Хенгуэром.
Застегнув куртку, Киеран немного постоял на пороге ресторана «Завтра», внимательно вглядываясь в оба конца улицы и в то же время прислушиваясь к своим ощущениям. В этой игре плаща и шпаги он был новичком. Кто может сказать, что строительный рабочий, ждущий автобуса на остановке, на самом деле не следит за ним? Или что бизнесмен с модными усиками и с виниловым портфелем в руках не служит в Конной полиции?
Киеран вздохнул. Не смахивает ли это на паранойю, когда чувствуешь, что кто‑то тебя преследует? Он вышел на Банковскую улицу. Дойдя до угла, огляделся еще раз и зашагал на восток по Франк‑стрит к «Песчаному холму». Сейчас ему нужна информация. Он надеялся, что все‑таки найдет кое‑кого из старых приятелей.
Глава четвертая
Утра, среда.
Инспектор по особым поручениям Канадской Королевской конной полиции Джон Такер был не в духе. Он сидел у себя в кабинете, упершись локтями в стол, опустив в ладони подбородок, и хмурился, глядя в чашку с кофе. При росте в шесть футов Такер весил двести шесть фунтов, у него были коротко остриженные волосы, седеющие на висках, прямые усы и светлые серые глаза. Кожа у него не загорала, а только краснела, когда Такер находился на солнце или когда у него поднималось кровяное давление. Неделю назад он отпраздновал свое сорокапятилетие. Сегодня праздновать было нечего. Его лицо покрывали красные пятна, и сидевшему напротив него доктору Лоуренсу Хогу это не предвещало ничего хорошего.
Когда Такера назначили ответственным за безопасность проекта «Контроль за умами» (а правильней было бы назвать его «Слежка за нечистью» – и кто только придумывает эти кодовые названия? ) – Такер был порядком раздосадован. Сначала эта операция казалась довольно простой. Проект «Контроль за умами» предусматривал регистрацию особых психических ресурсов, если таковые существуют. Но дело завяло с самых первых шагов. Так всегда бывает, когда руководить операцией назначают штатского. И проблема для Такера состояла как раз в том, что если проект развалится, дадут по шапке именно ему. Не суперинтенданту. Не Хогу. Именно ему, Такеру.
Такер выпрямился и посмотрел через стол.
– Еще блестящие идеи имеются? – спросил он.
Хог нервно заерзал в кресле. Это был дородный человек лет сорока, который, оказавшись за пределами родной лаборатории, чувствовал себя не в своей тарелке. Его тяжелый подбородок и печальные глаза напоминали Такеру корову. В лаборатории он работал блестяще; тут Такер не имел к нему никаких претензий. Но за ее стенами, без белого халата, он вряд ли выдерживал экзамен на пригодность.
– В полдень я встречаюсь с суперинтендантом Мэдисоном, – сказал Такер. – В два часа у Мэдисона совещание с Уильямсом. А наш досточтимый министр желает к восьми получить нечто большее, чем тощую пачку донесений о слежке. При этом он имеет в виду толковые донесения, а не какое‑то барахло. Нам нужны конкретные результаты.
– Фой должен был привести нас к старику, – напомнил Хог.
– Фой сам его ищет.
– Что?
Такер откинулся на спинку стула и посмотрел в окно. Из его кабинета открывался вид на реку Ридо.
– Ганьон около полуночи встретил Фоя на оттавском вокзале, – устало проговорил он. – Они отправились в дом Ганьона на Пауэлл, перекусили, поболтали. А утром Ганьон обнаружил, что Фой ушел.
– А кто стоял на стреме? – Хог любил подобные выражения. В такие моменты он чувствовал себя участником телешоу. – Он что, ничего не видел?
– Он много чего видел – старых леди, гуляющих с собаками, балующихся детей… но Фоя он не видел. Он составляет отчет внизу, поговорите с ним, если хотите. Это констебль Томпсон. Пол Томпсон. Хороший парень. Летом я работал с ним на операции в Ванкувере.
– Похоже, однако, свое дело он знает не слишком хорошо.
Такер нахмурился:
– Если эти типы действительно призраки, как их хотят представить, то стоит ли удивляться, что он Фоя не видел?
– Но вы‑то не думаете, что они – призраки?
– Неважно, что я думаю. Пусть у них по три глаза и по четыре руки, это тоже неважно! Все, что мне нужно, – это хоть какие‑то улики, и нужны они мне были еще вчера.
– Но…
– Послушайте, – устало перебил Хога Такер. – Мы это уже проходили. Подозреваю, что и впрямь дело нечисто. Наверняка. Но я не собираюсь заниматься изгнанием злых духов. Представьте мне какие‑нибудь доказательства, тогда и поговорим. Я намерен работать, а просиживать зря штаны – это не работа.
Хог кивнул. Откашлялся.
– А как насчет Ганьона? – спросил он. – Вы с ним говорили?
– А как же! – Вспомнив о недавнем разговоре с Жан‑Полем Ганьоном, Такер раздраженно постучал по столу пальцами. – Он того и гляди устроит скандал. Хочет обратиться в газеты, к члену парламента от своего округа, куда‑то там еще. В Королевскую комиссию. Сегодня поеду к нему, попытаюсь его успокоить.
– А вы узнали, зачем приехал Фой? Из‑за Томаса Хенгуэра?
– Узнать что‑нибудь от Жан‑Поля было не так‑то легко. Уж больно он был взвинчен. Возмущался, что мы ему лгали. Спрашивал, зачем посадили сыщика возле его дома. Почему прослушиваем его телефон. Бог знает, как он об этом догадался! А о Фое он говорит следующее: Фой жил в каком‑то маленьком местечке в Новой Шотландии и вдруг почувствовал, что с Хенгуэром что‑то не так. Он немедленно бросил работу – а он очищал от ракушек лодку для какого‑то старого рыбака. Вот скажите мне… Если эти призраки такие всесильные, почему один из них всего лишь старая развалина, а другой – обыкновенный бродяга? Нет, нет! Не надо! В такую рань я не готов слушать ваши философствования.
Такер отхлебнул кофе. Кофе остыл. Сморщившись, Такер отодвинул чашку:
– Как бы то ни было, этот Фой бросил все свои дела и сел в первый же поезд на Оттаву. Это мы проверили у нашего человека, который за ним следил. В Оттаве он отправился к Ганьону. Они болтали о прежних днях и вообще обо всем на свете. Фой спросил: «Не слышно ли чего о Томе Хенгуэре?» Ганьон ответил так, как мы его научили, и Фой сразу понял, что тот лжет. И сразу стал говорить с Ганьоном очень холодно. Они разошлись по комнатам на ночь – и пожалуйста! Утром Ганьон встал, а Фоя и след простыл! Я думаю, он вышел через черный ход. Словно знал, что возле дома дежурит наш человек.
– А Ганьон не сказал, что за чувство насчет Хенгуэра возникло у Фоя там, на море? – Глаза Хога блестели, выдавая его волнение. – Ведь это как раз то, что нам надо.
– Успокойтесь, – сказал Такер. – Фой просто почувствовал, что с Хенгуэром что‑то стряслось, вот и все, понимаете? А у вас никогда так не было? У всех когда‑нибудь возникает подобное предчувствие.
– Но не все едут за тысячу миль, чтобы проверить, правильно ли их предчувствие. Нет. Что‑то между ними есть. Что‑то неосязаемое, вроде телепатической связи. Ведь так?
– Ладно. Если нам когда‑нибудь удастся забрать кого‑то из них, вы сами их об этом спросите, идет? А пока я отправил на поиски того и другого своих людей. Скоро кого‑нибудь из них изловим, и вы сможете играть с ними в ваши игры. А сейчас меня больше беспокоит Ганьон.
– Вы должны объяснить ему, насколько все это важно!
– А ему плевать на важность с высокой горы! Он знает только одно: мы разбили его десятилетнюю дружбу, и теперь он чувствует себя предателем. Из‑за нас. Он больше не верит в наши сказки, что нам надо поймать матерого преступника Томаса Хенгуэра. Он хочет, чтобы ему показали ордера на арест обоих. Видали?! Хочет, чтобы ему поднесли луну на серебряной тарелочке! – Такер покачал головой. – Одного понять не могу, чего это он так поздно вспомнил о юридической стороне дела! Я знаю, Хенгуэр не так уж его беспокоит. Но когда дело дошло до его друга Фоя…
– А вы не можете заставить его замолчать?
– Как?
Хог пожал плечами:
– Мне казалось, у вас есть свои методы.
– Например, залить его бетоном и бросить в реку? За кого вы нас принимаете? За ЦРУ? Нет. Я поеду поговорю с ним. Посмотрю, что можно сделать. Наверное, выложу все как есть. Не знаю. Надеюсь, он не впутает в эту историю газеты.
Газеты разорвали бы их на куски. Пресса не упустит возможности повеселиться. Все живописные подробности окажутся на первых полосах, да еще и в шестичасовых новостях. Журналисты будут вопить о необходимости создать очередную комиссию. При одной мысли об этом Такер приходил в ярость.
Он верил в Полицию, верил в ее миссию, в значительность работы, которую она выполняет. Однако он видел, что образ настоящего, безупречного конного полицейского в красном мундире и в плоской шляпе с полями несколько тускнеет. Канадскую Королевскую конную полицию поднимало над аналогичными службами всех других стран уважение, которого она заслуживала. Это уважение облегчало ей работу, придавало ее действиям активность, заставляло рядовых полицейских гордиться своей службой. А человек, исполненный гордости, работает хорошо.
Такер и сам заботился о своей карьере. Он пришел в полицию, когда ему было девятнадцать. В 1954 году. Освоился с лошадью, привык к форме, два года тянул лямку в глухих местечках от Ньюфаундленда до Юкона. В двадцать четыре года стал капралом, потом дослужился до своего теперешнего звания. Дальше он не пойдет. Не потому, что его перестали повышать в звании, а потому, что Такер чувствовал – если он поднимется выше по иерархической лестнице, то причина, по которой он пошел служить в полицию, – а он сделал это прежде всего ради того, чтобы помогать людям, – неизбежно отодвинется на задний план.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 58; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!