Онтология и музыка пифагорейцев 8 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 26Следующая ⇒

Не всякие методы исследования и понимания одинаково хороши для всех типов, и не каждый тип исследовательского мышления в его предметной оформленности соответствует внутренней природе кон кретных культурных традиций. Нетрудно увидеть, что при анализе индийской культуры сродственным оказывается методологический способ (но, к примеру, не семиотический или психологический), а средством "вхождения" в нее – искусственно поддерживаемое стремление сохранять в исследовании позицию методолога во что бы то ни стало; для тибетской – понятийный; для китайской – семио тический, (но не психологический и не понятийный и т.п.); для эллинской – теоретический; для новоевропейской – исторический. Эти методические указания допускают весьма дробную специфика цию, которую мы, за недостатком места, опускаем.

Не рассматриваем мы также эпистемологических, логических и семантических деталей метода "понимания через взаимодействие" при культурных контактах и не касаемся многочисленных правил и следствий сочетания друг с другом основных культурных типов по формальным признакам изогенизма (однородные "метафизи ки") , изотелизма (однородные "феноменации"), классифици руемых:

по двум онтологиям: – I,

по двум нормологиям: – N,

по двум аксиологиям: – V,

парной симметрии начальной и конечной совместимости и т.п., учет и манипулирование которыми важны для понимания и объяснения социокультурных процессов и организованностей (например, систем религий) высокой степени сложности.

Для целей, поставленных в начале статьи, достаточно рассмот реть возможности исследовательского подхода к разным типам куль турных традиций и основные правила исследовательской рефлексии, дающие возможность разобраться в собственной "метафизике", в чем, собственно, и состоит подлинный эффект межкультурного по нимания и поучительность опыта иных культурных традиций для современного научного мышления. Ради удобства воспользуемся введенными ранее символическими обозначениями:

Очевидно для обеспечения понимания, имитирующего взаимо действие с человеком иной культуры, исследователю необходимо заручиться возможностью подлинного межкультурного контакта, т.е. условиями верификации достигнутого понимания. Например, для подхода к индийской культуре нужно, прежде всего, сформули ровать содержательное понятие знания как "метафизики" этой культуры, но воздержаться от оценочно-знаковых интерпретаций, поскольку ценностные суждения при "вхождении" исследователя во внутрикультурную ситуацию сместятся в "небытие", он не сумеет на них опереться при проверке своего состояния. Это означает непри годность формального метода анализа индийской культуры и пригод ность понятийного, допускающего фальсификацию предварительно сформулированного понятия знания культурными фактами из феноменации индийской культуры. Аналогично решается проблема исс ледования всех прочих типов. В частности, для "понимания через взаимодействие" китайского типа оказалась важной реальная оцен ка влияния конфуцианства на европейское просветительство и раци онализм XVII-XVIII в.в. (Лейбниц, Вольтер и др.), а именно, на способ суждения о своей, европейской действительности (в ценностном плане). Мировоззрение Лейбница оказало прямое воздействие на Канта в "Критике способности суждения". Посему при реализа ции китайского типа следует использовать метод этой "Критики" двойственно: в отношении суждений вкуса в сфере социальной и суждений цели – в сфере природы.

Недопустимость того или иного подхода к культуре означает не возможность проверки сохранности характера первоначально заня той собственной исследовательской позиции в ходе исследования, т.е. научной рефлексии, ввиду ее невыразимости в феноменации культу ры (принцип "круглого квадрата"). В частности, основной методоло гической целью, преследовавшейся в настоящей статье, было, по мере возможности, воздерживаться от оценочных суждений, чем оп ределялась корректность и верифицируемость вхождения в "индий ский" тип. Автору следует признаться, что все изложенное выше есть опыт понятийного подхода к методологическому пониманию индий ской культурной традиции. Как метод модальной типологии, так и понимание структуры каждого типа возникли из интерпретации ме тафизики адвайта-веданты, проделанной на языке современных про блем, за что автор совершает должное namaskara Шанкаре.

ДАНИИЛ АНДРЕЕВ
Роза Мира (Главы из книги)

О МЕТАИСТОРИЧЕСКОМ И ТРАНСФИЗИЧЕСКОМ МЕТОДАХ ПОЗНАНИЯ

Некоторые особенности метаисторического метода

Общеизвестно выражение: религиозное чувство. Это выражение не правильное: религиозного чувства "вообще" не существует, а суще ствует необозримый мир религиозных чувств и переживаний, беско нечно разнообразных, часто контрастирующих между собой, различ ных и по своему эмоциональному содержанию, и по объекту своей направленности, и по силе, тону, цвету. О широте и многообразии этого мира даже не подозревает тот, кто лишен собственного религи озного опыта и заключает о нем только по свидетельствам других: свидетельства эти, при отсутствии личного опыта, почти всегда вос принимаются с недоверием, предубеждением.

Многообразию мира религиозных чувств соответствует и много образие методов религиозного познания. Излагать эти методы – значит писать фундаментальное исследование по истории и психоло гии религий. Подобная цель не имеет никакого отношения к замыслу настоящей книги. В задачу книги входит – как один из компонентов – намерение дать понятие лишь о некоторых методах религиозного познания, а именно тех, которые, как мне кажется, имеют наиболь шее творческое значение.

Произошла бы самая печальная ошибка, если бы кто-нибудь за подозрил автора этой книги в претензиях на роль одного из осново положников великого дела – исторического, культурного и обще ственного – созидания того, что обозначается здесь словами Роза Мира[2]. Все обстоит совсем иначе. Роза Мира может явиться и поя вится только в результате совместного труда огромного числа людей. Я убежден, что не только в России, но и во многих других краях земли, – в первую очередь, кажется, в Индии и Америке – проис ходит тот же процесс: та же грандиозная потусторонняя реальность вторгается в человеческое сознание, сначала – сознание единиц, потом сотен, чтобы позднее стать достоянием миллионов. Да, теперь, сейчас, вот в эту самую минуту, люди, еще ничего не знающие друг о друге, иногда разделенные огромными пространствами и рубежами государств, иногда – лишь стенами нескольких домов, переживают потрясающие прорывы сознания, созерцают трансфизическую высь и трансфизическую глубь, и некоторые силятся – каждый сообразно личным способностям и складу души – выразить или хоть прибли женно отобразить этот опыт в творениях слова, кисти и музыки. Не знаю сколько, но, по-видимому, уже немало людей стоят в этом потоке откровения. И моя задача – выразить его так, как переживаю его именно я, – и только.

Следовательно, речь здесь пойдет не о научном строе мышления и познания и даже не о художественном, но о таком, понимание которого требует некоторой перестройки представлений, господству ющих в России последние 40 лет.

Я полагаю, что серьезное вникновение исследователей, стоящих на высоте современной физиологии и психологии, в огромную апока липтическую литературу, в автобиографические свидетельства ду ховных авторов и некоторых религиозных деятелей, имевших опыт подобного рода, непредубежденное изучение, обобщение материала, рассеянного в трудах по сравнительной религиологии – все это при ведет со временем к выработке научной методики, на основе которой удалось бы заложить фундамент гносеологии религиозного и, в част ности, метаисторического познания. Можно себе представить воз никновение научно-педагогической практики, ставящей целью – овладеть механизмом этого познания, дать личности, до сих пор воспринимавшей этот процесс пассивно, способы вызывать его и уп равлять им, хотя бы отчасти. Но все это – дело будущего, и, притом, не близкого. Пока несомненно только то, что многообразие этого процесса зависит и от субъекта, и от объекта познания. Нельзя объять необъятного; я могу говорить здесь лишь о тех аспектах, с которыми меня столкнула собственная жизнь. Придется идти на то, чтобы уси лить в книге элемент автобиографический, хотя я лично, при любых иных обстоятельствах, стремился бы избегать личных моментов.

В центре внимания при этом рассмотрении будут три вида рели гиозного познания: мета исторический, трансфизический и вселен ский. Впрочем, проводить вполне четкую границу между ними не возможно да и не нужно.

Прежде всего, что, собственно, разумеется здесь под метаисторией?

Метаистория есть – говорит Сергей Булгаков – "ноуменальная сторона того универсального процесса, который одной из своих сто рон открывается для нас как история". Мне думается, однако, что применение кантовской терминологии к проблемам этого порядка вряд ли поможет уяснению существа дела. Понятия ноуменального и феноменального были выработаны иным ходом мысли, вызваны инь -ми философскими потребностями. Объекты метаисторического опы та могут быть втиснуты в систему этой терминологии лишь по способу Прокруста.

Еще неправомернее сближение метаистории с каким-либо из ви дов философии истории. Философия истории есть именно филосо фия; метаистория же – всегда мифологична.

Так или иначе, термин метаистория употребляется в настоящей книге в двух значениях.

Во-первых, – как находящаяся пока вне поля зрения науки, вне ее интересов и ее методологии совокупность событий, протекающих в тех слоях инобытия, которые, будучи погружены в другие потоки времени и другие виды пространства, просвечивают иногда сквозь процесс, воспринимаемый нами как история. Эти потусторонние со бытия теснейшим образом с историческим процессом связаны, его собою в значительной степени определяют, но отнюдь с ним не сов падают и с наибольшей полнотой раскрываются на путях именно того специфического метода познания, который следует назвать метаисторическим.

Второе значение слова метаистория – это учение об этих процес сах инобытия, учение, разумеется, не в научном, а именно в религи озном смысле.

Возможность познания этих процессов индивидуально обусловле на. Очевидно, мы имеем здесь дело с некоторой врожденной предрас положенностью: мы столь же мало можем вызвать или уничтожить ее, как, например, врожденное свойство музыкальности. Однако са мая эта способность может быть или заглушена, или просто остаться неиспользованной, как зарытый в землю талант, или, наоборот, раз вита в благоприятных условиях чрезвычайно успешно. Научно-вос питательная система, которая кажется нам возможной в будущем, способствовала бы именно развитию этой способности. Пока же сред ства положительного воздействия приходится нащупывать почти вслепую, и заметного развития могло не быть, если бы не было сил, которые, действуя навстречу нашим усилиям, не брали бы на себя огромный труд развития в нас соответствующих органов восприятия. Однако для возникновения процесса метаисторического познания необходим, кроме врожденных свойств и деятельной помощи Прови денциальных сил, и запас положительных исторических сведений. Для человека совершенно невежественного, не переживающего своей связи с историческим потоком явлений, живи он в австралий ской пустыне или в дебрях современного города-гиганта, метаисторический метод познания закрыт. Участием в накоплении именно этого запаса исторических сведений и ограничивается пока роль на уки в разбираемом психологическом процессе, точнее – в подготовке к этому процессу. Самый же процесс, по крайней мере, тот его аспект, который мне знаком, не имеет к научным формам познания ни ма лейшего отношения. Повторяю это и подчеркиваю.

Состоит он из трех последовательных стадий.

Первая стадия заключается во мгновенном внутреннем акте, со вершающемся без участия воли субъекта и, казалось бы, без видимой предварительной подготовки, хотя, конечно, в действительности та кая подготовка, только протекающая за порогом сознания, происхо дит.

Содержанием этого акта является молниеносное, но охватываю щее огромные полосы исторического времени переживание нерасч ленимой ни на какие понятия и невыразимой ни в каких словах сути больших исторических феноменов. Это переживание является в об разной форме и может длиться минуту или час. В это время человек ощущает себя так, как если бы после долгого пребывания в тихой и темной комнате он вдруг оказался под открытым небом в разгар бури, вызывающей ужас своей грандиозностью и мощью, почти ослепляю щей и, в то же время, переполняющей чувством захватывающего блаженства. О такой полноте жизни, о самой возможности такой полноты, личность раньше не имела никакого представления. Син тетически охватываются единовременно целые эпохи, целый – если можно так выразиться – метаисторический космос этих эпох с вели кими борющимися в нем началами. Ошибочно было бы предполагать, что эти образы имеют непременно зрительную форму. Нет, зритель ный элемент включается в них, как, может быть, и звуковой, но сами они так же относятся к этим элементам, как, например, океан отно сится к водороду, входящему в состав его воды. Дать представление об этом переживании крайне трудно за отсутствием сколько-нибудь точных аналогий с чем-либо другим, более известным.

Переживание это оказывает потрясающее действие на весь его душевный строй. Содержание его столь превосходит все, что находи лось раньше в круге сознания личности, что оно будет много лет питать собою душевный мир пережившего – станет его драгоценней шим внутренним достоянием.

Такова первая стадия метаисторического познания. Мне кажется допустимым назвать ее метаисторическим озарением[3].

Результат озарения продолжает храниться в душевной глубине, храниться не как воспоминание, а как нечто живое и живущее. От туда постепенно, годами, поднимаются в круг сознания отдельные образы, идеи, целые концепции, но большее остается в глубине, невыявленное, и переживший знает, что никакая концепция никогда не сможет охватить и исчерпать этого приоткрывшегося ему космоса метаистории. Эти-то образы и идеи становятся объектом второй ста дии процесса.

Вторая стадия не носит такого моментального характера, как пер вая: она представляет собою некоторую цепь состояний, цепь, прони зывающую недели и месяцы и проявляющуюся почти ежедневно. Это есть внутреннее созерцание, напряженное вживание, сосредоточен ное вглядывание – иногда радостное, иногда мучительное – в исто рические образы, но не замкнутые в самих себе, а воспринимаемые в их слитности с метаисторической реальностью, а за ними стоящей. Выражение "вглядываться" я употребляю здесь условно, а под сло вом "образы" разумею, опять-таки, не зрительные представления только, но представления синтетические, включающие зрительный элемент лишь постольку, поскольку созерцаемое может вообще иметь зрительно представимый облик. При этом крайне важно то, что содержанием подобного созерцания бывают, в значительной мере, и явления иномерных слоев материальности; ясно, что воспринимать их могут не физические органы зрения и слуха, но некоторые другие, имеющиеся в природе нашего существа, но обычно отделенные как бы глухою стеной от зоны дневного сознания. И если первая стадия процесса отличалась пассивным состоянием личности, ставшей как бы невольным зрителем ошеломляющего зрелища, то на второй ста дии возможно, в известной мере, направляющее действие личной воли, – иногда, например, в выборе того или иного объекта созерца ния. Но чаще, и как раз в наиболее плодотворные часы, образы всплывают непроизвольно, излучая, сказал бы я, такую заворажива ющую силу и приоткрывая такой многопланный смысл, что часы созерцания превращаются в ослабленные подобия минут озарения. При известной творческой предрасположенности субъекта образы эти могут, в иных случаях, становиться источником или стержнем, осью художественных произведений; и сколь мрачны и суровы ни были бы некоторые из них, но величие этих образов таково, что трудно найти равное тому наслаждению, которое вызывается их со зерцанием. Именно метаисторическим созерцанием можно, мне ка жется, назвать эту вторую стадию процесса.

Картина, создающаяся таким образом, подобна полотну, на кото ром ясны отдельные фигуры и, быть может, их общая композиция, но другие фигуры туманны, а некоторые промежутки между ними ни чем не заполнены; иные же участки фона или отдельные аксессуары отсутствуют вовсе. Возникает потребность уяснения неотчетливых связей, заполнения остающихся пустот. Процесс вступает в третью стадию, наиболее свободную от воздействия внеличных и внерассудочных начал. Ясно поэтому, что именно на третьей стадии возмож ны наибольшие ошибки, неправильные привнесения, слишком субъ ективные истолкования. Главная помеха заключается в неизбежно искажающем вмешательстве рассудка; вполне отделаться от этого, по-видимому, почти невозможно. Возможно другое: уловив внутрен нюю природу метаисторической логики, удается иной раз перестро ить в ее направлении даже работу рассудка. Эту третью стадию про цесса естественно назвать метаисторическим осмыслением.

Таким образом, метаисторические озарение, созерцание и осмыс ление можно фиксировать как три стадии того пути познания, о котором идет речь.

Оговорю возможность еще одного рода состояний, представляю щих разновидность состояний первой стадии. Это – озарение особого типа, связанное с переживанием метаисторических начал демониче ской природы; некоторые из них обладают огромною мощью и обшир ною сферой действия. Это состояние, которое было бы правильно назвать инфрафизическим прорывом психики, крайне мучительно и, по большей части, насыщено чувством своеобразного ужаса. Но, как и в остальных случаях, за этим состоянием тоже следуют стадии созерцания и осмысления.

Мои книги, написанные или пишущиеся в чисто поэтическом плане, зиждутся на личном опыте метаисторического познания. Кон цепция, являющаяся каркасом этих книг, выведена целиком из этого опыта. Откуда я взял эти образы? Кто и как внушил мне эти идеи? Какое право имею я говорить с такой уверенностью? Могу ли я дать какие-нибудь гарантии в подлинности своего опыта? Теперь, здесь, в одной из вступительных частей книги "Роза мира", я отвечаю на эти вопросы, как могу. В автобиографической конкретизации нет ничего для меня привлекательного, я стараюсь ее свести к минимуму. Но в этот минимум входит, конечно, краткий отчет о том, где, когда и при каких обстоятельствах были пережиты мной часы метаисторического озарения.

Первое событие этого рода, сыгравшее в развитии моего внутреннего мира огромную, во многом даже определяющую роль, произошло в августе 1921 года, когда мне еще не исполнилось пятнадцати лет. Это случилось в Москве, на исходе дня, когда я, очень полюбивший к тому времени бесцельно бродить по улицам и беспредметно мечтать, оста новился у парапета в одном из скверов, окружавших храм Христа Спасителя и приподнятых над набережной. Московские старожилы еще помнят, какой чудесный вид открывался оттуда на реку, Кремль и Замоскворечье с его десятками колоколен и разноцветных куполов. Был, очевидно, уже седьмой час, и в церквах звонили к вечерне... Событие, о котором я заговорил, открыло предо мною или, вернее, надо мной такой бушующий, ослепляющий, непостижимый мир, ох ватывающий историческую действительность России в единстве с чем-то неизмеримо большим, стоявшим за ней, что много лет я внут ренне питался образами и идеями, постепенно наплывавшими в круг сознания. Разум очень долго не мог справиться с ними, пробуя созда вать новые и новые конструкции, которые должны были сгармонизировать противоречивость этих идей и истолковать эти образы. Про цесс слишком быстро вступил в стадию осмысления, почти миновав промежуточную стадию созерцания. Конструкции оказались оши бочными, разум не мог стать вровень со вторгавшимися в него идея ми, и потребовалось свыше трех десятилетий, насыщенных дополня ющим и углубляющим опытом, чтобы пучина приоткрывшегося в ранней юности была правильно понята и объяснена.

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 306; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!