Девиантное развитие на измененной почве 8 страница
Когда социальная реальность заставила науку присмотреться к подростковому этапу онтогенеза личности, сделать этот шаг не составило труда. Педагогическая психология, обратив внимание на то, что психопаты не умеют извлекать пользу из жизненного опыта, назвала их «вечно пятнадцатилетними». Как заметил Ф. Блум, «расстройства характера и личности, которые варьируют от одержимости, навязчивых состояний и явных антиобщественных поступков, зачатки которых наблюдаются в позднем подростковом возрасте, после чего устанавливаются на всю жизнь и редко осознаются субъектом как отклонения от нормы»[18]. Новый подход, как и прежний, не объясняет природу этого явления, но он открывает реальные методологические перспективы для воспитания, так как работать с «нравственно инфантильными» нужно иначе, чем с «морально дефективными». В твердых и доброжелательных руках взрослых людей (а большинство так называемых психопатов находятся именно в таких обстоятельствах) недостаточность аффилиативного притяжения и отсутствие страха когнитивного диссонанса компенсируются верностью статусным ролям и привычкой к ролям-функциям, которые обволакивают дефицит привязанностей, делая его незаметным не только для окружающих, но и для самого подростка. И хотя недостаток интуиции прорывается время от времени вопиющей нечуткостью в обхождении, последствия таких эксцессов не столь драматичны, чтобы заслуживать эпитеты, которые в изобилии встречаются на страницах специальной литературы.
|
|
|
Простое сравнение подростковых личностных реакций с особенностями мироощущения людей, которых привыкли относить к четырем основным вариантом психопатического склада характера, демонстрирует потрясающее сходство.
Реакция эмансипации дает о себе знать прежде всего тем, что подростки отказываются от общепринятого значения слов, выражающих непререкаемые ранее истины. Должно пройти известное время, чтобы личность отобрала из них моральные и этические категории в качестве внутренних смыслов поведения. Естественно, внешний рисунок поведения при этом будет отличаться стремлением отгородиться и в эмоциональном отношении по типу, как заметил Э. Блейлер, «подросткового аутизма». И если такой разрыв останется у взрослого человека, не способного связать когнитивное с аффилиативным, диагноз шизоидной акцентуации характера (а то и психопатии) вполне вероятен.
Реакция имитации – постоянная игра в социальные роли с неистребимой боязнью ответственности по вытекающим из этих ролей обязательствам – вполне нормальное явление в подростковом возрасте. Никто и не думает доверять их (подростков) намерениям и обещаниям, хотя и не сомневается в искренности побуждений здесь и сейчас. Все понимают, что роли-функции берутся из популярных и вполне банальных сюжетов «на пробу», что дало основание Э. Кречмеру выделить подростковый вариант истероидности, который проходит по мере того, как структура личности укрепляется статусными ролями. Не способные на этот переход (не говоря уже о ролях-принципах) в силу своеобразной гипотонии самосознания взрослые получают диагноз истероидной акцентуации или психопатии.
|
|
|
Реакция группирования как защита внутреннего мира (стройки внутреннего мира) от экспансии со стороны социальных институтов сопровождается ощущением несправедливости общественного устройства, где все места заняты и успеха достичь невозможно. Личность инстинктивно ищет среду, где «все по-новому и все на виду, чтобы не притворяться». Такое предпочтение социальной стихии системе и семье производит на окружающих впечатление враждебности обществу (по Э. Крепелину), а демонстративная безучастность к порицанию с явной склонностью сохранить изоляционистскую тенденцию с чувством морального превосходства за счет верности нравам среды неформального общения – испорченной натуры. У взрослого человека, не имеющего оснований разозлиться на общество, такая позиция неизбежно диагностируется как асоциальность или диссоциальность характера.
|
|
|
Реакция оппозиции, которой свойственно ощущать себя в центре мироздания, когда подросток начинает строить в воображении мир по собственным лекалам, полна переживаний, которые испытывает человек, ощущающий себя в центре недоброжелательного внимания, когда высокая самооценка ассоциируется с повышенной тревожностью. Иллюзия сугубой ценности происходящего во внутреннем мире позволяет бесцеремонно игнорировать интересы окружающих, заметить которые просто не приходит в голову. Когда чувство завершенности внутреннего мира так и не приходит, диагностика паранойяльной акцентуации или психопатии не заставляет себя ждать.
Ниже мы предлагаем иллюстрацию сказанного с помощью несложной графической схемы, которая освободит нас от многословного обоснования предложенной концепции.
На рис. 1 изображен квадрат, сторонами которого являются подростковые личностные реакции и вырастающие из них варианты психопатических черт характера. Чем ближе свойства человека к одной из сторон, тем ярче выражена акцентуация по данному типу.
|
|
|
На рис. 2 истерик будет отличаться демонстративностью, не лишенной подозрительности, импульсивности и аутистического исполнения желаний.
На рис. 3 сверхценные идеи, ассоциированные с чувством превосходства и ожиданием враждебных намерений со стороны, будут сочетаться с самолюбованием и наивностью воображаемого.
На рис. 4 погруженный в мир своих переживаний эгоист, отрешенный от забот в пользу надуманных интересов, будет склонен уходить в болезнь от реальных неприятностей, а его поступки будут связаны с переоценкой своей роли.
На рис. 5 облегчение криминальных мотиваций поведения будет окрашено позерством и склонностью истолковывать общепринятое с надуманных позиций.
Опыт показал, что в подавляющем большинстве случаев речь должна идти не об отсутствии предпосылок социализации, а лишь о слабости приспособительных возможностей личности, создающих только известный риск средовой дезадаптации, внутреннюю неслаженность, которая может быть уравновешена сравнительно простыми компенсаторными механизмами. Люди такого склада нередко достигают нормального равновесия и проявляют трезвую выдержку в житейских делах, однако вследствие повышенной эмотивности, тревожности, импульсивности… чрезмерные потрясения легко могут вызвать у таких людей утрату внутреннего самообладания и привести к патологическим реакциям».
Естественно, педагоги не могут изменить природу личности, если у той недостает соответствующих задатков, но они в состоянии указать пути компенсации имеющихся недостатков и возможности использовать для этого сильные стороны натуры, особенно интеллект и жизненный опыт. Во всяком случае, понимать инфантильную мотивацию педагог умеет лучше, чем врач или антрополог.
Иначе воспринимающие
Как заметила К. Хорни в своей книге «Невроз и личностный рост», самым фундаментальным отличием людей такого склада является вечное сомнение в реальности своего бытия. Чувство тревоги, которое всегда сопутствует нечеткости восприятия (в тумане или сумерках душа у нас, как правило, не на месте), стимулирует воображение и порождает тягостные предчувствия, заставляющие человека в той или иной мере дистанцироваться от общества. В современной терминологии речь идет об акцентуациях характера.
Поначалу как классификаторы психопатий следовали за расписанием болезней, так и авторы, занимающиеся систематизаций характерологических отклонений, следовали за классификацией психопатий (шизоидная, эпилептоидная, циклоидная и т.п.). Однако постепенно становилось ясно, что за психолого-психиатрическими описаниями кроется что-то, лежащее глубже клинических представлений, какой-то собственно психологический феномен. На сегодняшний день многие видят его в специфике восприятия. Внешнего мира, социума и себя самого (мира внутреннего).
Люди с неясным переживанием ситуации в целом склонны к тревожной мнительности. Их не оставляет ощущение, что мимо их внимания прошло что-то важное, в окружающем мире действуют непонятные (а значит недружественные) силы, где-то таится угроза, но не обнаруживает себя явно. Мистические страхи сопровождают их по жизни. Здесь очень подходит описание Д. Дефо состояния Робинзона Крузо, узнавшего, что на его острове бывают дикари, присутствия которых он не предполагал. У него страх был реальным, но характер переживаний у любого страха один и тот же.
«В полном смятении, не слыша, как говорится, земли под собой, я пошел домой, в свою крепость. Я был напуган до последней степени: через каждые два-три шага я оглядывался назад, пугался каждого куста и каждый показавшийся вдали пень принимал за человека. Вы не можете представить себе, в какие страшные и неожиданные формы облекались все предметы в моем воображении, какие дикие мысли проносились в моей голове и какие нелепые решения я принимал по дороге. Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами, которые разум предлагает нам на помощь. К каким только нелепым решениям не приходит человек под влиянием страха!». В клинической психологии чаще приходится иметь дело со страхом того, что может повториться. Ощущение неотвратимого поражения – типичный источник страха неудачника в интимных отношениях (причина так называемых «системных неврозов»).
Невротический страх, или общая боязливость, «готов привязаться к любому более или менее подходящему содержанию представления»[19]. Обычно он предстает в виде фобий (темноты, открытых пространств, замкнутых помещений, острых предметов, толпы и т. п.). Всего не перечесть. В некоторых случаях можно уловить более или менее определенные причинно-следственные связи с психотравмирующими переживаниями в прошлом – иногда уходящими корнями в детство, иногда довольно свежими (например, боязнь остаться в безлюдном месте после сердечного приступа, когда ум все правильно понимает и рационально оценивает). Один из моих пациентов, который смеялся над собой и своими страхами, по окончании курса психотерапии получил задание – пройти на следующий прием не через больничный городок, а через лесопарк. С опозданием на полчаса он ввалился мокрый от пота, но счастливый. Как следовало из его сбивчивых объяснений, личность победила. «Ну и подыхай себе, жалкий трус, – сказал я себе, – и очертя голову бросился вперед. Зато теперь с души спало какое-то заклятье». Однако в большинстве случаев таких простых решений нет. Фобии возникают у людей тревожно-мнительного склада со своеобразной перцептивной недостаточностью, когда ощущение жизни, образ мира остаются вечно нечеткими, оставляют повод для сомнения, что вне поля зрения осталось нечто важное. За спиной происходит что-то непонятное, а потому угрожающее. Повод для страха может быть самым незначительным (вроде дуновения ветра на тлеющий костер, достаточного, чтобы вспыхнуло пламя). Раньше такие переживания называли ситуативными фобиями. «Что нас поражает в фобиях невротиков – так это не столько их содержание, сколько интенсивность. Страх фобий прямо неописуем. Иной раз складывается впечатление, будто невротики боятся вовсе не тех вещей и ситуаций, которые и у нас при известных обстоятельствах могут вызвать страх, а тех, которые они называют теми же именами»[20]. Раньше психологи больше склонялись к психоаналитическому истолкованию такого рода переживаний, сейчас доминирует точка зрения, согласно которой на первом плане должны быть отклонения восприятия.
Люди, нечетко воспринимающие социальную реальность, испытывают тягостное предчувствие попасть в неловкое положение. Им кажется, что они не замечают в отношениях окружающих чего-то важного, стараются уловить скрытый смысл происходящего, во всем видят намеки на обстоятельства, понятные другим, но не замеченные самим. Такая впечатлительность (сенситивность по принятой терминологии) тягостная для человека и вынуждает его строить многочисленные и многообразные психологические барьеры для того, чтобы ослабить страх когнитивного диссонанса. В соответствии с той структурой личности, схему которой мы используем в этой книге, речь должна идти о слабости ролей-функций. Они не защищают статусы, и тем приходится выполнять эти задачи самим. В такой ситуации любой искренний порыв чувств ищет предмет, отстоящий достаточно далеко, чтобы быть недосягаемым, чем можно перед собой оправдать страх предпринимать что-то реальное. Остальные отношения строятся больше на рациональной основе, и тем, на чью долю выпала ответственность за судьбу такой натуры, приходится все время поддерживать атмосферу надежности, прочности сложившихся традиций, нередко получая за это исключительно одни упреки в «черствости» и стремлении уязвить ранимое самолюбие. Без посторонней помощи психическая средовая адаптация при таком складе характера дается не легко.
«Окружающий мир кажется сенситивному человеку окрашенным следами того чувства, которым в действительности мучается только он один. У него создается впечатление, что все знают о его тягостном переживании, насмехаются. Это чувство отношения к самому себе, основанное на внутренних комплексах недостаточности является как общая установка отчасти физиологическим», – писал Э. Кречмер в своей книге «Медицинская психология».
Выдуманные страхи – истинный бич людей такого склада. «Все началось с того, что я однажды зашел с друзьями в туалет и первый раз в жизни не смог оправиться при посторонних людях. А побоялся из-за того, что до, да и после этого занимался онанизмом, о котором никто не знал и сейчас никто не знает. Мне почему-то подумалось, что если я оправлюсь, то другие об этом узнают. И с того времени для меня начались постоянные мучения. Будучи три года в армии, я постоянно избегал посторонних в туалете. Это меня страшно мучило. Обычно после зарядки всю роту вели в туалет, я постою там, делая вид, что оправляюсь, а сам не делал этого и шел назад, хотя иногда страшно хотелось оправиться. Меня даже наказывали за то, что я потом бегал в туалет в одиночку. Постоянная тревога изматывала. Стал плохо спать. По службе я должен был следить за эфиром, но поиск радиоволн стал так сильно раздражать, что я просто отключал аппаратуру», – писал один из моих пациентов, для которого письменное общение было легче, чем устное.
Чувство собственной неполноценности может стать причиной реакции гиперкомпенсации, когда человек ищет самоутверждения в той сфере отношений, где у него наибольшие сомнения. Так что нередко за стеничной формой поведения при ближайшем знакомстве со случаем обнаруживается «астеническое жало».
Люди, нечетко воспринимающие внутренний мир, затрудняются в самооценке. Их Я-образ с расплывчатыми контурами предстает (возвращаясь к принятой в нашей книге терминологии) как ненадежность ролей-статусов при хороших манерах и более или менее твердых принципах (развиваемых для компенсации места наименьшего сопротивления). Внешне такие люди с присущей им неспособностью к яркому чувству, которое сигналило бы им об искреннем порыве души, выглядят суховатыми педантами, они стараются удерживать дистанцию с окружающими, чтобы иметь время и возможность проанализировать, что в их собственном поведении могло быть сомнительным, предвзятым, достойным порицания. «Блеклость чувственности психастеника сказывается уже в том, что он не получает чувственного наслаждения от непосредственного соприкосновения с желаемым объектом. При этом он продолжает подозрительно изучать себя даже в интимной близости», – заметил В. Рожнов в своем «Руководстве по психотерапии». Необходимость вечного самоанализа заставляет людей такого склада избегать ответственности и вообще деятельности, где нужно принимать решения быстро и за других (потом он за это расплачивается долгими часами мучительных сомнений, поступил он в соответствии со своими принципами или поддался недостойным мотивам). «Любить, мечтать, чувствовать, учиться и понимать – я могу все, лишь бы меня освободили от необходимости действовать», – приводит фразу психастеника Амиэля, дневник которого вошел в классику психиатрической литературы, П. Б. Ганнушкин. Для людей такого склада отчуждение не только естественно, оно суть их способ психической средовой адаптации при помощи воображения. Психастеник настолько не хочет быть кому-то в тягость, что в случае конфликта предпочитает все бросить и уйти без объяснений. Зато в мире представлений его жизнь обретает смысл и значение. Мечты, когда их не нужно соотносить с личностными смыслами, расцветают пышным цветом, усугубляя отрешенность от суеты бытия. И чем лучше развито мышление, тем больше вероятность того, что человек с таким характером предпочтет виртуальный мир реальному.
Иначе реагирующие
Далеко не каждый человек владеет собой настолько, чтобы управлять собственными побуждениями. Реализация намерений вообще серьезная проблема. Но есть пределы, за которыми мы вынуждены считаться с тем, что человек, осознавая ситуацию, не в состоянии руководить своими действиями в полной мере.
Прежде всего, речь идет об источниках спонтанности или жизненной активности как таковой: людей, чья излишняя инициатива требует обуздания, и пассивных, кто нуждается в стимулировании. Гипертимная акцентуация характера практически знакомая каждому психологу, близка к холерическому темпераменту. Нервные процессы у такого склада людей бегут быстрее обычного, а самооценка отличается склонностью игнорировать трудности, возникающие в межличностном общении, самодовольством и стремлением к деятельности. Есть все основания полагать, что в основе данного отклонения лежит некая усиленная c п o нтанность витальной эмотивности, которая подталкивает чувства и не может не вызывать фрустрационного напряжения. Которое, кстати сказать, редко обнаруживает себя более чем мелким конфликтом местного значения и до психологов доходит редко. Исключение составляют варианты, когда жесткий режим не допускает отклонений от заданного медленного ритма и сосредоточения внимания. «Море серое вокруг качается / и ничего вокруг нас не случается, / море серое, вода соленая, / а на локаторе тоска зеленая» (из воинского фольклора). Импульсивные поступки с легкомысленным пренебрежением отдаленными последствиями, особенно под влиянием сильных волей приятелей, бывают причиной, по которой гипертимы попадают в поле зрения врачей, занимающихся судебно-психиатрической экспертизой. То же и в школе, где дело, естественно, до суда не доходит, но быть заподозренным в дурных наклонностях при таком характере чрезвычайно легко.
Слабость побуждений в качестве признака отдельного вида акцентуации характера не выделяют, но с точки зрения психической средовой дезадаптации это кажется не совсем логичным. Хотя бы по контрасту с гипертимностью.
Есть люди с изначально вялой инициативностью (апатичные, абуличные), для которых любое усилие, даже внутреннее, недоступно без энергетической подпитки извне. В обыденной жизни с такими, как их обычно считают, лентяями много хлопот, если окружающие не намерены мириться с их непритязательными запросами. Но бывают случаи, когда дряблая воля делает образ жизни человека совершенно неприемлемым. Равнодушие к физическим неудобствам, а то и прямым страданиям, которым подвергают себя опустившиеся люди, ведущие паразитический образ жизни, шокирует цивилизованного человека, волей случая заглянувшего в «бомжатник». Между этими условными ориентирами располагается обширное поле «общего нерасположения ко всякого рода труду», где люди готовы мириться с утратами, лишь бы ничего не предпринимать или действовать по минимуму. Таков склад их психики.
Если к этому присоединить более легкие варианты, когда воображение работает неплохо, но между ним и поступками пролегает межа, человек становится пустым фантазером, а то и вовсе патологическим лгуном. Его отчуждение от реальности, более или менее приемлемое в юности, с годами становится все более очевидным, когда близкие люди по очереди терпят одно разочарование за другим, так что по большей части человек такого склада приходит к паразитическому образу жизни (при удаче относительно респектабельному, при ее отсутствии к достаточно примитивному).
Дата добавления: 2020-11-23; просмотров: 47; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!