Девиантное развитие на измененной почве 6 страница
С другой стороны стала расти потребность социально неприспособленных взрослых в косвенных родственных связях (на прямые надежды мало). Семья как община в миниатюре начала восстанавливать свои контуры. И это понятно. Почувствовав, что государству нужны только полезные, а остальные пусть заботятся о себе сами (если не имеют права на социальное обеспечение), неконкурентоспособные и негодящие люди потянулись под ее кров. В отношении детей такая установка выглядит как возврат к недавнему (дореволюционному) прошлому, когда тех, кто находился в условиях крайней бедности, небрежного и развращающего воспитания, отдавали благонамеренным и трудолюбивым людям на содержание с последующим трудоустройством девушек в услужение, а юношей в работу или армию.
Роль семьи как хранителя нравственных ценностей зависит от уровня развития как отдельного человека (в онтогенезе), так и национального характера в целом (в филогенезе). Пока в душе и в обществе доминируют силы отождествления, человек ориентируется на реальных людей (мать, отец, бабушка, дедушка), которых он лично знал или знает, а также на семейные предания, всегда достаточно конкретные. Их образ как субъект покаяния (сохранил ваши заветы) определяет нравственные смыслы. Недаром варвары чтут родителей.
Вступая в фазу коллективистических потребностей, человек делегирует нравственные ожидания вождю. Дети отроческого возраста, преданные коллективу, даже думать не хотят о человеческих слабостях своего учителя с большой буквы. «Неужели он (она) как и мы в туалет ходит?». В обществе, где коллективистический дух определяет настроения массы, начальнику приписывают не только право командовать, но и нравственное преимущество, которое разрешает быть выше предписаний общего толка (символ близости к власти – возможность нарушать правила). Тема, с такой глубиной раскрытая Ф. М. Достоевским применительно к нашей ментальности! Так что «вождизм» – удел народов, чей национальный характер не вышел из пеленок коллективизма, хотели бы власти жить по-иному или нет. («Даем наркому Берия / Мы слово, путь найдя / Вернуть к себе доверие / Народа и вождя».)
|
|
|
Когда отчуждение от «порождающих духовных сил» крепнет достаточно, чтобы обеспечить появление подростковых личностных реакций, носителем нравственного примера становится абстрактный герой, миф, созданный воображением и закрепленный в литературе (аккумуляторе нравственного опыта человечества). «Отец небесный» заменяет вождя и собственного предка в мировоззрении человека. Теперь для покаяния человек выбирает диалог с создателем. Когда этой способностью овладевает большинство, национальный характер делает еще один шаг навстречу личности, а так люди разного уровня социальной зрелости в представлениях о роли семьи в собственной судьбе сосуществуют в социальном пространстве, будучи представлены в разной пропорции.
|
|
|
Среда в верхах общества и народных массах выглядит по-разному, хотя основа у них общая: лидер в центре социального пространства, аффилиативное отождествление с лидером остальных, круговая порука вместо закона, зависимость самооценки от близости к лидеру и т. д. В наших традициях такое разделение на «аристокрацию» (по определению А. С. Пушкина) и общину много веков устраивало общество. Коллектив взялся перестроить социум по своим лекалам, но оказалось, что он сам очень несвободен от средовых привычек. Если его контуры наполнены соответствующими чувствами людей, они разделяют цели и согласны с методами их достижения, все выглядит вполне монолитно (политическая догма, правовая аксиома и моральная норма дополняют друг друга). Однако, стоит утратить единство формы и содержания, внутри начинают бродить стихийные силы, например, дедовщина в армии, групповщина в политике, братва в обыденной жизни. В демократическом обществе, где закон имеет реальную силу потому, что он нравится людям, среда не ловит миг, когда система ослабнет, а способствует достижению общих целей. Например, для американцев милиция это вооруженный народ, который в сельской местности вполне обходился без полиции. Достаточно вспомнить события в известной книге М. Твена «Приключения Томаса Сойера», где всю тяжесть борьбы с самыми разными преступниками берет на себя население, руководимое шерифом и судьей (избранными самими жителями). Кстати сказать, у нас в 1918 г. всерьез рассматривали вопрос об аналогичных принципах работы милиции. Да и в иных сферах жизни государство не подменяло, а лишь направляло инициативу среды. Так в конце восемнадцатого века Америка тратила на социальное обеспечение полтора миллиона долларов в год (не более 2 центов на жителя). Остальное люди делали сами. Установка «пусть богатый поделиться с бедным по совести» в наши дни реализуется не только в деятельности разного рода благотворительных организаций, движений и ассоциаций, а, что гораздо важнее, вошла в ментальность народа, его привычки. Естественно, глядя на Запад наше правительство завидует такой активности народа и, а чем мы хуже других, пытается сбросить на среду часть ответственности за социально неприспособленных людей, однако это легко сбросить, но трудно поднять. Без труда души многих поколений среда ведет себя совершенно естественно (то есть аморально) или по варварски целесообразно. Если же вернуться к онтогенезу личности – по детски безнравственно, ибо никто не надеется на сострадание, пока человек не обрел веры в себя и не начал отдавать себе отчет в своих действиях.
|
|
|
|
|
|
Таким образом, если исходить из природы социального отчуждения, как оно понимается людьми в нашей стране и на сегодняшний день, нужно считаться с тремя главными тенденциями. Власти восстанавливают общинный дух в системе управления. Это естественная реакция любой замкнутой системы (второе правило термодинамики, утверждающее, что внутри системы нет и не может быть источников нарушения равновесного состояния – энтропии, никто еще не оспорил). Но поскольку народ уже втянулся в коллективистическую форму бытия, он отвык от общинной крепости с присущими для нее самоуправлением, а в эволюции обратного хода не бывает. Так что наиболее инертная часть народа предпочитает маргинальный статус с установкой на иллюзии государственных гарантий. И наконец те, кто продвинулся в своем личностном развитии дальше и не боится остаться один на один с обществом и государством (как известно, система не церемонится с теми, кто живет на казенную заработную плату). Они представляют собой тот пресловутый «средний слой», с которым реформаторы связывают надежды на прогресс. Естественно, в каждой из этих групп населения свои представления о социальной справедливости. Причем соотношение сил (одни богаче и самостоятельней, но их мало, другие слабее, но их много, третьи вроде бы зависимы, но у них власть) примерно равно. Насколько затянутся перемены в национальном характере судить трудно. Остается лишь констатировать, что в каждой конкретной судьбе, испытывающего гнет социального отчуждения, помимо причин, которые лежат на поверхности, следует видеть и те обстоятельства, которые вплетаются по воле истории.
Рекомендуемая литература
Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994.
Ленин В. И. Государство и революция. М., 1946.
Маркиз де Кюстин. Николаевская Россия. М., 1990.
Носовский Г. В., Фоменко А. Т. Правильно ли мы понимаем историю Европы и Азии? М., 2003.
Россия глазами русского: Чаадаев, Леонтьев, Соловьев. М., 1991.
Русское зарубежье: власть и право / Бердяев Н. А., Франк С. Л. М., 1991.
Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1980.
Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.
Лекция 3
Социальное отчуждение
на измененной почве
Решение проблемы психотерапии так же как и психогигиены невозможно без учета социальной системы, в которой находится человек
Мясищев В. Н.
Люди с недостатками усваивают социальные нормы не в полном объеме
Дистль Г. М.
Чем больше выражены отклонения, тем чаще обстоятельства вместо причины становятся запускающими факторами
Жислин С. Г.
Равенство возможностей можно провозглашать, но невозможно достичь, так как его в природе не бывает. И в зависимости от того, какие требования и ожидания цивилизация предъявляет к человеку, феномен ограниченных возможностей выглядит по-разному.
В доисторическую эпоху, когда природосообразные нравы позволяли устранять все дефективное или утратившее пользу, отчуждение выглядело как простое уничтожение. Л. Демоз в своей книге «Психоистория» приводит множество фактов детоубийства не только в древности, когда жизнь новорожденного начиналась лишь с момента, когда вождь давал знак поднять его с земли (насколько при этом он руководствовался жизненным опытом или суеверием – луна не в той фазе, деревья не так качаются и т. п. – сказать трудно), но и в более поздние времена. Что касается стариков, думается, никто не возьмет на себя смелость утверждать, что ритуальное убийство внуком дедушки, достигшего определенного возраста (внук за общим столом засовывает в дыхательное горло деду кость с комком жира на конце) окончательно изжило себя на нашей территории в очагах первобытно общинного уклада жизни. Да и в других странах есть соответствующие примеры. По словам Г. Павловского (телепередача «Реальная политика» от 2.04.2006 г.) в современном Парагвае социально неустроенных женщин подвергали стерилизации. Ну и закон «О недопущении наследственно отягощенного потомства», принятый в Германии в 1933 г., когда фашизм еще только начинал захватывать социальное пространство, не следует забывать. Причем сказать однозначно, что было основанием для лишения человека права на существование в столь разных ситуациях, наверно просто невозможно. Скорее всего, действовал некий общий подход вроде того, как его сформулировал один из героев рассказов И. Бабеля: «Скажи мне, чекист, ну зачем нужен этот человек при новой жизни?».
С развитием цивилизации признаки социальной дезадаптации, обусловливающие необходимость социального ограничения, сместились в сферу гражданского оборота. Согласно Римского права это было неразумное распоряжение собственностью. Расточители (младенцы, престарелые, безумные, пьяницы, азартные игроки, женщины – в разной редакции законов в последующие эпохи) подлежали опеке. Постепенно этот социальный институт сократил свое пространство и ныне распространяется на детей и душевно больных людей. Остальные недостатки перешли в разряд социально приемлемых индивидуальных различий.
В Средние века возобладало отчуждение от социума тех, кто «угнетал» быт населения. На них распространялись меры административного порядка, сочетающие ограничение и призрение в разной пропорции. Если ущерб от природы преобладал, человека изолировали в учреждения социального обеспечения, если доминировали паразитические наклонности, присущие личности, использовали принудительный труд в «работных домах» или на «стройках народного хозяйства». «Решительным образом возбраняем и воспрещаем всем лицам обоего пола, всякого возраста и происхождения, любого звания и состояния, каковы бы они ни были, здоровые либо увечные, больные либо выздоравливающие, излечимые или неизлечимые, просить милостыню в городе Париже и в предместьях оного, в церквах, на паперти, у дверей домов, на улице и в любом ином месте, явно и тайно, днем и ночью… те, кто нарушит сие воспрещение, для первого раза будут биты кнутом, для второго же, буде то мужчины или мальчики, то сосланы на галеры, буде женщины или девушки, то изгнаны из города» – приводит М. Фуко выдержку из эдикта 1656 г. В нашем отечестве можно сослаться на указы Ивана Грозного о «переписи прокаженных и престарившихся, которые оказались меж дворов, для богаделен мужских и женских», Екатерины II о «богадельнях для увечных, убогих, престарелых, неизлечимо больных, сумасшедших, а для бродяг обоего пола – работные дома».
К концу ХIХ в. в России было 300 богаделен и 318 сиротских домов на 460 тыс. человек. При советской власти для трудоспособной части населения между психиатрической больницей и тюрьмой не существовало социального пространства. Тунеядцы всех мастей подлежали принудительному труду по уголовному или административному законам. И лишь с началом перестройки для людей, оставшихся без работы и места жительства, восстановили приюты.
По мере того, как рабочая сила превращалась в товар, который, с одной стороны, обеспечивал человеку независимость, а с другой – ставил предел трудоспособности и возможности социальной адаптации, на первый план выходят представления об инвалидности. Поначалу речь шла просто о выживании за счет казны по линии социального обеспечения тех, кто болен или стар. Да и в наше время закон «О социальном обслуживании граждан пожилого возраста и инвалидов» от 1995 г. не делает этого различия. Однако научно-техническая революция, открывшая новые перспективы трудиться даже при минимальных возможностях, позволила от прежней тактики (уничтожение, изоляция, выживание) перейти к концепции достойного образа жизни. Конвенция ООН «О профессиональной занятости инвалидов» от 1983 г.
и «Стандартные правила обеспечения равных возможностей для инвалидов» от
1993 г., определяют рамки для «полного участия» инвалидов в социальной жизни и процессе развития. В нашей стране закон «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации» подтверждает наше намерение следовать мировым стандартам.
Особое внимание уделяется группам населения, где факт инвалидности усугубляется другими факторами, затрудняющими социальную адаптацию. В частности, дети – инвалиды зачастую не имеют доступа к тому образованию, которое позволило бы им максимально использовать остаточную трудоспособность. А с учетом того, что у многих детей имеются и трудности в общении, государство оплачивает родителям уход за ними в той или иной форме. Инвалиды в связи с психическими заболеваниями принадлежат к наиболее уязвимым группам в обществе. Здесь усилия службы социальной защиты, здравоохранения, образования, должны быть увязаны оптимальным образом, что далеко не всегда удается из-за элементарной межведомственной разобщенности, особенно, когда речь идет о детях-инвалидах в связи с психическими недостатками. Как отмечал в своем докладе Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации О. Миронов, в 1999 г. «несовершенство социальной политики усугублялось недостаточным количеством и качеством психологов, социальных работников, юристов, на вооружении которых имелись бы технологии социальной адаптации лиц с ограниченными психическими возможностями». Женщины-инвалиды подвергаются дискриминации не только как трудящиеся, чьи возможности бывают реже востребованы, чем у мужчин, но и как матери, ибо вероятность выйти замуж и иметь детей для них во много раз меньше, чем это принято в обществе.
Утрата трудоспособности с возрастом не является отклонением. Это естественный процесс, но в сочетании с другими обстоятельствами она может стать причиной более или менее серьезных нарушений психической средовой адаптации. Есть профессии, где люди выходят на пенсию по выслуге лет, чувствуя себя, по сути, безработными, Хорошо, если удается научиться новой специальности. Да и старея обычным порядком, человек зачастую чувствует не облегчение от гнета ответственности, а сожаление по поводу ускользающих возможностей. Мы напомнили об этом (излюбленном сюжете в кино и литературе) не для того, чтобы развивать тему. Отчуждение на склоне лет заслуживает серьезного внимания, но в нашей книге такое отвлечение от основного вектора мысли было бы не совсем оправданно. Так что мы ограничимся лишь напоминанием, что нужно незаурядное умение общаться с самим собой (навык жизни в воображении) и видеть в движении мысли столько же жизни, сколько в смене реальных впечатлений, чтобы было по плечу оторваться от суеты быстротекущей жизни. Недаром люди, остановившиеся в своем личностном развитии на ранних стадиях, когда доминируют роли-функции, а роли-статусы не выходят за рамки тщеславия (не срастаются с Я-концепцией, а принадлежат только Я-образу), кого называют, к примеру, вечно пятнадцатилетними, хуже других адап тируются к отчуждению от продуктивной деятельности.
В ХХ в. на первый план вышла неконкурентоспособность. Так называемые disability – лица с ограниченными возможностями в силу психических недостатков оказались под угрозой остаться на обочине прогресса. Общество, семья и государство должны были смириться с тем, что на их социальную адаптацию приходится затрачивать определенные средства (материальные и духовные) хотя бы из соображений профилактики отклоняющегося поведения, ущерб от которого бывает, как правило, значительно чувствительней. Это наша психологическая реальность и на ней мы сосредоточим основное внимание, разделив его между пятью основными вариантами состояний: иначе мыслящие; иначе чувствующие; иначе воспринимающие, иначе реагирующие; испытывающие недомогание.
Иначе мыслящие
Во-первых, это неспособность к отвлеченному мышлению, обозначаемая как умственная отсталость. В крайних вариантах она представляет собой врожденное слабоумие (олигофрению), где недоразвитый интеллект не позволяет человеку вступать с собой в коммуникацию (отсутствует самосознание) и формирование личности останавливается на стадии ролей-функций. Обучением и воспитанием таких детей занимается дефектология, а их социальным устройством – службы социальной защиты населения. Законодатель приравнивает таких людей к душевно больным (предки называли их сущеглупыми). Более легкие недостатки интеллекта выглядят как житейская глупость. П. Б. Ганнушкин использовал термин «конституционально глупые», отмечая, что «подобного рода люди иногда хорошо учатся (у них сплошь и рядом хорошая память), когда же они вступают в жизнь, когда им приходится применять знания к действительности, проявлять инициативу, – они оказываются совершенно бесплодными. Они «умеют держать себя в обществе», говорить о погоде, говорить шаблонные, банальные вещи, но не проявляют никакой оригинальности (отсюда выражение – салонное слабоумие). Они хорошо справляются с жизнью в определенных, узких, давно устоявшихся рамках домашнего обихода и материального благополучия. С другой стороны, сюда относятся и элементарно простые, примитивные люди, лишенные духовных запросов, но хорошо справляющиеся с несложными требованиями какого-нибудь ремесла; иногда без больших недоразумений работающие в торговле и даже в администрации».
Во-вторых, заблуждающиеся люди, когда мысль сама по себе становится источником эмоциональных переживаний. В отличие от обычного склада психики, где мысль используется, главным образом, для обслуживания чувств и воли (обеспечивает достижение цели), воображение начинает отодвигать реальность из системы ценностных смыслов. В нормальном состоянии мечтательность как свойство характера не препятствует адаптации, придавая мироощущению лишь своеобразный колорит. Увлеченные натуры уже идут на ощутимые жертвы в стремлениях, не приносящих реальных выгод и не понятных окружающим. Нарастающая чудаковатость кладет известный барьер отчуждения между человеком и обществом, где мир впечатлений ценят больше, чем мир представлений. Если же к чувствам присоединяется и воля, мысль может стать источником целеполагания. Тогда речь идет о так называемой сверхценной идее.
«Вся личность согласуется со сверхценной идеей, отдавая ей добровольно всю имеющуюся у нее психическую энергию; личность растворяется в идее, отождествляется с ней, идея является ее ядром и вершиной. В отличие от комплекса (навязчивости), когда человек старается побыстрее отделаться от него, сверхценная идея собирает в наименьшей точке наибольшую силу. Все укладывается концентрически вокруг нее и направлено на нее. Все мысли с ней соотносятся. Она выбирает из имеющегося в ее распоряжении материала только те наблюдения и воспоминания, которые ей подходят и могут быть обращены в ее пользу, все же, что не имеет для нее цены или ей противоречит, исключается из сознания и не находит отзвука». В частности, продолжает Э. Кречмер, «в таких профессиях, как учитель, где обнаруживается резкий контраст между энергичным стремлением к высоким целям и недостатком внешнего признания, особенно легко развиваются параноические тенденции»[14].
Дата добавления: 2020-11-23; просмотров: 52; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!