Из книги «Краса Ненаглядная». 8 страница
– Опасен? Почему же, учитель? – тихо прошептал Тамралипта.
– Потому что, погрузившись в чувства, развивая их до крайних пределов остроты и глубины переживаний, наслаждений и ощущений, надо оставаться господином над ними. Иначе – безумие, разложение и развал души. Надо пройти по лезвию ножа над пропастью, наполненной страшными призраками страха, злобы, зависти, неутолимой жадности. Тантра – путь неблизкий и трудный, но только он годится для людей с душой, родственной душе древних лемурийцев. Он был придуман лемурийцами задолго до того, как мудрецы Индии разработали великую систему веданты[353] и йогу.
– Но смогу ли я, учитель, одолеть этот путь? Я ведь простой, обычный человек обычной судьбы.
– Я верю и чувствую, что сможешь. Два крепких стержня будут держать твою душу – стремления художника и любовь. Любовь и будет твоей Тантрой. Слышал ли что‑нибудь о Шораши‑Пуджа?
Тамралипта беспомощно улыбнулся.
– Шораши‑Пуджа – поклонение женщине, это – главный и самый древний из всех тантрических обрядов. Он ведет свое начало от давно прошедших времен владычества женщин на Земле. С помощью его ты сможешь одолеть демонов своей ревности. Слушай и старайся запомнить, – и Дхритараштра коротко объяснил художнику сущность тантрического обряда. – Только помни, – закончил йог, – Шораши‑Пуджа можно повторять не один раз, пока не совершится полное очищение красотой и любовью, в чем и состоит суть обряда. Если же во время обряда она станет твоей не до конца, то ты упадешь с лезвия ножа на растерзание всем демонам черного дна своей души. Во что бы то ни стало удержись на высоте, пока не наступит время, и удерживай ее. Но прежде всего расскажи ей всю правду, ничего не скрывая. Тогда она будет тебе помощницей, а не врагом, как может получиться.
|
|
|
– Учитель, а как я узнаю, что время пришло? – с опаской и недоумением спросил художник.
– Узнаешь, – улыбнулся гуру, затем, переменив тон, серьезно и грустно сказал: – Пора тебе отдохнуть, и спать надо крепко – завтра с утра начинается великий путь. Я поясню нашим гостеприимным хозяевам, что твой поспешный отъезд – жизненная необходимость, а не нарушение правил почтения и признательности. Простимся, ты больше не увидишь меня, и мне грустно… Велика сила привязанности, тяга души к душе сквозь все стены Майи.
– Учитель… – горестно выговорил Тамралипта, чувствуя, как заныло сердце от внезапной тоски. Только сейчас он понял, как велика его любовь и преклонение перед этим безгранично добрым, поразительно умным и скромным человеком. Его великое превосходство никогда, ни на секунду не подавляло и не угнетало художника – ничего, кроме чистой доброжелательности, не исходило от этого мудрейшего из всех известных Тамралипте людей.
|
|
|
– Не огорчайся, так суждено нам обоим. Иногда быть может, я буду с тобой, буду смотреть на тебя с той стороны порога и даже помогу доброй мыслью. Помни, сын мой, в особенности в Тантре, где действия наши не полностью подвластны сознанию, что мысли – хорошие и добрые, злые и гнусные – живут собственной жизнью и имеют свое назначение и, раз порожденные, вливаются в поток действий, определяющих карму, твою собственную и других людей, даже всего народа. Поэтому держи их крепко, не давай цвести в твоем уме недостойным думам!.. А теперь… – гуру вытащил из угла маленький деревянный сундучок, служивший сидением, открыл его и передал художнику толстую пачку денег. Тамралипта глянул на бумажки самого крупного достоинства и ахнул, поразившись огромностью суммы.
– Зачем мне, учитель? Я не могу взять столько, – запротестовал он, но добрая повелительная сила гуру подавила его сопротивление.
– Именно тебе‑то они и нужны в решительный час твоей жизни. И помни, сын мой, – вдруг возвысил голос гуру, – что сейчас ты вступаешь в нижний мир, и одной духовной силы тебе будет недостаточно! Прощай!
|
|
|
Не в силах сдержать льющиеся слезы, Тамралипта упал к ногам мудреца, но тот силой поднял его, заставил взять оброненную пачку денег и подвел к выходу. С болью в сердце, по‑детски утирая слезы длинным рукавом халата и зажав в кулаке деньги, художник в последний раз увидел огромные, почти круглые глаза учителя под нависшими бровями, тонкий горбатый нос, короткую седую бороду, резко очерченные запавшими щеками скулы. Не помня себя от горя, Тамралипта добрел до своей кельи, рухнул на постель и внезапно уснул глубочайшим сном. Прошла, казалось, всего секунда, как он вошел в темную келью, а его уже тряс за плечо незнакомый горец с темным лицом. У ворот монастыря ждали две лошади. Тамралипта был плохим ездоком – занятый лошадью, он повернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на монастырь, но уже было поздно – они спустились в ущелье прямо под монастырем.
Только с перевала, издали, Ньялам‑Дзонг, залитый рассветным сиянием, показался ему не твердыней с железными стенами, а храмом добра и горячего участия.
Сопровождаемые криками хищных птиц, преодолевая сопротивление сильного ветра, они двинулись вниз с перевала, и монастырь исчез из вида, чтобы больше не появляться. Прошли невозвратно дни созерцательного отстранения от мира – надо было действовать быстро и непреклонно. Удивляясь сам себе, художник почувствовал, что переполнен энергией и силой. Возвращение в самую гущу человеческих забот, тревог, напряженных ожиданий и нетерпеливого расчета не страшило, а заставляло устремляться вперед и вперед.
|
|
|
С перевала они ехали вниз с небольшими подъемами и поворотами около двадцати миль. И все теплее становился воздух, приветливее долины, слабее ветер.
К вечеру ноги усталых лошадей ступили на обширное плоскогорье, поросшее сухой золотистой травой и обрамленное желтыми обрывами. Путники взобрались на холм, где торчали большие, гладкие, как плиты, глыбы камней. Здесь нашлось укрытие от ночного ветра, прошла ночевка, первая ночевка на просторах свободного мира, мира обмана чувств, мира Майи – как сказал бы гуру, драгоценный утраченный наставник. Снова горечь разлуки охватила Тамралипту. Он оглянулся и замер.
На севере, там, где он провел столько дней, откуда они спускались с рассвета, громоздились необъятные горные массы. Все плоскогорье, залитое лучами низкого солнца, превратилось в поляну матового светлого золота, вспыхивающую там и сям зеркалом драгоценного металла. С юга плоскогорье ограждала красно‑золотая стена обрывов, а за ней высились горы, сплошь подернутые синей дымкой. Чистейший синий цвет самых разных оттенков – ближние невысокие холмы заливал темный ультрамарин, на грани с золотой стеной царили ярко‑фиолетовые тона. Дальше к югу гряда становилась светлее, синяя дымка скрывала все рытвины и впадины. Мягкие округленные очертания вершин напоминали складки толстой ткани, волны гигантского синего покрывала. Воздушны, легки и чисты были удаленные, приближавшиеся к родине горные цепи. Ласково звала к себе эта синяя страна, и новая радость пришла к Тамралипте…
Не та холодная и бодрящая, что рождалась при созерцании снежного великолепия Гималаев, а другая, слегка печальная, что возникает при встрече с живым, мгновенным и прекрасным и является бессознательным пониманием неизбежности утраты.
Ведь это само покрывало Майи! Внизу темное, фиолетовое, потом ультрамариновое, чистое, ласкающее взор, но непроницаемое. Дальше и выше – все голубее, прозрачнее, легче эта ткань, все ближе к бездонной прозрачности неба.
– Хорошо! – не то подумал, не то почувствовал Тамралипта. – Все будет хорошо!..
Утром они уже пробирались по широкой тропе среди огромных деодоров, шумевших под свежим ветерком, как бы приветствуя возвращение художника.
Начальник лагеря изысканий был безмерно удивлен появлением молодого индуса в тибетской одежде, просившего о геликоптере. Но от художника исходила сила необычайной убедительности, подкрепленная крупной суммой денег. Документы гостя оказались в порядке. После полудня геликоптер взвился вверх с лесной поляны, размахивая огромными изогнутыми лопастями винта.
И вот – Катманду, столица Непала, горячечная гонка на телеграф, в аэропорт, в магазин. Деньги открывали любые двери. К вечеру прекрасно одетый индийский магнат в белоснежном тюрбане садился на скоростной пассажирский самолет Катманду – Дели.
Магнат – Тамралипта, – скрывая нетерпение, улегся в мягкое кресло. Другие пассажиры дремали, потолочные лампы были потушены, моторы глухо ревели по обе стороны пассажирской кабины.
Художника не покидало ощущение, что он должен торопиться, как только может. Промедление могло обернуться большой бедой для Тиллоттамы – вот все, что знал Тамралипта и, глядя вниз на проплывающие в темной глубине огни станций, городов и заводов, не мог заснуть до самого конца пути.
Два друга художника радостно бросились к нему в аэропорту. Один, инженер‑химик, веселый мадрасец, размахивал какой‑то бумажкой.
– Я получил твою телеграмму вчера днем! Ох! И задал же ты мне задачу. Если бы не помощь Чаттерджи, – он кивнул в сторону второго друга Тамралипты, историка и университетского преподавателя, – если бы не его друг, любитель автомобилей, то мы не смогли найти подходящую машину так скоро! Но сейчас все готово и… но ты выглядишь настоящим магараджей. Где ты так оделся?..
– Тамралипта, – нетерпеливо прервал инженера историк, – мы горим от нетерпения узнать подробности! Ведь с тобой приключилось что‑то необыкновенное! Что именно и что собираешься делать дальше?
– Сейчас, друзья, спасибо вам! Вы правильно поняли – дело очень серьезное, речь идет, быть может, о жизни или смерти для… меня. Но сначала обещайте, что никто ничего узнает, иначе… иначе, мне грозит тюрьма!
– Что ты, что ты, Тамралипта! – в один голос воскликнули оба друга, но необычайно обострившиеся чувства художника уловили едва заметную нотку испуга в голосе историка.
– Шучу, друзья. И вообще ничего серьезного, – Тамралипта вздохнул, – просто мне нужна срочная поездка в… Нагпур, чтобы выполнить заказ, копию древней фрески для одного из непальских богачей. Вот откуда у меня деньги.
– Только‑то!.. – разочарованно протянул историк. – Но все же у тебя были какие‑то приключения в Непале, не так ли?
– Я все расскажу, только дайте поспать! – лениво сказал Тамралипта, избегая проницательного взгляда инженера. – Кришнамурти приютит меня. У него большая квартира, а ехать к себе – у меня дома ничего не готово…
– Разумеется, только сначала отвезем домой Чаттерджи. Я на своей машине, – охотно согласился инженер.
Они пронеслись по широким улицам нового Дели, пустым в этот ранний час, и повернули в восточную часть города, оставив историка у подъезда большого дома.
– Рэ, теперь нас никто не слышит! – спокойно сказал Кришнамурти, замедляя ход.
И Тамралипта без утайки, лишь сокращая подробности, рассказал инженеру все случившееся с ним за последние четыре месяца.
– Я сразу понял, что дело серьезное, – задумчиво протянул инженер, – ну что же. Мы возьмем только шофера из моих рабочих‑мадрасцев. Он ненавидит всю эту религиозную публику. Ты и я, этого достаточно. Чем меньше свидетелей, тем лучше!
– Но, Кришнамурти, ведь дело очень опасное, мало ли что может случиться! – растроганно предупредил художник.
– Именно поэтому я и должен быть с тобой, кто же еще? Не трус же Чаттерджи! Но довольно об этом, времени мало! Надо подумать, куда вам с ней деваться – Дели не подойдет. В Бхутесваре, без сомнения, знают, где ты живешь. И номер машины. Как въедем в Бхутесвар, надо его замазать – ночью обойдется. Машина чужая, это тоже хорошо. Скажи, у тебя в самом деле много денег?
– Много, никогда столько не было, – улыбнулся художник.
– Вот и хорошо – несколько месяцев проведете на Цейлоне, пока не уляжется шум, а мне, – инженер поморщился, – придется заплатить кое‑кому, чтобы проследить за жрецом на это время. Там увидим. Но охранять свою камини тебе придется всю жизнь, не спуская глаз.
– Сначала надо ее освободить, я очень боюсь за нее, – с внезапной острой тревогой сказал Тамралипта.
Инженер прибавил ход и вдруг резко затормозил.
– Вот что, совсем не надо ехать ко мне. Пусть никто не видит тебя в Дели. Тут налево маленькая гостиница – ляг, отдохни, часа через три я буду с машиной и шофером у подъезда.
Тамралипта внял мудрому совету и через несколько минут бросился на удобную постель в душном номере, заставляя себя заснуть. Он не спал уже давно, а путь из Дели в Бхутесвар был далек. Тамралипта потому и решил проделать его на машине, чтобы не быть связанным с местными поездами и автобусами. По его идее, так много обдумывавшейся в пути, он должен был приехать в Бхутесвар ночью и ночью же исчезнуть из города.
Усилием воли он заставил себя задремать – новое, ранее не удававшееся ему искусство. Через три с половиной часа, когда дневной жар начинал наплывать на город, художник уже спешил к широкому и низкому автомобилю темно‑вишневого цвета.
Кришнамурти улыбнулся ему из открытого бокового окна.
– Вот шофер… – он помолчал, – и товарищ, о котором я говорил.
За большим рулевым колесом спокойно и важно сидел массивный человек с жесткими усами, в туго закрученном тюрбане. Тамралипта крепко пожал квадратную руку шофера, чувствуя на себе его испытующий взгляд – очевидно, инженер успел многое рассказать ему по дороге.
– Садись пока на заднее сиденье, не красуйся спереди! – весело подтолкнул художника в спину Кришнамурти.
Машина быстро взяла с места и понеслась к асфальтовой магистрали Великого торгового пути. Тамралипта не успел оглянуться, а дорога уже стелилась под широкий нос машины, грозный гудок заставлял все живое шарахаться в стороны, а стрелка спидометра качалась на 60 милях.
– Хорошо! – весело причмокнул инженер, – это еще пустяки. Этот кадиллак в двести сил еще покажет себя за городом. Сто двадцать миль.
– Неужели может? – удивился Тамралипта.
– Может, но не поедем, – вмешался в разговор шофер, – ехать далеко, а с машиной ничего не должно случиться. Хватит восьмидесяти.
– Конечно, хватит, – поспешно согласился Кришнамурти.
– Кстати, Тамралипта, вот тебе, – инженер опустил в протянутую ладонь художника тяжелый металлический предмет.
– Что это такое? – воскликнул Тамралипта и увидел большой автоматический пистолет с кургузым стволом и очень большой гашеткой. Вороненая сталь массивного оружия поблескивала сурово, как бы предупреждая об опасности. Художник заколебался, ощущая инстинктивное отвращение любого индуса к убийству и всему, что с ним связано.
– Зачем это? – воскликнул он, протягивая оружие обратно. – Если мы совершим убийство, то все пропало. Если обойдется без кровопролития, то уже одно нападение с оружием… разве ты забыл о строгости законов, английских законов, они еще не стали нашими!
Инженер весело рассмеялся.
– Я очень хорошо знаю нелепую строгость наших законов, запрещающих иметь оружие каждому порядочному человеку, хотя любой бандит и вор носит оружие и делает что угодно с безоружными и беззащитными людьми. Чтобы избежать унижения от своей беззащитности перед каждым негодяем, я создал это оружие, которое никакой суд не признает огнестрельным или вообще чем‑то стреляющим. Смотри! – инженер открыл и вытащил из ручки пистолета вместо обоймы с патронами флакон с какой‑то флуоресцирующей жидкостью. – Вот здесь поршень, давящий снизу, а это клапан, открывающий дуло при нажатии гашетки, и еще один поршень с разбрызгивателем. Нападающий получит в лицо, глаза, нос и рот порцию едкого, но безвредного химического соединения. Эффект замечательный, никакого убийства и полное торжество над врагом! Флакона хватает на двадцать таких «выстрелов». Как тебе это нравится? Возьми, пригодится!
Тамралипта вдруг вспомнил слова гуру: «Помни, что ты сейчас вступаешь в нижний мир, и одной духовной силы тебе будет недостаточно!»
Разве не предупредил его учитель о грозящей опасности? О том, что выручить прекрасную девадази будет не просто и не безопасно?
Удовлетворенно улыбнувшись, Тамралипта опустил тяжелый пистолет в карман.
Путь был долог. Искусный шофер несся, используя всю силу могучей машины, но, наконец, утомился от жары, блеска солнца и напряжения отчаянной езды. Его сменил Кришнамурти, который держал меньшую скорость, и все же они продвигались вперед быстрее, чем на поезде. Вот съезд с магистрали на переезд через Джумну, шоссе сузилось, заполнилось повозками и скотом. Они остановились на отдых в небольшой гостинице с гаражом, где машину привели в порядок. Два часа отдыха, и ночь объяла освободившуюся дорогу. Яркие фары, слепя все вокруг, светили на двести метров вперед. Тамралипта пересел к шоферу, приближался Бхутесвар, приближался решающий миг жизни. Внешне спокойный, он впивался глазами в темноту по сторонам, бессознательно ожидая увидеть знакомые лица. Машина, покачиваясь и вздрагивая, летела и летела в однообразном мраке, пробивая его фарами, и темнота взмахивала черными крыльями по обе стороны дороги. Казалось, они едут по коридору, прорубленному в густом лесу исполинских деревьев.
– А ты изменился, Тамралипта, – услышал он позади голос инженера.
– Почему?
– Ты стал спокойнее, тверже. Ты уже не тот запальчивый и увлекающийся молодой человек, которого знают все твои друзья. Движения твои сдержанны, глаза смотрят уверенно, в голосе появилась какая‑то сила – нет, ты – аха!
Машину резко бросило в сторону, покрышки заревели по щебню. Кадиллак опасно накренился налево, и оба друга судорожно ухватились за что попало. Выскочившая внезапно из мрака боковой дороги повозка заставила шофера объехать ее по самому краю канавы.
– Ну и ну, – отдуваясь, пробормотал инженер, – ловко!
Из‑за пыли, желтым туманом реявшей в свете фар, показались низкие домики, затем остатки высокой круглой башни.
– Бхутесвар! – обернулся к шоферу Тамралипта и, переведя дыхание, добавил: – Сейчас мост через ручей, за ним – направо. Доедем до конца улицы, гасите фары. Сейчас луна, потихоньку проберемся. Осторожно, здесь тянутся оросительные канавки. Стойте! – художник открыл дверцу и выскочил, – подождите тут, а пока закройте номер.
– Куда ты? – окликнул его инженер. – Я с тобой!
– Нет, не нужно! Я много ходил здесь в темноте и знаю каждую ступеньку. Я пройду прямо в храм, может быть, через несколько минут вернусь с Тиллоттамой.
Тамралипта исчез в черной тени стен.
Художник не появлялся так долго, что Кришнамурти несколько раз порывался отправиться на его поиски, но, опасаясь все испортить из‑за незнания места, нетерпеливо ходил вдоль спрятанной в тени дерева машины.
– Ты, Кришнамурти? – дыхание художника было тяжелым, костюм в беспорядке. В руке он держал пистолет. – Поехали скорее, разворачивайте машину, нет, во имя всех богов, не зажигайте фар! Направо, во вторую улицу и до высоких стен, там, налево до старого мусульманского кладбища. Тиллоттамы в храме нет. На счастье я встретил юную научу Индрани! Она рассказала, что девадази убежала из храма полтора месяца назад, и с тех пор ее никто не видел. Однако стало известно, что девушку привели обратно, и Крамриш держит ее в древнем храме рядом. Я бросился туда, наткнулся на недавно сделанную в святилище дверь – она была открыта, а на полу кто‑то храпел. Я схватил человека, встряхнул. Напугал пистолетом, он признался, что сторожил Тиллоттаму, но три дня назад жрец Крамриш увел ее ночью. – Куда? Он не знает. Я схватил стража за горло и приставил пистолет к переносице, тогда он завопил, что слышал, будто девадази увели в древний дворец бхутесварских царей, и она заперта в башне в саду. Крамриш сегодня был в храме, а вечером явился заклинатель змей с большой корзиной. Кришнамурти, он задумал убийство! Скорее сюда, там мостки. Не догадался взять фонарь… как…
– Зато я догадался! – ответил инженер. – Мугаль останется здесь. У тебя есть пистолет?
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 172; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!