Из книги «Краса Ненаглядная». 4 страница
И в Матхуре же, по странному совпадению, родилась Тиллоттама – живое воплощение древнего канона. Нет, не нужно об этом. Удивленный художник открыл, что совершенно сходный с каноном Матхуры идеал женской красоты был создан в более древние времена и на далеком Средиземном море – на острове Крит, в эпоху критской культуры, распространился в Финикию и на все побережье Малой Азии. Этот же идеал вдохновлял безымянных ваятелей каменного века Африки, Европы и Азии. Все они дали лучшее выражение возможного тогда взлета человеческого духа: прекрасное тело, любовная страсть, могучее желание…
Тамралипта не понимал, почему для него, художника двадцатого века, близок этот древний канон женской красоты, почему из всего многообразия живых и изменчивых форм человеческого тела матхурский идеал дышит властным очарованием и звучит безусловно верно. Почему истинная красота женщины выражена тонкой талией, широкими бедрами, круглыми грудями? Художник чувствовал, что путь к осуществлению его образа Сундарты Анаупамы, все более созревавший в нем, лежит через древний канон. Но от объяснения Несравненной Красоты Тамралипта был так же далек, как и в первый день исканий. Попытки понять историю появления древнего идеала привели его сначала в Матхуру, затем в Бхутесвар, где оказалась чудесная статуя якши. У изваяния произошла встреча.
Художник приподнялся и сел на ложе, поджав ноги. Жемчужный предрассветный отблеск снегов проник в окошечко его кельи. Ветер продолжал обдувать стены монастыря, уныло свистя и завывая в щелях, окнах и крышах. Только сейчас Тамралипта почувствовал, что совсем застыл от холода. Он с головой нырнул под одеяло и съежился, пытаясь согреться.
|
|
|
Гуру и Тамралипта уединились на самой высокой башне. С рассветом ветер утих и, казалось, весь светлый простор кругом слушает негромкую речь учителя.
– Я много думал о тебе, сын мой, – начал гуру, – и не назову тебя челой, ты им не будешь, даже если бы я захотел этого… – на протестующий жест художника Дхритараштра ответил беглой улыбкой. – И многое открылось для меня – теперь я чувствую право советовать тебе. Ты стоишь на пути, ты видишь цель жизни в том, чтобы работать для людей, ты знаешь меру в своих стремлениях. Из меры и цели родятся смысл и порядок жизни – тот духовный огонь, что ведет к освобождению…
Неожиданно на башне появился молодой прислужник и почтительно поклонился йогу.
– Принеси жаровню, кувшин и чашку для риса, – попросил гуру и замолчал в ожидании.
Тамралипта осмелился нарушить молчание.
– Прости меня, учитель, но как Кхантсе узнал, что нужно прийти?
– О, это просто, – начал гуру, но тут вновь появился мальчик.
|
|
|
Дхритараштра взял высокий медный кувшин, конусом сужавшийся кверху, поставил на него плоскую чашку, а в чашку положил раскаленный уголь из жаровни.
– Но ты далек от освобождения, хотя и стоишь на пути, – снова заговорил йог, указав на сооружение из кувшина и чаши, – это строение человеческой души давно известно и выражено священной формулой «Ом мани падме хум»[348]. Лотос – эта чаша с драгоценным огнем духа в ней… – гуру бросил на уголь щепотку каких‑то зерен. Из чашки взлетело облако ароматного дыма и спустя мгновение растворилось в воздухе. – Вот так рождаются, вспыхивают и, исчезая, возносятся вверх высокие помыслы, благородные стремления, порожденные огнем души. А внизу, под лотосом, – он показал на кувшин, – глубокое, очень глубокое и темное звериное основание души. Видишь, оно расширяется внизу и крепко прильнуло к земле всем своим дном. Такова душа твоя и любого человека – видишь, как мелка чаша лотоса и как глубок кувшин. Из этого древнего основания идут все темные, все неясные, порожденные миллионами лет слепого совершенствования помыслы и движения души. Чем сильнее огонь в чаше духа, тем скорее он очищает, переплавляет эти древние глубины души в своем стремлении ввысь, к совершенству. Но – великий закон двойственности – сильный огонь духа бывает в сильной душе, в которой также очень могучи, очень сильны зовы зверя, власть инстинкта. И если душа далека от освобождения, не прошла на пути столько, чтобы чаша лотоса стала глубокой, вот так, – гуру приложил ладони ребром к краям чаши, – тогда из глубины этой темной могучей древней души человека поднимается порой самое неожиданное, но столь сильное, что огонь в чаше не может его переплавить и даже угасает сам!
|
|
|
Твоя душа, сын мой, сильная, с горячим огнем в чаше лотоса, но очень крепко связана со всеми древними основами жизни и плотно закутана в покрывало Майи – потому ты и художник, что так остро чувствуешь все изгибы, все краски этого покрывала. Змей Кундалини – змей сильной плоти и чувственности – был вначале под властью твоих исканий, твоего пути. Но карма твоя еще несовершенна, и воздаяние тебе пришло через твой же путь. Ты выбрал творчество плотской красоты, поставил задачей воплотить в образе женщины всю силу Майи – в этом была твоя победа над Кундалини, в этом отличие твоего восхищения женщиной от простого вожделения самца. Но в этом же и твоя слабость – творчество стало любовью, любовь – страстью, и змей Кундалини развернулся во всю твою душу и страсть и отравил ужасной ревностью, лишив счастья любви.
|
|
|
Гуру умолк. Тамралипта, затаив дыхание, старался не упустить ни одного слова учителя. Художнику казалось, что старый йог с неумолимой прозорливостью простыми и широкими мазками пишет картину души самого Тамралипты.
– Когда ты сказал о своем образе Парамрати, – продолжил йог, – мне стало ясно, что ты пленник сетей Майи. Красота и ревность – они обе из древней души – отсюда, – гуру постучал пальцем по кувшину, и тот издал глухой медный звук. – Красота – это совершенство в необходимом назначении тела, которое воспринимается без рассуждения опытом и памятью миллионов поколений. Почему так тебя восхищают стройные ноги, большие глаза, тонкая талия, ровные чистые зубы, гладкая и блестящая кожа? Все это так просто! Все эти черты – неизбежные спутники здорового тела, гибкого, сильного и подвижного – именно такую подругу должен был выбрать себе дикий древний полузверь‑мужчина. Инстинкт поколений заменял ему разум, постепенно это перевоплотилось в ощущение чего‑то верного, истинного, прекрасного. Это и в самом деле верное и истинное – наилучшие пропорции человеческого тела как материального источника движения и силы…
Знаю, о чем ты хочешь спросить, и сейчас отвечу – слушай дальше. Широкие бедра, круглая, широкая, но не очень выпуклая грудь – это совершенство в другом значении, в продолжении рода, гарантии сильного, здорового потомства, также вошедшее в бессознательное восприятие той частью души, что в кувшине под чашей Ом. Но эти признаки силы плодородия должны находиться в гармонии с гибкостью, подвижностью тела, чтобы подруга дикого мужчины могла быть спутницей в беге, охоте, плавании. Почему ты считаешь прекрасными широкие бедра, лишь когда они очерчены крутой, но плавной дугой? – Художник изумленно вскинул голову. – Да потому, что эта форма отвечает одновременно силе, быстроте движения и ловкости. Когда бедра переходят в узкую, гибкую поясницу, когда они не отягощают колен и поддерживаются сильными и обязательно длинными ногами… Это – выбор подруги по быстроте и выносливости. А грудь – если она высокая – тоже признак выносливости. Если груди широкие в основании и круглые, но крепкие и не очень сильно выдаются, а вы ступают неглубокими чашами, это означает совмещение двух требований – достаточного запаса молока для ребенка и одновременно удобства на бегу и ходу. Такие груди не будут болезненно трястись, мешая женщине, не будут задевать за деревья и кустарники во время охоты или бегства.
Так каждая черта, каждая линия твоего идеала оказывается очерченной заранее, имеет свое строгое назначение и безошибочно угадывается древним инстинктом, яунвритти…
– Подожди, – йог остановил порывавшегося что‑то сказать художника, – сейчас все тебе станет ясно. Почему же этот образ возник в Древней Индии и не только Индии, и почему он стал твоим идеалом Парамрати?
Силы, отраженные в мощных бедрах, сильном и гибком теле, широких грудях женщины – не только сила воспроизведения потомства, но и сила страсти. Древние знали то, о чем забыли современные люди – самые красивые и здоровые дети зачинаются только от сильной страсти, и у кого из сочетающихся страсть сильнее, тот и передаст свой пол ребенку. Сила Камы и Рати у нас, как и сила Астарты и Эроса у древних европейцев в прошлые времена, была больше, гораздо больше.
Поэтому древний мужчина искал подругу, которая могла соответствовать ему в силе страстной любви. Этот идеал совершенно совпадал с идеалом плодородия и идеалом боевой подвижности, инстинктивно полученными без мысли чувством, через опыт бесчисленных поколений. Так три разных назначения гармонически слились, соразмерились и уравновесились в облике прекрасной подруги – идеале, мечте, основе для оценки…
Старый йог поднялся и, перегнувшись через парапет башни, показал на юг, на подернутый синим туманом горизонт жаркой страны.
– Помнишь ли предания хроники Акаши? Черная раса, наиболее близкая к природе, заселила южные страны. Это ее кровь, полная страстной силы, живет в тебе и тебе подобных. Тысячи лет прилив этой жаркой черной крови разбивался об уступы Гималаев здесь у нас в Индии, сдерживался Средиземным морем на западе. По этой граничной линии издревле возникало, погибало и вновь появлялось сочетание натуры лемурийцев – памятливых, проницательных, чувственных и неразумных детей теплой земли – с северными расами – умными расчетливыми, забывчивыми и холодными людьми, выкованными природой севера и происходящими от мрачных пожирателей мяса.
В древности сильнее был прилив крови лемурийцев – чувственная раса художников, поклонников женщины и знатоков природы, обитала по всему Средиземноморью, Малой и Средней Азии.
Теперь наступили другие времена – под напором северной белой крови отступили, прячутся, исчезают потомки лемурийцев.
В нашу грозную эпоху Кали‑Юга, когда наступает страшный век Агни, космического огня и сопутствующих ему неведомых и губительных болезней, человек получил доступ к силам, владеть которыми он не готов, и врачеватели человечества тоже не подготовлены. Детски радостный простой мир форм и красок, звуков и запахов, открытый потомкам лемурийцев, не существует для большинства людей белой души. Он не может отныне быть основанием существования теперь, когда скорость – главный стержень человеческой жизни и одновременно зерно ее гибели… Но это уже не относится к твоей душе, Тамралипта. Сила Камлипсы, чувственной страсти твоих лемурийских корней, полностью владеет тобой. Ревность – та же страсть, лишь оборотная ее сторона, и она столь же сильна, потому что исходит из тех же глубин первобытной души.
Слепое совершенствование природы идет через потомство лучших. Когда‑то мужчина, дикий зверь, предводительствовал своим маленьким табуном женщин, отбитых в бою у других самцов. И главной задачей мужчин было не допустить к своим женщинам соперника, стеречь их зорко и храбро, а если встречался другой табун, то и отбить женщин у соперника. Отсюда из полезного природе, того, что потомство получалось от наиболее сильных, выносливых и проворных, накапливая в поколениях огромную энергию рода, неизбежной противоположностью возникла ревность, темная, страшная сила боевой зависти к другим мужчинам, до сих пор царящая в глубинах мужской души. Ревность женщины имеет другую основу, она – мелкое чувство, чаще свойственное слабым душам…
Вот почему, сын мой, нет надежды, что ревность, возникшая в тебе, исчезнет сама собой. Чем больше будет твоя любовь, тем больше чувственная страсть, а значит, больше и ревность. Бороться с этим ты должен сам – или переработать долгими усилиями все это древнее в твоей душе в мысль, знание, мудрость, или… – гуру на минуту задумался, – или остается только путь Тантр[349] – возвысить красоту Майи до духовного подвига, до чистой радости. Для тебя путь Тантр, я мыслю, единственный…
Йог умолк и повернувшись лицом к северу, стал смотреть на утонувшую в холодном тумане долину Брамапутры. Художник молчал, пораженный и почти уничтоженный силой мысли этого человека, с легкостью разложившего на составные части сложнейшие мечты и помыслы, над которыми он, Тамралипта, безрезультатно думал много лет. Гуру разобрал и собрал узел глубоких и тайных душевных противоречий, точно это был ящик с детскими кубиками… Неужели этот великий человек не сможет вывести его на тропу мудрости, избавить от гнета страстей «медного кувшина», нижней души?
– Учитель, – обратился он к гуру, – укажи мне путь превращения моей души, тот, что ты считаешь трудным для меня. Я не боюсь ничего и готов к любым испытаниям, лишь бы обрести спокойствие и мудрость, освободиться от мучительных грез. Я не смею думать о какой‑то высокой дороге, подобной твоей. Но и на простом пути кармы, я, может быть, достигну хотя бы спокойствия…
Гуру погрузился в размышление…
* * *
Главный жрец Крамриш вышел во двор храма. Его недобрый тяжелый взгляд ударил в столпившихся научей, и приглушенная болтовня сразу прекратилась. Девушки разбежались, прикрываясь уголками своих покрывал. Юная Индрани, более смелая, чем ее подруги, притаилась за выступом стены и проследила, как мрачный жрец вышел за ворота и направился по пыльной дороге к городу.
– Видела, каков? – вдруг раздался у нее под ухом громкий шепот, и девочка вздрогнула, но тут же рассмеялась.
– Ш‑ш‑ш! – испугалась ее подруга. – Все так напуганы, а ты… если бы ты слышала, как кричал Крамриш на всех младших жрецов и прислужников. Я думала, с ним будет плохо. Весь налился кровью, на губах выступила пена! Арэ! Он камук и страшный человек. Я боюсь за Тиллоттаму!
– А я завидую ей, она смелая. Убежать из храма, одной, неизвестно куда, вольной птицей улететь далеко отсюда, вырваться из этих стен, скрыться от этих надменных и злых жрецов, от тупых и жадных купцов, которые покупают тебя, как вещь, считают за животное!
– Ты еще глупенькая, Индрани. Далеко ли убежит Тиллоттама – ей ведь негде скрыться. А Крамриш, ай, я знаю его, не даст уйти нашей красивой девадази – мало ли было ночей, в которых не раздавались бы ее стоны на ложе жреца. Он богат – стоит ему заплатить две‑три тысячи рупий поклонникам Кали, у которых везде глаза и руки, и Тиллоттаму приведут к нему через неделю! Что Нагнатх, что Сапнатх…
– А полиция? Разве она не сможет защитить Тиллоттаму?
– Полиция не будет вмешиваться в священные дела. Что такое Тиллоттама – она девадази и обязана ею быть. Богатый и родовитый главный жрец всегда будет прав.
– Как бы я хотела, чтобы кто‑нибудь помог Тиллоттаме! – вздохнула девочка. – Жаль, так жаль, что я еще молодая, ничего не знаю и ничего не умею!
* * *
Гуру очнулся и посмотрел на художника.
– Хорошо. Я знаю, что в этой жизни это не твой путь, но испытание позволит тебе найти свой. Ты – сильная душа и страдаешь жестоко и мучительно, а потому всячески избегаешь страдания. А страдание – путь к высокому, и весь мир только благодаря страданию становится лучше. Но страдание должно, как и все в жизни, иметь меру, иначе оно обратится гибелью души и станет источником зла. Нет меры страдания в этом мире, – гуру сложил обе ладони чашей, – если зачерпнуть сейчас оттуда, – он показал на туман в глубине долины Брамапутры, – все чувства живущих там людей, то я поднял бы к небу полную чашу человеческого горя. Если учесть и сложить горести и радости всех людей на земле, то получится печальный итог. Женщины, которых ты так любишь, страдали всегда больше мужчин. С тех пор как холодная белая кровь одержала верх на земле, женщину славили в воображении, а на деле гнали, презирали и угнетали только за то, что она по духу ближе к черной крови лемурийцев. Она лучше, нежнее и открыта природе больше мужчины. Мечтательность и фантазия самой природы погружена в женскую душу – оттого женщины всегда богаче звучанием души, чем мужчины.
И женщину всегда обманывали, продавали и покупали, смеялись над ее любовью, открывали нежные тайны ее души недругам, насиловали, если она не зажигалась страстью, обвиняли во всех грехах за страсть, жгли на кострах, называя ведьмами из‑за собственных низких мужских слабостей. Извечное надругательство над красотой женщины – той самой Парамрати, что так влечет тебя, – зависть, ревность и злоба так и вьются вокруг красоты. Миллионы миллионов женщин тысячелетия погибали в произведении на свет человеческого рода, в непосильном труде, жертвуя собой ради детей и мужчин. Скольких гнали кнутом по степям, лесам и пустыням, привязанных к вьючным животным в качестве военной добычи, разлучив с родиной, детьми и близкими…
И человечество с тех самых пор, как кончились поклонение женщине и ее власть, забыло, что женщина не только красота, не только мать, но и воспитательница человека, не только ребенка, но и мужчины. Вспомни о глубине первобытной души над чашей Ом и поймешь, что воспитать человека – это главная задача для всего будущего Земли, более важная, чем накормить его. Я говорю это тебе для твоих размышлений во время предстоящего испытания.
Попробуй побыть наедине с собой, перестрадать заново все свои горести – увидишь сам. Очень страшно оказаться самому с собой без выхода и возможности уйти, но мы выдерживаем это годами на пути к совершенству. Не бойся, я буду с тобой и узнаю, что тебе нужна помощь… – гуру помолчал и затем обвел рукой снежные вершины.
Здесь, в царстве высоты и света, легче чувствовать себя возвышенным над самим собой и другими, легче быть хорошим. Но в молчании и мраке выдержать гораздо труднее… Там, за Гауризанкаром есть гора такой же высоты, как и Трон жреца, Аннапурна. На ней мало снега, и она не носит такой великолепной снежной короны – слишком круты, слишком гладки ее почти отвесные каменные кручи. Вот эта грозная, отвесная, обледенелая круча Аннапурны, лишенная всего живого, не блещущая переливами света, а вечно хмурящаяся серым камнем и неимоверно трудная для подъема, и есть то, что тебе предстоит сейчас. Решаешься ли ты, сын мой?
Тамралипта с тревожно забившимся сердцем облизнул пересохшие губы, но упрямо кивнул.
– С тобой, учитель, когда ты обещал мне свою помощь, я не боюсь ничего. Пусть испытание свершится как можно скорее.
Тропинки тьмы
Тихо и пустынно было в Бхутесварском храме Шивы. В эту яркую лунную ночь все его население отправилось на праздник в городок. Никто не видел, как к боковому входу подъехала повозка. Из нее вынесли закутанную в огромное покрывало, связанную, задыхающуюся, измученную Тиллоттаму. По указанию Крамриша девушку понесли не в храм Шивы, а в древнее святилище, примыкавшее ко второму двору, где главный жрец заранее подготовил потайное помещение, охраняемое верными приспешниками. Тиллоттаму освободили от душного покрывала, развязали, бросили на убогую постель и удалились – все, в том числе и Крамриш. Девушка лежала в темноте, отдыхая после тяжкой дороги, – посланцы Крамриша не особо церемонились с ней, опасаясь полиции. Самые безотрадные мысли теснились в голове девушки. Возвращение назад, в плен храмовой жизни, в рабство Крамришу было невыносимо, и Тиллоттама чувствовала, что она больше не сможет жить прежней жизнью. Девушка боялась жестокого и безжалостного Крамриша и страшилась будущего – этот привыкший повелевать беззащитными женщинами храма жрец мог позволить себе любую низость.
Сквозь щель наспех сколоченной двери в каменную клетку Тиллоттамы пробивались узенькие лучи лунного света. Где‑то вдалеке шептались два сторожа – им, очевидно, было не по себе в старом храме, наполненном привидениями и духами тьмы. Девушка незаметно для себя забылась тревожным сном и очнулась, лишь почувствовав на себе тяжелый взгляд Крамриша.
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 165; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!