Посвящается моему единственному другу: Диме Русакову, от которого я впервые услышал этот рассказ в студенческие годы и его девушке со странным именем « Angie ». 8 страница
походные кружки своих новых хозяев.
- Ну! С полем! – произнёс традиционный охотничий тост Дед. Задорно и гулко застучали друг о друга кружки. И вот, после нескольких минут вся нарочитая скованность куда-то исчезла, в отблесках костра стали видны раскрасневшиеся лица, азартом заблестели глаза. И началось! Сначала невпопад, все наперебой, громче и громче, стали вспоминать наиболее значимые моменты охоты:
- А мы так и не могли понять: по ком вы так много стреляли?
- Я стреляю, а он идёт! Я ещё раз, а он как ни в чём ни бывало!
- Так я уже выскочил из шалаша и по нему добавил!
- Сколько же мы по одному тетереву зарядов положили?
- Так и вы тоже часто стреляли!
- Я ему говорю: «Вон он, над головой!» А он не в ту сторону
повернулся!
- Гляжу, летит прямо на меня!
- Надо было на три, четыре корпуса вперёд стрелять…
И так далее, и так далее. Разве можно всё это описать! Поймёт только тот, кто сам побывал в такой ситуации. А ночь выдалась и вправду какая-то сказочная. Лунная, звёздная, тёплая. Даже были слышны пролёты вальдшнепов, и где-то, в километре от стоянки охотников, опять сгруппировались на ток тетерева и бухтели аж до утра. Дед с Максимом решили размять ноги и пройтись немного по полю. Луна светила так ярко, что от неё были видны лиловые тени. В машине включили магнитолу и под звуки Depeche Mode «Exciter» взошли на пригорок. Эффект восприятия усилился за счёт ощущения пространства и единения со всем мирозданием разом:
|
|
|
- Вот мы сейчас здесь, а вон там, в той стороне, в 300-х километрах
наш дом.
- Два часа ночи. Там все спят уже. И не знают, как здесь здорово!
И, не сговариваясь, всё быстрее и быстрее побежали с пригорка вниз. От ночной прохлады перехватывало горло. Хотелось так бежать и бежать, раскинув руки. В какой-то момент показалось, что ещё немного - и взлетишь! Как жаль, что это не дано!
Утром всех поразил Саболевский. Когда после ночного пиршества Максим с Дедом прикорнули у костра, зарывшись с головой в ватники, на рассвете их разбудил выстрел. Смотрят, а Саболевский тащит «ушастого». Какой-то весь пегий, а задние лапы длинные… Довольно-таки большой. Вот так, в ту охоту трофеи были все по одному экземпляру.
|
|
|
Через несколько дней решили продолжить охоту на тетеревов на том же месте. Как и в тот раз расположились в шалашах. Сидели , притаившись. Вот подлетел «разведчик». Нервы сжались комок. Ну, сейчас начнётся! И вдруг, со стороны деревни стал слышен всё нарастающий треск. Ехало явно что-то механическое. Шум усиливался и на поляну к шалашам выскочил мотоциклист. Разумеется «разведчик» слетел с берёзы. Дед с Саболевским медленно вышли из своих засидок.
- Какого… ты тут оказался? Ах, что б тебя…
- ???
- !!!
Говори, ни говори, а охота была сорвана. Постояли потом ещё на вальдшнепов. Но видимо такой день был нескладный. Пролётов не было. Вот такой «тяжёлый хлеб» у охотников.
До того года Дед удачно охотился на тетеревов в другой деревне в той же, Тверской области. Приехал на охоту туда один, так же, в конце апреля. А Саболевский с Валентиной работали и должны были подъехать позже, на «майские».
Дед капитально подошёл к решению этой проблемы. Соорудил не просто шалаш, но и с приямком, чтобы не лежать, а сидеть как в окопчике. Туда же, для комфорта, принёс старый матрас, поскольку под предрассветное утро температура опускалась до «минуса». В то раз он охотился в ночь. Выходил к шалашу часа в три. И вот, почти в полутьме, послышалось шумное хлопанье крыльев. Ну, начали слетаться. Сейчас будет потеха! Потеха действительно началась: один тетерев сел прямо на шалаш! Что тут делать? Чуть пошевелишься, чтобы поднять ружьё: вспугнёшь. Да и не стрелять же у себя над головой в упор! Но тетерев сам спланировал и скрылся в темноте. Справа, слева стало слышно бормотанье косачей. Как назло выдался вязкий предрассветный туман. Ждать, ждать, не шевелиться! Ох, как всё это нелегко! А трофей ведь где-то рядом, рукой подать! Но вот начало еле-еле развидняться. И поверх низко стелящегося тумана стали обозначаться головы косачей. То появятся, то пропадут, то возникнут в другом месте. А полностью их не видно. Опять стрелять нельзя. Нужно наверняка. И тут, со стороны восхода солнца, обозначился силуэт. Прямо на шалаш, расправив крылья, то бормоча, то шипя как змей-горыныч, как танк мчался, здоровенный косач. Вероятно, в сумерках он принял контуры шалаша за своего противника. Тут и впрямь: как в фильме про войну. Вот он окоп, вот оно орудие, вот он «танк». Подпустив поближе: «огонь»! Ахнул выстрел, эхом отозвался от перелеска. С шумом поднялись тетерева. А косач вот он, рядом. Лежит красавец. Действительно, оказался огромный. Как глухарь. На следующий ток Деду удалось добыть ещё одного пернатого дуэлянта.
|
|
|
|
|
|
Саболевский с Валентиной должны были приехать на следующий день, но Дед решил не сообщать им о своих успехах, пусть будет сюрприз. Действительно, как только подъехали и стали разгружаться, доставая пакеты с провизией, Дед , всё ещё не раскрывая секрета, невозмутимо спросил:
- А куда продукты – то девать?
- Как это куда? В холодильник конечно! Куда же ещё? – недоумённо спросила Валентина.
- Так там всё трофеями занято. Места уж нет, - делово заметил Дед.
- Как это: нет? А кто же там? А-а-а! Это твои «цыплаки» что ли? Вальдшнепы? Теперь это называется «трофеи»? – с иронией парировала Валентина. Дед ничего не ответил. Дождался, пока Саболевский войдёт в дом с пакетами и первый откроет холодильник. И действительно! В течение нескольких секунд он рассматривал плотно набитые свёртки на полках холодильника.
- Валь! Так тут и правда… Смотри-ка!
- Ну чего там?
Дальше описывать бурю восторгов не имеет смысла. Только Дед стоически, но внутренне торжествуя, как бы неохотно комментировал ситуацию: «Мол, а что тут такого? Ну подстрелил, подумаешь…». Но всё равно, как бы ни был наигранным пессимизм Деда, в процессе ужина он всё более и более подробнее начал раскручивать и смаковать детали тех охотничьих эпизодов. Саболевский с немым восторгом внимал своему другу. Даже Валентина, суетясь на кухне, слушала все эти подробности уже не с сарказмом, а с застывшей полуулыбкой на лице. Между тем вечерело. Вышли покурить на террасу под сень появляющихся звёзд. Всё как-то само собой утихомирилось и приняло вид той блаженной истомы, присущей только деревенской тишине, благости и душевному спокойствию. И когда уже начали готовиться ко сну, Валентина заявила:
- Мужики, так я вас что-то не пойму? Вы сегодня пить-то будете?
Обозначилась пауза, как в финале гоголевского «Ревизора».
- Сегодня вообще-то праздник: Первое Мая, да и трофей надо обмывать, - продолжала нажимать Валентина.
- Да мы, это… Мы сейчас… Ну, конечно…
Охотнички засуетились . Проявляя инициативу, самостоятельно, по – новой, стали собирать стол. Вот хрустнула пробка «Русского размера».
- Эй, эй. Погодите. Давайте трофей приготовим. Как насчёт охотничьей лапши?
Кто бы возражал? Быстро замесили тесто, раскатали, стали нарезать лапшу. В это время Валентина освежевала дичь и поставила её варить. Снова пошли в ход шутки, каждый вспоминал по этому случаю эпизоды из собственной жизни. В пылу этих страстей время готовки пролетело незаметно. И вот, наконец, кульминация. Валентина ставит на стол огнедышащую пятилитровую кастрюлю и открывает крышку. И аромат! О, небеса! Если есть охотничье счастье, то вот оно! Одним словом, ели не потому что хотелось есть, а ради искусства к этому блюду. Трапеза завершилась уже к рассвету…
Всё-таки самой главной для себя Дед считал охоту на вальдшнепов. Осенняя охота была лишь по случаю, да и носила скорее формальный характер. Так, чтобы чувствовать себя в некоем тонусе. А вот весенняя! Кто из истовых охотников это не поймёт, да и надо ли об этом говорить? А сколько про это написано восторженных рассказов, повестей, стихов… Что тут добавить? Но в каждом общем случае всё равно найдётся своя, индивидуальная «изюминка», которая имеет место в рассказах того или иного охотника. Дед любил эту охоту ещё за то, что она носила индивидуальный характер и имела интимный (только в другом литературном смысле) характер. Это было чем-то похоже на дуэль. Один на один с природой. В глубине весеннего леса, на закате. Впереди ночь. И никого вокруг!
Правда так сказать - значит в некотором смысле слукавить. Ночевать-то как раз было где. Ещё в пору юности они с отцом соорудили в глубине леса, в часе ходьбы от военного городка, так называемый «шалаш». По сути, он только назывался «шалаш», а в действительности представлял собой сооружение из еловых жердей , состоящий из двух отсеков. Там было всё предусмотрено: и хранилище для одежды, и для кухонных принадлежностей, и некоторые инструменты, даже кое-какие продукты, упакованные в контейнеры. Поэтому весенняя тяга проходила даже с комфортом.
Наиболее волнительный период для охотника: это ожидание тяги в первый вечер. За полгода все охотничьи привычки и навыки как бы притупились, а посему напряжение усиливается вдвойне. Не пропустить бы, услышать бы заранее, не промахнуться бы! Стоишь, замерев. Только головой крутишь, чтобы упредить тот самый, первый пролёт. Ногами утаптываешь неровность почвы. Обязательно под ногами или кочка торчит или ветки валежника похрустывают. Нужно их отодвинуть. Вот ветка ели загораживает обзор: надо её укоротить. Но при всём при этом – полное внимание. Постепенно понимаешь, что так сливаешься с тишиной, что даже сам боишься пошевелиться, чтобы ненароком не нашуметь. А тут как назло наглый дрозд уселся на соседнюю берёзу и давай наяривать свою раскатистую трель.
Поднимаешь ветку валежника, что бы кинуть в его сторону. И тут вдруг слух улавливает что-то знакомое в общем птичьем гаме угасающего дня. «Цвик!» Через секунд десять опять: «Цвик!», но уже ближе. Да где же он? «Цвик!» - это уже здесь, над головой! Да вот же! Ах ты! За ель залетает, а там – березняк. Уйдёт же! Ну! Надо стрелять! Нет, не надо, не «с руки». Ну, ладно! Главное, что это уже состоялось, эпизод был. А сколько их таких пролётов будет? Бывает, что это единственный за
весь вечер, а бывает, что и больше десяти. Опять стоишь в ожидании. Ладонь уже начинает обжимать холод цевья, ноги затекают. Но терпишь. Проходит ещё минут десять. Никого. Неужели больше не будет? Но вот! Наконец! Опять! Где же? Головой вертишь и вправо и влево, стараясь угадать направление. Наконец вот он! Прямо пред тобой. Летит, распрямив свои серповидные крылья. Такой «верняк»! Стараясь не торопиться, выцеливаешь. Ведёшь, ведёшь! Когда он уже почти над головой - нажимаешь на курок. Вальдшнеп камнем падает на прошлогоднюю траву. Вот он: долгожданный трофей. Счёт открыт. Теперь и домой есть с чем вернуться.
И в такие предзакатные минуты случались всякие недоразумения. Поскольку сам стоишь не шелохнувшись, не выдавая своего присутствия, то бывало на тебя выйдет или кабан, или заяц подкатит почти под ноги, или налетят на ток тетерева. Один раз даже вышел волк, а в другой раз – лось. И что делать? В стволе ведь только «семёрка»! Но в лесу никому не охота конфликтовать: звери уходят сами.
Теперь, после всего этого романтического пафоса, хотелось бы перейти к циничной арифметике. Просто как-то раз Дед с Саболевским прикинули, что сама охота по сути - это микроскопический отрезок времени в жизни охотника. В качестве примера взяли всю ту же тягу вальдшнепов. В среднем, за тягу бывает пролётов 4 – 6. Возьмём среднее: 5. Охотник с хорошим слухом может услышать 3 «цвиканья» вальдшнепа. Между ними промежуток во времени составляет около 10-и секунд. Значит, за одну тягу в распоряжении охотника 50 секунд, ну, пусть минута. Весенняя охота длится 10 суток, но из них охотник, если он работает, и ему в будний день не с руки выбраться в лес, может реально провести первую субботу, затем – следующую пятницу и субботу, то есть 3 дня, точнее вечера. И выходит, что из 356 дней в году на это удовольствие у охотника уходит всего три минуты! Опять-таки в среднем, конечно. Вот почему в этот период истые охотники всеми правдами и неправдами стараются продлить это время. Ну и что сказать после этого? Где уж тут разжиться трофеями?
И поэтому, как писал В.Высоцкий:
Егерей за кровожадность не пеняйте,
А охотников носите на руках!
Любим мы кабанье мясо в карбонаде,
Обожаем кабанов в окороках…
Ну вот! А вы говорите: «ОХОТА!»
Д.Ю. Русаков, В.П.Смирнов
Посвящается моему единственному другу: Диме Русакову, от которого я впервые услышал этот рассказ в студенческие годы и его девушке со странным именем « Angie ».
МАНЕКЕН
В витрине огнедышащего рекламами проспекта престижной части современного города стоял манекен. Но такое слово как-то не подходило к фигуре изящной, стройной дамы, одетой во всё современное, дорогое, да и к тому же увешанной различными драгоценностями. Звали её Галатея. Но об этом будем знать только мы с вами. Мастер, изготовивший её в своё время, назовём его соответственно Пигмалионом, сделал всё возможное, чтобы придать её фигуре трепетность, нежность, красоту и обаяние, присущее лучшей половине человечества. И с ним произошла такая же история, которая имела место приблизительно две с половиной тысячи лет до этого. Пигмалион влюбился в образ того, что создал, то есть в манекен.
Уже ближе к вечеру мастер поставил Галатею посредине мастерской, и, смущаясь чего-то, возможно, кого-то, кто может подсматривать за ним, стал любоваться своим шедевром. Если бы он знал древнегреческую мифологию, то без сомнения обратился бы к богам с просьбой оживить её, но поскольку в этой области знаний у него был пробел, а точнее сказать, солидная брешь, то Пигмалиону оставалось лишь мечтать об этом. Мастер был человеком, глядя на которого можно было сказать, что он без определённого возраста. В его осанке ещё оставалось нечто от прежней уверенности, но галстук одевал он уже просто формально, и это было единственным украшением его мужского туалета. Пиджак, брюки, ботинки находились в гармоничном соответствии друг с другом по форме, цвету, состоянию и собирались, вероятно, отметить рубеж своего двадцатилетнего существования. Он был одинок. Жилищем ему служила мастерская по изготовлению манекенов. Ожидая открытия супермаркета, очередная, их партия стояла в различных позициях в этом помещении. Пока его произведения не распределяли по витринам магазинов, он составлял из них своеобразные композиции. Получалось нечто похожее на театр. После работы Пигмалион пропускал в баре два-три стаканчика, а затем, неуверенно двигаясь между фигурами, что-то бормотал, доказывая одному ему известную истину, обращаясь, то к одному, то к другому манекену. Надо отдать должное этой аудитории. Его слушатели внимали сентенциям мастера с немым почтением. Обходя их ряды, Пигмалион иногда в недоумении останавливался перед фигурой, рука которой была вскинута вперёд протестующим жестом. Неловко отступив назад, как бы собираясь с мыслями, через несколько секунд Пигмалион обрушивался на манекен с несокрушимыми доводами и отходил от интеллектуально - побеждённого противника с торжествующим видом и поднятым кверху указательным перстом, как бы призывая в арбитры своей философской победы высшее, затем устало садился на край кушетки. Затем он шарил рукой по полкам рядом стоящего шкафа, там что-то звенело, падали и катались по полу пустые бутылки различных размеров, стран, этикеток. Сетуя ещё какое-то время на кого-то, грозя пальцем одному ему известному противнику, Пигмалион наконец-то укладывался спать, прикрываясь тканью, ранее имевшей приличный вид и называвшейся пледом. А ночью наступала сказка. Да, такая же, как по Андерсену. Манекены оживали и начинали разговаривать между собой. Беседовали они тихо, почтительно поглядывая на своего спящего создателя. В основном, они рассуждали о своём будущем, гадали: какая судьба им уготована. В те дни, когда на Пигмалиона находило философское настроение, и он дискутировал с каким-либо манекеном, остальные модели ночью укоряли её за то, что она являлась причиной гнева их создателя. Как бы там ни было, но манекены никогда не могли придти к единому соглашению о своём предназначении, поскольку из таинственного внешнего мира назад не возвращался ни один из них.
И наступил день, когда мастер создал Галатею. Вне самого сомнения остальные манекены признали в ней лучшую из себе подобных. И по праву Галатея стояла, слегка подавшись вперёд, в смиренном полупоклоне. Левая её рука была прислонена к сердцу, но не касалась тела, а как-то целомудренно прикрывала ту самую ложбинку, которая волновала и будет волновать мужчин всех поколений во все времена. Правая рука её была согнута и выставлена вперёд, но жест был не предусмотрительный, а скорее пригласительный, поскольку ладонь обращалась к небу. Пигмалион придал лицу Галатеи выражение печальной задумчивости, сочетаемого с глубоким внутренним покоем.
Прошли сутки после создания Галатеи. Она стояла на том же месте, которое определил её вчера Пигмалион. Целый день его не было в мастерской. Уже позже, когда на потолке комнаты заиграли блики ночных рекламных огней, дверь медленно открылась и в её проёме показалась фигура мастера. Тяжёлой, шаркающей походкой он прошёл на середину комнаты, ногами разгрёб мусор и на относительно чистое пространство водрузил стул, как раз напротив Галатеи. Несколько минут он стоял у стула, пользуясь, его спинкой скорее как дополни - тельной опорой. Глядя на Галатею, уголки рта его начали подрагивать. В памяти его всплывала некогда слышимая в церкви "ля кримоза" и усилила его скорбь. Грозно опустившись на стул, Пигмалион достал из кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, медленно развернул его и, как бы впервые видя, удивлённо, произнося вслух некоторые слова, стал читать. Дойдя до конца текста, мастер откинулся на спинку стула, руки бессильно опустились, пальцы плотно сжались в кулак, послышалось слабое шуршание, кулак разжался и освободилось то, что ещё несколько минут назад называлось посланием человеку, а теперь представляло собою мусор.
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 138; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!