А. Е. Мартынов и его сценическая школа. Ю. Н. Линская. Утверждение реализма
Александр Евстафьевич Мартынов (1816 – 1860) был одним из первых русских актеров, в творчестве которого проявилась глубокая заинтересованность в современной тематике. Не ходульные мелодрамы с далекими от окружающей жизни героями, не переводные водевили интересовали {73} Мартынова. Под влиянием Белинского и гоголевской реалистической школы русской литературы Мартынов подхватывал и развивал в своем творчестве идеи и образы, навеянные ему реальной жизнью современного общества.
Обогащенный сценическим опытом Щепкина, умевшего проникать в характер простого человека, Мартынов содействовал общему процессу демократизации искусства, наметившемуся в 1840‑е годы. Благодаря Мартынову на подмостках современного театра появился новый герой, как бы сошедший со страниц петербургских повестей Гоголя и альманаха Некрасова «Физиология Петербурга». Мартынов принес с собой на Александринскую сцену новые приемы актерской игры, окончательно вытеснившие классицистский стиль. «Проблема Каратыгин — Мартынов, — справедливо писал П. А. Марков, — не менее существенна, чем обычно выдвигаемая проблема Каратыгин — Мочалов. Ее разрешение имеет для истории Александринского театра коренное значение»[101].
Мартынов шел в ногу со временем. Его творческая биография отражает не только существенные черты истории русского театра в течение четверти века, но и этапы последовательного становления русской реалистической литературы и искусства.
|
|
|
А. Е. Мартынов, как и многие другие представители отечественной сцены, вышел из демократической среды. Он разделял нужду и горести обедневшей мещанской семьи, в которой родился и вырос. В одиннадцать лет стал «казеннокоштным» воспитанником петербургского театрального училища. Сменил балетный класс прославленного Дидло на живописный, а живописный на драматический. Ничто не предвещало в нем великого актера. Небольшого роста, болезненного вида, был он смешлив и горазд на выдумки. Ловко пародировал известных артистов. С трудом усваивал уроки трагического актера Я. Брянского. Проще ему было с П. Каратыгиным — оба хорошо понимали природу комического. Так и пришел в Александринский театр комическим актером. И на фарсы был способен и буффонадой не гнушался. Хорошо когда публика в твоей власти — чуть повернулся, а она хохочет. Один водевильный герой сменял другого, и все так же ловко двигался по сцене Мартынов (уроки Дидло не пропали даром!), лукаво подмигивал, строил козни, попадался, прятался за личину простака. Водевили, водевили. Чечеткины, Свиноуховы, Голопяткины — его герои. Только то, что легко достается, быстро приедается. Сколько можно ломаться, смешить публику и прятать от нее свои грустные глаза. Рано или поздно все равно выдадут. Многие умные люди одевали маску шута и колпак с бубенчиками. А глаза таили немую тоску. И считали этих дураков мудрейшими.
|
|
|
Будучи еще учеником Театрального училища, Мартынов часто выступал в драматических спектаклях на сцене Александринского театра. Однако в первые годы он мало отличался от большинства тогдашних комиков, постоянно изображавших разного рода простаков, глупцов, вычурных франтов и других откровенно водевильных персонажей. Но {74} были роли, которые совершенно ясно наметились еще в училище и заняли впоследствии ведущее место во всем его творчестве. Это были демократические персонажи, образы простых людей, особенно близкие дарованию артиста. Мартынов сыграл ряд подобных ролей. Среди них — денщик Иван («Сентябрьская ночь» П. Каратыгина), крестьянин Фома («Гусарская стоянка» В. Орлова), слуга Семен («Титулярные советники в домашнем быту» Ф. Кони) и многие другие. Очень робко на первых порах пытался Мартынов подойти к воплощению образа простого человека: в 1830‑е годы еще не оформилось то новое литературное направление, известное под названием «гоголевской школы», которое так сильно и остро поставило вопрос о «маленьком» герое.
|
|
|
Мартынов вступил в труппу Александринского театра в 1836 году. В то время русское театральное искусство переживало глубокие изменения. Реализм на сцене завоевывал свои права.
В середине 1830‑х годов формировались театрально-эстетические взгляды Белинского. На его статьях воспитывалось новое поколение актеров, для которых правда и простота стали непреложным законом сценического поведения. К этому поколению принадлежал и Мартынов.
В своих первых отзывах о Мартынове Белинский сделал ряд существенных наблюдений над творчеством артиста. Он отметил, что, обладая большим сценическим талантом, Мартынов глубоко толковал образы простых людей. В то же время Белинский решительно осудил «несносные фарсы», которыми часто злоупотреблял Мартынов в первые годы деятельности. Одной из проблем, выдвинутых Белинским перед Мартыновым, была проблема овладения артистом патетической (трагической) стороной актерского творчества.
Белинский звал Мартынова к сочетанию трагического и комического начал, как к одному из основных условий реалистического искусства. Критика Белинского не прошла для Мартынова даром. В последние годы жизни Мартынова и после смерти артиста, в статьях, подытоживавших его путь, неоднократно отмечалось, что «в умении быть и комиком и драматиком и заключается гениальность Мартынова»[102].
|
|
|
Мартынов был верным последователем щепкинской реформы. Но сказать, что Мартынов являлся продолжателем Щепкина, значит лишь в самой общей форме определить значение и место петербургского актера в русском искусстве. Мартынов шел вслед за Щепкиным, который первым объявил непримиримую войну сценической манере классицизма. И, конечно, в этом отношении задача, стоявшая перед Мартыновым в области реформы актерского искусства, была ему облегчена. Но существовало и большое различие в условиях жизни и работы обоих актеров, различие, которое не могло не отразиться на творческом методе каждого из них, была разница во вкусах, стремлениях, наконец, просто в индивидуальной исполнительской манере. Главное их отличие состояло в том, что, будучи современниками, Щепкин и Мартынов сформировались в разные эпохи, которые и наложили свой отпечаток на {75} весь дальнейший путь обоих артистов. Начав свою деятельность в первые годы XIX века, Щепкин воспринял художественные веяния этого времени. К. Н. Державин совершенно верно отмечал, что щепкинское человеколюбие во многом питалось сентиментализмом Карамзина. По мере постепенного развития литературы и искусства новыми красками обогащалась щепкинская творческая палитра. Рамки реалистического мастерства раздвигались, он создал сатирические образы Фамусова и Городничего. Но образ Городничего был, по существу, высшей точкой реализма Щепкина. Великий актер отступил перед драматургией Островского.
В последние годы некоторые историки театра пытались пересмотреть установившийся взгляд на взаимоотношения Щепкина и Островского. Всестороннее исследование этого вопроса может быть темой специальной работы; здесь мы лишь отметим, что стремление сгладить острые углы, «примирить» этих двух великих деятелей русской культуры обречено на неудачу. Щепкин не нуждается в оправдании своих ошибок и заблуждений. Его величие в том, что он успел сделать. Щепкин не сумел подняться на новую ступень реализма, с которой была связана драматургия Островского. Для него, старого актера, шагнувшего в восьмой десяток, было многое непонятно в идеях и образах «Грозы». И отдельные щепкинские выступления в роли Любима Торцова ничего изменить не могут. Драматургия Гоголя и Тургенева венчала деятельность Щепкина.
Для Мартынова же Гоголь и Тургенев были лишь началом пути. Петербургский актер пришел на сцену, не будучи отягощен грузом тех художественных вкусов и привычек, которые довлели над Щепкиным. К сожалению, Мартынов прожил недолгую жизнь и не успел полностью проявить свой талант в репертуаре Островского. Но он участвовал в первых пьесах гениального драматурга, поставленных на сцене Александринского театра. Продолжатель и преемник щепкинской сценической реформы, Мартынов выступил сподвижником молодого Островского.
Путь Мартынова к подлинным произведениям сценического искусства, возникающим лишь на основе большой литературы, лежал через водевиль. Всю жизнь он был вынужден играть бесконечное количество водевильных ролей. Здесь обозначились два круга сценических образов артиста. Прежде всего это были образы простых, «маленьких» людей — слуг, крестьян, сторожей, швейцаров, курьеров, бедных актеров, мелких чиновников, сочувственно рисуемых Мартыновым. Едва очерченные характеры в незначительных водевилях превращались благодаря его игре в типы, близкие образам формирующейся школы критического реализма. Там же, где характер имел сколько-нибудь выпуклые очертания («Лев Гурыч Синичкин», «Дочь русского актера», «Именины городничего»), Мартынов создавал значительные произведения искусства. Другой круг мартыновских ролей в водевилях — сатирические образы разного рода чиновников — взяточников, стряпчих, ходатаев по делам. Обличая корыстолюбие, жадность, невежество своих героев, Мартынов достигал социальной остроты и жизненной достоверности.
{76} Ценным источником для творчества служили Мартынову живые, непосредственные впечатления от окружающих его людей, от происходивших рядом с ним событий. Он часто бродил по многолюдным местам, заходил в лавки и на базары, прицениваясь к товарам, которые и не думал покупать, торгуясь только для того, чтобы вступить в разговор, уловить какую-нибудь интересную интонацию, запомнить меткое слово или выражение. Франтоватые гусары, озабоченные взятками чиновники, ленивые помещики и их домочадцы, жеманные провинциальные барышни — никто не ускользал из поля зрения артиста, их смешные привычки и ужимки надолго откладывались в его памяти, расцвечивая потом неповторимыми юмористическими деталями создаваемые им на сцене образы. Пытливый наблюдатель, Мартынов с удивительной легкостью схватывал характерные особенности людей разного положения и сословия. Все эти наблюдения давали чуткому к правде артисту разнообразный материал для его сценического творчества.
Мартынов постоянно жаловался на бедность репертуара. «У меня до сих пор ни одной пьесы к бенефису», — сообщал он в одном из писем. «Пьесы гадкие, почти что на один раз», — писал он в другом письме. Зато с каким самозабвением и восторгом работал он над классическими произведениями, которые пусть редко, но все же доставались и на его долю.
Самый способ художественного видения жизни, когда горькое и смешное сливалось в единый образ, роднил Мартынова с Гоголем. Образы Гоголя отвечали подвижной, гротескной пластике Мартынова. Глуховатый голос не казался недостатком. Совершенны были движения тела. Жизнь искалеченной души, смешной и уродливой, тщетно пряталась в глубокий воротник чиновничьего вицмундира. Кривая рожа николаевского режима отразилась в зеркале мартыновского искусства. К наиболее крупным достижениям Мартынова в драматургии Гоголя следует отнести образы Подколесина («Женитьба»), Пролетова («Тяжба»), почтмейстера (инсценировка «Мертвых душ»), Хлестакова («Ревизор»).
Мартынов до конца жизни с большим вниманием и творческой заинтересованностью относился к гоголевскому репертуару. Когда в 1860 году «Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым» предприняло в поисках средств постановку любительского спектакля «Ревизор», Мартынов участвовал в его подготовке.
В четырех тургеневских пьесах Мартынов сыграл пять ролей и всюду утверждал один из центральных мотивов своего искусства. При всем различии характеров, воплощенных Мартыновым в произведениях Тургенева, все образы роднит тема простого, «маленького» человека, данная в самых различных ее вариантах. Мартынов рисовал униженное человеческое достоинство, показывая борьбу за права человека (Мошкин в «Холостяке»), раскрывал характер робкого, мелкого уездного чиновника (Ступендьев в «Провинциалке»), бедного зависимого помещика (Мирволин в «Завтраке у предводителя»), старого крепостного слуги (Матвей в «Безденежье»).
Особенно большой успех имел Мартынов в образе Мошкина. Раскрывая {77} внутреннюю сложность полного драматизма характера Мошкина, Мартынов показывал бессилие протеста своего героя, его тщетную борьбу за человеческое достоинство. Тургенев высоко чтил Мартынова, видя в нем актера, взращенного могучим течением реалистического искусства 1830 – 1840 годов. С наибольшей полнотой выразил Тургенев признательность актеру в предисловии к первому изданию своих драматических произведений. Писатель отмечал: «Не могу также не упомянуть с чувством глубокой благодарности, что гениальный Мартынов удостоил играть в четырех из этих пьес, и, между прочим, перед самым концом своей блестящей, слишком рано прерванной карьеры превратил силою великого дарования бледную фигуру Мошкина (в “Холостяке”) в живое и трогательное лицо»[103].
От Гоголя к Тургеневу, от Тургенева к Островскому — таков закономерный путь актера-реалиста Мартынова, всю жизнь стремившегося к настоящей драматургии. Взаимоотношения Островского и Мартынова — особая глава в истории отечественного театра. Не было другого актера, к которому бы с таким трепетным благоговением и любовью относился Островский, как к Мартынову. Кроме большой личной дружбы их связывало общее дело. Мартынов стал верным идейным союзником и сподвижником великого драматурга, неутомимым пропагандистом его творчества, активным борцом за репертуар Островского в Александринском театре. Он играл Маломальского («Не в свои сани не садись»), Беневоленского («Бедная невеста»), Брускова («В чужом пиру похмелье»), Бальзаминова («Праздничный сон — до обеда») и другие роли в пьесах Островского. При жизни Мартынова на сцене Александринского театра было поставлено десять пьес Островского, в восьми из них он участвовал. Артист не играл лишь в пьесе «Семейная картина» (премьера — 3 октября 1855 г.) и «Не сошлись характерами» (премьера — 1 сентября 1858 г.). Но, как видно из личного дела Мартынова (ЦГИА, ф. 497, оп. 97/2121, д. 7160, лл. 130, 140), во время подготовки этих спектаклей артист из-за болезни отсутствовал в Петербурге. Следовательно, можно утверждать, что Мартынов стремился участвовать в каждой пьесе Островского.
Венцом творческих достижений Мартынова в репертуаре Островского была роль Тихона в «Грозе». Об этой роли актера будет рассказано, когда речь пойдет о премьере «Грозы». Островский считал Мартынова одним из крупнейших русских артистов, представителем «естественной и выразительной игры на сцене». Великий драматург часто вспоминал Мартынова как одного из лучших воплотителей образов своих пьес.
В последние годы жизни Мартынов сблизился с молодым драматургом и актером Александринского театра И. Е. Чернышевым, выступив в его пьесах «Жених из долгового отделения», «Отец семейства» и др. Кто такой Чернышев? Какую роль сыграл он в творчестве Мартынова? Чем была вызвана дружба между известным во всей России актером и начинающим драматургом?
{78} «Сын крепостного человека поручицы Жеребцовой», как значится в метрическом свидетельстве актера Ивана Чернышева, в конце 1850‑х годов сближается с группой поэтов боевого сатирического журнала «Искра», в деятельности которого принимает непосредственное участие. В жестокой идейной борьбе 1860‑х годов «Искра» была на стороне «Современника». Поэты-искровцы правдиво отображали реальную действительность, ее непримиримые социальные противоречия, боролись с теорией «чистого искусства», высмеивая в своих пародиях поборников этой школы.
Чернышев являлся для Мартынова представителем той демократической молодежи, которая группировалась вокруг «Искры», журнала, питавшегося идеями революционных демократов.
Известно благотворное влияние «Искры» на творчество А. С. Даргомыжского. То же можно сказать и о Мартынове, который в последние два года жизни тесно соприкасался с представителями подлинно демократического искусства. А Чернышев, бывший «своим» в кругу искровцев, способствовал сближению Мартынова с «Искрой»[104].
10 марта 1859 года в известном ресторане Дюссо царило необычайное оживление. Здесь собрался весь цвет отечественной литературы. Л. Толстой, Тургенев, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Чернышевский, Добролюбов, Шевченко, Островский, Гончаров, Писемский, Григорович, Курочкин, Дружинин и многие другие писатели пришли на торжественный обед, устроенный редакцией журнала «Современник» в честь актера Мартынова. Великие писатели публично признавали за выдающимся актером-демократом громадную заслугу в утверждении национальной драматургии на русской сцене. Тургенев и Салтыков-Щедрин увенчали артиста лавровым венком, ленты которого поддерживали Л. Толстой и Гончаров. Большую речь произнес А. Н. Островский.
«… Вы не старались выиграть в публике насчет пьесы, напротив, — успех ваш и успех пьесы были неразрывны, — говорил Островский, обращаясь к Мартынову… — Ваша художественная душа всегда искала в роли правды и находила ее часто в одних намеках. Вы помогали автору, вы угадывали его намерения, иногда неясно и неполно выраженные; из нескольких черт, набросанных неопытной рукой, вы создавали оконченные типы, полные художественной правды… Наконец, самую большую благодарность должны принести вам мы, авторы нового направления в нашей литературе, за то, что вы помогаете нам отстаивать самостоятельность русской сцены!»[105]
Через много лет П. А. Сергеенко, беседовавший с Л. Н. Толстым о русском театре, писал: «О Мартынове он отзывался с особенным жаром. Это был великий артист, — сказал он, — сочетавший в себе три драгоценных качества: талант, ум и способность к упорному труду»[106].
Мартынов сблизил Александринский театр с большой литературой, окончательно утвердил реализм на его сцене. В этом историческом деле {79} Мартынов не был одинок. Вокруг него группировалась та часть труппы Александринского театра, для которой правда, естественность, простота были законом творчества. Среди этих актеров в первую очередь должны быть названы Е. И. Гусева и Ю. Н. Линская, которую современники шутливо окрестили «Мартыновым в юбке».
Елена Ивановна Гусева (1793 – 1853) выдвинулась в середине 1830‑х годов как исполнительница ролей женщин «простого звания» — крестьянок, свах, торговок и чиновниц 14‑го класса. Она играла Пошлепкину в «Ревизоре», Феклу в «Женитьбе», выступала в водевилях. «В ней столько простоты, естественности, столько неподдельного комизма, что трудно представить себе в этом роде что-нибудь совершеннее», — писала критика[107]. Традиции Гусевой были продолжены Линской.
Юлия Николаевна Линская (1820 – 1871) пришла в труппу Александринского театра в возрасте более двадцати лет «с воли», то есть не из числа воспитанников Театрального училища, за счет которых пополнялись в основном кадры артистов казенной сцены. В первые годы своей деятельности Линская, по выражению А. И. Вольфа, «не попала на свое амплуа», и играла преимущественно драматические роли. Она дебютировала в главной роли «Параши-Сибирячки» Н. А. Полевого. Затем в ее репертуаре были роли Вероники («Уголино» Н. А. Полевого), Елены («Велизарий» Э. Шенка), Евдокии («Святослав» В. Зотова), а из мировой классики — Реганы («Король Лир» В. Шекспира). Но ни мелодрамы Полевого и Зотова, ни даже шекспировская роль не принесли ей успеха. В то время молодая актриса еще не нашла себя. Вот что писал журнал «Репертуар и Пантеон» об исполнении Линской роли болгарской царицы Евдокии в «Святославе»: «Неловкость ее на сцене, особенно… в царской мантии, ни с чем сравнена быть не может; а между тем местами в ее игре видны одушевление и теплота»[108]. Линской было неловко в царской мантии, но она превосходно себя чувствовала в одежде простых женщин. Одна из ее героинь — графиня Вероника («Уголино») тяготится своим знатным происхождением: «Я лучше б быть хотела поселянкой». Эти слова Линская произносила особенно искренне, они шли от собственных ощущений актрисы, она хотела играть не графинь, а поселянок, торговок, чиновниц.
В «Уголино» Линская — Вероника вела любовные диалоги с В. Каратыгиным — Нино. После премьеры домашние спросили его: «Ну как новенькая, Базиль?» (Дома Каратыгина на французский лад называли вместо Василий — Базиль). «C’est vulgaire», — ответил он. Неудачливая партнерша В. Каратыгина, она с громадным успехом выступала с Мартыновым. Только в сезоне 1842/43 года она играла с ним в водевилях П. А. Каратыгина «Брюзга, или Максим Петрович Недоволин» и «Школьный учитель», в водевиле П. И. Григорьева «Жены наши пропали» и в других пьесах. Потом они стали играть вместе постоянно и много. Мартынов — бесхарактерный чиновник, Линская — преследующая его вдова («Черный день на Черной речке» Н. Яковлевского, 1845), {80} Мартынов — господин Журден, Линская — мадам Журден («Мещанин-дворянин» Мольера, 1843), Мартынов — старик Полушкин, Линская — старая дева, которая баламутит весь дом («Домашняя язва» Я. И. Дементьева, 1849).
Линская восхищалась игрой Мартынова, естественностью его поведения на сцене, правдой душевных переживаний. Она стремилась стать достойной его партнершей. Могла ли она тогда думать, что пройдет немного времени и зрители любовно окрестят ее «Мартынов в юбке». В этом шутливом прозвище — высокое признание ее искусства.
А. И. Вольф в «Хронике петербургских театров» за сезон 1843/44 года писал: «Линская, чувствовавшая сама, что драма не есть ее назначение, начала пробовать свои силы в амплуа комических старух и интриганок. Чуть ли не первым ее опытом в этом новом роде была роль старой девы Небосклоновой в “В людях — ангел, не жена”, а потом она сыграла весьма удачно Фрозину в “Скупом”, г‑жу Журден в “Мещанин во дворянстве”, Зербинету в “Скапиновых плутнях”, княгиню Тугоуховскую в “Горе от ума” и Арину Пантелеевну в “Женитьбе”». В 1849 году Н. А. Некрасов писал: «У г‑жи Линской талант самобытный и оригинальный, особенно поражающий естественностью, по которой она не может быть сравнена ни с кем, кроме г. Мартынова»[109].
Подобно Мартынову, актриса проделала закономерный путь от водевиля к драматургии Тургенева и Островского. В эти годы в личной жизни Линской произошло событие, заставившее ее по-новому посмотреть на многие явления действительности и искусства.
Есть актеры, у которых житейская биография существует как бы изолированно от их творчества, не влияет на их сценический путь; судьба же иных художников сцены неразрывно связана с их искусством. Именно такой была судьба Линской. В 1850 году актриса вышла замуж за богатого заводчика И. С. Громова и по настоянию родственников мужа покинула сцену[110]. «Вся родня мужа, — вспоминал актер А. А. Алексеев, — во главе со строгою свекровью, женщиной старого, как выражаются, закала, придерживавшейся старой веры, была против того, чтобы их родственница, жена купца, играла “комедь перед людьми всякого сословия”»[111]. Расставшись со своими ролями в Александринском театре, Линская вынуждена была взять на себя, пожалуй, еще более трудную роль — роль жены купца первой гильдии и почетного гражданина. Жизнь в доме мужа дала ей богатый материал для наблюдений; ветхозаветный уклад громовской семьи, во главе которой стояла властная старуха, Линская вспомнит через несколько лет, когда встретится с образом Кабанихи из «Грозы»[112]. Житейские впечатления {81} дали актрисе пищу для будущей сценической работы. Живя в роскошном купеческом особняке, Линская ощущала себя в «золотой клетке», она все время мечтала о сцене. Недюжинный ум и природный такт позволили ей завоевать уважение и любовь в старообрядческом доме. Больше трех лет понадобилось для того, чтобы уговорить родственников разрешить ей вернуться на сцену. «Это бесовское наваждение, — сказала свекровь, — ну, да бог с тобой, делай, что хочешь, только в дом актерщиков не води».
Возвращение Линской в театр (1853) совпало с появлением на его сцене первых пьес драматурга, которому суждено было определить дальнейшую творческую судьбу актрисы. Этим драматургом был А. Н. Островский. Жизнь Линской сложилась так, будто бы специально готовила актрису к этому. Вскоре после вторичного прихода актрисы в Александринский театр умер ее муж — вдова миллионера уже через несколько лет отбивалась от многочисленных кредиторов. Второй брак с молодым актером М. В. Аграмовым принес ей только горе. Постижение на собственном опыте разных сторон жизни помогло Линской стать выдающейся исполнительницей многих ролей в произведениях великого драматурга[113].
В первый раз после перерыва Линская выступила в роли Хорьковой («Бедная невеста», 1853). «Публика приняла г‑жу Линскую продолжительными рукоплесканиями, желая показать тем, как рада ее возвращению на сцену, — писали “Санкт-петербургские ведомости”. — Г‑жа Линская вполне заслуживает такого приема, не только как отличная артистка, но и как женщина, страстно любящая свое искусство»[114].
Линская сыграла семнадцать ролей Островского; драматург нашел в актрисе превосходную исполнительницу Кабановой («Гроза»), Наумовны («Свои люди — сочтемся»), Кукушкиной («Доходное место»), Перегриновны («Воспитанница»), Глумовой («На всякого мудреца довольно простоты»), Курослеповой («Горячее сердце»), Чебоксаровой («Бешеные деньги») и других ролей. Островский высоко ставил талант актрисы.
С именем Линской связана первая постановка «Доходного места» на сцене Александринского театра. Известно, что комедия должна была увидеть свет рампы еще в 1857 году. Но в день уже объявленного спектакля в московском Малом театре (16 декабря) по распоряжению министра пьеса была запрещена к постановке во всех театрах. «Доходное место» оставалось под запретом в течение семи лет. Разрешение на постановку было получено в начале сезона 1863/64 года; помогли хлопоты Линской. В спектакле Александринского театра (1863) Линская сыграла роль Кукушкиной, которую Островский написал для нее.
«Она поражает правдою и глубоким комизмом в пьесах Островского, где жизнь и смысл дают средства развитым и даровитым {82} артистам высказать свои дарования в истинном свете», — писала «Петербургская газета»[115].
Заинтересованность Мартынова и Линской драматургией Островского, предпринятая ими пропаганда пьес великого драматурга превращали их сценическую работу в общественно значимое дело.
Путь, проделанный александринскими актерами за сравнительно короткий период времени, был поистине громаден. В Александринском театре 1830 – 1840‑х годов существовал кричащий разнобой актерских стилей и индивидуальностей. Воздействие реалистического искусства было стремительным и сильным. Под его могучим напором не устоял никто. Искусство обретало социальную конкретность, характеры вырастали из среды. Сквозь условную трагическую декламацию, мелодраматические эффекты и водевильные, почти фарсовые приемы игры настойчиво пробивалась простота, естественность, правда.
… Каратыгин и Брянский, Мартынов и Линская; партнеры Семеновой и Яковлева и актеры Островского — это гигантские скачки, знаменовавшие собой победу реализма.
{83} Глава вторая
Александринский театр 1860‑х годов
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 156; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!