ДОБРЫЙ МОЛОДЕЦ – ЛИПОВЫЙ ЦВЕТ 5 страница
Nu le mai faceţi ziduri unde să-nchid-avere,
Pe voi unde să-nchidă, când împinşi de durere
Veţi crede c-aveţi dreptul şi voi ca să trăiţi.
Ei îngrădiţi de lege, plăcerilor se lasă,
Şi sucul cel mai dulce pământului i-l sug;
Ei cheamă-n voluptatea orgiei zgomotoase
De instrumente oarbe a voastre fiici frumoase:
Frumseţile-ne tineri bătrânii lor distrug.
Şi de-ntrebaţi atuncea, vouă ce vă rămâne?
Munca, din care dânşii se-mbată în plăceri,
Robia viaţa toată, lacrimi pe-o neagră pâine,
Copilelor pătate mizeria-n ruşine...
Ei tot şi voi nimica; ei cerul, voi dureri!
De lege n-au nevoie — virtutea e uşoară
Când ai ce-ţi trebuieşte... Iar legi sunt pentru voi,
Vouă vă pune lege, pedepse vă măsoară
Când mâna v-o întindeţi la bunuri zâmbitoare,
Căci nu-i iertat nici braţul teribilei nevoi.
Zdrobiţi orânduiala cea crudă şi nedreaptă,
Ce lumea o împarte în mizeri şi bogaţi!
Atunci când după moarte răsplată nu v-aşteaptă,
Faceţi ca-n astă lume să aibă parte dreaptă,
Egală fiecare, şi să trăim ca fraţi!
Sfărmaţi statuia goală a Venerei antice,
Ardeţi acele pânze cu corpuri de ninsori;
Ele stârnesc în suflet ideea neferice
A perfecţiei umane şi ele fac să pice
În ghearele uzurei copile din popor!
Sfărmaţi tot ce aţâţă inima lor bolnavă,
Sfărmaţi palate, temple, ce crimele ascund,
Zvârliţi statui de tirani în foc, să curgă lavă,
Să spele de pe pietre până şi urma sclavă
Celor ce le urmează pân' la al lumii fund!
Sfărmaţi tot ce arată mândrie şi avere,
O! dezbrăcaţi viaţa de haina-i de granit,
De purpură, de aur, de lacrimi, de urât —
Să fie un vis numai, să fie o părere,
Ce făr' de patimi trece în timpul nesfârşit.
Zidiţi din dărmăture gigantici piramide
Ca un memento mori pe al istoriei plan;
|
|
|
Aceasta este arta ce sufletu-ţi deschide
Naintea veciniciei, nu corpul gol ce râde
Cu mutra de vândută, cu ochi vil şi viclean.
O! aduceţi potopul, destul voi aşteptarăţi
Ca să vedeţi ce bine prin bine o să ias';
Nimic... Locul hienei îl luă cel vorbareţ,
Locul cruzimii vechie, cel lins şi pizmătareţ,
Formele se schimbară, dar răul a rămas.
Atunci vă veţi întoarce la vremile-aurite,
Ce mitele albastre ni le şoptesc ades,
Plăcerile egale egal vor fi-mpărţite,
Chiar moartea când va stinge lampa vieţii finite
Vi s-a părea un înger cu părul blond şi des.
Atunci veţi muri lesne fără de-amar şi grijă,
Feciorii-or trăi-n lume cum voi aţi vieţuit,
Chiar clopotul n-a plânge cu limba lui de spijă
Pentru acel de care norocul avu grijă;
Nimeni de-a plânge n-are, el traiul şi-a trăit.
Şi boale ce mizeria ş-averea nefirească
Le nasc în oameni, toate cu-ncetul s-or topi;
Va creşte tot ce-n lume este menit să crească,
Va bea pân-în fund cupa, pân' va vrea s-o zdrobească,
Căci va muri când nu va avea la ce trăi.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Pe malurile Senei, în faeton de gală,
Cezarul trece palid, în gânduri adâncit;
Al undelor greu vuiet, vuirea în granit
A sute d-echipajuri, gândirea-i n-o înşală;
Poporul loc îi face tăcut şi umilit.
Zâmbirea lui deşteaptă, adâncă şi tăcută,
Privirea-i ce citeşte în suflete-omeneşti,
Şi mâna-i care poartă destinele lumeşti,
Cea grupă zdrenţuită în cale-i o salută.
Mărirea-i e în taină legată de aceşti.
Convins ca voi el este-n nălţimea-i solitară
|
|
|
Lipsită de iubire, cum că principiul rău,
Nedreptul şi minciuna al lumii duce frâu;
Istoria umană în veci se desfăşoară,
Povestea-i a ciocanului ce cade pe ilău.
Şi el — el vârful mândru al celor ce apasă —
Salută-n a lui cale pe-apărătorul mut.
De aţi lipsi din lume, voi cauza-ntunecoasă
De răsturnări măreţe, mărirea-i radioasă,
Cezarul, chiar Cezarul de mult ar fi căzut.
Cu ale voastre umbre nimica crezătoare,
Cu zâmbetu-vă rece, de milă părăsit,
Cu mintea de dreptate şi bine râzătoare,
Cu umbra voastră numai, puteri îngrozitoare,
La jugu-i el sileşte pe cei ce l-au urât.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Parisul arde-n valuri, furtuna-n el se scaldă,
Turnuri ca facle negre trăsnesc arzând în vânt —
Prin limbile de flăcări, ce-n valuri se frământ,
Răcnete, vuiet de-arme pătrund marea cea caldă,
Evul e un cadavru, Paris — al lui mormânt.
Pe stradele-ncruşite de flăcări orbitoare,
Suiţi pe baricade de bulgări de granit,
Se mişc batalioane a plebei proletare,
Cu cuşme frigiene şi arme lucitoare,
Şi clopote de-alarmă răsună răguşit.
Ca marmura de albe, ca ea nepăsătoare,
Prin aerul cel roşu, femei trec cu-arme-n braţ,
Cu păr bogat şi negru ce pe-umeri se coboară
Şi sânii lor acopăr — e ură şi turbare
În ochii lor cei negri, adânci şi desperaţi.
O! luptă-te-nvălită în pletele-ţi bogate,
Eroic este astăzi copilul cel pierdut!
Căci flamura cea roşă cu umbra-i de dreptate
Sfinţeşte-a ta viaţă de tină şi păcate;
Nu! nu eşti tu de vină, ci cei ce te-au vândut!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
|
|
|
Scânteie marea lină, şi placele ei sure
Se mişc una pe alta ca pături de cristal
Prin lunce prăvălite; din tainica pădure
Apare luna mare câmpiilor azure,
Împlându-le cu ochiul ei mândru, triumfal.
Pe undele încete îşi mişcă legănate
Corăbii învechite scheletele de lemn;
Trecând încet ca umbre — ţin pânzele umflate
În faţa lunei, care prin ele-atunci străbate,
Şi-n roată de foc galben stă faţa-i ca un semn.
Pe maluri zdrumicate de aiurirea mării
Cezaru-ncă veghează la trunchiul cel plecat
Al salciei pletoase — şi-ntinse-a apei arii
În cercuri fulgerânde se pleacă lin suflării
A zefirului nopţii şi sună cadenţat.
Îi pare că prin aer în noaptea înstelată,
Călcând pe vârf de codri, pe-a apelor măriri,
Trecea cu barba albă — pe fruntea-ntunecată
Cununa cea de paie îi atârna uscată —
Moşneagul rege Lear.
Uimit privea Cezarul la umbra cea din nouri,
Prin creţi ai cărei stele lin tremurând transpar,
I se deschide-n minte tot sensul din tablouri
A vieţii sclipitoare... A popoarelor ecouri
Par glasuri ce îmbracă o lume de amar:
"În orice om o lume îşi face încercarea,
Bătrânul Demiurgos se opinteşte-n van;
În orice minte lumea îşi pune întrebarea
Din nou: de unde vine şi unde merge floarea
Dorinţelor obscure sădite în noian?
Al lumii-ntregul sâmbur, dorinţa-i şi mărirea,
În inima oricărui i-ascuns şi trăitor,
Zvârlire hazardată, cum pomu-n înflorire
În orice floare-ncearcă întreagă a sa fire,
Ci-n calea de-a da roade cele mai multe mor.
Astfel umana roadă în calea ei îngheaţă,
|
|
|
Se pietrifică unul în sclav, altu-mpărat,
Acoperind cu noime sărmana lui viaţă
Şi arătând la soare-a mizeriei lui faţă —
Faţa — căci înţelesul i-acelaşi la toţi dat.
În veci aceleaşi doruri mascate cu-altă haină,
Şi-n toată omenirea în veci acelaşi om —
În multe forme-apare a vieţii crudă taină,
Pe toţi ea îi înşală, la nime se distaină,
Dorinţi nemărginite plantând într-un atom.
Când ştii că visu-acesta cu moarte se sfârşeşte,
Că-n urmă-ţi rămân toate astfel cum sunt, de dregi
Oricât ai drege-n lume — atunci te oboseşte
Eterna alergare... ş-un gând te-ademeneşte:
Că vis al morţii-eterne e viaţa lumii-ntregi."
1874, 1 decembrie
ИМПЕРАТОР И ПРОЛЕТАРИЙ
/Перевод Н. Стефановича/
В таверне закопченной, где дым стоит клубами,
Где дня почти не видно сквозь грязное окно,
На лавках деревянных за длинными столами
Сидят угрюмо люди с суровыми глазами,—
То нищие плебеи, которым все равно.
Один сказал: «Считают, что все черно и грязно,
Лишь человек, как светоч, рассеивает тьму.
Но сам же он источник порока и соблазна,
А этот шар нечистый, вращающийся праздно,—
Его же достоянье, подвластное ему.
Что значит справедливость? Ведь это же ограда,
Хранящая богатых, их собственность и власть.
Вы можете погибнуть от мора и от глада,
Но вашими руками им рыть и строить надо,
И труд ваш непосильный спешат они украсть.
Ведь им нужны услады, улыбки, упоенья,
И солнечные Альпы, и неба бирюза.
В садах у них зимою цветущие растенья.
Они в пирах проводят свои ночные бденья,
А днем они смежают усталые глаза.
Для них и беззаконье — одна из привилегий,
Но вас они законом обуздывают всех,
Влачащих государства тяжелые телеги...
Когда ж они свершают военные набеги,—
То вашей кровью платят за каждый свой успех.
Вся эта пышность армий, вся эта слава флота,
Короны, что венчают седины королей,
Богатства, что таятся в подвалах у кого-то, —
Все это создается из мелких капель пота,
Стекающих по лицам измученных людей.
Религия, конечно, испытанный, удобный,
Уже на вас надетый, прилаженный хомут.
Им нужен раб смиренный, послушный и незлобный.
Ведь если б не надежда на светлый мир загробный —
О, кто бы согласился на этот адский труд?
Они в загробном мире сулят вознагражденье,
Расплату по заслугам и радость, но, увы,
В могиле ожидает вас вечное забвенье...
Напрасно в этой жизни хранили вы терпенье:
Там ничего не будет, ведь мертвые — мертвы.
Играют эти люди фальшивыми словами.
Они мечи вам дали и ждут, что вы, рубя,
Бросаясь, нападая, себя сразите сами,
Что встанете стеною за них же с их дворцами
И что войной пойдете вы сами на себя.
Зачем же быть рабами, спасая их безделье?
Зачем всего бояться и ничего не сметь?
Затем вы в этом мире живете еле-еле,
Когда у них богатство, и роскошь, и веселье,
Свободной нет минуты, чтоб даже умереть!
Взгляните, как вас много! Могучими руками
Могли бы вы по-братски всю землю поделить.
Но стен для них не стройте, где могут под замками
Они добро упрятать или покончить с вами,
Как только разгадают, что вы хотите жить.
Им хочется блаженством упиться до упаду.
Законы защищают всю мерзость их страстей,
И вот переступили они еще преграду:
Теперь они находят преступную усладу
В позоре ваших скромных, прекрасных дочерей.
Но что же в вашем сердце усталом и покорном?
Ужели слово «рабство» уже не жжет уста?
Что есть у вас? Неволя? Слеза на хлебе черном?
Обиженные дети на их пути позорном?
Одним — и рай, и радость, другим же — нищета.
Нет, не нужны законы лжецам и лицемерам!
Для вас их измышляют, для вас их создают,
Чтоб чахли вы покорно в своем закуте сером,
И делят наказанье по рангам и размерам,
И над последним нищим вершат неправый суд.
Скорее разгромите порядок злой и грешный,
Народы разделивший на слуг и на господ.
Мы знаем, что за гробом наступит мрак кромешный,
А здесь и жизнь, и солнце, и хлеб, и воздух вешний —
Так пусть их все получат, пусть каждый их возьмет.
Разбейте, растопчите красу античных статуй
И все изображенья холеной наготы.
Зачем о совершенстве вздыхать во тьме проклятой?
Иль девушки простые не платят страшной платой,
Стремясь освободиться от черной нищеты?
Разбейте же порядок жестокий и кровавый,
Роскошные чертоги и царственный дворец,
И замок белоснежный, и храм золотоглавый,
И пусть повсюду хлынут потоки жгучей лавы,
С камней следы позора смывая наконец.
Их гордость и богатство — да будет все разбито!
Снимите с жизни слезы, убожество и страх,
И золото, и пурпур, одежды из гранита,
И пусть она прозрачной, очищенной, омытой,
Как дух невоплощенный, останется в веках.
Постройте из развалин уверенно и смело,
Как бы «мементо мори», громады пирамид.
Пред вечностью бездонной, не знающей предела,
Пускай искусство душу раскроет, а не тело —
Продажное, нагое, утратившее стыд.
Скорей потоп и бурю! Ведь знаете вы сами,
Кому вы покорились в смирении своем.
Жестокие владыки сменились болтунами,
Безумные угрозы — трескучими словами.
Названья изменились, но зло осталось злом.
Очнетесь вы, как в сказке, в каком-то новом веке,
Где радость будет общей, где свет рассеет тьму,
Когда же пламя жизни погаснет в человеке,
Он, словно засыпая, свои опустит веки,
И смерть, как светлый ангел, приблизится к нему.
Расстаться с этой жизнью совсем нетрудно, зная,
Что дети остаются исполненные сил,
Что жизнь их ожидает среди земного рая,
И звонов колокольных замолкнет медь густая:
Оплакивать не надо того, кто все свершил.
Исчезнут и болезни, и беды, и напасти,
Природа обновится, исполнена щедрот;
У золота не будет его преступной власти,
И каждый выпьет кубок, в котором только счастье,
И сам же этот кубок спокойно разобьет».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В коляске едет Цезарь по набережной Сены.
Его от размышлений ничто не отвлечет —
Ни грохот экипажей, ни уличные сцены;
Теперь его раздумья сложны и неизменны,
И перед ним безмолвно склоняется народ.
Почти неуловимой улыбкой уст холодных
И взором напряженным, все видящим насквозь,
Рукой, держащей судьбы движений всенародных,
Приветствует он толпы раздетых и голодных;
Его величье с ними таинственно сплелось.
В его немом величье царит безмерный холод.
Он знает, что неправдой отравлены сердца,
Что зло непобедимо и мир навек расколот,
Что вновь на наковальню падет тяжелый молот
И этому не будет предела и конца.
И он, тиран и деспот для всякого вельможи,
Приветствует — не вас ли, начало всех начал?
Ведь вы — любых величий опора и подножье,
И всех завоеваний, и всех крушений тоже,
И Цезарь всемогущий без вас давно бы пал.
Лишь вашей грозной силой, лишь вашими тенями,
Усмешкой, проскользнувшей у ваших уст немых,
И разумом, что к правде стремится все упрямей,
Он всех обезоружил, он всех опутал вами —
И властно подавляет теперь врагов своих.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Париж объят пожаром. Пылают башни, зданья,
Как факелы, взметнулись огни горящих крыш,
Они летят по ветру, меняя очертанья,
И слышен лязг оружья, и вопли, и стенанья —
Так века труп тлетворный похоронил Париж.
Он был неузнаваем, пожаром озаренный.
И вот уже на глыбы гранитных баррикад
Идут в фригийских шапках плебеев батальоны,
И двинулся на битву народ вооруженный,
И медленно и глухо колокола гудят.
И женщины проходят безмолвными рядами
Сквозь огненную бурю с оружием в руках.
Их волосы на плечи спускаются волнами,
А ненависть и злоба угрюмыми огнями
Сверкает в их бездонных и сумрачных глазах.
Борись, густые кудри по ветру развевая!
Ты поднялась героем из страшной нищеты,
Не даром стягов алых склонилась тень святая,
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 85; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!