ДОБРЫЙ МОЛОДЕЦ – ЛИПОВЫЙ ЦВЕТ 2 страница
С ними Панн, Пепели крестник, как пословица, сметлив.
Элиад, что из пророчеств, дивных снов, седых сказаний,
Древних вымыслов библейских свил клубок своих созданий,
Где из мифов смотрит правда, сфинкс глубокий смысл таит.
Он — утес средь гроз и бури, каждый миг готовый к схватке:
И теперь пред взором мира неразгаданной загадкой,
Тучам ересей не сдавшись, величаво он стоит.
Боллиак писал, как жили в угнетенье крепостные,
Кырлова сзывал отважных под штандарты боевые.
А теперь он привиденья кличет из веков глубин.
И, как Байрон, перенесший ветры странствий и страданий,
Задувал Александреску пламя вечных упований,
Посчитав, что вечность — то же, что печальный год один.
Точно лебедь, умирает дева бледная на ложе,
Та, кто юному поэту всех милей и всех дороже;
Дни весны так были кратки, нынче смерть — ее удел.
Смотрит юноша на деву, горьких слез потоки льются,
А в душе, печали полной, звуки лиры раздаются:
Так свою Болинтиняну песню первую пропел.
Грозный голос Мурешану, как булат, крушит оковы,
Руки, тверже, чем железо, струны разорвать готовы,
Воскресить он может камень, как мифический поэт.
Знает он про гор печали, елям судьбы прорицает
И в нужде богаче многих, точно светоч, угасает,
Времени пророк бесценный, жрец, воспевший наш расцвет.
А Негруцци пыль стирает с летописей пожелтевших,
Где мирянина рукою на страницах отсыревших
Древних княжеских династий перечислены дела,
|
|
|
В краску дней давно минувших он перо макает смело,
Потускневшие полотна оживляя им умело —
В них князьям — тиранам хитрым — лишь презренье и хула.
И поэзии властитель, вечно юный и счастливый,
Что на листике играет, на свирели шаловливой,
Что смешит веселой басней — радостный Александри.
Нанизав на белокурый луч звезды блестящий жемчуг,
То он слушает сказанья, что ему столетья шепчут,
То сквозь слезы засмеется, посвящая песнь Дридри.
Или думает о деве, белокрылой, полной ласки,
У нее глаза, как будто две таинственные сказки,
На устах цветет улыбка, голос — пенья птиц нежней.
Как царицу, к золотому он ее подводит трону,
На чело ей надевает из лучистых звезд корону
И «Мечту поэта» пишет, воспылав любовью к ней.
Или, дойну вдруг услышав горских храбрецов удалых,
Грезит он о быстрых реках, о высоких древних скалах,
О старинных ожерельях укреплений на холмах,
Снова нам напоминает дни, когда рассеял тучи
Над страной Штефан Великий, королевский зубр могучий
Будит грусть о крае предков, об отважных их делах.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну, а мы? Мы, эпигоны?.. Чувств холодная усталость,
Мелочь дел, пороков бездна, в сердце — непогодь и старость,
|
|
|
На лице веселья маски, а в душе — всевластье тьмы.
Бог наш — тень, отчизна — фраза, легкомысленны дерзанья,
Все в нас видимость одна лишь, яркий блеск без содержанья;
С твердой верой вы творили, ни во что не верим мы!
Потому-то слово ваше так чарующе и свято,
Что на нем печать раздумий, что оно из сердца взято.
Не стареют вместе с вами ваши юные сердца.
Словно времени машина вдруг обратно повернулась —
С вами будущее скрылось, с нами прошлое вернулось,
Все в нас пусто и бесплодно, все фальшиво до конца.
Вы взмывали в поднебесье, мы едва-едва летаем,
Море волнами мы мажем, небо звездами латаем,
Ибо море наше скудно, небо серо и темно.
Выше всех вы возносились в мыслях гордых и прекрасных,
На священных крыльях плавно среди звезд парили ясных,
И, как звездам, свет чудесный вам оставить суждено.
Мудрость с царственной улыбкой вас в раздумьях посещала,
Золотой своей лампадой вам дорогу освещала,
Пьедестал ваш усыпала лепестками ярких роз.
Ваши души — херувимы, ваше сердце — это лира,
Что встречает песнью нежной дуновение зефира,
Ваши взоры созидают мир из образов и грез.
Мы? Пронзительные взгляды, что в глубины не проникли,
|
|
|
Что в картинах лгут, что чувства симулировать привыкли,
Смотрим холодно на ближних, вас тревожим без нужды.
Все условность. Завтра правдой станет то, что нынче ложно,
Вам в борьбе достигнуть цели оказалось невозможно —
Вы о днях златых мечтали в мире горя и вражды.
«Смерть ступает вслед за жизнью, жизнь ступает вслед за смертью».
Этим вечным содержаньем мир опутан, точно сетью.
Люди делают икону из того, кто слаб и глуп.
То, что ничего не значит, важным смыслом наделяют,
По бесчисленным системам мысль свою распределяют,
В поэтические ткани облачают голый труп.
Что такое мысли наши? Хитроумное сплетенье
Из вещей, что нет на свете, книга горя и смятенья.
Кто ее распутать хочет, лишь запутает совсем.
А поэзия святая? Бледный ангел с чистым взглядом,
Жалкий прах, едва прикрытый пышным пурпурным нарядом,
Смесь икон и сладострастья, тень несбывшихся поэм.
Так прощайте же, святые, мой поклон вам, фантазерам,
Что в волнах искали песни, управляли звездным хором,
Из пустой и грязной жизни исторгали нежный звон,
Мы же в прах все превращаем, наше тело, наши муки.
Гении, глупцы, величье, низость, свет, душа и звуки —
Все лишь тлен. Таков, как есть он,— этот мир. А мы — как он.
|
|
|
1870, 15 августа
CÂNTECUL LĂUTARULUI
Ca povestea cea sărmană
Care nimeni n-o-a-nțeles,
Trec prin vremea tristă, vană,
Cum prin secoli un eres.
Sunt ca lira spartă-n stâncă,
Sunt ca glasul din pustii,
Sunt ca marea cea adâncă,
Sunt ca moartea între vii.
Dintre chinuri ce mă-neacă
Eu sorbeam mirul curat,
Cum o lebădă se pleacă
Bând din lacul înghețat.
Dar cu moartea cea adâncă
Azi eu schimb al vieții-mi gând,
Am fost vultur pe o stâncă,
Fire-aș cruce pe-un mormânt!
Care-i scopul vieții mele,
De ce gându-mi e proroc,
De ce știu ce-i scris în stele,
Când în van lumea o-nvoc.
Crucea-mi pară gânditoare,
Parca arz-a vieții-mi tort,
Căci prin neguri mormântare
Voi să văd fața-mi de mort.
Doar atunci când prin lumine
M-oi sui la Dumnezeu,
Veți gândi și voi la mine
Cum am fost în lume eu.
1871
ПЕСНЯ ЛЭУТАРА
/Перевод Н. Вержейской/
Я иду, в них разуверясь,
По печальным снам эпох;
Чрез века иду, как ересь,
Как невнятной сказки вздох.
Я как проповедь в пустыне,
Как разбитой лиры стон,
Как мертвец иду я ныне
Шумом жизни окружен.
Миро горьких мук до дрожи
Леденит мой скорбный рот:
Мы с тем лебедем похожи,
Что из рек замерзших пьет!
Я теперь в мечтах усталых,
Мысль в бездействии пустом.
Был орлом на грозных скалах,
На могиле б стать крестом!
Что за смысл в деяньях дышит?
Путь предвиденья не прост!
Если мир меня не слышит,
Как читать мне книгу звезд?
Жизни нить я жгу, бессильный,
Мысль моя — огня язык.
Я хочу сквозь мрак могильный
Увидать свой мертвый лик.
Что ж! Когда мой путь проляжет
В мир иной, к творцу светил,
Обо мне кто-либо скажет:
— Что и он на свете жил!
1871
ПЕСНЯ ЛЭУТАРА
/Перевод Ю. Кожевникова/
Незаметной, бедной сказкой,
Непонятною для всех,
Меж сует бреду с опаской,
Как стезей столетий грех.
Я — разбитой лиры звуки,
Глубина морских зыбей,
Глас в пустыне, полный муки,
Смерть среди живых людей.
Из страданий неизбежных
Извлекать я должен мед —
Так зимою лебедь нежный,
Чтоб напиться, долбит лед.
Помышленьем о кончине
Мысль о жизни я сменил:
Воспарял орлом, а ныне
Стал крестом среди могил.
В жизни цель моя — какая,
Ум пророка мне — к чему,
Смысл светил зачем я знаю,
Если канет все во тьму?
Мыслит только крест могильный,
Жизни нить сгорает вмиг.
Вижу я сквозь дым кадильный
Мертвым свой недвижный лик.
И когда отправлюсь к богу
Сквозь светила в вышине,
Вы подумайте немного,
Как жилось на свете мне.
1870—1872
CUGETĂRILE SĂRMANULUI DIONIS
Ah! garafa pântecoasă doar de sfeşnic mai e bună!
Şi mucoasa lumânare sfârâind săul şi-l arde.
Şi-n această sărăcie, te inspiră, cântă, barde —
Bani n-am mai văzut de-un secol, vin n-am mai băut de-o lună.
Un regat pentru-o ţigară, s-umplu norii de zăpadă
Cu himere!... Dar de unde? Scârţâie de vânt fereasta,
În pod miaună motanii — la curcani vânătă-i creasta
Şi cu pasuri melancolici meditând umblă-n ogradă.
Uh! ce frig... îmi văd suflarea, — şi căciula cea de oaie
Pe urechi am tras-o zdravăn — iar de coate nici că-mi pasă,
Ca ţiganul, care bagă degetul prin rara casă
De năvod — cu-a mele coate eu cerc vremea de se-nmoaie.
Cum nu sunt un şoarec, Doamne, — măcar totuşi are blană.
Mi-aş mânca cărţile mele — nici că mi-ar păsa de ger...
Mi-ar părea superbă, dulce o bucată din Homer,
Un palat, borta-n perete şi nevasta — o icoană.
Pe pereţi cu colb, pe podul cu lungi pânze de painjen
Roiesc ploşniţele roşii, de ţi-i drag să te-uiţi la ele!
Greu li-i de mindir de paie, şi apoi din biata-mi piele
Nici că au ce să mai sugă. — Într-un roi mai de un stânjen
Au ieşit la promenadă — ce petrecere gentilă!
Ploşniţa ceea-i bătrână, cuvios în mers păşeşte;
Cela-i cavaler... e iute... oare ştie franţuzeşte?
Cea ce-ncunjură mulţimea i-o romantică copilă.
Bruh! mi-i frig. — Iată pe mână cum codeşte-un negru purec;
Să-mi moi degetul în gură — am să-l prind — ba las', săracul!
Pripăşit la vreo femeie, ştiu că ar vedea pe dracul,
Dară eu — ce-mi pasă mie — bietul "ins!" la ce să-l purec?
Şi motanul toarce-n sobă de blazat ce-i. — Măi motane,
Vino-ncoa să stăm de vorbă, unice amic şi ornic.
De-ar fi-n lume-un sat de mâţe, zău! că-n el te-aş pune vornic,
Ca să ştii şi tu odată boieria ce-i, sărmane!
Oare ce gândeşte hâtrul de stă ghem şi toarce-ntruna?
Ce idei se-nşiră dulce în mâţeasca-i fantazie?
Vreo cucoană cu-albă blană cu amoru-i îl îmbie,
Rendez-vous i-a dat în şură, ori în pod, în găvăună?
De-ar fi-n lume numai mâţe — tot poet aş fi? Totuna:
Mieunând în ode nalte, tragic miorlăind — un Garrick,
Ziua tologit în soare, pândind cozile de şoaric,
Noaptea-n pod, cerdac şi streşini heinizând duios la lună.
Filosof de-aş fi — simţirea-mi ar fi vecinic la aman!
În prelegeri populare idealele le apăr
Şi junimei generoase, domnişoarele ce scapăr,
Le arăt că lumea vis e — un vis sarbăd — de motan.
Sau ca popă colo-n templul, închinat fiinţei, care
După chip ş-asemănare a creat mâţescul neam,
Aş striga: o, motănime! motănime! Vai... Haram
De-al tău suflet, motănime, nepostind postul cel mare.
Ah! Sunt printre voi de-aceia care nu cred tabla legii,
Firea mai presus de fire, mintea mai presus de minte,
Ce destinul motănimei îl desfăşură-nainte!
Ah! atei, nu tem ei iadul ş-a lui Duhuri — liliecii?
Anathema sit! — Să-l scuipe oricare motan de treabă,
Nu vedeţi ce-nţelepciune e-n făptura voastră chiară?
O, motani fără de suflet! — La zgâriet el v-a dat gheară
Şi la tors v-a dat musteţe — vreţi să-l pipăiţi cu laba?
Ii! că în clondir se stinge căpeţelul de lumină!
Moşule, mergi de te culcă, nu vezi că s-a-ntunecat?
Să visăm favori şi aur, tu-n cotlon şi eu în pat.
De-aş putea să dorm încaltea. — Somn, a gândului odină,
O, acopere fiinţa-mi cu-a ta mută armonie,
Vino somn — ori vino moarte. Pentru mine e totuna:
De-oi petrece-ncă cu mâţe şi cu pureci şi cu luna,
Or de nu — cui ce-i aduce? — Poezie — sărăcie!
1872, 1 decembrie
РАЗМЫШЛЕНИЯ БЕДНОГО ДИОНИСА
/Перевод А. Штейнберга/
— Эх, графин ты мой пузатый, ты уже давно пустенек
И годишься лишь в шандалы, для трескучей свечки сальной!
Вдохновись-ка, бард, распойся в этой нищете печальной!
Месяц, как вина я не пил, вечность, как не видел денег.
Королевство за окурок! Свод небес волшебным дымом
Заволок бы я, да нечем... Свищет вихрь в оконной раме,
Голосят коты па крыше, и, синея гребешками,
Индюки внизу шагают в размышленье нелюдимом.
Ну и холод! Пар клубами изо рта. Мороз по коже!
Шапку на уши напялил, пробую локтями стужу.
Как цыган, одетый в бредень, сквозь дыру сует наружу
Палец, чтоб узнать погоду, локти выпростал я тоже.
Быть бы мышью мне — у этой шубка есть, по крайней мере!
Грыз бы досыта я книги и не мерз в норе сегодня.
Мне б жена моя казалась благостной, как мать господня,
Я б дворец сыскал в подполье и превкусный кус в Гомере.
Па степах, покрытых пылью, оплетенных паутиной,
В потолочных балках вижу рать несметную клоповью.
Каково-то им питаться постною моею кровью,
Жить в соломенной подстилке?.. Глянь, процессией аршинной
Вышли, будто на прогулку. Вот ползет смиренно слева
Древняя ханжа-клопиха... Вот проворный франт клопиный...
Он умеет ли французить?.. Вот, с мечтательною миной,
Отдалясь от низкой черни,— романтическая дева...
Вдруг мне на руку свалился черный клоп... «Постой, ни шагу!
Я сейчас тебя поймаю мокрым пальцем!..» Нет, не надо...
Если б к женщине попал он, испытал бы муки ада,
Ну, а мне какое дело? Что терзать его, беднягу!
Кот мурлычет на лежанке... «Подойди сюда, котище!
Покалякаем с тобою, мой товарищ по мытарствам.
Я б, ей-ей, тебя назначил управлять кошачьим царством,
Чтоб ты всласть изведал радость барской жизни, тонкой пищи».
Он о чем теперь мечтает, этот дремлющий лукавец?
Может быть, пушистой дамой очарован, обожаем,
Жаждет бурного свиданья на задворках за сараем,
Где, мяуча, ждет счастливца лучшая из всех красавиц?
Интересно: в царстве кошек тоже был бы я поэтом?
Я вопил бы, словно Гаррик, монологи в слезных драмах,
Днем — валялся б на припеке и ловил мышей упрямых,
По ночам — гейнеобразно вдохновлялся б лунным светом.
Как философ я примкнул бы к пессимистам, не иначе,
В популярных выступленьях доказуя непреложно
Светским барышням и снобам, что в природе все ничтожно,
Что земная жизнь всего лишь только смутный сон кошачий.
Будь жрецом я, возгласил бы в храме вышнего владыки,
Соизволившего кошку сделать на творца похожей:
Содрогнись, о род кошачий, трепещи пред карой божьей!
Сгинет наглый святотатец, не блюдущий пост великий!
Вольнодумцы отвергают глас творца, гремящий в тучах,
Издеваясь над Писаньем, превозносят разум бренный,
Что сулит котам и кошкам власть над тайнами вселенной,
Не страшатся преисподней, ни чертей — мышей летучих.
Отлучаю нечестивцев! О коты! Вам каждый коготь
Для царапанья дается, а усы — для осязанья.
Так зачем же вы стремитесь, бессердечные созданья,
Всеблагое провиденье лапой собственной потрогать?
Время спать, мой друг хвостатый! Оплыла свеча в бутылке,
Через миг огня не станет, да и мыслям отдых нужен.
Нам с тобой приснится счастье, груды денег, добрый ужин.
Ты задремлешь на лежанке, я — на жиденькой подстилке.
Сои иль смерть?— мне все едино, лишь избавь меня от боли,
Осени меня навеки гармоничной тишиною.
Безразлично: жить с клопами, жить с котами и луною
Иль сгинуть; ведь искусство — это нищенство, не боле...
1872, 1 декабря
РАЗМЫШЛЕНИЯ БЕДНОГО ДИОНИСА
/Перевод Ю. Кожевникова/
Эх, графинчик мой пузатый на подсвечник годен только,
От оплывшего огарка где каморке осветиться;
Денег не видал столетье, месяц пью одну водицу, —
Неизбывной нищетою вдохновляться, бард, изволь-ка!
Царство дал бы за сигару, и химеры б закружились
Среди вьюжных туч... Но где же царство взять?.. Стучит в окошко
Ветер; жалобно мяучит кот на крыше; по дорожке
Посиневшие индюшки бродят, в думы погрузились.
Ух! Мороз... Дыханье видно... Шапку на уши плотнее
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 107; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!