ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛЕЙ В ШТУТГАРТЕ) 15 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 60 из 108Следующая ⇒

Что Геккель, наиболее выдающийся представитель естест-
веннонаучного монизма, все же еще сидит на этом дуалисти-
ческом коньке, доказывается ярко его третьим пунктом, утвер-
ждающим, что «при современной организации нашего мозга»,
последняя первопричина всех явлений непознаваема.

Что значит непознаваем а?

445

Kein Atomchen
ist auszukennen *

Весь контекст предложений, в которых
употребляется это слово, с очевидностью дока-
зывает, что наш естествоиспытатель еще все-
цело опутан сетями метафизики. Ни одна

вещь, ни один атом непознаваем до конца.
Каждая вещь неисчерпаема в своих тайнах,
вечна и неразрушима...

Природа полна тайн, которые для исследующего ума
оказываются самыми простыми, обыденными явлениями.
Природа неисчерпаема по богатству научных проблем.
Мы их исследуем, но никогда не доходим до конца в своих
исследованиях. Здравый человеческий рассудок вполне
прав, когда он находит, что мир и природа не могут
быть исследованы до конца, но он не менее прав, когда
отвергает метафизическую непостижимость мира как
чрезмерное недомыслие, как суеверие. Мы в своем иссле-
довании природы никогда не доходим до конца, и, однако,
чем дальше идет естествознание в своих исследованиях,
тем очевиднее становится, что ему решительно нечего
бояться неисчерпаемых тайн природы, что здесь —
согласно словам Гегеля — ничего нет такого, что было

бы ему недоступно. Из этого следует, что мы ежедневно
черпаем из неисчерпаемой «первоосновы всех вещей»
и именно при помощи нашего познавательного аппарата,
способность которого к исследованию так же универ-
сальна и бесконечна, как бесконечно богата природа
обычными тайнами.

«При современной организации нашего мозга!» Ко-
нечно! Наш мозг благодаря половому отбору и борьбе
за существование еще разовьется во всей своей силе,
и все больше и больше будет проникать в естественную
первооснову. Если эти слова имеют такой смысл, то мы
с ними охотно согласимся. Но в том-то и дело, что еще
опутанный метафизикой дарвинист такого смысла им
не придает. Человеческий рассудок, хочет он сказать,
слишком мал для полного исследования мира; мы по-
этому должны верить в существование еще «более вы-
сокого», сверхъестественного духа и не бороться против

него «разрушительно»...

Гегель изложил учение о развитии гораздо универ-
сальнее, чем Дарвин. Говоря так, мы не думаем пред-
почитать или ставить одного из них выше другого,
а считаем только необходимым дополнить одного другим.

* — Ни один атом не познаваем до конца. Ред.

446

Если Дарвин учит нас, что амфибии и птицы, это — не изолированные друг от друга виды, а живые существа,
возникающие друг из друга и переходящие друг в друга,
то Гегель учит, что все виды, весь мир представляет
собой живое существо, нигде не имеющее неподвижных
границ; познаваемое и непознаваемое, физическое и
метафизическое постоянно переходят одно в другое;
абсолютно непостижимое есть нечто такое, что относится
не к монистическому, но религиозному, дуалистическому
миросозерцанию...
Согласно нашему монизму, природа — последняя основа
всех вещей; она также является основой нашей способ-
ности познания, и, тем не менее, согласно взгляду Геккеля,
эта способность слишком ограниченна, чтобы познать
последнюю основу. Как соединить это вместе? Природа,
познанная как последнее основание, в то же время ока-
зывается «непознаваемой»!?

Erscheinun-
gen *

Страх перед разрушительными тенденция-
ми охватил даже такого решительного теоре-
тика эволюционизма, как Геккель; он отсту-
пает от своей теории и отдает предпочтение
той вере, что человеческий дух должен удов-
летвориться явлениями природы, что он не мо-
жет добраться до настоящей сущности приро-
ды; последней первоосновой оказывается
объект, не относящийся к области естествознания...
Что касается пантеистических взглядов наших величайших
поэтов и мыслителей, взглядов, завершающихся убеждением
в единстве бога и природы, то Гегель оставил нам особенно
характерную теорию. Согласно ей, мы знаем не только единство,
но и различие вещей. Шпиц такая же собака, как мопс, но это
единство не исключает различия. Природа ведь имеет много
общего с всемилостивым богом: она царствует от вечности до
вечности. Так как наш ум — естественный ее инструмент,
то природа знает вообще все, что доступно знанию; она все-
знающа, но, несмотря на это, «естественная» мудрость настолько
отлична от божественной, что имеется достаточно научных
причин к разрушительной тенденции, направленной на полное
вытеснение понятий бога, религии, метафизики, — вытесне-
ние в разумном смысле этого слова, насколько это возможно.
Путаные идеи всегда существовали и будут существовать до
глубокой вечности...

* — явления. Ред,

И если старое знание животного мира дает лишь
неполную, а новое знание, развитое Дарвином, более

447

правдивую, полную и настоящую картину, то выте-
кающая отсюда для наших знаний выгода не огра-
ничивается одной животной жизнью: мы в то же
время приобретаем знание нашей познавательной спо-
собности, а именно: что последняя не есть какой-либо
сверхъестественный источник истины, а зеркалоподоб-
ный инструмент, отражающий вещи мира, или при-
роду...

[248—249] Кант рассуждает следующим образом:
если наш разум и должен ограничиться одним лишь
познанием естественных явлений, если мы и дальше
ничего не можем знать, то все же мы должны верить в
нечто таинственное, высшее, метафизическое. Тут долж- versus
но нечто скрываться, «ибо где имеются явления, там Kant
должно быть нечто, что является», — заканчивает
Кант; этот вывод отличается лишь мнимой точностью.
Разве недостаточно того, что проявляют себя естест-

венные явления, что за ними не скрывается ни-
чего сверхъестественного, ничего непонятного, ничего
помимо собственной природы? Но оставим это. Кант
изгнал метафизику, по крайней мере формально, из
науки для того, чтобы она застряла в вере...

[251] Кант оставил своим последователям чрезвычайно
скромную мысль, что светильник познания человеческого
рода слишком незначителен, чтобы осветить большое
чудовище. Доказав, что он не слишком мал, что наш свет
пе меньше и не больше, не менее и не более чудесен, чем
объект, подлежащий освещению, мы покончим с верой
в чудеса, в чудовище, покончим с метафизикой. Таким
образом, человек теряет свою чрезмерную скромность,
и наш Гегель не мало содействовал этому делу.

Что такое метафизика? Она по своему названию была
научной дисциплиной, отбрасывающей свою тень еще и
в настоящее. Чего она ищет, чего она хочет? Конечно,
просвещения! Но относительно чего? Относительно бога,

свободы и бессмертия, — это звучит в наши дни совер-
шенно по-пасторски. И если мы даже обозначим содержа-
ние этих трех понятий классическими названиями истины,
добра и красоты, то все же будет чрезвычайно важно
выяснить себе и читателю, чего, собственно, ищут и хотят
метафизики; без этого нельзя достаточно оценить и изобра-
зить ни Дарвина, ни Гегеля, ни того, что они сделали,
ни того, что они упустили и что поэтому предстоит еще
сделать потомству...

448

V
СВЕТ ПОЗНАНИЯ

[255—266] Можно привести множество цитат из современной литературы, констатирующих абсолютную пропасть между общим познанием природы и метафизической потребностью, — это значит, что вопрос: «откуда взять свет?» бесконечно запутан. Поистине классический образец этой запутанности представляет собою «История материализма» Ф. А. Ланге. Если отвлечься от многих блестящих и превосходных, но второстепенных сторон этого труда, а также от демократического родства автора с социалистической партией, — что мы с большим удовольствием констатируем, — все же философская точка
зрения Ланге — самое жалкое барахтанье в метафизи-
ческих силках, какое только когда-либо имело место.
Именно эта постоянная нерешительность и неуверенность
и составляют то, что придает произведению его значение,
потому что хотя в нем и не разрешается задача и ничто
не решается, но проблема ставится так ясно, что окон-
чательное ее разрешение становится неизбежно близким. Затем являются противники вроде д-ра Гидеона Спикера («Об отношении естественной науки к философии») и, указывая на это барахтанье,
злоупотребляют своей справедливой критикой, чтобы вместе с Ланге дискредитировать также и материализм...
Материализм, который удачно справляется с позна-
нием и объяснением самых различных областей науки, до сих пор не пытался объяснить область познания, и поэтому его благосклонный историк не мог одержать полной победы над руинами идеализма...
«Существует два вопроса, перед которыми дух должен оста-
новиться. Мы не в состоянии понять атомов и мы не можем объяс-
нить из атомов и их движения даже самого незначительною
явления сознания... Как ни вертеть понятие материи и ее
сил, все же всегда приходится наталкиваться на что-то непо-
нятное. Не без основания поэтому Дюбуа-Реймон заходит даже
так далеко, что утверждает, будто все наше познание природы
в действительности еще не есть познание, что оно дает только
суррогат объяснения... Это тот пункт, мимо которого систематики
и апостолы механистического миросозерцания проходят с та-
ким пренебрежением — вопрос о границах познания природы»
(Ф. Ланге. История материализма, т. II, стр. 148—150).

Эта точная ссылка, в сущности, была бы излишней, так как
подобные высказывания общеизвестны. Так заявляет не только
Ланге, но и Юрген Бона Мейер и фон Зибель, так высказались

449

бы Шеффле и Замтер, если бы им пришлось коснуться этой темы;
так говорит весь авторитетный мир, поскольку он перерос ка-
пуцинов. Но Ланге не знал как следует социал-демократов,
иначе ему было бы известно, что и в этом пункте они дополнили

механистическое миросозерцание.

«Большой недостаток Гегеля по сравнению с Кантом, —
говорит Ланге, — состоит в том, что он совершенно
утратил мысль о более общем, нежели человеческий,
способе познания вещей». Итак, Ланге сожалеет о том,
что Гегель не спекулировал на сверхчеловеческом позна-
нии, а мы на это ответим реакционный лозунг «назад
к Канту!», который теперь раздается со всех сторон,
исходит из чудовищной тенденции — повернуть назад
науку и подчинить человеческое познание «более общему
способу познания». В ней заметно желание опять отка-
заться от уже завоеванного господства человека над
природой п достать для старого пугала из кладовой
корону и скипетр, чтобы вновь воцарилось суеверие.
Философское стремление нашего времени состоит в созна-
тельной или бессознательной реакции против явно
растущей свободы народа.

Достаточно лишь немного вникнуть в метафизическую
мысль о «границах познания», которая проходит красной
нитью через всю знаменитую книгу Ланге и так часто
повторяется современными учеными, чтобы сейчас же
признать ее бессмысленной фразой. «Атомы не могут
быть поняты, и сознание не может быть объяснено».
Но ведь весь мир состоит из атомов и сознания, из ма-

терии и духа. Если и то и другое непонятно, то что же
остается тогда рассудку понимать и объяснять? Ланге
прав: собственно, ничего. Ведь наше понимание, как они
полагают, вовсе не понимание, а только суррогат. Может
быть, и те серые животные, которых обыкновенно называ-
ют ослами, лишь суррогаты ослов, а настоящих ослов нуж-
но искать среди более высокоорганизованных существ...
Свет познания делает человека господином природы.
С его помощью человек может летом иметь лед, а зимой—
плоды и цветы лета. Но всегда это господство остается
ограниченным. Все, что человек может сделать, он может

сделать только с помощью естественных сил и материалов.

[261] Как в техническом производстве явления природы
предстают в своем телесном виде, так в науке изменения
природы являются нам с своей духовной стороны. Как
производство оставляет в конечном счете неудовлетворен-
ной преувеличенную потребность в творчестве, так наука,
или «познавание природы», не удовлетворяет всецело

450

нашей преувеличенной потребности в причинном объяс-
нении. Но как благоразумный человек не будет жаловаться
на то, что мы для творчества вечно нуждаемся в материале
и из ничего, из благих желаний ничего не можем сделать,
так и тот, кто вникнет в природу познания, не захочет
выйти за пределы опыта. Как для творчества, так и для
познания, или объяснения, нам нужен материал. Поэтому
никакое познание не может выяснить, откуда материал
происходит пли берет начало. Мир явлений, или материал,
это — нечто примитивное, субстанциальное, не имеющее
ни начала, ни конца, ни происхождения. Материал имеется
налицо, существование его материально (в более широком
смысле этого слова), и человеческая способность познавать
или сознавать — часть этого материального существова-
ния, которое, как и всякие другие части, может выполнить
только одну определенную, ограниченную функцию,
а именно познание природы...

Дата добавления: 2019-11-25; просмотров: 167; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 55 56 57 58 596061 62 63 64 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!