Объяснение, выводимое из предположения мечтательности или самообольщения



 

Представлять Иисуса Христа самообольщенным мечтателем – хотя дело менее дикое, но все‑таки неразумное: постоянная ясность, спокойствие, самообладание, скромность, достоинство и терпение Христа – это такие свойства, которые представляют радикальную противоположность тому, что составляет отличительный признак мечтателя. Иудей того времени, который в фанатической мечтательности вообразил бы себя Мессией и Сыном Божиим, вместо того чтобы противостоять видам и намерениям народа и не давать пищи всем временным надеждам своих соотечественников, наверное, выступил бы, как позже Вар‑Кохэб, во главе восстания против ненавистного деспотизма римлян и попытался бы восстановить земное царство. Мечтательность, которая в данном случае должна граничить с сумасшествием, вместо того чтобы спокойно и терпеливо сносить ожесточенную оппозицию вождей народа, выразилась бы в бурной страсти и разрешилась бы в необдуманных действиях.

Духовное существо Христа на самом деле удивительно. Он никогда не заблуждался в Своих суждениях о людях и вещах; никогда не обманывался внешним видом; Он видел человека насквозь; Его взор всегда проникал во все тайные движения сердца; Он никогда не ставил ненужных вопросов и никогда не давал неполных уклончивых ответов, но всегда давал такие ответы, лучше которых ничего нельзя ни придумать, ни выразить. Как часто одним словом Он заставлял молчать Своих софистических прорицателей, придирчивых и хитрых первосвященников и книжников, – словом, которое, как гвоздь, вонзалось им в голову, или как молния озаряло их совесть, или же благоразумно обходил сети, которые расставлялись для Него. Когда фарисеи и иродиане спросили Христа: «Следует ли давать дань римскому императору?», имея при этом злое намерение запутать Его в политический спор партий того времени, Он, прозрев их злобу, потребовал монету с изображением римского императора и сказал: «Воздавайте кесарево кесарю, а Божие Богу», – произнес такие слова, которые разрушают все трудные вопросы отношений между Церковью и государством, – слова, которые можно назвать мудрейшим ответом, который когда‑нибудь давал человек. Когда саддукеи, отрицавшие воскресение мертвых, предложили Христу озадачивающий с первого раза вопрос о брачных отношениях в загробной жизни, Он решил казавшуюся для Его противников трудность тем, что лишил ее почвы, на которой она утверждалась, сославшись прямо на ту часть Ветхого Завета, которая не подвергалась их сомнению, и сказал: о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых (Мф. 22, 31, 32, ср.: Исх. 3, 6). Этим кратким объяснением Он раскрыл глубокий смысл, сокрытый в имени Бога, – смысл, какого никто прежде никогда не видел в нем и который, однако, раз обнаруженный, был так ясен и очевиден, что сами саддукеи принуждены были замолчать, а толпа изумлялась. И когда лицемеры‑святоши по поводу нарушительницы супружеской верности надеялись поставить Христа в противоречие с строгостью закона, Он отдал это дело на суд их собственной совести словами: кто из вас без греха, тот пусть первый бросит камень в нее, и они, будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних (Ин. 8, 6–9). В смущениях Христос никогда не терял душевного равновесия, ясности взора; ни одно из Его выражений никогда не оскорбило и самого совершенного, тонкого вкуса.

Неужели такой дух, ясный, как небо, живительный, как воздух, острый и проницательный, как обоюдоострый меч, вполне здравый и мощный, всегда верный самому себе, – неужели, спрашиваем мы, такой дивный дух способен к такому глубокому и роковому обольщению насчет своего призвания? – Пошлые, нелепые бредни!

Послушаем, что говорит самый замечательный из унитариев об этой гипотезе. Доктор Ханнинг говорит: «Упрек в безумном самообольщенном мечтательстве есть последний упрек, который направляют против Иисуса. Но где в истории Иисуса мы находим хотя бы след этого мечтательства? Откроем ли мы его в спокойном авторитете Его предписаний, в кротком, благодетельном духе Его религии, в неизысканной простоте Его языка, простоте, в которой Он раскрывал высокие дарования и возвышенные религиозные истины? Или, быть может, мы найдем его в здравом рассудке, в глубоком знании людей различных классов, с которыми Он входил в соприкосновение, в знании, которое Он обнаруживал везде в Своих суждениях, и оценке их? Не отыщем ли мы мечтательности в тех дивных выражениях, где Христос, говоря о Своем праве и Своей власти в том мире, устремлял сердца людей к Небу? Не встретим ли Его мечтательности в том факте, что Сам Он никогда рабски не предавался Своей мечте и воображение Своих учеников не воспламенял заманчивыми, живыми образами или подробными описаниями невидимой жизни?

Действительно, в характере Иисуса необыкновенно то, что Он отличался больше чем простым спокойствием и самообладанием. Эта черта проходит и через все остальные превосходства Его характера. Как спокойно было Христово благочестие! Укажите мне, если можете, хотя бы одно запальчивое страстное выражение Его религиозного чувства. Сердечная Его молитва дышит ли когда‑нибудь лихорадочным мечтательством?.. Само благожелание Христа, при всей своей серьезности и глубине, было скромно и спокойно. В Своем сострадании к другим Он никогда не терял самообладания и никогда не увлекался до нетерпеливых поспешных предприятий энтузиастической филантропии, но делал добро со спокойствием и величием, свойственными Божественному предведению» 74).

 


Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 89; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!