Свидетельство Христа о Самом Себе
Личность Христа, как мы уже сказали, есть великая тайна. Существует только одно рациональное объяснение этой высокой тайны; это объяснение мы находим в собственном свидетельстве Христа о Его сверхчеловеческом и Божественном происхождении. Это свидетельство имеет полное право на величайшее внимание и совершенное доверие с нашей стороны по причине абсолютной истинности Свидетеля, – истинности, которая никогда никем не была оспариваема и которая не может быть также отвергнута без того, чтобы тотчас не разрушить основание вообще признанной нравственной чистоты и величия 49).
Называя себя в Евангелии около восьмидесяти раз «Сыном человеческим» 50), Христос положительно, неопровержимо утверждает Свое человечество. Между тем как это выражение ставит Христа в разряд людей, что плоть от нашей плоти и кость от нашей кости, оно в то же время дает чувствовать, что Он больше чем обыкновенный индивидуум, что Он не только обыкновенный Сын человеческий, как все другие потомки Адама, но именно Сын человеческий, человек в самом высоком смысле, идеальный, универсальный, абсолютный человек, второй Адам, пришедший с Неба, глава нового, высшего разряда человеческого рода, Царь Израилев, Мессия 51). То же существенно выражается, хотя и менее ясно, в другом родственном названии: «Сын Давидов», – названии, которое часто прилагается к Христу как официальное звание обещанного Мессии, Царя Израилева; так, например, Его называли два слепца иерихонских, хананейская жена, и вообще это название употреблял в приложении к Нему народ 52).
|
|
|
Название «Сын человеческий» отнюдь не выражает, как многие утверждают, только унижение Христа, а скорее выражает Его возвышение над общим уровнем и в Нем и чрез Него осуществленный идеал человеческой природы с ее нравственной и религиозной стороны или в ее отношении к Богу. Такое толкование оправдывается и грамматически, по причине употребления определенного члена, и исторически: таково выражение у Давида (7, 13), где Мессию он обозначает как главу одного вечного всеобщего Царства. Кроме того, оно тотчас объясняется само собою, как самое естественное и самое определенное, в следующих, например, местах: Отныне будете видеть небо отверстым и ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну человеческому (Ин. 1, 51). Сын человеческий имеет власть на земле прощать грехи (Мф. 9, 6; Мк. 2, 10). Сын человеческий есть господин и субботы (Мф. 12, 8; Мк. 2, 28). Если не будете есть плоти Сына человеческаго и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни (Ин. 6, 53). Сын человеческий придет в славе Отца Своего (Мф. 16, 27) 53).
Сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Мф. 18, 11; Лк. 19, 10). Отец дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын человеческий (Ин. 5, 27). Даже те места, на которые ссылаются как на благоприятствующие другим воззрениям, при нашем толковании заключают в себе величайшую силу и красоту по контрасту, который снисшествие Христа на землю и Его уничижение представляет в яснейшем свете; так, например, когда Он говорит: Лисицы имеют норы, и птицы небесные гнезда; а Сын человеческий не имеет, где приклонить голову (Лк. 9, 58). Или: Кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мф. 20, 27, 28). Таким образом, человечество Христа, в своем возвышении над всем обыкновенным человечеством и в своем нисхождении на самую низшую ступень ради возвышения и спасения его, представляет собой как бы преддверие Его Божеству.
|
|
|
Но Христос называет Себя Сам и Своими учениками называется очень часто также «Сыном Божиим». Он есть не просто Сын Божий подобно Ангелам, Архангелам, Началам, Властям и спасенным людям, но именно Сын Божий, каким ни одно другое существо никогда не было, не есть и не может быть; потому что всякое другое разумное существо делается Сыном Божиим только через усыновление, посредством духовного рождения, и владеет этим правом в зависимости от абсолютного вечного сыновства Христова 54). Христос, как называет Его возлюбленный Его ученик, есть «Единородный Сын Божий», или, как выражаются об этом древние вселенские богословы, Он есть Сын, рожденный от вечности из существа Отчего. В этом важном смысле ученики Христовы добровольно присваивают Ему это название 55), и Христос не отклоняет его от Себя, и Бог Отец называет Его так при крещении и на горе преображения 56). Важно также то, что Христос, уча нас называть Бога «нашим Отцом», Сам называл Его всегда «Мой Отец»; потому что к Богу Отцу Он стоит в особенном отношении, которое высоко поднимает Его над обыкновенным уровнем человеческих детей Божиих, которые делаются таковыми через возрождение и усыновление.
|
|
|
Все Свое учение, как и Свое Царство, Христос основывает на Своей Собственной личности. Его богочеловеческое лицо есть всегдашняя Его тема, Его предмет, Он Сам есть Евангелие. И все это делает Он, не имея в мысли и тени гордости, честолюбия или тщеславия, но делает с простотой и авторитетом очевиднейшей, известнейшей истины. Поэтому‑то Его слова и заключают в себе такое сильное, непреодолимое действие над сердцами: Истинно, истинно Я говорю вам. Так говорит Бог в Ветхом Завете, но никто из людей. Если не уверуете, что это Я, умрете во грехах своих (Ин. 8, 24). Какое величие заключается в этом объяснении!
|
|
|
Христос постоянно представляет Себя существом не от мира сего, но от Бога посланным, от Бога рожденным, – существом, которое хотя и находится на земле, но в то же время пребывает и на Небе (Ин. 3, 13). Он не возвещает только истину, как другие вестники Божии, но Сам объявляет Себя светом мира (Ин. 8, 12), Путем, Истиной и Жизнью (Ин. 14, 6). Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца, и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын захочет открыть 57). Он призывает к Себе труждающихся и обремененных, обещая им покой и мир (см.: Мф. 11, 28). Он обещает жизнь в высшем и глубочайшем смысле, именно Вечную жизнь всем, которые уверуют в Него 58). Он Сам утверждает о Себе и признается, что Он Христос, или Мессия, засвидетельствованный Моисеем и древними пророками, «царь израилев» 59). Грозя смертию и торжественно заклиная живым Богом, предлагал Ему иудейский первосвященник от имени освященной, хотя и испорченной теократии вопрос: «Ты ли Христос (обещанный Мессия) Сын Божий?», и Он отвечал спокойно и внушительно: «Ты говоришь это!», и указал на Свое славное возвращение на Небо. Так даже в минуту глубочайшего Своего уничижения и явного торжества сил тьмы Он провозглашает Себя Господом и Судьей мира! 60).
Мы можем допустить здесь одно из двух: или признать Христа истинно божественным человеком, или безумным богохульником. Первосвященник понял высказанное торжественное объяснение лучше, чем многие новейшие комментаторы: он разорвал свою первосвященническую одежду и с негодованием, содрогаясь от ужаса, воскликнул: «Ты богохульствуешь!» Иисус неоднократно выказывает Себя законодателем нового и последнего завета (см.: Ин. 5, 22–24; 28, 19, 20), основателем духовного Царства, обширного, как вселенная, и постоянного, как вечность 61), поставленным Судьей живых и мертвых 62), единственным Посредником между Богом и человеком, Спасителем мира 63). Он расстается со Своими учениками, произнося высокие слова, которых вполне достаточно было для того, чтобы засвидетельствовать Его Божественность: Мне дана власть на Небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа; уча их соблюдать все, что Я повелел вам. И се, Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28, 18–20).
Наконец, Христос выражает Свое право на отношение к Богу как к Отцу, на отношение, которое указывает как на единосущие Его с Богом Отцом, так и на Его личное отношение и, в связи с объяснением о Святом Духе, с логической необходимостью ведет к учению о Святой Троице. Только это учение достаточно утверждает Божество Христа и Святого Духа, только оно не разрушает основной истины единства Божества и сохраняет истинную, правую средину между абстрактным и отжившим монотеизмом и между пантеистическим тритеизмом.
Христос постоянно отличает Себя от Бога Отца, Который Его послал, дело Которого Он пришел совершить, волю Которого Он исполнил, силою Которого Он творит чудеса, Которому Он молится и к Которому обращается как самобытное личное существо. Так же ясно Христос отличает Себя и от Святого Духа, Которого Он получил при Своем Крещении и Которого обещал послать и послал ученикам как иного Утешителя, как Духа Истины и святости со всей полнотой совершенного спасения. Но никогда Христос не делал подобного различия между Собою и Сыном Божиим; выражение «Сын Божий» Он употреблял, как мы уже заметили, в смысле, который заключает в себе гораздо больше, чем иудейское представление о Мессии, и нисколько не меньше того, что выражает единосущие и субстанциальное единство.
Как Сын Божий Христос утверждает Свое действительное, самобытное существование прежде, нежели человек получил свое бытие, именно прежде, чем сотворен был мир, следовательно, прежде чем получило свое начало время, потому что время получило свое начало вместе с миром 64). Поэтому арианское мнение о временном предсуществовании, как метафизическое, шатко и не может быть оправдано. По мнению ариан выходит, что тварь существовала прежде творения и конечное существо получило свое бытие прежде времени. Но прежде творения не было ничего, кроме Бога и вечности. Время есть не что иное, как необходимая форма последовательного существования мира, так же как пространство есть форма одновременного существования всех материальных предметов. Время прежде начала мира могло бы, если бы оно было, относиться только к Богу, но Бог не существует во времени, но в вечности. «Прежде чем Авраам был», говорит Христос, «Я есмь», и употребляет в знаменательной, много объясняющей форме раз прошедшее, а в другой раз настоящее время для того, чтобы обозначить этим различие между временным свойством существования человека и между вечным, собственно Ему свойственным 65). В Своей первосвященнической молитве Христос просит о том, чтобы быть прославленным славой, которую Он имел у Отца прежде, чем положено было основание миру 66). Он принимает божеское имя и свойства, так как они согласны с состоянием Его уничижения, и требует и получает Божескую честь (см.: Ин. 5, 23). Он свободно прощает грехи Своим именем и неоднократно употребляет это божественное право; фарисеи же и книжники видели в этом, сообразно с своими представлениями, самое несправедливое, богохульное притязание; выражаясь «Мы», Христос ставит Себя в одну категорию с бесконечным величием Иеговы и смело уверяет: Видевший Меня, видел Отца (Ин. 14. 9); «Я и Отец едино» 68). В формуле крещения Он соединяет Себя с Богом Отцом и Богом Духом Святым (см.: Мф. 28, 19) и Фоме от имени всех апостолов позволяет воскликнуть: Господь мой и Бог мой (Ин. 20, 28).
Это изумительнейшие, самые необыкновенные притязания, которые когда‑нибудь были сделаны. И Христос, отличнейший и смиреннейший из всех людей, постоянно и настойчиво повторяет их перед целым миром, даже в самый мрачный час Своих страданий. Он выражает их не высокомерным языком, которым всегда почти необходимо говорит ложная претензия, напротив, Он выражается естественно, как совершенно понимающий Сам Себя, как законный наследник говорил бы о происхождении и проявлении царского достоинства во дворце своего отца. Он никогда не оправдывает Своих притязаний и никогда не находит нужным объяснять их. Эти притязания являются у Христа как ясные сами по себе истины, которые высказываются собственно ради того, чтобы человечество поверило и подчинилось им.
Теперь представим себе на мгновение одного из чисто человеческих учителей, – будь он и велик и знаменит, представим себе, например, Моисея или Илию, Иоанна Крестителя или одного из апостолов: Павла или Иоанна, – не говорим уже о ком‑нибудь из отцов Церкви, схоластике или реформаторе, – пусть он скажет: «я свет мира», «я путь, истина и жизнь»; «я и Отец – одно»; пусть он обратится к людям с таким воззванием: «следуйте за мною, подражайте мне, вы найдете жизнь и мир, чего в противном случае вы нигде не найдете». Не возбудило ли бы это общего чувства сожаления или негодования? Ни один человек на земле не может даже попытаться высказать ни малейшего из всех этих притязаний без того, чтобы тотчас не быть признанным за сумасшедшего или богохульника 69).
Но выходя из уст Христа, эти колоссальные притязания не возбуждают сожаления, не возбуждают даже простого чувства чего‑нибудь неестественного и неприличного. Мы читаем и слышим их каждый раз безо всякого изумления 70). Они являются нам вполне естественными и достаточно подкрепленными в высшей степени необыкновеннейшей жизнью и необыкновеннейшими делами. Тут не находит себе места даже тень подозрения в тщеславии, гордости или самообольщении. Целые восемнадцать столетий миллионы людей всех наций и языков, всех классов и состояний, людей ученейших и могущественнейших, так же как и самых невежественных и самых низких, инстинктивным чувством признают, что Христос истинно был тем, чем Он выражал притязание быть.
Не есть ли это в высшей степени замечательный факт? Не есть ли это победоносное оправдание характера Христова и неопровержимое доказательство истинности Его свидетельства? И можем ли мы отвергать истину и не признавать Божества Христова, не разрушая истинности Его и не уничтожая в самом основании нравственной благости и чистоты Христовой, которые признаются вообще даже еретиками и неверующими? Если Он мудрейший, лучший, святейший из всех людей, величайший учитель и благодетель нашего рода, и, будучи признан таким общим голосом цивилизованного мира, Сам объявляет Себя единым с Отцом и по Своей воле и хотению, по существу и свойствам отождествляется с Вечным Богом в таком объеме и в таком смысле, каких ни один человек, Ангел или Архангел ни на одно мгновение не могут приписать себе, не рискуя быть признанными за богохульников или безумцев; если Он принимает божественное поклонение от Своих Собственных искренних учеников; то как можем мы, оставаясь разумными, отвечая на самые глубокие нравственные и религиозные инстинкты нашего сознания, как можем мы не повергнуться перед Ним с благоговением и вместе со святым Фомой, этим представителем честного, ищущего и любящего истину скептика между апостолами, из глубины нашей души не воскликнуть: Господь мой и Бог мой!?
Это есть testimonium animae naturaliter christianae, говоря знаменитыми словами Тертуллиана. Это есть свидетельство души, христианки по природе, души, которая сотворена для Христа и которая страстно жаждет Его, и ничто истинное, доброе и прекрасное не удовлетворяет ее бесконечному желанию до тех пор, пока, наконец, не уверует во Христа, – в этот путь, в эту истину и жизнь вочеловечившегося Бога в Его собственном и нераздельном лице.
Разбор ложных теорий
Итак, единственное удовлетворительное разрешение великой проблемы о личности Христа заключается в свидетельстве Христа о Самом Себе и в свидетельстве о Нем человеческой души‑христианки; тут, говорим, заключается единственно удовлетворительное разрешение, которого не могут изобрести ни человеческая ученость, ни человеческое остроумие; и другого разрешения нет.
Во всех теориях о личности Христа неверующих или полуверующих сверхъестественное чудо, которого они хотят избегнуть, заменяется неестественным дивом. Допустить, что свидетельство Христа о Себе в том смысле, в каком принимает и понимает его общее верование христиан, ложно, – значило бы допустить не только большее чудо, чем чудо свидетельствуемой им истины, но значило бы допустить нравственную чудовищность и абсурд. Юм в своем знаменитом сочинении о чудесах говорит: «Если кто‑нибудь расскажет мне, что он видел умершего человека снова оживленным, то я тотчас рассуждаю с самим собою: вероятнее, что или это лицо хочет обмануть, или оно само обмануто, или что факт, о котором оно рассказывает, должен был действительно случиться. Я взвешиваю это чудо против другого чуда и, смотря по тому, на какую сторону склоняются весы, высказываю свое решение, и всегда отвергаю большее чудо, т. е. признаю всегда меньшее чудо. Если бы неверность свидетельства была удивительнее самого события, о котором рассказывается, тогда, и не прежде как тогда, могут требовать от меня веры в него». Мы не боимся употребить этот образчик сомнения и можем в настоящем случае обратить его против Юма и против каждого скептика в рассуждении о лице Христа – этом великом чуде.
Мы подвергнем тщательнейшему исследованию различные попытки унитариев, рационалистов и пантеистов объяснить характер Христа – не допуская в Нем Божества.
Теория унитариев
Полуневерие древних социниан и новейших унитариев отличается поразительной непоследовательностью. Допуская беспорочное совершенство характера Христова и принимая достоверность Евангельской истории, за исключением чудес, и в то же время отвергая присутствие Божества во Христе, унитарии должны или обвинить Его за такие ненормальные, преувеличенные мечтания, что окончательно уничтожает всякое дальнейшее признание в Его характере нравственного совершенства, или должны ослабить и извратить свидетельство Христа о Его отношении к Богу до такой степени, что оно сделается абсолютно непримиримым ни с правилами грамматики, ни с требованиями здравого, трезвого толкования.
Доктор В.Е. Ханнинг, даровитейший защитник новейшего унитарианизма, предпочитает за лучшее обойти трудности, которых он не в состоянии разрешить. В своем известном трактате «О характере Христа», оправдывая и защищая Христа как дивного, самого чистого в необычайного человека, он рассуждает почти так же хорошо, как какой‑нибудь православный богослов; но останавливается на половине дороги и умалчивает обо всех тех необыкновенных изречениях Иисуса, которые по чисто гуманистскому и социнианскому принципам необъяснимы. Он достигает иногда даже порога истинной веры, как это можно видеть из следующего достопримечательного места, которое мы считаем себя вправе процитировать, против его собственной системы: «Я признаюсь, – говорит Ханнинг, – что если бы был в состояния освободиться от мертвящей силы привычки и допустил бы подействовать на себя полному значению следующих, например, мест: придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я дам вам покой; Я пришел взыскать и спасти погибшее; всякого, кто исповедает Меня пред людьми, исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отречется от того и Сын человеческий, когда придет в славе Отца Своего, и святые Ангелы с Ним… В доме Моего Отца много обителей; Я иду туда, чтобы приготовить вам место, – я говорю, если мне удастся живо представить перед своей душой могущественное содержание этих мест, то я чувствую, что прислушиваюсь к такому существу, которого никогда, ни прежде, ни после, не было, и которое никогда на человеческом языке так не говорило… Священный трепет обнимает меня при чувстве величия, какое выражается в этих простых словах, и когда это величие я привожу в связь с доказательствами чудес Христовых, как я сделал в прежде появившемся своем трактате, тогда я вынужден воскликнуть вместе с сотником: «воистинну этот был Сын Божий» 71).
Но это еще не все. Мы видели, что Христос идет гораздо далее, чем сказано в цитированных местах, а именно: что Он Своим именем прощает грехи, что Он утверждает Свое существование прежде Авраама и прежде начала мира (не в просто идеальном смысле, в духе Бога, потому что это не отличило бы Его от Авраама или какой‑нибудь другой твари, но в реальном смысле самосознающего личного бытия), что Он ясно выражает право на божеские свойства и честь и получает их, и Самого Себя делает равным с великим Иеговой. Как может существо, столь чистое и святое, столь совершенное и кроткое, вполне свободное от всякого следа фанатизма и мечтаний, как такое существо, как Христос, может выражать в чем‑нибудь притязание на то, чем оно не было действительно, что доктор Ханнинг сам открыто и с большой торжественностью признает? Отчего же дальше не последовать воззванию языческого сотника, не соединиться с исповеданием Петра и поклонением скептика Фомы и не сказать: «Господь мой и Бог мой»? 72)
Унитарианизм слишком много придает своим окончательным выводам и вынужден прийти к логической дилемме: или впасть в неверующую христологию, или сблизиться с правоверующими. Это хорошо, сознательно чувствовал Паркер и пошел по первой дороге. Но такой человек как Ханнинг, который, по всей вероятности, находился под влиянием святого образа Христова, не колебался в своем выборе, как мы можем заключить из всего духа его сочинений и из последней его краткой речи, которую он произнес перед своей смертью в Леноксе, в Массачусетсе, в 1842 г., где он сказал: «учение о воплощенном Слове показывает нам Бога, как Он искренно соединился с нашей природой и явился в человеческом образе, и нас делает участниками Своего собственного совершенства».
Ханнинг склонялся к известному крайнему арианизму и готов был допустить в Иисусе род полубожества и отвергнуть Его предвечное существование до начала мира. Но в этом заключается нелепое предположение существования твари прежде творения, временного существа прежде времени, которое сотворено было не до начала мира, но явилось вместе с миром как форма его бытия.
Гипотеза обмана. Реймарус
Неверие врагов христианства, которое отрицает все сверхъестественное и чудесное, конечно, логичнее, чем полуневерие, но совершенно неосновательно в своих предположениях. Оно ищет себе опоры или в обмане, или в фанатизме, или в поэтической фикции. Для неверия это единственно возможные гипотезы, и после их опровержения для него не остается ничего другого, кроме абсолютного скептицизма, который отказывается от решения проблемы и оканчивается нигилизмом и отчаянием, или же возвращается к древней достославной вере христианской Церкви всех времен.
Реймарусово предположение обмана возмущает всякое нравственное чувство и всякий здравый смысл до такой степени, что одного упоминания о нем достаточно уже для его осуждения. Гипотеза обмана никогда серьезно не была проведена, и ни один из ученых, сохраняя чувство приличия, достоинства и самоуважения, доныне не рискнул открыто ее признать 73). Каким образом обманщик, т. е. коварный, своекорыстный, развращенный человек; каким образом, спрашиваем мы от имени всего, что называется логикой, здравым человеческим смыслом и опытом, мог приобрести благороднейший характер, какой только известен в истории, и от начала до конца выдержать его, сохраняя совершеннейший свет истины и действительности? Как мог он, вопреки сильнейшим предрассудкам своего народа и своего времени, создать и выполнить план, который по своей всеобъемлющей пользе и благодетельной удобоприменимости, по своему нравственному величию и превосходству не имеет ничего себе подобного, – как, опять спрашиваем мы, он мог создать и выполнить такой план и, мало того, пожертвовать даже за него своей жизнью?
Трудность предположения обмана нисколько не уменьшится и тогда, когда упрек в обмане будет снят со Христа и перенесен на апостолов и евангелистов, потому что эти люди были всем, но только никак не были пронырливыми льстецами и обманщиками; произведения их оставляют в душе каждого беспристрастного читателя такое неизгладимое, непреодолимое впечатление по своей неизысканной простоте и честности, какого редко, – в высшей степени совсем напрасно, – мы можем ожидать от произведения какого‑нибудь ученого или неученого писателя древнего или новейшего времени. Что во всем мире могло внушить им составление такого безбожного плана, когда они знали, что их до самой смерти повсюду будут преследовать? Как они могли образовать такой план и успешно осуществлять его, стремясь к выполнению заданной цели, – как они могли успешно осуществлять его, никогда не выходя из принятой роли и никогда не обличая себя противоречиями ни на словах, ни на деле?
Или кто может также хотя бы на одно мгновение поверить, что в течение этих восемнадцати столетий христианская Церковь, обнимающая весь настоящий цивилизованный мир и в своих недрах заключающая и сильнейшие умы, и благороднейшие сердца, величайших богословов, философов, поэтов, ораторов, государственных людей и благодетелей человеческого рода, допустила бы галилейскому плотнику или двенадцати неученым рыбакам провести и обмануть себя? Поистине, этот простейший низкий вид, в котором является неверие, заключает в себе самое грубое оскорбление для всякого здравого смысла и достоинства человеческой природы.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 118; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!