Устройство общества — устройство предприятия
Устройство мира
Что же входит в устройство мира, имеется в виду мира-общества?
Прежде всего, это его цель — выживать и увеличиваться, захватывая пространство. Она вершина той самой пирамиды общественного устройства, которую я использовал в качестве образа раньше. Как это ни печально, но люди, имеющие очень-очень духовные личные цели, живут в обществе, которое по своим целям не поднялось выше биологического существа, животного.
Если мы приглядимся к жизни обществ, то увидим, что они или борются за жизнь, защищаясь от других обществ, или сами пытаются уничтожить другие общества и благодаря этому расшириться. Но то же самое делают и животные сообщества, размножаясь и захватывая все большие жизненные пространства. Сами животные, правда, ограничиваются весьма определенным участком гнездования, границы которого защищают потому, что на меньшем участке им просто не хватит питания.
Как ни странно, но именно самое страшное и наиболее осуждаемое современным человечеством в поведении государств — захватническая политика, то есть стремление к безграничному расширению, очевидно, является не просто высочайшей целью, доступной общественному существу, а прямым выражением его божественности, то есть стремлением достичь Бога.
С биологической точки зрения, расширение участка обитания стаи, как и первобытного племени, — это увеличение ресурсов жизиеобеспечения. Но с психологической, если мы вспомним великих завоевателей, захват других стран, — это попытка создать мировую империю, стать вседержителем и тем самым получить обожествление со стороны людей уже при жизни.
|
|
|
Стремление к бесконечному расширению свойственно нам с самого раннего детства и, очевидно, является внешним выражением свойства человеческого духа стремиться к бесконечному расширению и воссоединению со вселенским духом, из которого мы вышли, выделились, рождаясь на земле. Однако в детстве нас постоянно отучают от этой тяги, потому что все окружающие хотят того же. Детская лопатка, которой мы делим песочницу, и ладонь, шлепающая нас по заду, оказываются самыми действенными инструментами привнесения в наше сознание чувства справедливости. Некоторые с этим смиряются, другие же затаиваются и начинают искать более действенные инструменты расширения. С возрастом они их находят в виде целых армий и делают попытку за попыткой вернуть свою божественность...
Конечно, мы можем говорить о том, что это является психологической ошибкой и ведет как раз к антибожественности. Но это лишь наши оценки, то есть выражение современной культуры, хранящееся в нас и оценивающее вместо пас. Бесчеловечность не может быть божественна! Но это очень современная точка зрения. В чуть более глубоких слоях нашего мышления хранится знание о том, что бог — только для нашего племени, а мы — богоизбранные! И когда мы режем другие племена — это во имя божие!
|
|
|
Так что оценивать подобные ошибки мы не будем, а просто примем как данность, что большое животное по имени общество имеет целью или выживание, или расширение, которое психологически ощущается как достижение божественности через уподобление Богу-вседержителю. Кстати, как и церковь, стремящаяся стать вселенской.
Цель определяет и порождает средства собственного достижения. Поэтому вся жизнь живого существа, имеющего цель, оказывается посвящена достижению этой цели. Цель — вселенское расширение — порождает все, что необходимо для войны. Цель — выживание — все, что необходимо для жизнеобеспечения. Вот и все, чем занято наше общество, — подготовка к войне и жизнеобеспечение. А шаги или ступени достижения этих целей и оказываются ступенями той общественной пирамиды, которая является основой нашего общественного устройства.
Кое-кто может сказать, что в обществе определенно существуют и другие цели. Пожалуй, не менее определенно можно ответить, что если они и существуют, то как личные цели отдельных людей или малых сообществ, но не всего общества.
|
|
|
Итак, высшую цель общества — войну и захват мирового господства — я рассматривать не буду, потому что мы в ней не участвуем, да и значимость ее в современном мире, который в основном поделен, очень мала. Теперь гораздо важнее не захватывать, а удерживать то, что есть, вопя о принципах международной справедливости и территориальной целостности. К тому же у нас есть и неплохая ядерная лопатка для защиты своего куска песочницы.
На ближайшее обозримое будущее можно со всей уверенностью предсказать, что Россия не будет участвовать в серьезных захватнических войнах, но зато все чаще будет вынуждена отстаивать собственную территориальную целостность. И вопрос о том, удастся ли ей сохраниться, то есть выжить, — это вопрос хорошего жизнеобеспечения страны. Кстати, и вопросы обороны будут целиком зависеть от него же.
Но оборона, вероятно, не самое страшное, что угрожает стране. Бесхозяйственность уже привела к экологическому кризису, который может стать необратимым в ближайшее время. Так что отлаживание хорошего жизнеобеспечения — это вопрос не только прокорма, но и будущего. И он становится самым главным. А как же божественность?!
|
|
|
А вот о божественности и ее возвращении, видимо, придется подумать отдельно, хотя бы потому, что держать высшей целью лишь выживание означает отказ от движения дальше, то есть от будущего. А вот его-то, будущее, мы ікжа и можем считать местом, откуда нисходит божественность, тем более что это полностью соответствует психологии отношения к будущему, жившей на протяжении всего существования человечества.
Жизнеобеспечение
Итак, жизнеобеспечение. Повторю основные составляющие человеческого жизнеобеспечения, а вместе с ним и общества, это: производство в самом широком смысле этого слова — но сути, как извлечение и переработка жизненных сил Земли; перераспределение, ярче всего выраженное в торговле, управление, увязывающее все уровни производства и общества; обучение, как направленное на определенные нужды общества или производства, так и самое общее, которое можно назвать воспитанием; обеспечение защиты и безопасности как от природы, так и от себе подобных; возможно, сюда можно включить и медицину.
Делопроизводство
Но к вышеперечисленному можно добавить еще несколько, условно говоря, магических составных. Например, описание, описание устройства и всех действий в его рамках. Устройства чего? А всего! От предприятия до общества целиком. В современном обществе работает только то, что описано многочисленными писцами, секретарями или, как это принято сейчас называть, делопроизводителями. Отношение к делопроизводству у нас у всех несколько презрительное. Секретарство — не работа! «Секретутка» — не значимый человек! И зарплаты этому соответствуют. Секретарь — это обыденное приложение к любому учреждению или предприятию.
Вот эта-то обыденность и настораживает. Почему такое «невзрачное», «плевое», «незначимое» дело, к тому же доверяемое обычно малообразованным девчонкам только что после школы, так широко распространено? Почему без него вообще ничего не делается в современном мире?
Попытка ответить на этот вопрос приводит к самым современным из самых древних мистических наук, связанных с самоосознаванием и очищением. Они все утверждают, что мы живем в майе, иллюзии, тоиа- ле, мороке, иначе говоря, в образе мира, а не в действительном мире.
Если это так, то морок — не такая уж малозначащая и несущественная вещь. Он явно имеет силу, несмотря на всю свою иллюзорность.
Чуть не все наше жизнеобеспечение увязывается им с помощью секретарей и делопроизводителей, которые его, как говорилось на Руси в старину, в книгу пишут! В книгу Судьбы, надо полагать. Значит, вся наша судьба, а за ней и вся наша жизнь — морок, иллюзия.
Но при этом мы заняты только тем, как извлечь силу жизни из морока, и тем самым посвящаем наши жизни ему и его устройству. Морок очень действен и постоянно вынуждает людей поддерживать себя, укреплять, прописывая все подробнее и сложнее образ мира, в котором мы живем своими мыслями. И ту г приходится пересмотреть отношение к секретарям и делопроизводителям. В каком-то смысле они — жрецы, жрецы морока, целая рать жрецов, бездумно укрепляющих иллюзорность нашего мира. Возможно, именно поэтому их начинают вербовать в бездумном возрасте и среди женщин, которые гораздо лучше мужчин способны хранить традиции.
Я шучу, но за этим дымом определенно есть какой-то огонь. В любом случае, поскольку делопроизводство является неизбежностью нашего мира и работать писцами и секретарями кому-то придется, стоит задуматься о том, ради чего ты это делаешь и какой смысл этого твоего посвящения. Возможно, он в том, чтобы познать эту ловушку иллюзорности мира. И это, вероятно, легче сделать, находясь прямо в мастерской, творящей морок...
Творение расширения сознания
Однако на писцах мистическая составляющая мира не исчерпывается. К жрецам, безусловно, относятся и те, как мы уже говорили, кто определяет будущее. Так сказать, храмовники. Это очевидно, и я пока опускаю разговор о той части храма, которую можно назвать Научно- исследовательским институтом. И о тех, кто действительно думает, как нам жить дальше. Поговорим о тех, в ком наш привычный глаз не распознает жрецов.
То есть о тех, кто способствует расширению сознания работающих. Сам по себе разговор о каком-либо расширении сознания немедленно узнается как разговор на жреческие темы. Но это всего лишь культура, которая связывает эти два явления в нашем мышлении. Зная, что расширение сознания — дисциплина мистическая и магическая, мало кто задумывался о природе этого расширения.
Чаще всего расширение сознания воспринимается как способность иметь больший кругозор, большую широту взглядов, способность оценивать происходящее не с бытовых точек зрения, а, скажем, с религиозных. Допустим, всепрощение возможно, только если ты отказываешься от сиюминутных потребностей и страстей и расширяешь свое сознание до понимания учения Христа. Так сказать, судишь уже не из мира, а из небесных высей.
Близко к этому стоит философский способ расширения сознания, которое достигается через упорное освоение образов большего масштаба, чем доступные обычному человеку.
Другое понимание этого понятия связано с употреблением наркотиков, психоделиков или особых упражнений шаманского или суфийского толка. Это дает поток образов «не из нашего мира», позволяющих, как и христианский мистицизм, оценить тщету наших бытовых усилий и воспринять более космичные, вселенские истины.
Большой помехой в понимании природы явления «расширения сознания» служит отношение к сознанию как к способности мыслить. Тот же наркотический и психоделический опыт показывает, что у сознания гораздо более материальная природа, чем мышление. Иначе говоря, если мы будем исходить из того, что сознание есть тонкоматериальная среда, содержащая в себе мышление, а точнее, из которой наш ум делает образы мышления, то станет понятно, что на сознание можно оказать воздействие как через мышление или образы, так и через его материальную основу. Скажем, химическим путем.
Соответственно, кого нам тогда отнести к жречеству, как не тех, кто в своих храмах способствует расширению сознания своей паствы?! И тогда мы вынуждены будем отнести сюда всех, дающих зрелищ и хлеба, точнее, вина! Хотя я подозреваю, что многие виды пищи, лежащие за чертой необходимого для выживания, как, к примеру, сладости и деликатесы, служат исключительно расширению сознания, а не утолению голода.
Жизнь большинства людей после того, как они обеспечили себе минимальное выживание, целиком посвящена расширению сознания. И не в смысле создания дополнительных иллюзий или пространств сознания, расширяющих наш мир за счет воображения, а прямо в виде безграничного потребления этих искусственных пространств — в виде чтения, слушания, смотрения.
Что же касается пьянства — только предвзято отрицательное отношение к нему правящей нравственности мешает рассмотреть лежащую в его основе механику, без которой оно никогда не уйдет из общества. Кстати, с психологической точки зрения, именно наличие в обществе жесткой и воинственной правящей нравственности определяет возрастающее пьянство.
Объясню. Любая правящая нравственность предполагает наличие правил поведения и запретов. И чем сильнее общественная нравственность, тем больше запретов, и тем больше сдержанность и стесненность членов общества, то есть сжатость их сознания. Обычно русский пьяница, а я подозреваю, что это одинаково для всех народов мира, жалеет после пьянки, что наболтал лишнего. Иначе говоря, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Вино снижает сдержанность. Вино снимает запреты.
Винный дух — спирт или спиритус — химическое вещество, которое каким-то образом вступает во взаимодействие с материальной частью сознания, расширяет ее и тем меняет само устройство мышления. То, что имело ценность в трезвом бытовом мире, в мире больших образов расширенного сознания цены не имеет. И мы видим бесконечные очереди желающих причаститься у небольших часовен для бедноты — уличных киосков, торгующих водкой, и не меньшие в залах храмов — дорогих винно-водочных магазинов.
Можно уверенно сказать, что большая частт, населения страны зажимает себя, заставляя работать или служить обществу, только затем, чтобы получить средства (читай: право) сходить к причастию и побыть хоть немного в иных мирах.
Этому стоило бы посвятить особую работу. Пока же ограничусь тем, что скажу: можно отмахиваться от магических и мистических составляющих нашего мира. Можно говорить: я человек конкретный и ваших тонкостей не понимаю! Ничего, кроме мышления ненависти, за этим не будет. Почему «конкретные» люди живут в ненависти, подумайте сами. Я же скажу лишь то, что, как бы они ни отгораживались от всего этого завравшегося, заобманывавшего их с самого детства своими сказками мира мечтателей, сузить свой мирок до жестко управляемой машины по производству дел или денег не удается и им. Они в постоянных «пролетах», они постоянно шипят и брызгают слюной на тех, кто к ним суется и все разваливает. Вот ты, конкретный человек, запустил дело, обо всем договорился, а эти скоты пропили оборудование или не вышли на работу! Или... или... или...
Как ни крутись, как ни отмахивайся от магии, но учитывать пьянство рабочих или начальников придется, а раз придется учитывать это, то не мешает знать и его причину. Может быть, тогда удастся с этим как-то бороться.
Пример. Современные американские предприниматели, рассказывая о том, как заработали миллионы, пишут, что открыли способ, как бороться за повышение производительности труда. Читаешь и узнаешь — мы это знаем со времен индустриализации и соцсоревнования. Они нащупали опытно то, что мы уже проходили. И они, и советская промышленность тридцатых имели колоссальный рост производительности и колоссальное снижение пьянства. Почему?
Как говорят, людей удалось увлечь! Вот и весь секрет.
Но что это значит с точки зрения психологической механики? Мне не хочется перечислять того, что проделывали руководители всех этих экспериментов. Это общедоступно, читайте сами. Скажу лишь о том, что вижу как психолог: каждый раз людям предлагались взамен быта или водки новые образы, образы новых миров или же целей, лежащих за пределами их мира. Иначе говоря, начальство творило расширение сознания своего и своих работников, создавая более широкие образы мира. Как это принято говорить у нас — увлекая идеей. Но за привычным словом «идея» нет ничего, кроме платоновского «эйдоса», что означает «образ».
Как бы мы ни хотели, но в устройстве жизнеспособного сообщества должны быть учтены и те, что дают хлеба, и те, что творят зрелища или, точнее, образы. И кто-то обязательно должен на предприятии творить эти увлекательные образы, если мы не хотим, чтобы наши работники спивались.
Итак, повторю еще раз: части жизнеобеспечения общества должны отразиться в устройстве нашего предприятия, через которое и будут подвергнуты проверке. В таком случае, в предприятие должны входить:
1) производство;
2) управление, также включающее в себя делопроизводство, кадры и бухгалтерию;
3) рынок, или, иначе, отдел закупок и продаж, про который у нас принято говорить: сбыт и снабжение;
4) безопасность, включая и все виды целительства;
5) школа, которая, вероятно, должна не только давать производственную подготовку, но и заниматься воспитанием наших детей с самого рождения;
6) перераспределение или обеспечение жизненно необходимым;
7) Храм, иначе говоря, место, где работники предприятия могут подумать о будущем, о том, ради чего они живут и как жить дальше. Место, позволяющее расширять сознание через осознанную работу с образами более широкого мира, с мечтой. По сути НИИУ научно-исследовательский институту определяющий перспективу развития предприятия и дающий всем творческим людям возможность поиграть в новое и красивое.
Глава 3
Мир и образ мира
Восприятие образов
Когда я говорю: в устройстве нашего мира станем как дети и будем обо всем договариваться, — я немного лукавлю. У нас пока нет никакой возможности договариваться. И для того, чтобы она появилась, мне и нужно заполучить от вас самое первое и самое простое согласие, пусть даже бездумное пока еще. Пусть построенное исключительно на чувствах. Лишь бы было хоть что-то, на что можно было бы опереться. Человек — настолько силен духом, что с ним ничего нельзя сделать помимо его воли. Он даже бога запросто может не впустить в себя и не признать. Попробуйте сами оценить свою силу, исходя из этого имени — Человек-богоборец!
Поэтому, чтобы хоть что-то получилось, мне нужно вести вас по согласиям. И не просто заручаться вашим доверием, а вызывать у вас исключительно разумные ответы, которые с неизбежностью подводят вас к решениям совершать определенные поступки. Это значит, что моя задача — всего лишь заставить вас думать в строго определенном направлении и удерживать эго состояние до тех нор, пока не будут совершены все ходы мысли и вы сами не придете к тому решению, которое будет вашим и только вашим. Мне же остается лишь надеяться, что при этом оно совпадет с моим решением, и мы вместе приступим к одном)7 и тому же делу.
И вот тут я попадаю в ловушку, которая и заставляет меня хитрить, потому что каждый из читающих эти строки уже знает, о чем я говорю, и нисколько не сомневается в том, что умеет думать и договариваться. И в общем-го он прав. Но поглядите на наших политиков, которые заняты только тем, что думают и договариваются, и вы поймете, что в их сознании имеются какие-то помехи и тому, и другому. Для нас это означает, что все умеют думать и все умеют договариваться, но каждый делает это как-то по-своему, так что остальные его не понимают. Мысль изреченная есть ложь...
Как нам договориться однозначно, как действительно прийти к такому состоянию, когда мы увидим один и тот же образ, который и будем воплощать в жизнь? Как мне вырваться из той ловушки, в которую я сам загнал себя, предположив, что мы можем построить собственный мир, всего лишь договорившись?
Пока как прикладник я вижу лишь один путь — предельно подробно описать тот образ мира и предприятия, ему соответствующего, который вижу я, и обсудить его со всеми желающими заняться творением миров. А во время обсуждения выявить все разночтения предложенных образов и понять,чем они вызваны. Если разным пониманием того, как надо делать дело, то надо расходиться, потому что это означает, что мы хотим построить разные миры. Если явными ошибками, то придется править того, кто их совершает, — меня или тебя. А вот если неспособностью что-то понять или увидеть, то дело за психотерапией или тем разделом прикладной культурно-исторической психологии, который мы называем психотехникой. Проще говоря, тогда надо лечить самих себя, восстанавливая способность воспринимать образы, создавать их, решать с их помощью задачи. В общем, лечить и восстанавливать все то, что входит в понятие «думать». Можно назвать это разумом.
Но если мы пойдем этим путем, неизбежно налетим на нехватку чисто психологических знаний не только о том, что значит думать, но и о том, как вообще устроена эта наша способность, которую иногда называют разум, иногда мышление, а то и сознание.
Причем нехватку не просто у читателя или у меня. Нехватку знаний об этом испытывает и вся колоссальная по размерам академическая психология. Настолько серьезную нехватку, что профессионализм в академической психологии, скорее, создаст помеху в создании чего-то действительно жизненного. Видели ли вы когда-нибудь, чтобы на основе академической психологии было создано денежное дело? Если кто и становится богатым человеком, так это только тот, про кого можно сказать, что он прирожденный психолог, а не ученый. Иначе говоря, дело удается делать тем, кто тонко чувствует людей и умеет управлять их поведением, а не тем, кто защищал диссертации по психологии. Им всем вполне можно задать вопрос, который задают подростки тем, кто умничает: если ты такой умный, то почему ты не такой богатый?!
e-puzzle.ru
Психология мышления
В книге по управлению не совсем уместно подробно излагать психологию мышления, но кое-что из основ мне ввести все-таки придется. И тут я должен буду сделать кощунственное предложение. Я предлагаю в понимании этого явления отказаться от того, что считает правильным академическая психология двадцатого века.
Почему? А потому, что это «правильное» не работает и по- настоящему ничего, кроме обилия диссертаций, не объясняет. А поскольку у нас нет задачи занять достойное место в сообществе ученых, а нужно нам создать прибыльное предприятие или целую экономику малого сообщества, то придется наплевать на все умные теории и использовать то, что действительно работает. И тут я склонен воспользоваться теми объяснениями, которые давали мне старики-мазыки. Может быть, кое-что из сказанного ими будет звучать даже дико для просвещенного уха, но сейчас не то время, чтобы кичиться снобизмом. Утопающему не грех хвататься и за соломину.
Так вот, дедки эти, которых в их деревнях считали доками и почти что колдунами, утверждали, что сознание наше — что-то вроде тонко- матсриалыюй среды, заполняющей вселенную. Ум же есть способность Сознания стекать со встречающихся ему плотностей. Рыба ищет, где глубже, человек — где лучше.
Сталкиваясь с жестким, холодным, горячим, голодом, жестокостью, со всем, что уменьшает наше здоровье и убивает жизнь, наше сознание воспринимает это как плотность и, словно вода с камней, стекает с него в мягкое, теплое, любящее, сытость.
При этом сознание способно запоминать все, с чем сталкивается. Оно — именно та среда, в которой все, с чем ты входишь в соприкосновение, оставляет отпечатки или впечатления. Платон вслед за Сократом приписывал эту способность запоминать, сохраняя отпечатки, душе. При этом сами отпечатки он называл эйдосами, что на русский переводится как образы. Не будем сейчас обсуждать, едина ли природа платоновской «души» и «сознания» мазыков. Важно одно: сознание способно создать образ для всего, с чем сталкивается, а потом способно хранить его, то есть помнить.
Это значит, что в сознании имеются образы для всех видов «плотностей», с которыми ты сталкивался с самого рождения. А также образы всех видов взаимодействий с этими плотностями, в которые ты с ними вступал.
Точно так же, как и всех видов «стекания с этих плотностей», то есть всех видов преодоления помех твоему выживанию на планете Земля.
Ум
Старики называли способность сознания стекать с плотностей умом. Иначе говоря, ум — это способность находить возможности выжить в тех условиях, которые создает мир. Причем неважно, какой мир — мир-природа или мир-общество. Любой мир постоянно создает помехи нашему выживанию, и даже когда, как кажется, он их не создает, мы все-таки могли бы жить лучше, то есть в блаженстве. Значит, мы просто смирились с тем, что окружающий нас мир медленно изнашивает нас, убивает незаметно. Но смириться еще не значит не ощущать, что мир мог бы быть и лучше. Ум все время ищет возможность улучшить жизнь за счет преодоления смертоносных воздействий.
При этом ум, по понятиям мазыков, делится на три части: стихи- альную, или стих-, как они говорили, разум и мышление.
Стих оказывается прямой способностью стекать с любой плотности, преодолевая препятствие к выживанию, не запоминая его. Наверное, это сопоставимо с тем, что древние китайцы говорит! о Дао.
Разум начинается со способности творить, хранить и использовать образы. Сталкиваясь с внешним миром, сознание ребенка (а «створожившимся сознанием» старики считали даже человеческое тело) приходит в первые взаимодействия с плотностями этого мира. И оно их запоминает, храня в теле память о боли. Я думаю, именно это представление о том, как ребенок знакомится с миром, и заставило стариков использовать именно понятие «плотности» для разговора об уме. Первое болезненное противодействие, которое осознается и запоминается ребенком, — это всегда плотность. Плотность тканей материнского тела, плотность стола, на котором он лежит, плотность тканей, в которые он завернут и которые ослабляют боль от соприкосновения с плотностью дерева. Затем появятся всякие углы и выступы, о которые ребенок бьется и которые несут боль, то есть предупреждение о том, что тело разрушается.
А потом появится горячее и холодное. И оно тоже будет разрушать тело и поэтому восприниматься болью. И через понятие «боли» горячее и холодное можно тоже условно назвать плотностью, которую надо обтекать, то есть избегать в жизни. Как и голод.
Сознание запоминает в виде образов все: и боль, и виды плотностей, и способы, которыми удавалось их обтечь. Лишь постепенно к разным видам плотностей прикрепляются их имена, бытующие в принявшей тебя культуре или в обычаях твоего народа, если говорить по-русски. Но это и есть вхождение культуры в сознание, но отнюдь не вхождение разума.
Разум может использовать для всех явлений мира и обычные имена, но при этом он все время видит те образы простейших взаимодействий, которые создавал сам до появления имен. С возрастом это состояние видения плотностей и болей уходит глубоко внутрь, но никуда не девается, не исчезает. И ты, глядя на окружающий тебя мир, помнишь, как называются в нем все вещи, потому что так тебе удобнее общаться с соплеменниками. Но видишь ты при этом не имена, а плотности и боли.
Проверь, ткни уголком этой книги себе в глаз. Попробуй это сделать действительно и повтори несколько раз, и ты почувствуешь, что сначала делаешь это вполне легко, но на определенном расстоянии от глаза, назовем его расстоянием выскакивания боли, что-то выскакивает из твоего подсознания и тормозит твою руку. Я даже слышу, как в твоих
ушах звучит смешок и вполне определенные слова: «Нашел дурака!» Или: «Что я, дура, что ли, себе в глаз тыкать!»
Конечно, после того, как расстояние выскакивания боли преодолено, можно осторожно довести уголок книги до глаза, но больно себе будет делать только сумасшедший. Да мне эго и не нужно. Нужно было только увидеть, что за знанием того, как называются вещи этого мира, у нас скрывается знание боли, хранящейся в этих вещах, а значит, знание того, что своей плотностью эта вещь может причинить нам боль.
Вот это и есть самая основа разума.
Мазыки называли ее материком, потому что рождается она как отражение в сознании человека некоего «материка», земной основы. Если помните, материком зовут ту часть суши, на которой лежит плодородная почва с растущими из нее растениями. Из материка человеческого сознания вырастает вся человеческая культура.
При этом я бы хотел обратить ваше внимание кое на что еще. Во- первых, на то, что эта основа состоит из множественных воспоминаний ваших столкновений с вещами, предметами и явлениями этого мира, сохраненных в столь же многочисленных образах. Их можно назвать образами вещей и образами простейших взаимодействий. Но образы эти так плотно и многослойно наложились друг на друга, что разобраться в них и выявить начальные очень и очень сложно.
А во-вторых, я хочу, чтобы вы не забывали того «дурака» и тот «смех», которые внезапно выскочили, как только мы попробовали ковырнуть Разум поглубже и попроще. С одной стороны, чем проще — тем ближе к простейшим взаимодействиям. Это, вроде бы, ясно. Но с другой стороны, чем проще мы действуем, тем глупее выглядим в глазах тодей. Додуматься — тыкать себе углом книги в глаз! — мог только дурак! Даже если это назвать психологическим экспериментом, все равно это вызывает подозрения! Или дикий смех, простите!
Вот это и есть самая страшная ловушка человечества. Способность думать — это основная черта разума, как считается. Но думать — значит решать задачи по преодолению помех нашему существованию. И учимся мы этому не в институтах. Дай бог, если за всю школу и все институты, которые мы кончаем, мы добавляем к уже имеющейся способности думать хоть один процент. В школе и институтах мы учимся не думать, а думать в соответствии с определенными образцами, принятыми в культуре или определенных обществах. Вроде научного сообщества. Иными словами, не думать мы гам учимся, а загонять свою уже имеющуюся способность думать в колеи определенных образцов, как их называют, алгоритмов. То есть принятых способов решать задачи.
Думать мы в своей жизни учились, лишь когда каждый миг сталкивались с чем-то неведомым, что причиняло боль, и искали способы избежать ее. Это в детстве, особенно раннем. Вся остальная учеба — это лишь причесывание мозгов под моду соответствующего столетия.
Но как мы воспринимаем ребенка, который учится думать и вляпывается во все встречное говно? Как дурака. Точнее, пока он совсем маленький, как милого, смешного дурачка, а чуті, подрос — как безнадежного идиота. Это то существо, которое единственное из всего его окружения действительно живет исключительно одним только разумом!
А разве взрослые, которые смеются над маленьким дурачком, не разумны? Ведь они-то ошибок не совершают. А вот для их состояния ума старики использовали слово мышление.
Я уже рассказывал, что как только разум находит способ преодолевать определенную помеху жизни, он проверяет его, а потом закрепляет в жестком образе, который теперь должен всегда использоваться в подобных случаях, потому что он определенно дает решение и себя оправдывает. Такой жесткий образ ответа на определенное воздействие мира называется образцом.
Из подобных образцов и состоят и то, что называется мышлением, и вся культура или обычай.
Это значит, что человеку находящийся в мышлении, гораздо реже ошибается, чем человек в разуме. Разве что неправильно узнает то, с чем столкнулся. Но зато он и не думает!..
И как ни странно, но именно разум неразрывно связан с Дураком. Вся жизнь разума — это борьба с неведением, с глупостью, но всегда разум оказывается Дураком в глазах мышления из-за своих ошибок.
Это выбор. Большой жизненный выбор для каждого. Думать или быть неуязвимым и безошибочным в глазах остальных людей... Это настолько лично, что я даже не осмеливаюсь предложить его вам. Пусть каждый сам решает, делать ли этот выбор и даже замечать ли его существование. Быть как все и не думать, а мыслить — требование не случайное. За ним неуязвимость и желание выжить в обществе себе подобных. Как можно призвать человека пойти против течения, которое только и ждет, чтобы убить его?!
Поэтому мы ограничимся обсуждением сугубо теоретических вопросов, связанных с понятием разум. Тех, что обеспечивают способность договариваться и включать разум тогда, когда это необходимо для решения определенной задачи. А это основной способ выжить в обществе людей — в основном жить по образцам и включать разум тогда, когда сталкиваешься с задачей, в образцах не решаемой. Например, где перехватить до получки, когда у всех знакомых уже занял и не по одному разу? Или как извернуться и не платить, когда тот, кто давал, сам помирает с голоду?
Итак, образы простейших взаимодействий с миром создаются каждый раз, когда ты, «еще совсем бессмысленным ребенком» сталкиваешься с этим миром в виде того, что заполняет окружающее пространство. То есть с вещами. Что происходит с этими образами дальше?
Они хранятся. Ясно, что в памяти. Но память — понятие непростое. По мере того, как увеличиваются количество и разнообразие подобных образов взаимодействий, память тоже начинает усложняться. Я не буду сейчас рассказывать о том, как из подобных простых образов рождаются сложные, которые называются понятиями. Меня интересует другая часть памяти, потому что она оказывается несущей основой разума.
Это — образ мира.
Образ мира
Постарайтесь представить, что ребенок все детство постоянно обо что-то бьется, трется, режется, обжигается... И все это — вначале внутри дома. Потом во дворе. Что запоминает ребенок? Точнее, что хранит его память?
Образ дома как места, где расположены образы вещей и простейших взаимодействий со всем, что бьет, трет, колет, режет, обжигает, обмораживает, прищемляет... А также с тем, что гладит, дует, целует, ласкает, кормит, моет, греет...
Вот это и есть тог мир, который лежит в памяти каждого из нас в самой глубине. Он постепенно расширяется до двора, улицы, деревни, города, страны, планеты, вселенной... Впрочем, это уже не важно. Расширять можно как угодно. Разум закладывается в доме и на дворе. На улицу выпускают только более или менее разумных детей. Там мы изучаем не столько простейшие взаимодействия, сколько простейшие взаимоотношения. То есть не мир-природу, а мир-общество. Но это уже совсем особый разговор.
Получается, что образ мира, лежащий в основе разума, — вполне определенное психологическое явление, не имеющее отношения ни к каким картинам мира, в том числе и к научным. Как сказал бы академический психолог, эти картины мира — всего лишь концепции. Иначе говоря, наши представления о том, что есть мир. Образ же мира — это вовсе не представление и никакому намеренному воздействию, никаким изменениям не поддается. Если, конечно, не знать, как воздействовать. Но мы сейчас рассматриваем обычную психологию, а не особые знания док.
И назывался этот первый образ мира, состоящий из простейших взаимодействий с телами матери и Земли, как вы уже, наверное, поняли, материком.
Надо еще отметить такую вещь, что материк, родившись в детстве, конечно, не застывает. Он медленно развивается, но не через обретение каких-то дополнительных представлений, а только через накопление боли от взаимодействий или взаимоотношений с другими людьми или обществом. В итоге мазыки говорили о нескольких образах мира, соответствующих разным возрастам человека. У всех их были свои имена и свои особенности. Но к этому я вернусь позже.
Пока достаточно будет сказать, что образ мира — это наши знания об устройстве мира и о том, как в нем жить. Эти «знания» уложены в таком виде, что мы даже и не оцениваем их как знания и даже вообще не замечаем. Тем не менее, они очень действенны и правят всем. При этом самый ранний слой этих знаний целиком связан с прямыми взаимодействиями с природными явлениями. Но чем старше мы становимся, тем лучше мы познаем мир-природу в доступной нам части ее и тем меньше налетаем на боль от природных явлений. Но зато все больше начинаем познавать мир-общество. И это познание точно так же идет через боль. Вначале телесную, которую причиняют нам другие люди, а потом и через душевную, значит, как бы нематериальную боль. Пусть она нематериальна, но болит дольше телесной! Из нее-то и соткан образ мира-общества. А предприятие свое, как и свое сообщество, нам предстоит создавать, в первую очередь, в мире-обществе.
Так как же устроен мир, в котором мы живем? Что нужно знать, чтобы в нем выжить, и выжить хорошо?
Во-первых, конечно, мы должны знаті» наш мир как мир-природу. И мы его знаем в достаточном для жизни объеме. Но не более.
Все остальное мышление, а это большая часть, поглощено знаниями о том, как устроен мир-общество. Это — во-вторых. Мы в гораздо большей мере живем в нем, а не в природе. Поэтому просто забудем пока о природной основе нашего мира. Будем исходить из того, что мы живем в обществе.
Правила и права
И первое, что надо знать об этом мире, — это правила и права. Как сказал один маленький мальчик: «А кто у нас в доме больше всех не имеет права?» Вот на этом вопросе и держится все общество. Через правила и права проявляется все устройство нашего мирау и весь наш мир познается с их помощью. Правила предписывают и запрещают, права разрешают и защищают.
И, не вдаваясь в долгие доказательства, можно определенно сказать: и то и другое — по сути, договорные явления. Причем, что в самом раипем детстве, что на уровне основного закона страны, мы постоянно договариваемся о правилах и правах. Они являются одним из самых поздних образований образа мира, но в силу этого и самым ближним к нашему взгляду. Они застят нам и свет, и действительное понимание устройства мира. Поэтому изучать устройство мира надо с них, как, впрочем, и искусство договариваться. Любые договоры между обычными людьми работают на этой земле лишь настолько, насколько в них вложена сила того или иного правила или закона.
Конечно, правила и права — это не прямые договоры. Чаще всего так получается, что нам их навязывают вместе с рождением. И тем не менее, даже самые страшные режимы постоянно напоминают своему народу, что конституция — это закон, введенный по согласию народа и для народа. Впрочем, любой режим старается показать, что он действует в интересах народа, даже если разворовал всю страну и многократно предал свой народ.
Однако ничто не отменяет того, что все законы и правила действуют по согласию с людьми, если мы посмотрим на это с психологической точки зрения. Даже если мы заявим, что никто с нами не договаривался ввести уголовное законодательство, тем не менее то, что мы его не нарушаем, означает, что мы этот договор приняли и исполняем. Пусть нас заставили его принять. Но выбор у нас был, и многие люди отказываются принимать подобные навязанные договоры. Правда, при этом они не менее вынужденно-осознанно принимают иные правила. Но это уже другой вопрос.
Главное — все мы живем по тем или иным правилам, которые определяют наши права и обязанности. Ведь правила, по сѵти, договоры людей между собой, но навязываемые через узел силы, правящий обществом, который называется правительством.
Задача правительства — поддерживать устройство нашего мира- общества. А это значит, что это устройство сохраняет себя с помощью правительства. По крайней мере, это совершенно верно в отношении той части общественного устройства, которое называется государством.
Понимание государства как машины для эксплуатации одних общественных групп другими, созданное коммунизмом, безусловно, во многом верно.
Государство — это машина, в том смысле, что под машиной мы понимаем любое приспособление, способное работать и без человека. Государство — это, я бы сказал, огромная машина по перегонке силы. Она, если искать какой-то наглядный образ, скорее химическая или двигатель внутреннего сгорания, чем простой станок. В ней множество труб-каналов, емкостей, вроде поршней. Людей в ней нет, в ней используется некая среда, которую коммунисты называли массами. Массы людей перераспределяются по ходам и каналам государства между различными «емкостями-силовыжималками». Там на них оказывают давление, и они начинают шевелиться, вызывая движение поршней. I Іоявилась шла — будет проделана работа.
Куда идет эта сила? На поддержание самой машины и на поддержание жизни тех же масс. Что плохо — машина эта из дурного сна или абсурдного фильма. Мало того, что она дико выглядит, по она еще и насквозь дырява и неуклюжа. Сила, словно пар, садит изо всех ее щелей и тут же разворовывается теми, кто не захотел подчиниться правилам. Их тоже целое общество или, своего рода, сходная машина по высасыванию первой машины. Все живут за счет этой силы, и все это бессмысленно.
Важно увидеть то, что оказаться вне государственной машины вполне возможно. Хотя бы уехать в другое государство. Правда, при этом попадаешь в новую машину. Но если ты хоть однажды начал видеть границы машин и их работу, ты уже свободен внутренне. Ты можешь творить собственную жизнь.
Однако начать нам придется с умения договариваться.
Договоренности
Теперь, когда я в самых общих чертах обрисовал образ такого явления, как разум, можно задаться и вопросом о том, а что же такое договоренность? И мы увидим, что на поверхности, то есть в той части образа мира, которую мы можем назвать слоем правил, договоренность — это что-то вроде бумаги, на которой двое договаривающихся письменно или устно условливаются о чем-то, что должно быть сделано, к примеру. Я осознанно говорю об этом подчеркнуто упрощенным бытовым языком.
Но если мы заглянем за этот слой в ту часть образа мира, которая ближе к простейшим взаимодействиям, то поймем, что договариваться мы можем, по сути, о двух вещах: или об образе действия, или об образе вещи.
Когда мы договариваемся об образе вещи, то на самом деле мы договариваемся об имени этой вещи, или, точнее, какой образ нам привязать к определенному имени, чтобы другой нас понимал. Значит, вытаскивал из памяти тот же образ, когда будет названо это имя. Не думайте, что это было понятно только каким-то особенным старикам-докам из ма- зыков. Это общее место для всей русской народной культуры.
|
|
Побасенка из сборника «Северных сказок» Н.Ончукова[3], происходящих, кстати, все из того же Верхневолжья, что и мои мазыкские сборы.
Прибакулочка
Шел мужик из Ростова-города, стретилса ему, идет мужичек в Ростов- город; сошлись и поздоровались.
— Ты, брат, откудова?
— Я из Ростова-города.
— Что у вас хорошего в Ростове деитца?
— А что, у пас Ваньку Кочерина повесили.
— Аза что его, милова, повесили?
— Да за шею.
— Экой ты, братец, какой беспонятной, да в чем его повесили-то?
— А в чем повесили — в сером кафтане да в красном колпаке.
— Экой ты какой беспонятной — какая у него вина-то была?
— А не было вина-то, он, сударь, не пил.
— Экой ты беспонятной — да что он сделал-то?
— А что сделал — он украл у Миколы подковки, у Богородицы венок с головы.
— Эка, паря, милой Вайя, у его не велика была вина-то, да его и за это повесили.
Как видите, русская сказка, то есть русская народная культура не только обыгрывает это сложное явление несоответствия образа вещи ее имени или непонимание образа происходящего действия, но еще и почему-то соотносит это непонимание или глупость с матерной бранью. Однажды мне придется рассказать об этом гораздо подробнее, но и сейчас необходимо сказать, что старики называли самую основу разума «материк», прямо соотнося ее и с взаимодействиями с матерями — родной матушкой и матерью сырой землей — и с матерной бранью. Брань — это не ругань, это война. Матерная брань — это война разума с Дураком. Можно сказать, что это заклятия на изгнания из нас глупости. Смех и матерная брані> — два обязательных спутника разума. Два волка, бегущие у ног этого бога, или два ворона, сидящие на его плечах. Но об этом — в другой раз.
Итак, образ вещи может быть очень сложным, требующим действительного обсуждения в деталях. Но это значит, что его творят во время обсуждения. Мы как бы договариваемся во время любого бытового общения о том, какими должны быть образы тех или иных вещей. На это уходит значительная часть нашей жизни. По сути, именно заключение этих договоров и есть образование или обретение культуры. Культура — это договоры о гом, какие образы должны соответствовать именам. Именам вещей или именам действий.
Когда мы договариваемся об образе действия, мы действительно должны собрать воедино множество образов простейших взаимодействий или взаимоотношений, чтобы из них и с их помощью собрать образ той вещн, о которой мечтали. Например, образ рая, или своего предприятия.
И получается, что в основе всего искусства договариваться лежат простейшие образы — или образы вещей, как мы их создали во время самых ранних столкновений с этими вещами, или же образы взаимодействий с вещами. Назывались у м азы ко в такие образы истотами. Истота, если обратиться к Далю, — это истина. Исготное — истинное. Самая основа разума состоит из истот, которые складываются в образ мира. Именно он подсознательно считается нами истинным или образом истинного мира. Все остальное ощущается ложью, а неспособность отличать ложное от нстотиого — глупостью. Отсюда и рождается у Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь». ...Образ, обретший слово...
И тут пример из Ончукова нам очень полезен. Одна и та же вещь, имеющая одинаковый образ у представителей двух обществ или двух культур, может иметь разные имена. Следовательно, разные имена, то есть разные слова, могут вызывать у членов разных сообществ разные образы. И чем проще этот образ, чем чаще встречается в обыденной жизни соответствующая ему вещь, тем вернее один человек будет считать другого дураком, если тот не понимает имени этой вещи. Точнее, узнает под этим именем другой образ. Глупость — это неспособность понимать простейшие вещи! Но как неоднозначно все это с точки зрения прикладного психолога!
Но этим сложности не исчерпываются. Если некая вещь на этой планете существует в своем определенном виде, то человеческое сознание может сделать с этой вещи образ предельной точности. А может и не сделать. Стоит вспомнить суфийскую притчу о трех мудрецах, в темноте исследующих слона. Для одного слои оказывается шлангом, для другого — столбом, а для третьего — веревкой. Значит, мы вполне можем налететь на то, что не понимаем друг друга или не можем работать вместе, если даже говорим об одном и том же.
Но настоящие сложности начинаются после того, как мы договорились о вещах или именах и уверенно знаем, что видим одинаковые образы. Теперь можно бы и действовать, но у каждого свои образы взаимодействия с этими вещами. И когда мне кто-нибудь предложит свистнуть тебе в ухо, я еще очень и очень подумаю, чем это для меня обернется. Почему? А потому что культура, в которой я рос, позволяет предположить, что «свистнуть в ухо» — это значит издать громкий, пронзительный звук. Но вдруг мое предположение неверно, и от меня ожидается что-то другое?
И культура играет свои шутки с образами простейших взаимодействий. Но еще страшнее то, что сами взаимодействия у каждого записаны по-разному. Если даже мы снимем слой культуры, мешающий пониманию, и «свистнуть в ухо» будет для нас означать, что надо издавать свистящие звуки, а не бить, вдруг окажется, что один умеет свистеть очень громко, а второй, особенно вторая, так и не научился этому за всю жизнь. Она не свистит, а шипит! И значит, для одного «свистнуть в ухо» вызовет образ свиста, а для другого — шипения.
И я вас уверяю, что мы все не имеем очень многих образов действий из числа тех, которые считаются чуть ли не обязательными для человека нашей культуры. Как и очень многих образов вещей или состояний, считающихся прямо неотторжимыми от понятия «человек». У нас не культура, а сплошные дыры!
Значит, прежде чем договариваться, нам придется проверить, есть ли у нас инструменты для взаимопонимания по тем вопросам, о которых мы собрались договариваться. И если окажется, что их нет, придется сначала заняться их восстановлением.
Эта задача во многом и определяет то, как я буду вести дальнейшее изложение.
Что же мы примем за исходные образы, по которым должны будем достигнуть полного и однозначного взаимопонимания при создании своего предприятия?
Законодательство. Законы, регулирующие всю предпринимательскую деятельность, и даже шире. Что значит шире, и почему шире?
Это означает, что, приняв хоть какие-то из законов государства к неукоснительному исполнению, мы вынуждены будем принять и те законы, которые позволяют этим законам существовать. А это, в первую очередь, основной закон любого государства, или Конституция, в котором обычно обговариваются взаимные обязательства граждан и государства. Но что значит выйти на уровень основного закона?
По сути, это означает, что ты начинаешь видеть государство равным себе и потому договаривающимся с тобой. Это, безусловно, расширение сознания. И как только вы его себе позволяете, вы тут же начинаете видеть и все пространство, в котором живет ваше государство. А оно есть мир, заполненный другими государствами. И значит, мы вынуждены будем принять к исполнению и основные законы, управляющие взаимоотношениями между государствами.
Может показаться, что я беру слишком широко или вообще лезу туда, куда можно и не лазить. Лишнее это все!
Нет, не лишнее! Русские уже очень хорошо показали свое хамство, как только вышли на уровень свободного международного предпринимательства. Если мы с вами хотим сделать программистское предприятие, существующее, прежде всего, за счет заказов наших иностранных партнеров, мы должны начать работать на уровне норм международного права. А это означает, что нам потребуется и защита нашего собственного государства, и прекрасные знания того, что из себя представляют другие государства, и умение работать с капиталом, а не только с деньгами. Ни одно государство не уважает предпринимателя, который не может внутренне поставить себя вровень с ним, соблюдая все должное уважение.
Международный предприниматель. Это тот первый и начальный образ, который я предлагаю принять всем, кто действительно захочет вместе с нами создавать задуманное предприятие. Если он принимается, то все остальные рассуждения уже можно будет проверять на соответствие этому договору.
Исходя из него, в следующих главах я постараюсь дать самые общие образы того, что есть предприятие и его составные части, как это понимала русская производственная культура. А потом мы постепенно будем уточнять эти образы. Может быть, многое из сказанного покажется вам очевидным, но это и есть моя задача — нарисовать вначале самые общие и общепринятые образы того, что такое предприятие, и добиться по ним согласия, чтобы быть уверенным, что все понимают друг друга совершенно одинаково.
Глава 4
Производство
Введение в тему
Начну разговор о самых очевидных составных частях предприятия — с производства. Почему? Во-первых, потому, что без производства, то есть без определенных людей, способных производить то, за что платят, предприятие существовать не может. Естественно, я буду говорить на примере программистского предприятия как гой основы, на которой разворачивалось наше экспериментальное исследование.
Это так очевидно, что программистские предприятия чаще всего создают именно программисты. И начинается все обычно с первой идеи о продукте па продажу или первого заказа, который получает программист, и понимает, что не в состоянии осилить это дело в одиночку. Он собирает команду, команда эта начинает получать за свою работу деньги, и так рождается фирма «от пяти до пятнадцати», как я это называю. Дело в том, что подавляющее большинство русских программистских предприятий имеет численность работников от пяти до пятнадцати человек. Это какое-то непреодолимое для России правило. А может, не для России, а для художников, собравшихся что-то делать вместе. Большее количество творческих людей вместе долго находиться не могут. Для них это каким-то образом разрушительно.
Чем хороши такие фирмы? Тем, что молодые люди, еще не вышедшие толком из войны детей против отцов, то есть взрослых, могут работать «без всего этого начальства! Просто так собрались сами и зарабатываем получше родителей!» И поверьте, слова о том, что, «мол, вот собрались сами по себе и зарабатываем, между прочим, приличные деньги!» — частенько звучат между работниками подобных фирм, когда они немножко навеселе.
Потом, правда, к ним заглядывает налоговая инспекция, и фирма исчезает. Или перестраивается, чтобы быть неуязвимой. И тем самым обретает вид предприятия, соответствующий законодательству. В обновившейся фирме программист, принесший однажды первый заказ, становится директором и говорит про себя: ну, сам-то я уже не программирую...
Теперь он занимается управлением и признает это. Но если он обернется и приглядится к прошлому, то увидит, что и раньше он этим управлением все равно занимался. И кадрами тоже, и делопроизводством, даже бухгалтерию считал сам, пока бухгалтера не взяли.
Если не кривить душой, то предприятие, приносящее деньги, с самого начала обладало полным набором всех рабочих мест, которые обычно бывают на предприятиях и должны быть на них, если эти предприятия соответствуют земным условиям существования и не противоречат общественным договорам, то есть законодательству своей страны. Это надо однажды увидеть и принять, иначе или развалится ваше молодое предприятие, потому что его образ будет неполноценным в ваших головах, или в нем поселится ложь и заставит поссориться тех, кто начинал дело. Нужно сразу принять, что, как бы мало ни было работников, дел от этого не меньше. Следовательно, оценка этих работников должна идти в соответствии с количеством мест, которые они совмещают.
Получается, что все, что так или иначе требует от пас общество, на предприятии должно быть в виде обязательного рабочего места. Общество как бы проливается внутрь наших предприятий рабочими местами. И уж это вопрос личностный, отдавать ли это место особому человеку и тем самым открывать соответствующую службу или занимать сразу несколько мест самому. Большие люди, рассчитывающие однажды получить имя Великих, какие обычно и открывают в двадцать с небольшим программистские фирмы «от пяти до пятнадцати», предпочитают совмещать в себе как можно больше мест.
И это вовсе неплохо для начала, потому что дает сразу несколько возможностей. Во-первых, ты проверяешь себя, насколько велик объем твоего сознания и скольким простым работникам ты равен. Во-вторых,
это дает возможность познать предприятие целиком: если ты хочешь действительно иметь собственное предприятие, ты сам должен пройти все работы, какие только на нем могут быть. Ну, а в-третьнх, на таком начинающем предприятии вначале просто не бывает достаточно денег, чтобы содержать весь необходимый штат.
И вот однажды деньги появляются, но, к сожалению, фирма по- прежнему остается маленькой. Ее руководитель и хозяин привык все держать в своих руках и боится, как он заявляет, упустить управление, если штат разрастется... На самом деле он боится потерять власть, которая так сладка для престарелого ребенка. Подвиг сначала перерос в героическую битву, а потом в тюрьму.
В начале нашего дела мы должны сделать выбор — на каком предприятии мы хотим работать: на мелком или на большом. Если бы у нас шел разговор о личном обогащении, то можно было бы ограничиться и малым предприятием. Если же вопрос стоит о жизнеобеспечении сообщества, то выбор однозначен. Нам нужно крупное предприятие с большим и производительным производством. Это означает, что привычный для России образ создания программистского предприятия нам бесполезен. Нам придется исходить из имеющихся у каждого из нас общих представлений о том, что такое крупные фабрики и заводы вообще.
А это, в самых общих словах, большое производство, и вокруг него целый набор дополнительных служб, обеспечивающих производству возможность работать, не отвлекаясь и не заботясь ни о чем, кроме своего основного дела. Вот из этого правила мы и будем исходить, создавая образ полноценного программистского предприятия.
Мы постараемся определить, что есть основное дело производства, а потом будем давать имена всему, что отвлекает программистов от него. И эти имена будут именами отделов и служб, которые надо создать, чтобы работа шла с предельной производительностью.
В общем-то, любой человек, хоть немного знающий жизнь, то есть обладающий Разумом, уже увидел, что, примерно, получается. Поэтому я не буду растекаться мыслью по древу и использую для основы не какие-то общие отвлеченные идеи, а живой пример создания нами при «Авалоне» так называемых внешних производственных отделов. Мы называем их внешними, потому что набираем в них людей со стороны, извне предприятия. Иначе говоря, внештатников на временную работу по контракту.
Внешние отделы производства
Наши внешние отделы можно считать самыми простыми программистскими предприятиями. Почему? Потому что мы искусственно содержим их в самом простом виде, какой только можно себе позволить.
Что входит во внешний отдел?
Во-первых, это программисты, которые собираются под полученный определенный заказ. Заказ обычно требует тех или иных профессиональных навыков и умений. У нас в байке данных собраны сведения о большом количестве работающих русских программистов. Поэтому, когда люди приглашаются работать над заказом, вопрос о подборе специалистов решается очень просто. Можно сказать, технически.
Программисты приглашаются на работу временно по ограниченному контракту. То есть только для выполнения полученного заказа. И могут, после получения задания, работать на дому, если им так удобнее. Но если у них нет соответствующих условий, фирма предоставляет им возможность работать в компьютерном зале на наших машинах.
Во-вторых, главным лицом внешнего отдела является Постановщик задач. Это, так сказать, главный архитектор проекта. То есть человек, который и решает заказ как задачу. Он создает общее решение, разбивает его на части и определяет, сколько и каких специалистов ему потребуется для выполнения заказа. Поскольку сумма оплаты за выполненную работу всегда ограничена тем, что готов платить заказчик, то лишних работников Постановщику брать невыгодно. Но и меньше, чем нужно, не возьмешь.
В каком-то смысле можно говорить, что Постановщик задач — это тот же программист в малой фирме, который нашел заказ и под него собрал команду. Только у нас он его находит не сам. Заказами его обеспечивают. Его задача — выполнить заказ в срок и предельно качественно. Значит, раздав части заказа работникам, он должен плотно следить за их работой и постоянно ее подправлять, исходя из общего проекта и требований заказчика. Для этого ему необходимо поддерживать постоянную связь с заказчиком. А потом нужно сдать проект и сдать так, чтобы получить или оплату как можно выше, или продолжение заказа.
Вот таким образом предприятия можно было бы и ограничиться. Проще, что называется, некуда. Если только не видеть тех хвостов, которые тянутся из этой «простоты» во все стороны и за все цепляются. Я постарался их показать прямо в рассказе о «простой работе» программистов и Постановщика над заказом. Начнем по порядку.
Кто-то должен добыть сам заказ. Кто? Или Постановщик, или особая служба.
Кто-то должен «технически» собрать программистов. Скажем, просто обзвонить и вызвать на собеседование. Кто? Или Постановщик задач, или секретарь.
Кто-то должен собрать их и не технически, а неуязвимо, с точки зрения законодательства, оформить их контракты и все финансовые отношения с налоговыми и социальными службами. Лучше, если не Постановщик, а специализированная и грамотная служба.
Кто-то должен хранить, вести и развивать банк данных. Кто? Или Постановщик, или особая служба.
Кто-то должен обеспечить всяческую поддержку, начиная от информационной и кончая помещениями и оборудованием. Пожалуй, даже несколько служб.
Кто-то должен обеспечить получение денег и их законное использование. То есть бухгалтерию и все, что с этим связано.
И еще кое-что, и еще, и еще...
И похоже, что этого всего сопутствующего так много, что Постановщику задач надо сделать выбор: либо бросить программирование и заняться управлением, либо стать художником своего дела и принять помощь.
Конечно, в итоге его доходы падают по сравнению с тем, что было бы его долей, будь это его собственная малая фирма, потому что все эти люди, оказывающие помощь, бесплатно работать не будут. Но с падением доли становятся ли доходы Постановщика задач меньше, чем если бы он все держал в своих руках? Причем я уж не говорю сейчас о том, сколько нужно вложить труда, чтобы обработать одни приличный заказ и заработать свои деньги. Пусть об этом говорят директора тех небольших фирм, которые все должности совмещают в одном лице.
На заметку
Я предлагаю действительно посчитать прибыль на одного Постановщика задач, если он все делает сам, но выполняет лишь один заказ за единицу времени, и если он отдает большую часть прибыли по заказу предприятию, но зато высвобождает время и может вести несколько заказов. Наш опыт работы в «Авалоне» показал, что за первый год существования предприятия зарплата ведущих постановщиков превысила доход бывших хозяев фирмы, когда она была маленькой, в полтора раза.
В настоящем деле, если действительно хочешь стать богатым, надо платить за все, что делают для тебя люди. Мы, в России, привыкли делать вид, что не замечаем, как на нас работают. Труд — это только то, что делаю я, потому что мне трудно и я устаю! А если другой делает не то же, что и я, так он вроде как бы и вообще не трудится. Для утонченной личности программиста, к примеру, крайне разрушительно допускать мысль, что его мама, кормя, моя и обстирывая его, совершает работу, за которую надо платить. Мама не трудится! Ей это в радость — обслуживать любимого сыночка! И не надо покушаться на мой покой, говоря такие слова! Мне от вас неприятно!
По большому счету, нежелание видеть и оценивать труд другого — это хамство. И нет больших хамов в этом мире, чем художники, потому что хамство — это, чаще всего, лишь грубое проявление мышления
исключительности. А без исключительности художником не станешь. Творческий дар, который они в себе чувствуют, дает им оправдание во всем, что только они могут себе позволить. И это, конечно, не случайная вещь. За этим скрывается глубочайший психологический механизм, тянущийся из самого раннего детства, — чувство собственной божественности, которой ты можешь наделять людей.
Откуда это чувство? Не будем вдаваться в мистику. Даже если она и есть. Достаточно поглядеть на те чувства, которые испытывают родители и особенно родия, когда крошечный говнюк наделяет их тем, что из него лезет и течет. Пока он дите, пока он совершенно неразумен, все это — сплошное блаженство. А сам говнюк — это маленький божок, который и заглянул в наш мир, чтобы наделять всех блаженством.
И это ловушка. В самых ранних, основных слоях нашего зарождающегося разума записывается, что окружающие должны радоваться всему, что из нас выходит. Ты вырастаешь и начинаешь стесняться того, что пахнет говном. Но зато по-прежнему требуешь оценивать как божественное то говно, которое пахнет красками. Или течет строчками кодов.
Соответственно, даже если умом ты и понимаешь, что надо быть справедливым и благодарным, внутренне, глубинно, ты обижен на всех, кто целых два-три года после твоего рождения всем своим лживым поведением закладывал в тебя ощущение, что ты долгожданный бог, пришедший наделить этот мир радостью, любовью и творчеством.
Теперь они все стали злыми и постоянно чего-то от тебя требуют. Ты сидишь за своим мольбертом, пианино или компьютером и творишь очередную какашку в неосознанном желании наконец вернуть тот утерянный рай, который имел в самом раннем детстве, а они ноют и скулят вокруг! А им всем чего-то надо от тебя! Можно ли придумать для дитя человеческой культуры более высокое дело, чем возвращение утерянного рая?! Этому посвящены десятки тысяч лет усилий целых человеческих сообществ — племен и народов. Почему же тогда мое-то творчество никто не ценит и не бережет?! Что-то стухло в датском королевстве...
Обиды молодых художников на вырастившее и предавшее их общество вполне оправданны, но жить все-таки надо. И жить надо не в том мире, который вам нарисовали тогда в раннем детстве родители, а в настоящем. А здесь за все радости надо платить. И за все услуги тоже. Примите это сразу как основу взаимоотношений с любыми людьми внутри предприятия.
Люди делают предприятия, чтобы получать прибыль, и собираются па предприятие затем, чтобы получать прибыль. Все остальное — это помимо предприятия! В свободное время. Правда, платить иногда можно и не деньгами. Но это уже особый разговор. А для того, чтобы легче было видеть работу, то есть то, за что надо платить, время от времени вспоминай, что однажды ты можешь оказаться хозяином собственного большого предприятия, которое будет приносить прибыль, только если не будет обиженных.
Итак, как только мы начинаем перечислять хвосты, которые окружают рабочее место творческого человека, становится ясно, что рядом с художником всегда должен быть кто-то, кто будет за него эти хвосты разгребать и увязывать, как это делала его мама. Иными словами, чтобы художник мог ни на что, кроме творчества, не отвлекаться, кто-то должен ему такую возможность заботливо обеспечивать.
Это третья часть внешнего отдела — управляющий со своим небольшим штатом. Каким?
В зависимости от заказа таким, какой требуется, чтобы обеспечить выполнение любых требований, которые может предъявить Постановщик задач или любой из его программистов. Чаще всего — это один-два секретаря. Можно ли справиться со всем обилием дел и хвостов, которые окружают внешний отдел или любое малое производство, одним- двумя секретарями?
Конечно, нет. Но делают они это не сами, а с помощью четвертой части — самого «Авалона», где и находятся все необходимые для обслуживания производства отделы. Их можно назвать маткой, чтобы сходство с заботливой мамой было яснее. Управляющие — это присутствие большого заботливого предприятия внутри любого творческого подразделения.
Как бы то ни было, но я постарался нарисовать начальный образ того, что такое предприятие. И в него вошли две части: производство и обслуживание производства, матка. По крайней мере, пока разделим все лишь на эти две части, а потом посмотрим, нельзя ли будет выделить еще какие-то явные составные части.
Как это пи парадоксально, но хоть производство и кажется его работникам главным, однако матка может плодить такое количество производств и производственных отделов, какое посчитает нужным. И это очень важно увидеть, потому что наш с вами «внутренний пролетарий», наш скрытый «работяга» — а это злобная тварь, прямо противоположная разуму и богатству, — привычно требует уважать только работяг, а всех остальных считать эксплуататорами, бездельниками и нахлебниками.
Это явное проявление нашей советской культуры — искусственно культивируемая в нас целых полтора столетия ненависть ко всем, кто правит или управляет, к деловым людям, к предпринимателям, к утонченности, к мечте и полету... Ко всему, что не вмещается в стадо и не является быдлом. Любое стадо затравливает все выдающееся. Даже если стадо состоит из элитных животных... Например, из интеллигенции. Но иногда, когда «работяга» загнан в угол, есть возможность сквозь окружающую его пленку ненависти увидеть истинное устройство мира. Русские интеллигенты очень хорошо это чувствовали, когда встречались на Соловках с теми, на кого сами доносили.
И тогда, хорошенько получив по рылу, мы со всей очевидностью прозреваем, что управление выше труда. И оно не зря выше и не зря управляет трудом. И если ты откажешься управлять, как это бывало на Руси со времен призвания варягов, придут враги, возьмут власть и будут править, а не управлять. А правеж, по-русски, означает порку, а то и дыбу. Творческие люди, кстати, очень плохо ее выдерживают. Но так было всегда в истории — когда ты отказываешься принять разумное управление, ты или хамеешь, или становишься холуем. В любом случае тогда ты получаешь то, что заслужил, — власть переходит к Хаму. Великий Хам уже столетие правит Россией...
Глава 5
Большое производство
Управляющий производством
В предыдущей главе я исходил из того, что производственная часть нашего предприятия как бы равна обычному малому программистскому предприятию, но постарался показать, что при этом матка — обслуживающая производство часть предприятия — может открыть любое количество внешних и внутренних производственных отделов. А это значит, что производство у нас будет большим, то есть состоящим из множества подобных, условно говоря, малых предприятий. Собственно говоря, любая экономика так и вырастает, прибавляя к некоему ядру необходи мые расширен ия.
Как только это становится ясно, меняется и сам образ производства. Даже если мы пока ограничимся только внешними отделами, где люди работают временно и на дому, становится ясно, что при разрастании количества заказов и людей будут теряться и целостность образа, и качество обслуживания производственников, если мы не подчиним все производство единому управлению. Иными словами, если над всеми управляющими внешних отделов не будет стоять управляющий производством с необходимым ему штатом.
Попробуйте почувствовать, как изменился образ производства с точки зрения, скажем, генерального директора всей фирмы. Появилось звено, которое в глазах генерального, а значит — услышьте это! — и в глазах всего остального предприятия, всех остальных людей отвечает за все, что делает производство. Теперь пропали множественные мелкие отделы, многочисленные постановщики и управляющие. Теперь есть управляющий производством и его хозяйство. Нашему разуму, разуму хозяина предприятия, больше не надо держать занятыми производственными образами множество условных «клеточек» у себя в мозгах. Разум высвободился для других дел. За производство теперь отвечает в нем одна двойная клетка: определенный управляющий производством и за ним нечто неопределенное, но не вызывающее беспокойства, — его хозяйство.
И попробуйте представить себе, что происходит в управлении предприятием, если все управляющие внешних отделов напрямую ходят со своими вопросами к генеральному директору. По жизненному опыту могу сказать: лучше всех будут жить те отделы, где самая симпатичная, на взгляд генерального, управляющая или где управляющий — его личный друг. И не потому даже, что генерал коррумпирован, а потому, что для него входить в заботы управляющих отделами слишком мелко.
Это начинается прикладная психология. Мозги генерала просто не справятся с такой объемной задачей и переложат решение на тех, кому он доверяет. И так и должно быть. Мы можем одновременно решать, точнее, одновременно держать в уме примерно семь задач. Редко чуть больше. Лучше — меньше. Так устроена наша способность думать. С этим можно воевать и перегружать свои мозги и мозги работников, но лучше это понять и использовать как подсказку для устроения правильных производственных взаимоотношений. Поэтому пусть лучше генеральный директор работает с пятью-девятью помощниками, отвечающими за крупные подразделения предприятия. А они, в свою очередь, так же должны работать с семью заведующими отделами, и не больше.
Соответственно, доверяет генеральный управляющему производством или не доверяет, но его одного он и проверит, и заставит работать. А вот толпа управляющих отделами и постановщиков обязательно будет «воровать», если в цени управления имеется разрыв, перегружающий мозги начальству. Старики-офени прямо говорили, что в артели должно быть семь работников. Если же их становится больше, то хозяину надо брать помощников для управления.
Службы производства
Как только производство определится с управляющим, станет ясно, что прямо в нем, то есть в прямом подчинении управляющего производством, должны находиться еще несколько служб и отделов.
Первым я бы назвал внутренний отдел. Это собственный штат программистов. Вначале они и работают Постановщиками задач при выполнении заказов. Но в перспективе Предприятие однажды должно будет приступить к созданию собственных программных продуктов. Это произойдет так скоро, как только у предприятия появится на это достаточно средств. Вот тогда и должен заработать полноценный внутренний программистский отдел.
Кроме того, в прямом ведении управляющего производством, а не в матке должно находиться обеспечение внутрипроизводственных нужд, каким, к примеру, бывают инструментальные цеха, склады, техники- наладчики.
Для программистского предприятия к обеспечению будут относиться все техники, отлаживающие и поддерживающие работу машин или специализированные машинные возможности, включая связь и сети.
При производстве же должны находиться экспертный, исследовательский и патентный отделы.
Эксперты — это как раз основные штатные программисты предприятия, его голова, способная определить производствеииость новых заказов, рассчитать трудозатраты и стоимость работ, а также, конечно, создать образ решения каждой повой задачи.
Исследовательский отдел — это совсем не то же самое, что Научно- исследовательский институт. НИИ должен заниматься, как это говорится, перспективными разработками. Будущим предприятия. А исследовательский отдел при производстве — непосредственно тем, что находится в работе, но требует более глубокой проработки, чем в состоянии дать просто программисты.
Сейчас объемы программных продуктов и особенно сред, обслуживающих сложные наукоемкие отрасли производства, стали настолько вс- лики, что многие заказы уже не решаются простыми заплатами из кодов. Нужны параллельные научные исследования, но исследования, как бы идущие вслед за производством и его нуждами, а не ведущие его.
Соответственно, патентный отдел оказывается обслуживающим подобные исследования, можно сказать, обеспечивающим защиту. Но Патентный отдел должен обеспечивать работу и других отделов.
Совершенно определенно, в современном программистском производстве должны быть отделы проверки качества, тестирования и безопасности. Безопасности, в первую очередь, с точки зрения сохранения секретности и авторских прав (особенно в отношении закрытых материалов, предоставляемых нам заказчиками. Все работники, участвующие в работе над заказами, в обязательном порядке подписывают так называемый договор о неразглашении. Но чтобы наши заказчики чувствовали себя спокойно, работая с нами, одного этого мало).
Наличие в программистском предприятии этих трех отделов является признаком соответствия предприятия международным нормам, то есть правилам. Значит, понимание этой части дела есть путь к разворачиванию себя до предпринимателя междун а родного масштаба.
Для программистского предприятия вопрос хранения готовой продукции не кажется существенным. Это же не производство металлоизделий или пищевых продуктов, где нужны какие-то особые склады. Вначале достаточно иметь немножко свободного пространства на жестком диске. Но это вначале. Впрочем, какими бы ни были эти потребности, выглядит естественным, что все хранение материалов и продукции, то есть склады, хранилища и люди, отвечающие за хранение программных производственных материалов, также подчинены управляющему производством.
В его хранилищах продукция хранится, пока ее не заберет отдел, занимающийся продажами и покупками. Мы называем его рынок. И хотя это и внутренняя передача, ее необходимо осуществлять документально, чтобы снимать с управляющего производством лишние хвосты и тем самым высвобождать способность думать.
Для программистского предприятия, где еще нет собственной продукции, это означает точно такую же передачу файлов готовой продукции от одного работника другому в режиме секретности и с передачей ответственности за сохранность.
Вероятно, я не во всем точен, и, скорее всего, жизнь и сами работники предприятия внесут в предложенный мною образ производства изменения. Тем не менее, исходный образ производства представляется таким. И он развернулся из того, что я описывал в предыдущих главах. Как только мы заговорили не о производстве вообще, а об определенном производстве, образ уточнился и оброс деталями.
Теперь есть от чего отталкиваться при создании действительно работающего образа производства, и можно было бы перейти к той части предприятия, которую мы называем маткой. Однако мы легче поймем, что такое матка, если выделим в образе предприятия еще одну часть, которая существует всегда, но далеко не всегда и не всеми осознается как самостоятельная и уже тем более сопоставимая с большим производством часть предприятия.
Глава 6
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!