Глава XIII. ОПУСТОШИТЕЛЬНЫЕ ВТОРЖЕНИЯ
Менее чем за два века иранский мир был трижды опустошён столь яростно, как редко бывает в истории: два первых разгрома, один за другим, совершили монголы, а третий – Тамерлан, появившийся менее чем через сто двадцать лет, и это случилось после блистательного периода восстановления, длившегося семьдесят пять лет, и следующего, который можно назвать периодом анархии.
ЧИНГИС‑ХАН
Ответственность за это несут хорезмшахи, достигшие высшего могущества. На севере Монголии почти неизвестный малочисленный народ, монголы, которых к их великой ярости позже назовут тартарами (татарами), избрал своим вождём Тэмуджина, а в 1206 г. признал его всеобщим ханом, Чингис‑каганом, и от этого наименования произошло наше «Чингис‑хан». Почти сразу он начал завоевание Северного Китая и в 1215 г. взял Пекин. Хорезмшах Ала ад‑дин Мухаммад, решив выяснить, что это за новая растущая сила, отправил к нему посольство. Оно было хорошо принято. В ответ Чингис‑хан в 1218 г. прислал своё. Через их посредство оба монарха заключили соглашение. Ала ад‑дин должен был стать властителем Запада, Чингис‑хан – Востока; между ними воцарялся вечный мир, и купцы могли свободно разъезжать по Евразии, чтобы, как писал сирийский историк Бар‑Эбрей, хорошо передававший монгольское мышление, «богатые и бедные могли жить в мире и молиться Богу». Но в том же 1218 г., едва соглашение было заключено, на границе владений Хорезма, в Отраре, был остановлен огромный караван из Монголии, а люди, шедшие с ним, перебиты. Чингис‑хан отправил трёх послов, требуя возмещения убытков. Одного из них умертвили, двух других отослали обратно, сбрив усы и бороды. Я глубоко убеждён, что Чингис‑хан не желал войны на западе, но не мог стерпеть ни такого вызова, ни такого унижения. Он должен был наказать клятвопреступника. Амбиции были только у Ала ад‑дина. Война это сразу же показала. В завоевание она превратилась позже.
|
|
|
Чингис‑хан собрал огромную армию, оцениваемую мусульманскими источниками в 600‑700 тыс. всадников, хотя В. Бартольд сокращает это число до 150‑220 тыс., и напал, несомненно, в сентябре 1219 г., на Отрар, город на Сырдарье, где ранее произошло преступление. Ала ад‑дин располагал превосходящими силами, но они были распылены, прикрывая всю Согдиану. Он не мог ничего сделать; может быть, он не хотел ничего делать. Отрар держался. Чингис‑хан оставил под его стенами двух сыновей, Чагатая и Угедея, отправил вверх и вниз по течению реки отряды, которые достигли Хорезма и осадили Гургандж, а сам пошёл на Бухару и Самарканд, взяв их в феврале и марте 1220 г. Ала ад‑дин, почти ничего не предпринявший с начала нападения, впал в панику и бежал на запад. Чингис‑хан отправил в погоню за ним корпус в двадцать тысяч бойцов под командованием Джебе и Субэдея. Этот эскадрон немногим менее чем за сорок месяцев совершил самый фантастический рейд из каких‑либо известных, пройдя около двадцати тысяч километров по неведомым и враждебным местностям, потеснив и победив великие и доблестные народы: сначала иранцев, грузин, находившихся тогда на вершине могущества, тюрков‑кипчаков, занимавших великую причерноморскую степь, русских, волжских булгар. Оба полководца шли по следам хорезмшаха, когда узнали, что он умер от изнурения и отчаяния на островке в Каспийском море. Они не взяли его в плен, и преследование потеряло смысл. Они оказались на западных границах Ирана, у подножия Кавказа. Им надо было возвращаться. Они решили перейти через горы, обогнуть Каспийское море с севера и присоединиться к основным силам чингисхановского войска в Средней Азии. Из всех побед, какие они одержали по пути, самой значительной была победа на реке Калке 31 мая 1222 г., где были разгромлены русские. Хотя прямых последствий она не повлекла, в памяти побеждённых она осталась как предвестие татарщины , татарского порабощения, которое продлится около двух с половиной веков.
|
|
|
Пока шла эта безумная погоня, Чингис‑хан постарался обеспечить свой контроль над Хорасаном, узловым пунктом его коммуникаций, и подавить сопротивление сына покойного суверена, Джелал ад‑дина – паладина, удержавшего Афганистан, реорганизовавшего там свою армию и зимой 1221 г. даже победившего монгольский отряд при Парване. Первая из этих задач была возложена на младшего сына хана – Тулуя, и тот взял, в числе прочих городов, Мерв, Нишапур и Герат. Сам же Чингис‑хан форсировал Окс, взял Бактры, перевалил через Гиндукуш и настиг хорезмшаха на Инде. Он победил последнего в ноябре 1221 г., вынудив пересечь реку и укрыться в Индии. У него хватило мудрости не преследовать его и принять решение возвращаться в Монголию. Осенью 1222 г. он был в Бухаре, перезимовал в Самарканде и в 1225 г. прибыл в Монголию. Вскоре, в 1227 г., он умер во время карательного похода против тангутов Ганьсу, не выполнявших взятых на себя союзных обязательств.
|
|
|
Иранская война продлилась немногим более двух лет, но принесла столько разрушений, сколько не случится больше никогда, и погубила столько людей, как ни одна война прежде и, возможно, ни одна война позже. Не всегда можно сказать, когда именно был разрушен тот или иной город (во время завоевания или в результате последующих восстаний), насколько они были разрушены, сколько людей было там истреблено. Бойня могла повторяться. Джувейни отмечает, что «каждый город и каждая деревня неоднократно подвергались грабежу и избиению». Все цифры, которые называют наши информаторы, к какой бы стороне ни принадлежали последние, требуют проверки и, кстати, расходятся в зависимости от источника, часто вплоть до того, что один может называть вдвое большую цифру, чем другой. Враги завоевателя могли набавлять их из ненависти или от ужаса. Сами монголы могли преувеличивать их, чтобы верней сеять страх, чтобы убедить непокорившиеся города: лучше сдаться, чем обороняться. Известно, что их собственные агенты часто распространяли чудовищную клевету, чтобы сильней воздействовать на умы. Ибн ал‑Асир насчитывает в Мерве 700 тыс. жертв, Джувейни – полтора миллиона; в Герате число потерь Сайфи оценивает в 1,6 млн, Джузджани – в 2,5 млн, но надо учитывать также эпидемии и голод. Не враг монголов, а один из чиновников у них на службе – Ата Малик Джувейни утверждает, что погибло девять десятых населения Восточного Ирана. Уточняется – и это важно, так как это объясняет, почему произведения искусства продолжали создаваться, – что здесь и в других местах пощадили ремесленников или некоторое количество ремесленников, и, похоже, очень часто не трогали также духовенство. Конечно, Мерв или Герат были огромными городами, и при оценке количества жертв, несомненно, учитывались деревни, зависевшие от них. Конечно, Хорасан был богатой и густонаселённой территорией. Тем не менее цифры выглядят маловероятными, а поскольку никаких логических объяснений этим побоищам нет, соблазнительно объявить их плодами горячечного воображения, и однако нам следует их признать. Как можно отвергнуть согласующиеся друг с другом утверждения, что в Нишапуре было истреблено всё живое, включая собак и кошек? А утверждения Джувейни и Чан‑чуня, сходных между собой, что Балх был полностью разрушен? А сообщения армянского дипломата Смбата, который видел в Согдиане более ста тысяч куч человеческих костей и сделал из этого вывод: «Если бы тартары не убили столько язычников [мусульман], те были бы в состоянии завоевать весь мир»? Как можно отрицать свидетельства земель, раны которых заметны и поныне, восемь веков спустя, селения которых исчезли, которые стали степью или пустыней? Свидетельства сохранившихся руин, призрачных высоких силуэтов Шахр‑и Зохака и Шахр‑и Гулгулы, «Города Вздохов», под Бамианом, который ранее был крупнейшим центром иранского буддизма? Как иначе можно объяснить исчезновение всей блистательной архитектуры в Бухаре или в Балхе? И как забыть ужасный замысел одного монгольского полководца, предложившего перебить в Ганьсу всё население, около десяти миллионов человек, чтобы отдать земли кочевникам, – избиения не произошло только благодаря вмешательству Елюй Чуцая, киданьского министра, которого завоеватель взял на службу в Китае и который доказал, что обложить земледельцев податью будет выгодней, чем уничтожать их? Некоторые города исчезли навсегда, как Нишапур, на прежней территории которого пашут землю, или Рей, на смену которому пришёл Варамин, ныне просто городок в предместье современной столицы Ирана – Тегерана. Другие были отстроены на некотором отдалении от прежнего места, – как, например, Термез, или Гургандж, который был затоплен в результате намеренного или случайного разрушения плотины на Оксе и, восстановленный позже, стал Ургенчем, а возможно, и как Самарканд, находящийся недалеко от древнего Афрасиаба. Некоторые, правда, возродились из пепла, иногда стремительно, как Герат, воссозданный в 1228 г. и снова ставший важным очагом культуры при Тимуридах.
|
|
|
Признаем, что приписывать всё это монголам было бы несправедливо. То, что не было разрушено ими, в свою очередь разрушит Тамерлан. И всё‑таки!
Монголы крушили, а потом восстанавливали либо старались это сделать. Одно из удивительных свойств этой войны заключается в том, что по мере её развёртывания Чингис‑хан пытался реорганизовать то, что ранее уничтожил сам. Перерезав четыре пятых населения, для управления выжившими он назначал гражданского наместника. В 1220‑1221 г. он поручил трём мастерам проделать дороги в горных массивах Гура и Хорасана. В том же году он создал на местах ведомства во главе с даругачи , гражданскими чиновниками немонгольского происхождения, где секретари должны были вести книги записей на персидском и уйгурском языках, облагать жителей чиншем, взимать налоги, набирать людей на службу, создавать почтовую связь, передавать сведения. В 1221 г., по словам даоса Чан‑чуня, которого Чингис‑хан пригласил к себе из далёкого Китая, эта система функционировала хорошо. Управлять Восточным Ираном назначали выдающихся людей, иноземцев или местных. Иноземцы – это кто? Уйгур Куркуз (Георгий), с которым позже расправилась регентша Туракина (1241‑1246), вдова Угедея, желавшая устранить всех сподвижников мужа, сколь бы высокие посты они ни занимали, в том числе и Чинкая, несторианина и канцлера империи; ойрат Аргун‑ака (1243‑1255), который сменил Куркуза. Местные – это кто? Махмуд Ялавач, занимавший свой пост до 1254 г., когда был сделан наместником Пекина, и его сын и наследник Масуд Ялавач (1254‑1289), которым было поручено управлять Бухарой, Самаркандом, Ургенчем, Хотаном и Кашгаром; через несколько десятков лет – оба брата Джувейни, Ата Малик (1226‑1283), наместник Багдада (малик – «царь»), и Шамс ад‑дин, первый министр при Хулагу; врач‑иудей Сад ад‑Даула (1288‑1291) и, несомненно, его единоверец Рашид ад‑дин из Хамадана (1247‑1318). Почему и как эти люди поступили на службу к тем, кто принёс их соотечественникам столько страданий? Мы обычно расцениваем сотрудничество с врагом как позор или трусость. Однако они спасли страну. То, что они совершили, достойно восхищения: они сохранили культуру, навязали своим властителям иранскую цивилизацию, спасли то, что можно было спасти, позволили если не возродиться, то хотя бы выжить и Хорасану, и Согдиане, и всему Ирану.
ЗАВОЕВАНИЕ ИРАНА
Джелал ад‑дин после поражения на Инде укрылся в Индии. Он вернулся в Иран, как только ушёл Чингис‑хан, и в 1224 г. без труда вернул себе империю отца. Но, по‑видимому, он не извлёк никаких уроков. Вместо того чтобы посвятить себя восстановлению страны, он стал устраивать бесконечные походы на Ближний Восток, восстановив против себя всех – халифа, грузин, анатолийских сельджуков – до такой степени, что они объединились в коалицию против него, и в 1230 г. потерпел от неё поражение при Арзинджане. Тогда‑то и вернулись монголы.
Зимой 1230‑1231 гг. преемник Чингис‑хана, его сын Угедей, послал армию для завоевания Ирана. Это были отнюдь не огромные орды, нагрянувшие десять лет назад, – армия насчитывала тридцать тысяч бойцов. Ведь монголы возобновили или готовились возобновить войну на всех направлениях. Они напали на Китай (капитуляция династии Цзинь и начало войны против династии Сун в 1234 г.), на Корею (1232‑1236), на Индию (Лахор, 1241). Они собирались в ближайшее время начать широкое наступление на Европу, в ходе которого они в 1236 г. поработят Русь, приведут орды в Польшу, Венгрию, на Балканы, на Адриатику и в 1241 г. победят немецкую армию при Легнице. Джелал ад‑Дин мог бы вступить в борьбу. Но, как и его отец, как весь его народ, он потерял голову. Он бежал в Диярбакыр, где 15 августа 1231 г. был убит. Монгольским армиям не противостоял никто, и в последнюю очередь население. Людей объял такой ужас, что они даже не собирались бороться, часто отказывались от мысли бежать, шли буквально на самоубийство, позволяя резать себя как баранов. Их ужас, их пассивность отражены в двадцати анекдотах, поистине невероятных. Вот один из них: согласно Ибн ал‑Асиру, однажды «татарский всадник один вошёл в деревню и принялся убивать жителей одного за другим, причём никто и не подумал защищаться». Отпор дали всего несколько городов, и уж они вкладывали в это дело энергию отчаяния. Монгольский наместник Чормаган (1231‑1241), а потом его преемник, найман Байджу (1241‑1256), захватили весь Иран. Они делали это методично и медленно: Исфахан, как полагают, пал только в 1245 г., хотя английский востоковед Дж. Э. Бойл относит его падение к 1237 г.; Ани, столица Армении, – в 1241 г. В 1243 г., монголы сразу же напали на румских сельджуков и победили их при Кёсе‑даге, близ Арзинджана. Последние, зная по опыту Ирана о судьбе, уготованной тем, кто не покорялся, предпочли капитулировать на месте и признать себя вассалами. Их примеру последовали Мануил I, суверен Трапезунда, и Бадр ад‑дин Лулу, князь Мосула.
В 1259 г. вслед за Угедеем (1229‑1241), Гуюком (1246‑1248), Мунке (1251‑1259) и после нескольких регентов к верховной власти пришёл Хубилай. Он перенёс столицу Монгольской империи в Ханбалык, «Город хана», Пекин. Это повлекло за собой фактическое, если не юридическое, разделение Монгольской империи на четыре улуса: китайскую империю (династия Юань), центральноазиатский (Чагатайский улус), русский (Золотая Орда, или Кипчак) и иранский (ильханы). При фиктивном единстве и под номинальной властью Пекина эти разные государства не могли найти общего языка и часто вступали между собой в войну за пограничные области. Их раздоры обошлись им дорого, и мы охотно подпишемся под заявлением Берке (1256‑1266), хана Золотой орды: «Если бы мы оставались едины, мы бы завоевали всю землю».
В 1253 г. великий хан Мунке предназначил своему брату Хулагу земли Ирана, но к осуществлению своих полномочий тот приступил только в 1256 г. Хулагу сохранял властные полномочия до своей смерти в 1265 г., он оказался превосходным сувереном и основал династию ильханов, правивших Ираном три четверти века. Хулагу обосновался в Мараге, в северо‑западной иранской провинции, где впоследствии находились столицы царства – Тавриз (Тебриз) и Султания, основанная в 1305 г. Первым делом, Хулагу в 1256 г. уничтожил «ассасинов», исмаилитов Аламута, с которыми сельджуки не могли ничего поделать. После этого он напал на Ирак. Уничтожить халифат монголы намеревались давно – Гильом де Рубрук слышал в Монголии такие разговоры в 1254 г. Нападение произошло в 1258 г. Багдад был взят, халиф ал‑Мустасим (1242‑1258) казнён без пролития крови (задушен?), при помощи ритуала, какой монголы использовали для убийства вельмож и жертвенных животных. Так прекратила существование династия Аббасидов, один из последних представителей которой отправился искать убежища в Каир, где эта династия будет играть чисто символическую роль вплоть до османского завоевания в XVI в. В христианском мире падение династии халифов вызвало взрыв радости, и не в последнюю очередь радовались армяне, принявшие участие в штурме столицы и совершившие там жестокие насилия: «Уже пятьсот пятнадцать лет [на самом деле четыреста семьдесят шесть] как этот город [...], подобный ненасытной пиявке, пожирал весь мир. Он был наказан за кровь, которую пролил, за зло, которое совершил», – писал армянский историк Киракос. Потом Хулагу захватил Сирию, взял Халеб, Дамаск в 1260 г. и, поскольку монгольская конница не могла долго оставаться на землях, где катастрофически не хватало пастбищ, удалился, оставив небольшой гарнизон под командованием полководца‑христианина Китбуги.
Отношения завоевателей и крестоносцев на Ближнем Востоке были хорошими, однако случилось невероятное, невыразимое. Китбуга провёл там всего несколько месяцев, когда франки Акры пропустили египтян через свою территорию, дали им провизию и позволили ударить в тыл монгольской армии. 3 сентября 1260 г. при Айн‑Джалуте она была уничтожена. Это было первое большое поражение, какое потерпели завоеватели. Первый раз им пришлось оставить завоёванную территорию. Они десять раз пытались её отбить, но так и не смогли. Последствия этого станут видны позже.
ИЛЬХАНЫ
В роду Чингизидов престол был наследственным, но точных правил наследования не было, и суверена из членов рода выбирала знать. Преемником Хулагу стал его седьмой сын Абага (1265‑1282), которому пришлось иметь дело с восстанием сельджуков в Малой Азии и с вторжением мамлюка Байбарса, который пришёл на их призыв, но, разочарованный тем, что не нашёл ожидаемой поддержки со стороны местного населения, не стал упорствовать. Текудеру (1282‑1284), брату и преемнику Абаки, пришла мысль обратиться в ислам, и он принял имя Ахмед. Монголы сочли, что он их предал, приняв закон, шариат, враждебный их закону – ясе Чингис‑хана, и в августе 1284 г. свергли его. На его место они выбрали Аргуна (1284‑1291), сына Абаги, в то время наместника Хорасана. Новый монарх сделал то, чего от него ожидали: резко покончил с политикой реисламизации и доверил администрацию христианам, а финансы – иудеям (человек исключительных способностей, Сад ад‑Даула, был министром финансов с 1288 по 1291 г., когда его убили после смерти повелителя). В бесцветное царствование Гайхату (1291‑1295), брата Аргуна, произошло всего два события, на которые стоит обратить внимание. Первым было введение в 1294 г. бумажных денег, которыми в Китае пользовались издавна, но которые здесь встретили отпор и от которых вскоре отказались – это можно понять по тому, как изумлялись европейцы и мусульмане, обнаруживая такие деньги на Дальнем Востоке. Вторым – попытка суверена ограничить чрезмерную власть монгольских эмиров, которая, естественно, усилив их враждебность, привела к его убийству. Байду, ещё один внук Хулагу, обвинённый в излишних симпатиях к христианству и даже в том, что он сам христианин, процарствовал в 1295 г. всего несколько месяцев. Газану (1295‑1304), который был мусульманином, повезло больше: его приняли, и это говорит о глубокой эволюции общества за десять лет после царствования Ахмеда Текудера. Сын Аргуна отличался широкими взглядами, был полиглотом, обладал высокой культурой и, несмотря на принадлежность к исламу, сохранял многие традиционные монгольские качества, в том числе веротерпимость. Тем не менее ему пришлось демонстрировать единоверцам религиозное рвение, и начало его царствования было ознаменовано разгулом насилия. Потом, когда он глубоко проникся ощущением власти, почувствовал, что она достаточно прочно укрепилась, он изгнал самых непримиримых фанатиков из своего окружения и вернулся к традиционной политике уважения к другим религиям. Однако ислам уже быстро распространялся, в том числе среди монголов, которые, переходя в ислам, начинали утрачивать прежние добродетели и вели государство по пути упадка. Царствование Олджайту (1304‑1316), младшего брата Газана, христианина от рождения, при всём своём блеске только усугубило обе тенденции. Царствование Абу Саида (1316‑1336), севшего на трон в тринадцать лет, началось под руководством энергичного Чобана. В течение десяти лет (1317‑1327), пока последний находился у власти, он делал что мог для спасения режима, но когда он оставил власть, неуклонно стала возрастать анархия и каждый министр, каждый полководец, каждый наместник провинции посчитал себя господином, и стал действовать по своему усмотрению. В конечном счёте Абу Саид был в 1336 г. убит своим визирем, и империя распалась.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 214; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!