РАСПРОСТРАНЕНИЕ ВЛИЯНИЯ МАЗДЕИЗМА



 

Без маздеизма не было бы ни манихейства, ни павликиан, ни богомилов, ни катаров. Но это только видимая часть айсберга. Религия иранцев принесла в мир множество понятий, которые до того были неизвестны или, по меньшей мере, никогда не выражались так ясно. Так, в Вавилоне существовала очень подробно разработанная теория греха и прощения, но её действие прекращалось на пороге могилы: вознаграждение и кара имели земной характер. И в Израиле ничего подобного не было до появления книги Даниила, провозгласившей, что «многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12:2). Сами понятия индивидуального существования post mortem и воскрешения из мёртвых были новыми. Израиль задался вопросом: раз Бог намерен оживить Свой народ, не хочет ли Он вернуть к жизни человека? Текст апокалипсиса от Исайи, похоже, впервые это допускает: «Оживут мертвецы Твои, восстанут мёртвые тела!» (Ис. 26:19). Маздеистское влияние на иудеев уже давно выявили такие учёные, как Альфред Луази или Рене Бертло: «Целый набор иранских практик и представлений [...] появляется у евреев в эпоху Персидской империи». А второй из этих авторов даже приписывает Персии строгий библейский монотеизм: «Прежде всего [от неё] и ведёт происхождение иудейский монотеизм» (Berthelot, 1938, 216). Преувеличение? Во всяком случае, с тех пор признано, что особое подчёркивание божественной Мудрости было крупным нововведением: его исток искали в Египте, в александрийском иудаизме, но очень трудно не увидеть его в религии, Бог которой носит имя Мудрого; девять первых глав книги Притчей Соломоновых, несомненно, датируемых III в. до н. э., претендуют на божественное происхождение их мудрости.

Поразительную рельефность внезапно приобрёл и в конечном счёте стал вездесущим персонаж, которого ожидало великое поприще и который доселе играл весьма скромную роль, – враг Бога и людей, дух зла, Сатана. Его имя по‑древнееврейски означает «противник», «обвинитель». Он вёл происки против человека, а не побуждал его совершать зло. В древнейшие времена один Бог стоял у истока всех действий, будь они хорошими или дурными. Змей‑искуситель Евы, проклятый за то, что подтолкнул её к неповиновению, лишь позже стал рассматриваться как демонический дух. Злые силы, если они присутствовали в религии, чаще всего смешивались с ложными богами язычества. В книге Иова, где дьявол впервые стал полноценным персонажем, он ещё действовал только с дозволения Бога. Самостоятельность, постоянный конфликт с Богом у него появились лишь в первой книге Паралипоменон (21:1), в Книге Чисел (22:22) и в первой книге Самуила (19:9). Только в книге Исайи сияющая звезда, Люцифер, назвал себя равным Яхве (14:12), а сюжет падения ангелов был развит лишь в позднем иудаизме, незадолго до наступления христианской эпохи, когда демонология приобретёт почти навязчивый характер. Известно, какое место Сатана и когорта бесов займут в Евангелиях. Конечно, Сатана никогда не будет Ахриманом. Но можно ли считать, что он ничем не обязан последнему? Что касается понятия рая (paradise), противопоставленного аду, можно ли отрицать его иранское происхождение, коль скоро греческое слово парадисос происходит от персидского пайридаэза , составленного из пайри , «пояс» (греч. пери ), и даэза , «крепостная стена»?

Если агностик может видеть влияние маздеизма на христианство и открыто заявлять о заимствованиях, сделанных вторым у первого, христианин может признавать в общих или схожих фактах только пропедевтику, предварительное обучение христианскому откровению. «Бог говорил через пророков», – утверждает Символ веры, но не только через ветхозаветных пророков, – говорили первые отцы церкви, усматривавшие второй канал Откровения в греческой философии, пронизывавшей в то время римский мир: «Бог – управитель обоих Заветов – дал эллинам их философию, посредством которой они прославляют его могущество», заявляет Климент Александрийский (ок. 150‑ок. 215) в «Строматах» (VI, 5). Похоже, никто не думал тогда об иранском канале, хотя вклад последнего неоспорим. Сколько точек соприкосновения у маздеизма и христианства! Несомненно, они поразили читателя в кратком очерке, который мы смогли составить. Надо ли напомнить некоторые из них? Трое суток, в течение которых умерший остаётся безжизненным и которые соответствуют трём суткам, отделившим смерть Иисуса от воскресения. Особый акцент на свете, который будет так ощутим у святого Иоанна: «Бог есть свет, и нет в Нём никакой тьмы» (1 Иоан. 1:5); «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. [...] Он пришёл для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали через Него» (Иоан. 1:5, 7). Понятие о Спасителе, рождённом от девы. Отождествление Святого Духа с Богом‑Отцом. Вера в бессмертие души, вскоре оказавшееся в центре размышлений платоников, и в воскресение тел. Великая идея, что человек получает награду или наказание не на земле, а на том свете; идея личной ответственности, лишившая силы принцип ответственности коллективной; идея свободы человека в мире, в котором индивидуальная свобода значила немного...

Тем не менее пусть мне не приписывают того, чего я не говорю: различий между обеими религиями больше, чем черт сходства. Христианство, путь которому, возможно, проторил маздеизм, пошло гораздо дальше. Оно создало учение о любви, оно превознесло милосердие, сострадание, оно придало страданию искупительную ценность, оно посредством догмата об общении святых избавило человека от чрезмерного индивидуализма, присущего маздеизму. Оно сделало творения Бога его детьми. При помощи Воплощения и Евхаристии оно соединило божественное и человеческое.

Выявление влияний маздеизма на ислам нас, несомненно, интересует меньше, и, возможно, они не столь непосредственны, потому что отчасти – но только отчасти – осуществлялись через Библию. Конечно, доисламская Аравия была дальше от иранских земель, чем Израиль, но поселились там не иранцы. На ней сильно сказался протекторат, установленный Сасанидами над некоторыми из её провинций. В конце VI в. Сасаниды в прямой или косвенной форме были властителями Западной и Южной Аравии, и, похоже, на Медину, где‑отмечались два больших праздника, весенний (Науруз) и зимний, персы наложили глубокий отпечаток, и, кстати, их политику поддерживали там многочисленные евреи. Минимальное внимание, какое маздеизму уделяет Коран, возможно, отражает замешательство, какое эта религия вызывала у людей, не желавших ни нападать на не, ни казаться близкими к ней. Оно контрастирует с очень значительным местом, которое в течение трёх первых веков хиджры маздеизм занимал в тафсирах (комментариях к Корану) и исторических трудах, не упускающих возможности подчеркнуть давние связи Аравии и Ирана, в апологетических сочинениях (840 г., 861 г. и т.д.), опровергающих учение магов, и такой великий писатель, как ал‑Джахиз (ум. 869), в своих произведениях посвящает им интересные заметки. Может быть, ещё важней существование такой фигуры, как Салман ал‑Фариси («Перс»), который был спутником Мухаммада, сохранил верность его семье и стал патроном всех братств (Massignon, 1963,1, 453). Важна и роль, которую ему приписывали экстремистские исмаилитские движения, видевшие в нём особу, которая дала Пророку возможность запомнить весь Коран и ради выполнения своей божественной миссии скрывалась под условным именем ангела Гавриила.

Очевидно, наиболее глубокое маздеистское влияние испытал персидский, шиитский ислам, как хорошо показал великий иранист Анри Корбен, особо выделив личность и творчество Сухраварди (1155‑1191), название главной книги которого, «Метафизика Света и озарения», показательно само по себе. Без особого труда можно было бы продемонстрировать, что организация иранского духовенства, в которой не было ничего мусульманского, была скопирована с организации духовенства сасанидского; что ожидание махди , скрытого имама, который обнаружит себя в конце времён, – не что иное, как ожидание зороастрийского Саошьянта , и т. д. Существует иранское керамическое изделие 1210 г. (Галерея искусств Фрира, Вашингтон), к которому привлёк внимание Фриц Мейер и которое может показаться не слишком важным, но иллюстрирует распространённое, если не всеобщее верование. На нём изображён человек, который, отвернувшись от благ мира сего, созерцает свою душу, символически представленную в виде женщины, погруженной в воду среди рыб. Это значит, что душа живёт в божественном, как рыба в воде, а также, что она имеет женский пол, как даэна .

Суннитский ислам, менее затронутый древней иранской религией, тоже не избежал её влияний. Если видеть в гуриях рая правнучек даэны (Journal Asiatique , 1995) немного затруднительно, то совсем несложно связать мост Чинват, через который должна была пройти душа умершего маздеиста, с мостом Сират, который тоже перекинут через ад и ведёт в сад наслаждений, хорошо известный по одному хадису ал‑Бухари (XXIV), ставшему очень популярным.

 


Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 165; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!