Восток и Запад: встреча на Днепре 20 страница
Размах индустриализации и урбанизации привел к образованию рабочего класса с той же львиной долей русских. Среди кустарей большинство было евреями, что уехали из местечек Правобережья в крупные города на юго-востоке Украины. Харьков находился вне черты оседлости, но в тех же Одессе и Екатеринославе евреи могли обосноваться без препон. На Волыни, Подолье, в Причерноморье и Приазовье общая доля евреев не превышала 12–14 % населения, но они преобладали в местечках, да и в крупных городах были весьма заметны – второе место по величине в Одессе (31 %) и Екатеринославе (35 %).
Почему же украинцы, составляя большинство населения, так мало принимали участия в индустриализации и урбанизации? Ответить на этот вопрос нам вновь помогут истории Хрущевых и Брежневых. Оба семейства переехали на Украину – а именно в Екатеринославскую губернию, где средний крестьянский надел превышал 10 гектар, – из Курской. Там во второй половине XIX века тот же показатель был примерно вчетверо ниже. Южные черноземы давали куда лучший урожай. Как отмечено выше, местным земледельцам жилось не в пример сытнее, чем где бы то ни было в империи Романовых. У них не было желания и, как правило, нужды перебираться на завод или шахту. Если дом все-таки приходилось покинуть, они предпочитали ехать на восток – на далекие целинные земли, избегая прелестей жизни в рабочем поселке начала прошлого века.
|
|
|
Именно так нередко поступали уроженцы центральных и северных украинских губерний, той же Черниговской – в среднем на хозяйство там приходилось около 7 гектар тощей почвы. Родословная по материнской линии еще одного советского лидера, Михаила Горбачева, проливает свет на перипетии таких мигрантов. В начале XX века Пантелеймон Гопкало уехал из Черниговской губернии на Ставрополье – там и родился в 1931 году его всемирно известный внук. Нигде было не найти условий жизни, так похожих на украинские. Многие другие крестьяне, обходя города стороной, уходили в поисках незанятых нив и пастбищ намного дальше – вплоть до Приамурья и Приморья. За время правления Николая II полтора миллиона украинцев переехало на южные и восточные окраины Российской империи, где целина еще пустовала.
Бегство из села, вызванное нехваткой земли, поразило Галичину, Буковину и Закарпатье еще больше, чем юго-запад Российской империи. Средний размер крестьянского хозяйства в Восточной Галиции начала прошлого века был на треть меньше, чем в самой перенаселенной из украинских губерний – Волыни, как раз по ту сторону границы. К тому же почвы в предгорьях Карпат, как правило, намного уступают даже полесским. Крестьяне уезжали за рубеж непрерывным потоком. В рассказе Василя Стефаника “Каменный крест” (1899), на который автора вдохновил исход его земляков-галичан в Америку, один из персонажей сетует: “Не в силах эта земля столько народу носить да столько горя терпеть”[27]. Только из родного села Стефаника на поиски лучшей жизни пустилось полтысячи человек.
|
|
|
До 1914 года с Австро-Венгрией распрощалось около 600 тысяч украинцев. Ехали они в Пенсильванию и Нью-Джерси – в этих штатах восточноевропейские иммигранты трудились на заводах и шахтах – или в Манитобу, Саскачеван и Альберту, где распахивали канадские прерии. За лучшей жизнью в Америку из владений Габсбургов устремились не только грекокатолики. Довольно часто они заставали там бывших соседей-иудеев. Только в США из Галиции до Первой мировой войны их перебралось около 350 тысяч. Причина была проста: бедные жители местечек, как и земледельцы, едва могли прокормиться в северо-восточном углу Австро-Венгрии. Переселенцы разных народов и разных вер внесли немалый вклад в экономику и культуру новой родины. Среди иммигрантов из Галиции в США были предки ряда голливудских и прочих звезд – вроде украинских родителей Джека Пэланса (Палагнюка) и еврейских дедушки и бабушки Барбры Стрейзанд. Реймон (Роман) Гнатышин, канадский генерал-губернатор в 1990–1995 годах, происходил из Буковины, Энди Уорхол (Андрей Варгола) – из словацкой Лемковщины.
|
|
|
Галиция была самым захудалым коронным краем Габсбургов – Станислав Щепановский, ученый, предприниматель и депутат, подвел на родном польском языке баланс ее бедствий в книге “Нищета Галиции в цифрах” (1888). Сравнив производительность труда и уровень потребления с другими странами Европы, он пришел к выводу, что в Галиции в среднем работают за четверть, а едят за пол-европейца. Индустриализация не миновала этот регион, но пополнила казну и карманы его жителей довольно скудно. С незапамятных времен жителям окрестностей Дрогобыча и Борислава докучал запах нефти, и только в середине позапрошлого века неприятную жидкость пустили в дело. Заслуга эта принадлежит тамошним фармацевтам, которые научились производить керосин и порадовали таким образом врачей и пациентов. В 1853 году львовский госпиталь на Лычакове стал первым в мире общественным зданием, освещаемым только керосиновыми лампами.
Щепановский, опередив многих, сделал состояние на галицкой нефти, используя буровые станки с паровым приводом. К нему, идеалисту и ревнителю интересов польской нации, часто нанимались единоплеменники издалека – он пекся о здоровье и благосостоянии работников, но в итоге обанкротился. Обогащение и нациестроительство в Галиции сочетались плохо. В конце XIX века на эту австрийскую окраину пришли британские, бельгийские и германские нефтяники, применявшие метод глубокого бурения, разработанный канадским инженером и бизнесменом Макгарви. Новички вытеснили мелких промысловиков, среди которых было немало евреев. Упал спрос на неквалифицированный труд украинских и польских крестьян (половина и треть рабочей силы соответственно). К 1910 году добыча нефти возросла до двух миллионов тонн, что составило 4 % на мировом рынке. Больше всего нефти в то время давали Соединенные Штаты и Российская империя.
|
|
|
Доходы от нефтедобычи положительно отразились на народном просвещении. В Бориславе открыли горнопромышленную школу. Рост благосостояния Галиции нефтяная лихорадка стимулировала, но лишь до некоторой степени. Борислав, ее центр, за вторую половину XIX века стал втрое больше – население города достигло 12,5 тысяч человек (там до сих пор можно видеть здания, что напоминают о тех “старых добрых” временах). Во всем нефтеносном районе к концу того же века обитало 42 тысячи человек. На фоне австрийской Украины в целом это была капля в море. С 1870 по 1910 годы число жителей Львова, столицы Галиции, возросло вчетверо – до 200 тысяч. Это выглядит неплохо, но только не в сравнении с показателями экономического развития и урбанизации “великой Украины”. Екатеринослав, один из центров лихорадки металлургической, за полстолетия с небольшим разбух в одиннадцать раз – его население в 1914 году составило 220 тысяч. Одесса сохраняла первое место на Украине, но Киев уже наступал ей на пятки (670 и 630 тысяч соответственно). Таким образом, число киевлян с середины XIX века подскочило почти в десять раз.
Каковы бы ни были различия уровней промышленного роста и урбанизации в российской и австро-венгерской частях Украины, обе они в конце позапрошлого и начале прошлого веков прошли через глубокие перемены в экономической и социальной жизни. Неумолимо ускорялось движение капиталов, товаров и людей, а с ними – информации и представлений о мире. На авансцену истории выходило современное общество. Новое разделение труда меняло статус традиционных общественных групп и порождало новые, в первую очередь фабрично-заводской пролетариат. Одним регионам это сулило процветание, другим – упадок. Подобная трансформация благотворно сказалась на юге Украины. Международная торговля набирала обороты благодаря портам Черного и Азовского морей, заводы и шахты возникали с поразительной частотой.
Новый экономический и культурный рубеж окончательно заменил старый фронтир, разделявший кочевой юг и земледельческие центральные и северо-западные земли Украины. Югу выпала роль флагмана как индустриального, так и аграрного роста. Зажиточные по меркам России крестьяне степных губерний помнили еще Запорожскую Сечь, а крепостного права по большому счету избежали. Открытие залежей угля и железной руды дало Донецкому бассейну путевку в индустриальное будущее. Созрев под эгидой империи Романовых, юг, при его самых высоких на Украине показателях урбанизации и этнорелигиозного разнообразия, во многом определит судьбу страны в политических, экономических и культурных бурях наступающего столетия.
Глава 17
Незавершенная революция
Морозным воскресным утром 9 января 1905 года около 20 тысяч рабочих, их жен и детей собрались на окраинах российской столицы и начали шествие к ее центру. Возглавил их отец Георгий Гапон, 35-летний уроженец Полтавской губернии, выпускник духовной академии в Петербурге. В первых рядах несли портрет Николая II, иконы и хоругви. Толпа распевала церковные гимны, в том числе молитвы за царя. Рабочие хотели подать ему петицию, составленную тем же Гапоном, с просьбой защитить их от злоупотреблений начальства.
Крупные предприятия столицы бастовали, но хозяева отвергли требования “смутьянов” – среди них и введение восьмичасового рабочего дня. Промышленная революция породила новый класс, и теперь представители этого класса надеялись, что монарх обеспечит соблюдение их элементарных прав. “Мы немногого просили, мы желали только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука”, – писал Гапон. В петиции он просил о даровании также и политических свобод, включая созыв Учредительного собрания. Прошло почти 80 лет с того момента, как у царя добивались конституции. В декабре 1825 года режим подавил восстание офицеров артиллерийским огнем. Николай и его чиновники верили, что им следует и теперь показать твердость и не повторить ошибок Людовика XVI: как им казалось, он потерял французский трон, а затем и жизнь только из-за мягкотелости.
Когда манифестанты подошли к Зимнему дворцу, войска открыли огонь, уложив на месте больше сотни человек и ранив полтысячи. Гапон уцелел, но это был последний день, когда он молился за императора и просил его заступничества. Той же ночью священник составил обращение к народу, где именовал Николая “зверь-царь” и призывал к возмездию: “Так отомстим же, братья, проклятому народом царю, всему его змеиному царскому отродью, его министрам и всем грабителям несчастной Русской земли!” Возмездия оставалось ждать еще 13 лет – большевики расстреляют семью Романовых в июле 1918 года, – но пожар революции, который во дворце надеялись погасить, вспыхнул немедленно. Эти события открыли новую главу в истории всей империи, и в частности украинских губерний, – эпоху массовых политических движений, образования партий, парламентских выборов, избирательного права для мужчин и нарастания зависимости власти от поддержки национал-патриотов.
На Украину революция пришла через три дня после Кровавого воскресенья в Петербурге. 12 января забастовали рабочие Южнорусского машиностроительного завода в Киеве. Их примеру последовали металлурги Екатеринослава, Юзовки и других городов Донбасса. Пучина классовой борьбы поглотила те районы, что в предыдущие 15 лет отличал стремительный рост экономики. До января 1905 года там всего лишь просили об улучшении условий труда, повышении зарплаты и сокращении рабочего дня, теперь же перешли к демонстрациям, стачкам и открытому сопротивлению. Впрочем, село, где не хватало работы и заработка, от города не отставало. Крестьяне, начав с вырубки помещичьих лесов, перешли к нападению на усадьбы хозяев. Известно более трехсот подобных случаев. Наиболее воинственными оказались жители бывших казацких земель Левобережья. Народ ожидал манифеста о передаче им всей барской земли. Не дождался – правительство вместо этого пустило в ход армию. Шестьдесят три человека было убито при расправе с крестьянами Великих Сорочинцев, родины Гоголя, в декабре 1905 года, и в Сорочинской трагедии не было ничего исключительного.
Летом 1905 года режиму перестал беспрекословно повиноваться человек с ружьем – как правило, призванный на службу из деревни. В июне на Черноморском флоте взбунтовалась команда броненосца “Потемкин”. Большинство зачинщиков и участников были украинцы. Хотя восстание планировали на октябрь, подняли его раньше срока из-за того, что в борще попалось червивое мясо. Унтер-офицер Григорий Вакуленчук, родом с Житомирщины, закричал – по рассказам некоторых, на украинском – товарищам-матросам: “Да сколько ж мы будем рабами?” Старший офицер Гиляровский застрелил Вакуленчука, и атаманом стал Опанас Матюшенко, матрос из Харьковской губернии. Повстанцы убили командиров, подняли красный флаг и направились к Одессе, где поддержали забастовку рабочих. Прибытие корабля с трупом Вакуленчука вызвало новые протесты, возмущения и перестрелки со стражами порядка.
Казачьи отряды заблокировали подходы к порту – в том числе знаменитую Потемкинскую лестницу, изображенную в шедевре Сергея Эйзенштейна как место трагических событий, что унесли не одну жизнь. Вероятно, на самой лестнице в тот день кровь не пролилась, но вообще в Одессе от рук армии и полиции погибли сотни людей. Броненосец вновь ушел в море, избежал битвы с эскадрой, оставшейся верной престолу, и сдался властям Румынии. Матюшенко прожил около двух лет в Европе и Соединенных Штатах, потом вернулся в Одессу продолжать революционную борьбу. Его арестовали, судили в Севастополе – на базе мятежного броненосца Черноморского флота – и казнили. Матюшенко, который ранее отказался вступать в политические партии, стал в 28 лет мучеником революции.
В октябре 1905 года волна забастовок приняла угрожающие размеры. Железнодорожники парализовали всю Россию. На Украине остановились главные узловые станции: Киев, Харьков, Екатеринослав. Примеру забастовщиков последовали коллективы заводов и фабрик. К середине октября работу бросили 120 тысяч человек на Украине и около двух миллионов в целом по империи. Тогда Николай II сменил тактику и пошел на уступки непокорному народу. 17 октября он издал манифест, которым даровал подданным базовые гражданские свободы: совести, слова, собраний и союзов. Тот же документ вводил всеобщее избирательное право для мужчин и гарантировал, что выборы в первый всероссийский парламент – Государственную думу – обеспечат представительство каждому классу. Царь обещал не утверждать новых законов без одобрения Думы. Абсолютная монархия, казалось, превращается в конституционную. Либеральная интеллигенция ликовала.
Среди тех, кто торжествовал на улицах крупных украинских городов при провозглашении манифеста 17 октября, были и национальные меньшинства, в первую очередь евреи. Консерваторы-монархисты подозревали в них сплошь сторонников революции. На евреев возлагали ответственность за все народные невзгоды, ставшие побочным эффектом промышленного развития и стремительной урбанизации. Во многих городах Украины толпа, которую возбудил манифест, принялась их громить. Такие эксцессы уже не раз происходили в черте оседлости, то есть в бывшей Речи Посполитой и Северном Причерноморье. Первая волна прокатилась в 1881 году – евреев назначили виновниками смерти Александра II (убитого народовольцами). Кишиневский погром 1903 года длился двое суток и унес 49 жизней. Американская пресса негодовала, поток евреев-эмигрантов резко вырос. Но погромы в разгар революции совершенно затмили предыдущие. В октябре 1905 года погибли сотни жителей Киева, Екатеринослава и Одессы, тысячи получили ранения. Разорению подверглись десятки тысяч еврейских домов и предприятий.
В Киеве погром вспыхнул после демонстрации, на которой отмечали победу и одновременно бранили царя за попытку запудрить народу мозги своим манифестом. Толпа бросилась к тюрьме, освободила политзаключенных, надругалась над памятником Николаю I перед университетом св. Владимира, сбила с фасада здания символы Романовых, порвала триколоры и заменила их красными флагами. И даже требовала повесить Николая II. Консервативная публика приписала этот бунт еврейским козням. Следующей ночью сезонные рабочие, православные фанатики и откровенные уголовники, образовав банды, начали погром. Избивая евреев, они кричали: “Вот тебе свобода, вот тебе конституция и революция, вот тебе царские портреты и корона”. Лишили жизни 27 человек, ранили около трехсот, разграбили до 1800 помещений, где жили либо трудились жертвы. Из 28 магазинов Крещатика, принадлежавших евреям, уцелел только один.
Шолом-Алейхем, знаменитый писатель, оказался свидетелем киевских событий, после чего уехал в Нью-Йорк. Предчувствие погрома стало лейтмотивом его последнего рассказа о Тевье-молочнике. Присутствует оно и в текстах, на которых основан классический бродвейский мюзикл “Скрипач на крыше”. И там и там полицейский урядник относится к евреям тепло. В то же время многие служители закона принимали сторону погромщиков, даже науськивали их – как и в украинской столице в 1905 году. Власти положили конец бесчинствам только через двое суток.
Киевская трагедия служит ярким примером того, что творилось в других крупных городах Украины. К насилию прибегали главным образом чернорабочие, мигранты из бедной российской деревни и украинцы из пригородных сел. Эксплуатировали их чиновники, фабриканты, купцы, а в евреях они видели конкурентов и в то же время легкую и “законную” добычу. Злодеяния против них свидетельствовали о преданности православию, самодержавию и народности, доказывали подлинную русскость. Для уголовщины это было золотое время.
Хотя погромная толпа ставила знак равенства между революцией и еврейством, демонстрации с поддержкой манифеста 17 октября или осуждением его за половинчатость устраивали активисты множества политических партий – отнюдь не только еврейских. Большевики, радикальное крыло РСДРП, выступали катализатором рабочих демонстраций и забастовок. Манифест они отвергали и стремились к свержению императора путем всероссийской стачки и восстания. Собственную пропаганду развернули меньшевики – еще одно крыло РСДРП, которому претили диктаторские замашки Ленина. Весьма активно действовала российская партия социалистов-революционеров. Еще до революции возникли ее ячейки в Харькове, Житомире, Чернигове и других городах Украины. К социал-демократам (и большевикам, и меньшевикам) примкнули сотни евреев, но были у них и свои партии. В 1905 году одним из самых активных оказался Бунд (Всеобщий еврейский рабочий союз), социалистическое объединение, что представляло и ремесленников.
Доля евреев среди революционеров – чаще всего под знаменами Бунда – показывала значение этнических и религиозных меньшинств в набиравшем обороты кризисе империи, однако всероссийские левые партии национальным вопросом в общем пренебрегали. Вожди Бунда вошли в число организаторов РСДРП, но оставили ее, когда Ленин высказался против их самостоятельности и монополии на представительство рабочих-евреев. Социал-демократы в целом стояли на платформе единства рабочего движения – а также единой и неделимой России. Эсеры проявили больше гибкости, с пониманием относясь к требованию культурной автономии и допуская преобразование государства на федеральных началах. Но таких скромных уступок оказалось недостаточно – этнические меньшинства стали формировать отдельные политические партии.
Впрочем, украинцы в державах Романовых и Габсбургов вступили на этот путь еще в 90-е годы XIX века. В то время политически активные круги взялись за партийное строительство во всей Европе – они вышли на улицы, чтобы мобилизовать массы вокруг своих идей. На востоке Украины первую современную партию образовали в 1900 году. Мобилизация в ее ряды началась в Харькове, когда группа студентов решила не вступать в существующие нелегальные структуры всероссийского масштаба, а создать новую – Революционную украинскую партию (РУП), программа которой сочетала бы социалистические и националистические идеи. Первопроходцы создали сеть ячеек в разных местах и повели среди крестьян пропаганду восстания. Их катехизисом стала напечатанная в Галиции брошюра “Самостоятельная Украина” авторства Миколы Михновского, харьковского адвоката. Таким образом, первая украинская партия в Российской империи провозгласила своей целью независимость.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 118; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!