Восток и Запад: встреча на Днепре 17 страница
Левобережье подарило всей Украине ключевой исторический миф, культурную традицию и литературный язык – необходимые компоненты создания современной нации. А также ее созидателей. Упомянутые выше Иван Котляревский, Николай Цертелев, Алексей Павловский родились именно в Гетманщине. Причина преобладания левобережных казацких элит на ранних стадиях строительства нации проста: территория бывшего казацкого государства была единственным местом на Украине позапрошлого века, где землевладельческую верхушку не отделял от селян непроходимый культурный барьер. В австрийской Галиции и юго-западных владениях Романовых (Волынь, Подолье, Правобережье) земли и богатства оставались в руках поляков или ополяченных и окатоличенных русинов. В колонизируемых южных степях – Новороссии – если не этнически, то культурно элита была русской. Отпрыски казацкого народа Гетманщины оказались почти единственными кандидатами на роль борцов за будущую нацию. И нация закономерно унаследовала от этих земель не только литературный язык, но и название Украины.
Начало построения современной нации на Украине – его называют стадией сбора (культурного) наследия – пришлось на период наполеоновских войн и первые годы Европейского концерта – континентального правопорядка, созданного Венским конгрессом 1814–1815 годов. Повестку дня следующей стадии задало польское Ноябрьское восстание 1830 года. Именно после него нарождавшаяся нация стала обдумывать свою возможную политическую программу.
|
|
|
В Польше дело шло к новой войне давно. Постановления Венского конгресса сделали российского императора Александра I также польским царем. Вольнодумствующий государь даровал новым владениям одну из самых либеральных в Европе конституций. Однако выяснилось, что от абсолютной власти Романовы так просто не отказываются. Александр дал это понять довольно скоро после того, как прочие державы признали его суверенитет над Польшей. Царские наместники нередко пренебрегали сеймом, держали печать в ежовых рукавицах и попирали остальные свободы, которые царь посулил “Конгрессовке”. Молодые поляки в ответ начали собираться в подпольные кружки и превратились для власти в объект охоты.
Ухудшили политический климат события декабря 1825 года в Петербурге. Декабристы проиграли, и началось тридцатилетнее правление консерватора Николая I. В ноябре 1830-го мятеж юных офицеров в Варшаве стремительно перерос в общешляхетское восстание – не только в “Конгрессовке”, но и бывших воеводствах Речи Посполитой в Литве, Белоруссии и на Украине. Одна из армий повстанцев вышла в поход на юго-восток, и шляхта взялась за оружие на Волыни, в Подолье и на Правобережье. Призывали они в свои ряды и крестьян-украинцев, иногда обещая освобождение от крепостной зависимости. Армия империи нанесла Польше сокрушительный ответный удар. Вожди, участники и сторонники восстания, включая Мицкевича, бежали – главным образом во Францию. Тем, кому повезло меньше, пришлось отведать российских тюрем и ссылки.
|
|
|
Ноябрьское восстание не только взвинтило националистические настроения в Польше, но и вызвало жесткую шовинистическую реакцию в империи. Российский патриотизм, которому с наполеоновских времен была присуща антифранцузская направленность, стал теперь яростно полонофобским. Идеологическую контратаку на польских “бунтовщиков” с их заграничными покровителями из Парижа возглавил сам Пушкин. В “Клеветникам России” он увещевал пропольски настроенных французов: “Оставьте – это спор славян между собою”. Война грозила владениям империи далеко на восток от Царства Польского – на Украине в том числе. В “Бородинской годовщине”, напечатанной в брошюре “На взятие Варшавы”, поэт вопрошал:
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
|
|
|
Во время Ноябрьского восстания Пушкин задумал даже написать историю Малороссии.
Оборона Украины и других бывших восточных земель Речи Посполитой против западной крамолы – особенно польской – стала лейтмотивом политики Петербурга в регионе на десятилетия вперед. Империя Романовых созрела до того, чтобы стать менее европейской и более туземной, использовать патриотическое чувство русских, которое складывалось уже в идеологию, для удержания завоеванных территорий. Именно в это время министр просвещения граф Сергей Уваров формулирует основу новой российской идентичности: православие, самодержавие, народность. Первые два элемента триады для имперской идеологии были вполне традиционны, зато третий стал уступкой эпохе подъема национализмов. Уваров в народности видел понятие не общеимперское, а сугубо русское. Он писал о трех “началах” как “составляющих отличительный характер России и ей исключительно принадлежащих”, что должны были “собрать в одно целое священные останки ее народности”. Народность эта распространялась на русских, украинцев и белорусов.
|
|
|
Пусть даже ученые до сих пор спорят о том, что именно значила триада, Уваров задал превосходные координаты для осмысления российской политики на западных окраинах начиная с 30-х годов XIX века. Идеальные подданные должны были не только выказывать преданность императору (этого Романовым хватало в эпоху Просвещения), но и быть русскими, исповедовать православие. Ноябрьский мятеж поставил под вопрос лояльность крестьян Правобережной Украины. В глазах властей это были русские, но далеко не всегда православные – на присоединенных в 1793 и 1795 годах землях преобладали униаты. Превращение их в идеальных подданных требовало возвращения их назад в православие. Это была страховка против союза римокатолической шляхты и грекокатоликов из простонародья. Намечалось нечто обратное Брестской унии: вместо проповеди православия среди униатов-мирян правительство нашло сторонников в их духовенстве и с помощью последних обращало саму церковь в православную – примерно так же, как Речь Посполитая поступала с церковью “схизматиков” и в конце XVI, и в начале XVIII века.
В 1839 году Полоцкий церковный собор по прямому указанию властей провозгласил “воссоединение” грекокатоликов и православных и просил благословения императора. Николай I дал согласие и ввел в Западный край дополнительно войска, опасаясь, что расторжение унии вызовет очередной бунт. Полторы с лишним тысячи приходов и, как полагают некоторые, в тысячу раз больше прихожан на Украине и в Белоруссии одним махом были “возвращены” в православие. В Белоруссии, на Волыни, Подолье и Правобережье самодержавие ставило себе на службу остальные компоненты триады: православие и народность. Началось долгое “оправославливание” бывших униатов, которое шло рука об руку с их культурной русификацией. В семинариях преподавали по-русски, поэтому интеллектуальную элиту церкви обратили не только в православие из грекокатоличества, но и в русские из русинов или украинцев.
Куда сложнее оказалась битва за умы светской верхушки тех земель, которым угрожало возмущение Польши. Сперва Романовы применили обычную тактику: зазывали аристократов потрудиться на благо России, не покушаясь на их статус и собственность. Александр I нашел в польских магнатах и интеллектуалах ценных помощников для своих либеральных начинаний. Крайне полезны они оказались в деле народного просвещения, ведь Речь Посполитая достигла там больших успехов, прежде чем ее добили разделами.
Князь Адам Ежи Чарторыйский, отпрыск знатнейшего русинско-польского рода, стал одним из главных архитекторов системы школ в юго-западных владениях империи. В первые годы XIX века он входил в число ближайшего окружения Александра и фактически несколько лет руководил его внешней политикой. Император назначил Чарторыйского попечителем Виленского учебного округа – центром его был Виленский университет, а в состав входили бывшие польские воеводства на Украине. Другой польский магнат, Северин Потоцкий, стал попечителем Харьковского учебного округа – из Харьковского университета заведовали образовательными учреждениями Левобережья и юга Украины. Открытие обоих университетов и развитие сети государственных школ на этих территориях вошли в число главных достижений реформы, проводил которую Петр Завадовский – выпускник Киевской академии и первый в ряду министров просвещения России.
Если в Петербурге времен Александра I и существовало понятие о национальной политике, оно сводилось к идее славянского братства поляков и русских (в число которых включали украинцев). Ноябрьское восстание его разрушило. Чарторыйский, что до 1823 года занимал вышеупомянутый пост, в декабре 1830 года возглавил революционное правительство Польши. Затем из своего парижского центра (отель “Ламбер”) он руководил правым крылом “Великой эмиграции” – так назвали бегство тысяч повстанцев в Западную Европу. Союз российского самодержавия и польской шляхты распался. Пострадало и дело народного просвещения, в котором лояльные Александру поляки играли ключевую роль. Россия приняла вызов Польши и вступила в культурную войну на Украине и в других бывших воеводствах Речи Посполитой. Граф Уваров занялся руфисикацией западных окраин, насаждая там русскоязычные образование и культуру.
Виленский университет, числом студентов еще недавно равный Оксфорду, в 1832 году закрыли как рассадник польского национализма. Та же участь ждала и некоторые другие учебные заведения, где звучала польская речь, – среди них и Волынский лицей в Кременце. Власти велели перевезти его богатую библиотеку, коллекцию скульптур и растения из ботанического сада в Киев. В 1834 году там создали новый очаг высшего образования, который должен был заменить виленский. В новом университете язык мятежников запретили – преподавать разрешалось только по-русски. Назвали его именем св. Владимира, первого православного самодержца и человека русского хотя бы с точки зрения официальной историографии.
Имперские власти задумали превратить Киев – “дряхлый”, по словам Пушкина, город с 35 тысячами обитателей – в бастион не только военной мощи, но и национальной политики на европейском культурном фронтире. В городе запретили жить евреям, а православные храмы реставрировали сообразно вкусу высшего света. Строили новые улицы и бульвары, которым давали новые имена. Жандармская улица, например, доходчиво символизировала собой то значение, что имела на пограничных землях полиция. В 1833 году новый генерал-губернатор Подолья и Волыни, от которого царь ждал глубокой интеграции Правобережной Украины в империю, предложил возвести в Киеве монумент князю Владимиру. Николай I изучил проект и горячо одобрил. На статую ушло двадцать лет – открыли ее в год начала Крымской войны. Он возвышается и сегодня – не перед университетом, как вначале задумали, а на берегу Днепра. Фигура князя на этих склонах допускает разные интерпретации: от знака русско-украинского религиозного и этнического единства до памятника основателю первого украинского государства. Мало кто сегодня помнит, что империя таким образом просто застолбила бывшие польские владения на Правобережье.
Основание в Киеве современного университета (третьего на украинских землях после Львовского и Харьковского) стало поворотным моментом в истории региона. Перед университетом ставили задачу готовить из местных кадров исполнителей воли Петербурга и проводников русской идентичности. Сформировали также комиссию для сбора и публикации древних актов, которые доказали бы, что Правобережье, Подолье и Волынь издавна принадлежали Руси. В первые годы все шло по плану. Уроженцы окрестных губерний – потомки казацкой старшины, поповичи и дети чиновников из бывшей Гетманщины – приезжали в Киев и вступали в интеллектуальный поединок с “ляхами”, старыми врагами казаков. Тем не менее к концу 40-х годов власти поняли, что спокойствие было иллюзорно: Киевский университет и Археографическая комиссия, задуманные как бастион русскости в борьбе с польской угрозой, послужили питательной почвой для новой идентичности и нового национализма.
В 1847 году Алексей Петров, студент юридического факультета университета св. Владимира, явился к попечителю Киевского учебного округа, чтобы донести о тайном обществе республиканцев, врагов самодержавия. Расследование обнаружило подпольное Славянское общество св. Кирилла и Мефодия, братьев-просветителей, что распространили не только новую веру, но и язык и письменность. Среди членов общества были Николай Костомаров, профессор Киевского университета (позднее – родоначальник современной украинской политической мысли и исторической науки), и Тарас Шевченко, недавно назначенный в тот же университет учителем рисования. Костомаров родился в семье помещика Воронежской губернии, на северо-восточном рубеже Слободской Украины, и нередко подчеркивал, что его мать была крестьянкой-украинкой. Правда это или нет, интеллигенция Киева середины позапрошлого века к тем, кто вышел из низов, относилась с уважением – из-за желания трудиться для народа и быть к нему ближе.
С точки зрения народнической никто из заговорщиков не имел такого безупречного происхождения, как Шевченко. Он родился в 1814 году в семье крепостных на Правобережье и в составе дворни местных помещиков Энгельгардтов уехал сначала в Вильно, а затем в Петербург. Там проявились его наклонности художника. Иван Сошенко, коллега и земляк, открыл томимый в рабстве талант, когда тот срисовывал статуи в Летнем саду. Тараса познакомили с несколькими корифеями российской культурной сцены – в том числе Карлом Брюлловым и Василием Жуковским. Картины Шевченко, его судьба и личность произвели впечатление на артистические круги. Юного крепостного решили освободить любой ценой. Вольная обошлась в 2500 рублей – огромную сумму по тем временам. Портрет Жуковского, написанный ради этого Брюлловым, разыграли в лотерею, и его купила царица (однако всех положенных денег от августейшей особы не дождались).
В двадцать четыре года Шевченко обрел свободу и показал свой талант не только в живописи, но еще больше в поэзии – и в 1840 году напечатал первый сборник “Кобзарь”. Кобзарь (странствующий певец) станет его вторым именем для последующих поколений. Издали сборник в Петербурге, однако по-украински. Почему же Тарас, которого увезли с родины ребенком, который сложился как личность, художник и поэт на берегах Невы, не избрал тот язык, что слышал на столичных улицах, в мастерских и салонах?
Среди явных причин – влияние на него в Петербурге земляков, которые помогли ему получить волю. Одним из них был уроженец Полтавской губернии Евгений Гребинка. В год знакомства с Шевченко он как раз трудился над украинским переводом “Полтавы” Пушкина. Гребинка твердо верил в то, что украинцы должны иметь собственную литературу, включая и переводную. В 1847 году автор “Кобзаря” объяснил причины выбора языка в предисловии к новому изданию того же сборника:
Великая тоска одолела душу мою. Слышу, а иногда и читаю: ляхи печатают, чехи, сербы, болгары, черногоры, москали – все печатают, а у нас ни гугу, будто у всех язык отнялся. Что ж вы так, братия моя? Может, испугались нашествия иноплеменных журналистов? Не бойтесь, собака лает, а ветер носит ‹…› А на москалей не оглядывайтесь, пусть они себе пишут по-своему, а мы по-своему. У них народ и слово, и у нас народ и слово. А чье лучше, пусть судят люди[25].
Особенно Шевченко расстраивал Николай Гоголь, уроженец бывшей Гетманщины и основоположник современной русской прозы, пусть даже и корифей украинской темы. “Они ссылаются на Гоголя, что он пишет не по-своему, а по-московскому, или на Вальтера Скотта, что и тот не по-своему писал”, – сетовал поэт. Его такие параллели не убеждали. “Почему В. С. Караджич, Шафарик и иные не постриглись в немцы (им бы удобнее было), а остались славянами, подлинными сынами матерей своих, и славу добрую стяжали? – приводил он в пример отцов сербского и словацкого культурного возрождения. – Горе нам! Но, братия, не предавайтесь унынию, а молитесь Богу и работайте разумно, во имя матери нашей Украины бесталанной”.
Авторство программного документа Кирилло-Мефодиевского общества, “Книги бытия украинского народа”, принадлежит Костомарову. Вдохновила его среди прочего “Книга польского народа и польского пилигримства” Мицкевича, где тот представил историю своей отчизны как хронику мытарств “Христа народов”. Польский поэт утверждал, что его нация воскреснет и спасет все порабощенные нации. Костомаров же отвел эту роль Украине – ее казацкое происхождение гарантировало демократичность и эгалитарность. Украинцы не знали ни царей, как русские, ни магнатов, как поляки. Члены Кирилло-Мефодиевского общества гордились былой славой украинского казачества, желали отмены крепостного права и выступали за преобразование Восточной Европы в федерацию славянских республик-сестер, в том числе Украины.
В это братство вступило немного людей, а раскрыли его через год с небольшим. “Заговорщиков” арестовали – Костомарова за несколько дней до свадьбы, а Шевченко по прибытии в Киев гостем на эту же свадьбу. Бюрократы разглядели в их деятельности признаки новой и потенциально опасной тенденции. В документах следствия несколько раз идет речь о “восстановлении независимости Малороссии”, сам же Николай I охарактеризовал общество так: “Явная работа той же общей пропаганды из Парижа; долго этой работе на Украине мы не верили…” (имея в виду польскую эмиграцию). Но другим казалось, что общество объединило верных подданных царя, защитников Руси от польского влияния, которые просто переборщили с малороссийским патриотизмом и не заслужили строгой кары. В итоге власти наказали кирилло-мефодиевцев сравнительно мягко, чтобы не привлекать к ним лишнего внимания и не толкнуть их собратьев-украинофилов (к середине XIX века в правительственных кругах утвердился именно такой термин) в объятья польских националистов.
Следствие полагало программой общества объединение славян под скипетром российского царя. Подлинные цели арестованные ухитрились скрыть от имперских сановников (либо те сами не желали их видеть). Костомарова заключили на год в крепость, другим дали от шести месяцев до трех лет или отправили на службу в удаленные великорусские губернии. Николай Павлович суровее всех покарал Шевченко – службой рядовым солдатом на десять лет, “с запрещением писать и рисовать”. Его возмутили выпады поэта и художника лично против него и царицы. Но не осталось незамеченным и то, как Тарас Григорьевич проклинал в стихах империю за тяжкую долю его земляков, его отчизны – Украины, а не России. Его поэзия подрывала два столпа уваровской триады: самодержавие и народность. Да и православие он исповедовал совсем не то, не имперское.
Творчество и деятельность Костомарова, Шевченко и других кирилло-мефодиевцев положили начало тому, что в наше время называют украинским национальным проектом. Они впервые сплавили из находок историков, языковедов, фольклористов, трудов писателей фундамент политической программы, которая приведет к образованию спаянной национальным самосознанием общности. В XX веке идеи “Книги бытия украинского народа”, чьи семена в образованном слое взошли благодаря страстной поэзии Шевченко, коренным образом преобразуют Украину и всю Восточную Европу. Нагляднейшим свидетельством этой перемены служит памятник Тарасу Шевченко перед главным корпусом Киевского национального университета им. Т. Г. Шевченко. Он стоит там, где до революции возвышалась статуя Николая I, основателя Киевского императорского университета св. Владимира и гонителя украинского поэта.
Глава 15
Прозрачная граница
В 1848 году, через год после разгрома Общества св. Кирилла и Мефодия в Российской империи, украинцы империи Австрийской создали во Львове первую политическую организацию под названием “Головна руська рада”, то есть Главный рус(ин)ский совет. Галицких украинцев по-славянски называли русинами, а в германоязычной державе Габсбургов – рутенами. Рада оказалась организацией совсем иного рода, чем общество в Киеве. То действовало в тайне, насчитывало всего несколько членов и было ликвидировано царской властью. Здесь же все началось с благословения австрийского губернатора Галиции при поддержке и широком участии публики.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 111; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!