Янус определяет сознание Будды 26 страница
У Горация есть еще одна крылатая строка в другом стихотворении: «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила»[952].
Ее можно понять и применительно к невозвращенцам, если посмотреть на последствия битвы при Каррах ровно противоположно взгляду Т. Моммзена, недостаточно знавшему об истории римлян на Востоке и написавшему так в середине XIX века: «В Вакханках Еврипида актер, игравший роль Агавы, которая, в припадке безумного, чисто дионисовского восторга, разрывает на части своего собственного сына и возвращается с берегов Киферона, неся на жезле его голову, заменил ее окровавленной головой Красса и запел, к великой радости публики, состоявшей из полуэллинизированных варваров, известный напев:
Мы несем домой
Из далеких гор
Славную добычу,
Кровавую дичь.
Со времен Ахеменидов это была первая победа, одержанная Востоком над Западом; глубокий смысл заключался в том, что для празднования этой победы лучшее произведение западного мира, греческая трагедия, в этом страшном фарсе сама над собой издевалась устами своих павших представителей. Римское гражданство и гений Эллады одновременно начинали подпадать под власть султанизма».
Гораций мог иметь в виду не только пресловутую эллинскую культуру, но и власть, которую получали греки в римских семьях, разделенных после разгрома при Каррах, ведь они становились посредниками в сообщениях разлученных.
Разница в восприятии стихотворения Горация у людей, находящихся под влиянием римской пропаганды, и людей, называющих друг друга запросто regibus-царями, достигает предела, ведь слово rex у римлян было ругательным: invidiosum apud Romanos nomen.[953]
|
|
|
Сетования Горация на испорченные нравы невозвращенцев, Горация, знающего о жизни пленных и имеющего опыт плена у соотечественников, выглядят дерзко. Вспоминая впоследствии о начале своей литературной деятельности, Гораций в одном из посланий сообщает, что писать стихи его побудила «дерзкая бедность».[954]
Его ранние произведения очень определенны по своим общественно-политическим установкам. Так, написанная первой, 7-я сатира 1-й книги звучит актуальным политическим анекдотом, связанным с убийством Цезаря:
Глум всего рассказа о перебранке двух ядовитых противников по иску, заявленному ими на суде Марка Брута (убийцы Цезаря), бывшего в в 43 году до н. э. пропретором в Азии, заключается в непереводимой игре со словом rex — царь:
Как изгнаннику Рексу Рупилию Персий ублюдок
Отплатил за злобную пену и яд, — я считаю
Всем глазами больным известно и всем брадобреям.
Этот Персий богатый ворочал большою торговлей
В Клазоменах и с Рексом завел несносную тяжбу;
|
|
|
Был человек он упрямый, в злобе сильнее и Рекса,
Самодовольный, надутый и едкий словами настолько,
Что и Сисеннов и Барров на белых конях перегнал бы.
К Рексу вернусь я. Когда добиться согласия оба
Не могли: ведь все враждебные вправе сражаться
Как герои, которых сводит война; так и между
Гектором Приамидом и мужества полным Ахиллом
Гнев до того был могуч, что смерть их одна разлучила,
И по причине лишь той, что в обоих доблесть таилась
Высшая; если ж вражда нерешительных станет тревожить,
Или неравным война предстоит, вот как Диомеду
С Главком Ликийцем, то вялый уходит и даже подарки
Шлет еще. — Перед претором Брутом что правил богатой
Азией, схватились Рупилий и Персий, такая
Пара, что лучшей представить не может и с Бифом сам Вакхий.
Яро врываются в суд, чудесное зрелище оба.
Персий свой иск доложил; собой насмешил все собранье,
Начал Брута хвалить, хвалить и совет его тоже,
Солнцем Азии Брута назвал, и благими звездами
Назвал советчиков, за исключением Рекса: его же
Назвал созвездьем Собаки, оратаям гнусной. Ревел он
Словно зимою ручей в местах, недоступных секирам.
Тут Пренестинец на шумный поток язвительной брани
Дубоватым ответил ругательством, как виноградарь,
|
|
|
Неподатливо-грубый, от коего часто прохожий
Прочь убегает, хоть крикнул ему громогласно: кукушка!
Грек же, Персий, облит Италийским уксусом, крикнул:
«Брут, во имя богов, умоляю тебя, ведь привычен
Ты царей убивать, чего ж ты теперь не зарежешь
Этого Рекса? Поверь мне что это вполне твое дело».[955]
Публий Рупилий Рекс, родом из Пренесты, попав в проскрипции, бежал к Бруту в Азию. Персий назван ублюдком вследствии происхождения от азиатского грека и римлянки, передавшей ему, вероятно, с римской фамилией и право гражданства. Он был богатый торговец в ионийском городе Клазомене. Предмет и исход распри неизвестен.
Ранние эподы Горация (7-й и 16-й) взывают к гражданскому миру. «Вот уже два поколенья томятся гражданской войною!» — «Куда, куда вы валите, преступники, мечи в безумьи выхватив!» — восклицает поэт.[956]
В своем восприятии окружающего мира невозвращенцы уже были похожи на русских казаков, первопроходцев, следопытов, конкистадоров, им трудно было представить себе более вольготную жизнь. Жизнь, в которой опасность несли не только люди.
Клеопатра приняла смерть от укуса змеи. Места, где обосновались римляне, еще в начале XX века кишели змеями и тиграми-людоедами вроде бенгальских.[957] Марсы (род сабинян, смешавшихся с латинами, живший в Средней Италии) считались знатоками змей и лечения змеиных укусов, лечили они травами и заговорами.[958] Среди пленных Красса Гораций выделяет их особо вместе с Апулийцами. Говорили марсы на собственном наречии умбрского языка (наиболее близким ему считается оскский).[959]
|
|
|
Такое было и раньше. Ядром войск Ахиллы, атаковавших Цезаря в полумиллионной Александрии зимой 48 г. до н. э., были бывшие солдаты Габиния, которые, как пишет Цезарь, «уже освоились с александрийской вольной жизнью и отвыкли от римского имени и римской дисциплины».[960]
Поначалу среди пленных произошел раскол. Похожее случилось в XX веке в Шанхае, где российское эмигрантское сообщество четко разделилось на две части: белоэмигрантов и так называемых советских подданных, чьи жизнь и существование проходили в постоянной борьбе друг с другом.[961]
Одни римляне сочли несение караульной службы на Востоке, строительство будущих городов и дорог своим долгом. Другие предпочли активное участие в войне с соплеменниками. Постепенно ко всем пришло понимание, что они не стали рабами в римском понимании (servus). И те и другие укоренялись на Востоке, связывая, скрепляя собой и потомками разные племена. Их сила и взаимодействие росли, в Парфии невозвращенцы влияли на выбор царя, на Востоке действовали совершенно самостоятельно. Гражданская война в Риме, закинувшая их в центр Азии, расползалась по Азии как чума. Затем римский Либер пришел и к финским девицам.
Какая воля их ждала в Риме? Та libertas, которая, по словам Лукана, покинула Рим? Или та, тяжесть которой испытал на себе ссыльный Овидий?
Овидий, впрочем, пожив на Черном море подольше, стал оценивать действительность поспокойнее:
«Ты любопытствуешь, кто населяет Томитанскую землю[962] и каковы обычаи, среди которых я живу? Хотя [население] этого побережья представляет собой смесь греков и гетов, все же определяет его вид в основном плохо замиренные геты. Большая толпа сарматского и гетского племени разъезжает на конях по дорогам. Среди них нет ни одного, кто не носил бы колчана, лука и стрел, смертоносных из-за змеиного яда. Дикий голос, страшное лицо — настоящий образ Марса; ни волосы, ни борода не подстрижены ничьей рукой; его правая рука готова немедля наносить раны крепким ножем, который имеется у всякого варвара у бедра. Среди них и живет, увы, твой поэт, забывший об утехах любви, их он видит, их он слышит, мой друг!»[963]
Драться с соплеменниками в очередной войне им тоже не хотелось. За годы издалека события в Риме воспринимались как возня.
Октавиан пишет: «Ко мне царь парфян Фраат, сын Орода, своих сыновей и внуков всех послал в Италию, не будучи побежденным в войне, но нашей дружбы прося, отдавая в залог своих детей».[964] Такой итог дипломатической игры Августа пришелся на 20 г. до н. э.
Светоний: «Слава о такой достойной умеренности Августа побудила даже индийцев и скифов, лишь понаслышке нам известных, просить через послов о дружбе Августа и римского народа. А парфяне по его требованию и уступили ему беспрекословно Армению, и вернули ему знамена, отбитые у Марка Красса и Марка Антония, и добровольно предложили заложников, и даже царем своим выбрали из нескольких притязателей того, которого одобрил Август».[965] Проперций пишет, полагаю, не без улыбки:
За это Акцийский Феб получил свой памятник:
одна его стрела — и нет десяти вражеских кораблей.
Но довольно я воспевал войну: победитель Аполлон требует кифару,
он снимает оружие ради мирных хороводов.
Теперь пора устраивать блистательные пиры в нежной роще,
пусть розы, ниспадая по моей шее, ласкают её,
пора наливать вино, выжатое в Фалернских давильнях,
пора мне умастить волосы Киликийским шафраном.
Пусть Муза возбудит пыл растянувшихся на ложе поэтов —
Вакх, ты лучший помощник своему брату Фебу.
Тот пусть напомнит, как стали рабами болотные Сикамбры,
а этот воспоёт Цефееву Мерою и царство опалённых солнцем людей.
Иному достанутся и Парфяне, которые хоть поздно, но заключили мир:
верните нам Ремовы знамёна, а к ним прибавьте и свои![966]
Если Август всё же решит пощадить восточных стрелков,
пусть трофеи этой победы останутся его детям.
Радуйся, Красс, если среди чёрных песков тебе оставлены чувства:
теперь открыт путь через Евфрат к твоей могиле.[967]
Август поддержал одну из сторон в Гражданской войне в Парфии. Отправка Фраатом заложников в Рим означала вступление с Римом в союз.[968] Почти целый век еще в Риме будут решать, кто станет следующим парфянским царем:
«Ссылка сыновей в Рим вошла в обычай (Вологез I отправил своего сына на службу к Нерону). Римское воспитание стало проблемой для царевичей, оно отдалило от них знать и вельмож. Бесконечные войны за определение преемника, в которые вмешивались желания и корыстные цели знати, широко распространились и привели Аршакидов к слабости и упадку, а в конце концов и к гибели.
Когда власти Парфии узнавали, что на страну нападет войско из-за границы, они рассылали гонцов на быстроногих лошадях во все уголки государства и требовали помощи от вассальных царей и наместников. Парфянская знать по приказу властей также набирала из своих бенефициев конников и пехотинцев и выступала в поход. Они собирались в определенном месте, образуя армию. Группы, присылаемые удельными царями, должны были быть вооружены и экипированы. Те, кого присылали из бенефициев, также были вооружены. Юстин пишет: Число знатных людей, участвовавших в войне с Крассом, составляло четыреста человек, а войско Аршакидов насчитывало сорок или пятьдесят тысяч солдат, однако количество воинов одного главы рода или землевладельца иногда доходило до десяти тысяч человек».[969]
Война на Востоке стала означать для Рима продолженим гражданской, ведь воевать пришлось бы с римлянами, ставшими царями. Пришлось назвать этих царей легатами (послами, начальниками):
«Цезарь Октавиан, перешедший путем усыновления из рода Октавиев в род Юлиев, в отмщение за убийство Юлия Цезаря, который сделал его своим наследником, победил в Македонии организаторов убийства, Брута и Кассия. Сына Гнея Помпея, Секста Помпея, добивавшегося получить имущество своего отца, он разбил в Сицилийском проливе. Консула Марка Антония, управлявшего Сирией и увлеченного любовью к Клеопатре, он победил у Акция на побережье Амбракии. Остальные части мира он покорил себе при помощи своих легатов. Парфяне вернули ему римские знамена, отнятые у Красса. Инды, скифы, сарматы и даки, которых он не покорял, прислали ему дары. Врата в храме двуликого Яна, дважды запиравшиеся до него: первый раз при Нуме, второй раз после Первой Пунической войны, он запер своей рукой. Назначенный пожизненным диктатором, он за свои подвиги получил от сената титул божественного Августа».[970]
Любопытная параллель в новейшей истории с особенностями XX века:
«А теперь вдумаемся в слова советского историка-коммуниста: "...отказался вернуться в СССР". Как называется на коммунистическом жаргоне этакий фрукт? Правильно: невозвращенец. В те времена был придуман даже более точный термин — злостный невозвращенец. Сталин не верил Рихарду Зорге потому, что Зорге — невозвращенец минимум с парой высших приговоров. Один ему явно врубили в 38-м по общему списку сотоварищи. А уж потом еще и за злостное невозвращенчество добавили. Сам товарищ Зорге не очень верит товарищу Сталину, оттого не возвращается. Как же товарищ Сталин может верить тому, кто Сталину не верит?»[971]
О возврате пленных Светоний не пишет. Не пишет о том и Фурин.[972] Для Гая пленные стали злостными невозвращенцами.
Лишь у Юстина мы находим что-то о возвращении пленных. Причем принудительном: «Когда Цезарь, окончив войну в Испании, прибыл в Сирию для приведения в порядок дел на Востоке (20 г. до н. э. — Д. Н.), Фраата охватил страх, как бы Цезарь не вздумал идти войной на Парфию. Поэтому со всей Парфии собрали пленных из войск Красса и Антония и отослали их вместе с их военными значками к Августу».[973]
Сколько собрали, неизвестно. Но немного, раз Август о возвращении пленных умалчивает. Пленные не хотели возвращаться. Нежелание римлян возвращаться, по крайней мере, с точки зрения Фраата, чуть не привело к войне.
12 мая 20 г. до н. э. произошла передача Ремовых знамён и пленных Тиберию:[974]
«Орлы (aquilae), потерянные Крассом в битве при Каррах, видны на монетах и на панцире статуи Августа из Прима-Порта,[975] благодаря чему нам известен цвет signum (знамя, знак). Оснащенный подтоком штандарт имел для удобства знаменосца рукоять, расположенную посреди древка. Сегодня восстановлен цвет phalerae (металлические блины, медали), он голубой — такой же как и цвет самого орла, что символизировало голубое серебро (caesium argentum, — Д. Н.), древко же было коричневым. В альтернативной реставрации цветов статуи Фенгером фалеры и орел — золотые, но момент обнаружения знамени так описан Амелунгом: «…голубые также и два диска боевого signum…» Второй орел легионов Красса представлен на монете Августа, отчеканенной в 20 г. до н. э.».[976]
Чтобы не дать повода для войны Фурину, Рим посетило блестящее посольство с Востока, удивившее римскую гражданскую (квиритскую) публику непривычными монгольскими, индийскими или китайскими лицами, слонами, геммами и маргаритами. Послы рассказывали о грандиозных успехах римлян на востоке и без рискованного похода:
«И вот были покорены все народы на западе и на юге, на севере — между Реном и Данувием — и на востоке — между Киром и Евфратом. Остальные, независимые от империи племена чувствовали ее величие и начали питать почтение к римскому народу как к владыке мира. Скифы и сарматы отправили послов с просьбой о дружбе. Серы и живущие под самым солнцем инды, принеся в дар геммы, жемчуг (маргариты, — Д. Н.) и слонов, сочли наибольшей данью длительность пути, на который у них ушло четыре года. Уже цвет кожи этих людей допускал, что они пришли из другого мира. Парфяне как бы раскаивались в своей победе: они добровольно вернули знамена, какие добыли во время поражения Красса. Так повсеместно среди рода человеческого воцарились либо прочный мир, либо перемирие, и поэтому Август в 700 году от основания Рима закрыл храм двуликого Януса, который до этого закрывался всего два раза: при царе Нуме и после первого поражения Карфагена. Теперь, посвятив себя миру, он с помощью многих суровых и строгих законов пытался удержать в узде век, обратившийся ко всем порокам и роскоши. За эти великие дела он был провозглашен несменяемым диктатором и отцом отечества. Дошло даже до обсуждения в сенате, не назвать ли его Ромулом, поскольку он основал империю. Но более священным и почетным представилось имя Август. Ведь тем самым он обожествлялся при жизни».[977]
Примечательно удивление Тита Ливия от внешности индусов и серов. Невиданные до того в Риме люди дравидийской и монголоидной расы производили впечатление:
«Средний рост мужчин от 1,635 м., кожаный цвет кожи, который на непокрытых частях может переходить в темный красновато-бурый, темно карие глаза, грубые, прямые, черные, как смоль, волосы, незначительная волосистость остального тела, в особенности лица, короткие и часто кривые ноги, большая и короткая голова, широкое лицо, с плоско-выступающими вперед скулами, широким и приплюснутым носом, малоокругленным лбом, разрезанной наискось, узкой глазной щелью, выдающейся нижней челюстью и крепкими зубами».[978]
Индусам и серам удалось избежать войны, которую Гай навязывал Риму. Ведь именно при Осьмушке число легионов в армии достигло пика.
Ирония Горация давно замечена.[979] Как и глубокое понимание расклада.[980] Гораций отлично знал, как живут невозвращенцы.[981]
Китайский летописец также многое сообщает об их жизни: «Случилось, что Кангюйский владетель, часто стесняемый усуньцами, в совете с своими старейшинами[982] полагал, что хунны составляли большое государство, а Усунь зависел от них. Теперь Чжи-чжы-Шаньюй вне отечества и находится в тесных обстоятельствах; можно пригласить его на восточную границу, совокупными силами завоевать Усунь, и здесь поставить его владетелем;[983] тогда не для чего опасаться хуннов. Тотчас отправили в Гяньгунь посланника сообщить это Чжи-чжы. Чжи-чжы опасался и сверх того досадовал на Усунь, почему когда услышал о намерении Кангюйского владетеля, крайне обрадовался; заключил союз с ним и пошел с своим войском на запад. Кангюйский владетель навстречу Чжи-чжы отправил старейшин с несколькими тысячами верблюдов, ослов и лошадей. Чжи-чжы в походе потерял много людей, погибших от мороза; только 3000 человек пришли в Кангюй. Впоследствии наместник Гань Янь-шеу и помощник его Чень Тхай пришли в Кангюй с войсками и казнили Чжи-чжы. См. о сем в повествовании о Гань Янь-шеу. Хуханье-Шаньюй, получив известие о погибели Чжи-чжы, чувствовал и радость и страх. Он в представлении Двору писал: "я всегда желал видеть Сына Неба, но пока Чжи-чжы находился в западной стороне, я опасался, чтоб он, соединившись с усуньцами, не напал на меня: по сей причине я не мог прибыть к Двору. Теперь Чжи-чжы уже истреблен, и я желаю явиться к Двору". В первое лето правления Цзин-нин, 33 (год до н. э. по Н. Б., — Д. Н.), Шаньюй, опять приехал к Двору, принят и награжден попрежнему. Ему дано одежд, шелковых тканей и бумажной ваты вдвое более против прошлого раза.[984] Шаньюй изъявил желание сблизиться с Китаем через женитьбу на девице из Дома Хань.[985] Государь выдал за Шаньюя принятую во дворец при Юань-ди благородную девицу Ван Цян, по проимено-ванию Чжао-гюнь. Восхищенный Шаньюй представил государю, что он желает вечно охранять китайскую границу от Шан-гу на запад до Дунь-хуан[986] и просил снять пограничные гарнизоны, чтоб успокоить Сына Неба и народ его. Сын Неба отдал это на рассмотрение чинов. В совете почти все признали такое предложение выгодным; только Лан-чжун[987] Хэу Ин, основательно пограничные дела, говорил, что согласиться на это невозможно. Государь потребовал объяснения, и Хэу Ин в ответ написал: "Со времен династий Чжеу и Цинь хунны неистовствовали, грабили и опустошали пограничные места. Дом Хань, при восстании своем, особенно потерпел от них. Известно, что по северной границе до Ляо-дун лежит хребет под названием Инь-шань, простирающийся от востока к западу на 1000 слишком ли. Сии горы привольны лесом и травою, изобилуют птицею и зверем. Модэ Шаньюй, утвердившись в сих горах, заготовлял луки и стрелы и отсюда производил набеги. Это был зверинец его. Уже при Хяо Ву-ди, выступили войска за границу, отразили хуннов от сих мест и прогнали их за Шо-мо на север; основали укрепленную пограничную линию и открыли по ней караулы и дороги; сбили внешнюю стену и снабдили ее гарнизонами для охранения. После сего уже увидели на границе некоторое спокойствие. От Шо-мо на север[988] земли ровные, лесов и травы мало, но более глубокие пески.[989] Когда хунны предпринимают произвести набеги, то мало имеют скрытных мест для убежища. От укрепленной границы на юг лежат глубокие горные долины, трудные для прохода. Пограничные старики говорят, что хунны, после потери хребта Инь-шань, не могут без слез пройти его. Если снять гарнизоны, поставленные на границе для предосторожности, то покажем, что мы не в силах против больших преимуществ на стороне иноземцев. Вот первая причина невозможности. Второе: ныне хунны осенены милостями нашего Двора; спасенные от погибели, они с преклонением головы назвались вассалами. Но чувства иноземцев таковы: в тесных обстоятельствах они унижаются и покорствуют; усилившись, гордятся и противоборствуют. Сии свойства врожденны им. Вместо уничтожения внешней стены и уменынения караулов, ныне достаточно отменить сторожевые маячные огни. В древности и в спокойное время не упускали опасностей из виду. Вот вторая причина, по которой не должно отменять меры предосторожности. В Срединном государстве есть понятие о приличии и справедливости, есть уложение о наказаниях; и при всем том глупый народ нарушает запрещения. Что же сказать о Шаньюе? может ли он наверное удержать свой народ от нарушения договора? Вот третья причина. С того времени, как Срединное государство[990] нужным нашло построить крепости и заставы для создания удельных князей и пресечения властолюбивых видов их, завели пограничные укрепления, поставили гарнизоны, но не для хуннов только, а и для жителей зависимых владений, бывших подданных хуннуских, чтоб они, соскучась по родине, не вздумали бежать. Вот четвертая причина. Ближние Западные Кяны, охраняя укрепленную линию, вступили в связь с китайцами. Чиновники и простолюдины, увлекшись корыстолюбием, отнимали у них скот, имущество, жен и детей. Отсюда возникли неудовольствия и ненависть, бывшие причиною долговременных замешательств.[991] Если ныне оставить границу без караулов, те мало по малу возродятся пренебрежение и споры. Вот пятая причина. В прошлое время многие из следовавших при армии без вести пропали и не возвратились; семейства их остались в бедности и нужде. Не могут ли они бежать за границу к своим родственникам? Вот шестая причина. Невольники и невольницы у пограничных жителей без исключения помышляют о бегстве. Они вообще говорят, что у хуннов весело жить, и не смотря на бдительность караулов иногда перебегают за границу. Вот седьмая причина. Разбойники, воры и другие преступники, в крайних обстоятельствах, скрываются бегством на север за границу; и там не возможно поймать их. Вот восьмая причина. Уже более ста лет прошло, как основали укрепленную границу (84 г. н. э. по Н. Б., — Д. Н.). Она не вся состоит из земляного вала; местами по гребням гор каменья и валежник, по ущельям и долинам водяные ворота мало по малу изгладились. Ратники занимались построением и поддерживанием сей границы. Такие труды стоили многого времени и великих издержек».[992]
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 167; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!