Янус определяет сознание Будды 24 страница
«Муза, римская рабыня, была преподнесена императором в подарок Фраату IV. Фраатом овладела любовь к этой женщине, и он на ней женился. Она родила сына по имени Фраатак (20 г. до н. э.). Для того чтобы сделать его наследником, Фраат отправил остальных своих сыновей в Рим и приказал им жить там. Этих четырех царевичей звали Вонон, Сераспадан, Родасп и Фраат. Определенно, Муза приложила руку к избранию нового преемника и постаралась посадить Фраатака на трон. Последний во 2 г. до н. э. отравил отца, а затем воцарился на троне вместе с матерью. В это время Рим вмешался в дела Армении, сменив там царя. Тогда же из-за старости Августа и отсутствия достойного для управления делами полководца империя была слаба, и Иран и Рим находились на пороге войны. Муза разом достигла двух целей: и посадила сына на престол, и спасла Рим от окончательного поражения. Фраат IV положил начало упадку Аршакидской династии, и если мы вспомним, что он вернул римские знамена, оставшиеся от разгромленного Красса, то лучше осознаем значимость этой рабыни. Фраатак попросил императора вернуть братьев, чтобы убить их.
Цезарь потребовал у Фраатака гарантий и отправил в Парфию войско под командованием своего внука. Фраатак вступил с Гаем, внуком цезаря и командующим войском, в переговоры и отказался от Армении. Это было еще одним следствием того, что римская рабыня завладела престолом. В это время в Армении случилось восстание, Гай был убит, однако Фраатак ничего не предпринял. Отцеубийство Фраатака, его покорность римлянам, соплеменникам его матери, особая связь между ним и его матерью, совместное с ней воцарение, именование ее царицей, изображение ее лица на монетах и признание ее богиней, уступка Риму Армении, которая была передним краем фронта двух империй, привели к восстанию в Иране, низложению и убийству Фраатака. Фраатак был недостойным человеком. Он был первым аршакидским царем, разрушившим величие Парфии и покорившимся римлянам. После него на царство выбрали Орода, однако и тот творил столько насилия, что его убрали. Потом призвали на царство Вонона, сына Фраата IV, пребывавшего в Риме, и цезарь с радостью согласился.
|
|
|
Вонон взошел на престол, однако римские нравы Вонона раздражали знать, и его также свергли, и, наконец, троном завладел Аршакид Артабан, царь Атропатены.
Большинство рабынь, танцовщиц и музыкантш царей и вельмож были гречанками. Их привозили пленными из греческих городов и помещали в гаремы. Иногда греки, жившие во владениях Аршакидов, давали своим дочерям образование, учили их пению и игре на инструментах и преподносили в качестве подарка в гарем парфянского царя».[880]
|
|
|
На Восток Август так и не выступил.[881] Причина крылась в тысячах невозвращенцев.
Невозвращенцы по-своему поняли предсказание сивилл, что Парфию сможет покорить только царь. За десятилетия, проведенные на Востоке, они осознали, что каждый из них царь — rex.[882] Это открытие так их смешило, что стало привычной кличкой осознавших. Они пришли к этому без усилий. Они больше не ненавидели слово rex.
Корень reg- видим в названиях: 1) Регистан — пустыня в Афганистане. 2) Регистан — наименование парадных площадей в городах Среднего Востока. 3) Регистан — площадь в Самарканде, памятник средневекового зодчества.[883]
Знаменита ода Горация, где он пишет о римских пленных. Песня эта посвящена Августу,[884] датируется 27–26 гг. до н. э.,[885] относится к циклу Римских од:[886]
Мы верили досель, что в небесах громами
Юпитер властвует. Но богом может слыть
И Август, овладев британскими брегами,
Коль грозных персов он успеет покорить.
Ведь Красса воины на варварках женились
И с ними жили же во вражеских странах,
И (боги, до чего безумцы развратились!)
Зятьями старились при чуждых знаменах,
Царя мидийского склонялся к порогу.
И сын Апулии и Марзы перед ним,
Не помня о щитах, забыли имя, тогу,
|
|
|
Зевеса, Весты храм и даже вечный Рим.
Так! Регул это все предвидел духом ясным,
Когда он низкия условия врагов
Отверг, и положил, что лучше, чем опасным
Примером послужить для будущих веков,
Пусть гибнут юноши от варварского плена.
«Я видел, — он сказал, — как римские кругом
Развешаны значки средь храмов Карфагена,
С оружьем, сложенным без боя пред врагом.
Я видел, — говорит, — как, руки за спиною
Связавши гражданам свободным, их вели.
Ворота отперты, и нашею войною
Опустошенные поля позаросли.
Ужели, золотом искупленный, храбрее
Вернется воин к вам? Нет, говорю я, нет!
К стыду прибавится убыток. Шерсть светлее
Не станет, если раз попала в красный цвет.
Прямая доблесть то ж. С ней стоит лишь расстаться,
Она не встретится с униженным борцом.
Не вступит в бой олень, которому прорваться
Случилось из тенет; не будет храбрецом
Тот, кто среди врагов познал всю горесть плена,
Кто на руках своих таскал узлы ремней,
И не пойдет войной тот против Карфагена,
Кто смерти трепетал от вражеских мечей.
Нет! Он, спасая жизнь, не знал, на что решиться,
И мир смешал с войной. О стыд! Да, с этих пор,
Великий Карфаген, ты можешь возгордиться,
Когда Италию покрыл такой позор!»
И тут он, говорят, стыдливые лобзанья
|
|
|
Супруги и детей невинных отклонил,
Как недостойный член гражданского собранья,
И мужественный взор на землю устремил,
Доколь совет его неслыханный, но здравый,
Не вызвал наконец решимости в умах
Патрициев. Тогда изгнанник величавый
Оставил медленно друзей своих в слезах.
А знал он подлинно, какие ждали муки
Его у варваров; но пред собой вперед
Так точно раздвигать его старались руки
Толпу, искавшую его замедлить ход,
Как будто, только что окончивши все пренья
Суда, в котором был им защищен клиент,
В Венафре он спешил искать отдохновенья
Или в спартанский шел отправиться Тарент.[887]
В песне пять действующих лиц: Юпитер, Август, собирательный образ римского пленного, царь мидиец и римский консул. Царя мидийца Гораций именует словом rex. Деятельность Юпитера, который грохочет на небе, Гораций определяет инфинитивом regnare. Из легендарных римских героев, Гораций выбирает именно героя с именем Regulus, то есть Царек. Это не случайно. Гораций умеет играть словами. Все римские пленные — и Марс, и Апулиец, и воин Красса, слиты у Горация в грамматическом единственном числе с глаголом.
Упомянув в начале оды Юпитера и Августа, Гораций создает собирательный образ римского воина в плену, описывая его риторическим вопросом: «Неужели воин Красса, опозоренный супругой варваркой муж, жил (живет) и состарился под царем Мидийцем, при оружии чужих тестьев?» Но ведь слово socer — это и тесть и свекор. В русском языке это разделение мы видим. В латинском — нет.[888]
В традиции, идущей еще от Порфириона, в царе Мидийце видят царя парфян.[889] Однако это может быть и царь Малой Мидии, Атропатены:[890] в это время Мидия еще сохраняет свое старое, официальное наименование и является приграничным с Римом царством. Эта деталь важна, потому что Парфянская держава не являлась чем-то монолитным, а отношения между Парфией и Мидией-Атропатеной имели свою непростую историю.[891]
Гораций упрекает невозвращенцев в браках с варварками, то есть в признании детей от них;[892] в забывании ими святынь Рима;[893] в старении на чужбине.[894] Все эти упреки показывает отменную осведомленность Горация: все именно так и обстоит. Любопытно, однако, обвинение пленных в небрежении священными щитами.
Когда лагерники шли за Крассом в поход, в Риме был один священный щит, по преданию, упавший с неба в царствование Нумы Помпилия и хранившийся вместе с 11 копьями легендарного второго царя. Нуме же приписывается упорядочение календаря, учреждение религиозных культов, жреческих и ремесленных коллегий.[895]
Второй щит (ancile), посвященный гению Рима, был объявлен священным при Августе. Гений — бог мужской силы, олицетворение внутренних сил и способностей мужчины. Именно Август ввел почитание гения Рима и императора (то есть, себя самого), посвятив тому на Капитолии щит с надписью «или мужу, или женщине», поскольку имя и пол гения — хранителя Рима теперь скрывались.[896]
Корень слова genius мы видим в русском слове жена, женщина.[897]
Ранее Гораций уже порицал одного римского воина, ставя ему в вину нечестивую брачную связь: Марка Антония, который даже не состарился под царем мидийцем, а умер под царицей варваркой — Клеопатрой.[898] Впоследствии Флор именно словами Горация из рассматриваемой оды опишет Антония.[899]
В Иране также считают, что виной упадка парфян была нечестивая брачная связь:
«Единственным и особым исключением из этого правила является Муза, мать Фраата V, что свидетельствует о полной моральной деградации парфянского общества. Кроме этого случая царь никогда не подпадал под влияние женщин и полновластно управлял государством, не позволяя вмешиваться в дела также евнухам или вазирам. На аршакидских монетах не изображались женщины, за исключением только Музы, матери Фраата V. Был и еще один случай — царица была изображена на одной из надписей молящейся. Положение царицы было таково, что некоторые ученые полагают, оно было не намного ниже царского.
Незаконные жены царя были отделены от царицы, для каждой из них возводили отдельный дворец. Сохранение прав царицы и жен и одновременно их невмешательство в дела государства относительно защищали двор от трудностей, появлявшихся из-за интриг жен и подростков гарема. В этом отношении парфяне заслуживают большего уважения по сравнению с Ахеменидами и Сасанидами, так как они в этом смысле оказались успешнее этих двух династий. Пирнийа считает это одним из факторов долговечности и продолжительности существования Парфянского государства».[900]
Большинство ветеранов в Риме пополняло ряды мелких и средних землевладельцев на захваченных землях провинций.[901] В ставших привычными для невозвращенцев краях целинной земли было в избытке. Поселившись на такой земле с многочисленными женами и детьми любой невозвращенец становился царем в собственном царстве.
Отказ спаянных неповторимым опытом тысяч римских мужчин возвращаться в родную казарму был для Августа непреодолимым препятствием для начала войны с Востоком.[902] Это понимал близкий ему Гораций.
Мудрость и образованность Горация неоспоримы. Мой учитель В. С. Дуров любит повторять: «У Горация есть все».[903] Именно Гораций отчеканил по латыни прочнее меди нехитрые положения умеренности, воздержания, ловли золотой середины (aurea mediocritas) в непрочной жизни.[904] К тому же направлял Будда, к этому же устремлял иудеев Мошиах-Христос, это же определяют просветленные учителя и ныне:[905] «Я есть то, что есть здесь и сейчас».[906] Латинская поговорка «молчание — золото» построена на игре слов и в прямом переводе на русский: aurum auris.[907] Горацию удалось передать в живой латинской речи мировоззрение, которое обычно связывают с учением Будды, с учением о недвойственности, адвайтой-ведантой.[908]
«Первое, что бросается в глаза при подведении итогов многовековой истории ведантистской традиции, — это ее чрезвычайная пластичность, способность принимать весьма различные (и часто во многом противостоящие друг другу) формы при одновременном сохранении общей для них всех основы. Это показывает уже история классической веданты».[909]
В новой истории представителями этой традиции являются Л. Н. Толстой,[910] М. К. Ганди и Р. Тагор: «Древнейшее откровение Ригведы гласит: Истина одна — человек зовет ее разными именами».[911]
Предысторию события, к которому преподнесена ода, можно уточнить. В 31 г. узурпатор Тиридат захватывает власть в Парфии. Фраат при помощи саков (и римских невозвращенцев) вынуждает его бежать в Рим (прихватив заложником сына Фраата) и просить помощи.
В Риме появляется царь Мидии Артабазд и царь адиабенов Артаксар[912]. Затем Фраат также отправляет в посольство и своих детей заложников, с приказом жить в Риме.[913] Мы знаем их имена: Вонон, Сераспадан, Родасп,[914] и Фраат.[915]
От решений Августа зависит порядок вещей на Востоке. И Август вроде бы меняет его в пользу Римской республики, римлян. Египет покорен, Антоний и Клеопатра мертвы. Антропатена-Мидия, Армения, а впоследствии и Парфия превращаются в союзников (в зависимых от) Рима. Фраата вновь привели на престол Август и поддержавшие его, а не Тиридата, невозвращенцы.
Август выступил в роли судьи между воюющими парфянскими вождями. Они очень старались заслужить его благосклонность. Положение в Парфии было настолько шатким, что ранее даже привлекло внимание гуннского вождя Чжи-чжи.[916]
Н. К. Дибвойз: «Из Египта Октавиан проследовал через Сирию в провинцию Азия, где провел зиму 30–29 гг. до н. э. Примерно в это же время Фраат и его «скифские» союзники изгнали Тиридата из Парфии, и он бежал в Сирию, где Октавиан позволил ему мирно жить.[917] Из-за нерасторопности царской стражи Тиридат смог украсть младшего сына Фраата, которого он взял с собой в Сирию. Фраат, тогда уже единственный правитель Парфии, услышав об этом, отправил посланников к Октавиану с просьбой вернуть сына и выдать Тиридата. Когда Октавиан отправился в Рим, сын парфянского царя и претендент Тиридат поехали вместе с ним. Они предстали перед Сенатом, который передал это дело Октавиану для урегулирования. Сын Фраата затем был отправлен к отцу при условии возвращения захваченных римских боевых знамен, но прошли годы, прежде чем римляне действительно получили их.
Монеты Аттамбела II из Харакены, надчеканенные Фраатом примерно в это же время, показывают, что первый потерпел какое-то поражение от сюзерена.[918]
Весной 26 г. до н. э. Тиридат двинулся вниз по Евфрату, причем, очевидно, с такой неожиданной скоростью, что Фраат был вынужден убить свой гарем на небольшом острове, расположенном недалеко к югу от Билеси Библада (Кал’ат Булак).[919] Возможно, что именно тогда Тиридат выпустил монеты с уникальной надписью ΦΙΛΟΡΩΜΑΙΟ (Любящий римлян).[920]
Гораций пишет и об этом:
— Вот что еще попрошу я тебя мне поведать, Тирезий:
Как бы, каким бы мне средством поправить растрату именья?
Что ж ты смеешься?.. — Лукавец! А разве тебе не довольно
Возвратиться в Итаку свою и отчизны Пенатов
Вновь увидать?.. — Никого ты еще не обманывал ложью!
Видишь, что наг я и нищ возвращаюсь, как ты предсказал мне.
Ни запаса в моих кладовых, ни скота. Без богатства ж
И добродетель, и род дешевле морского пороста!
— Прочь околичности! — Если ты бедности вправду боишься,
Слушай, как можешь богатство нажить. Например: не пришлет ли раннюю птичку тебе кто-нибудь или редкость другую;
Ты с ней беги — к старику, накопившему много именья.
Ранний плод сада, или домашнее, что есть получше,
Пусть он, почетнейший Лар, и отведает прежде, чем Лары.
Будь он хоть клятвопреступник, будь низкого рода, обрызган
Кровию братней, из беглых рабов, — но если захочет,
Чтоб ты шел в провожатых его — не смей отказаться!
— Как? чтобы с Дамой позорным бок-о-бок я шел? — Я под Троей
Был не таков: там в первенстве я с величайшими спорил!
— Ну, так будь беден! — Все может снести великое сердце!
И не то я сносил! — Но ты продолжай. — Где я мог бы
Золота кучу достать, где богатство? Скажи, прорицатель!
— Что я сказал, то скажу и опять! — Лови завещанья
И обирай стариков! А если иной и сорвется
С уды, как хитрая рыбка, приманку скусив рыболова,
Ты надежд не теряй и снова готовься на промысл.
Ежели спорное дело между двоих заведется,
Важно ли, нет ли, кто из соперников силен богатством, —
Ты и в ходатаи! Нужды нет, если он нагло и дерзко
Честного тянет к суду. Будь ответчик хоть лучший из граждан,
Но есть сын у него, да жена — за него не вступайся!
"Публий почтенный!" скажи или "Квинт!" (затем, что прозванья
Знатности признак — приятны ушам!) — "меня привязало
Уваженье к тебе; а дела и права мне знакомы.
Лучше пусть вырвут глаза мне, чем я допущу, чтоб соперник
Хоть скорлупкой ореха обидел тебя. Будь покоен!
Ты не будешь в потере; не дам над тобой наругаться!"
После проси, чтобы шел он домой и берег бы здоровье.
Сам хлопочи, хоть бы рдеющий Пес раскалывал злобно
Статуи вовсе безгласные; или с распученным брюхом
Фурий плевал бы снегом седым на высокие Альпы!
"На, посмотри-ка!" тут скажет иной, толкнувши соседа:
"Вот трудолюбец, вот друг-то! вот прямо заботлив!"
С этим огромные рыбы сами собой повалятся
В сети твои, а из них и в садок! Но ежели хворый
В доме богатом есть сын, то, чтобы отвлечь подозренье
Холостых богачей, угождай и поползай, в надежде
Быть хоть вторым в завещаньи, на случай ежели мальчик
Рано отправится к Орку. Тут редко случится дать промах!
Если кто просит тебя прочитать его завещанье,
Ты откажись и таблички рукой оттолкни, но сторонкой
Сам потихоньку взгляни между тем: что на первой табличке
В пункте втором, и один ли назначен наследником, или
Многие вместе; все это быстрей пробеги ты глазами
Иногда ведь писец, излагавший последнюю волю,
Так проведет, как ворону лиса! А после Коранус
И начнет хохотать над ловцом завещаний, Назикой!
— В исступленьи пророческом ты или шутишь в загадках?
— О Лаэртид! что изрек я, то будет, иль нет, непременно!
Дар провещанья мне дан самим Аполлоном великим!
— Ежели можно, однако, скажи мне: что это за басня?
— Некогда юный герой, страх парфян, от Энеева рода,
Славой наполнит своею и землю, и море. В то время
Дочь за Корануса выдаст в замужество Назика, из страха
Чтобы Коранус, богач, с него не потребовал долгу.
Вот же что сделает зять. Он тестю подаст завещанье
С просьбой его прочитать. Назика противиться будет.
Но возьмет наконец и прочтет про себя и увидит,
Что ему завещают одно: о покойнике плакать!
Вот еще мой совет: когда стариком управляют
Или хитрая женщина или отпущенник, нужно
Быть заодно; ты хвали их ему, чтоб тебя расхвалили!
Будет полезно и то! Но верней овладеть головою:
Может быть, сдуру стихи он пишет плохие, старик-то?
Ты их хвали. Коль блудник он — не жди, чтоб просил: угождая
Мощному, сам ты вручи Пенелопу ему. — "Неужели,
Думаешь, можно склонить столь стыдливую, чистую, ту, что
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 149; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!