Янус определяет сознание Будды 23 страница
Ф. Хаверфилд заметил: «Монеты Марка Антония, особенно его серебряные денарии, которые, вероятно, были выпущены в большом количестве незадолго до битвы при Акции, очень часто имеют легенду ANT AUG III VIR R P C (Antonius augur triumvir rei publicae constituendo). Здесь AUG, конечно, сокращение от augur.
Антоний был авгуром, что в сочетании с его возрастным старшинством перед Фурином ставило его много выше в религиозной иерархии и опыта священнодействий.[839]
Авгуром или ауспиком называли птицегадателя, однако со временем это слово, подобно греческому οἰωνός (птица, особ. хищная), стало использоваться в более широком смысле: его искусство называлось авгурии или ауспиции. Греческие авторы, повествующие о римских событиях, называют авгуров οἰωνοπόλοι, οἰωνοσκόποι, οἰωνισταί, οἱ ἐπ᾽ οἰωνοῖς ἱερεῖς. В Риме авгуры составляли братство (collegium).
Авгуры избирались пожизненно и не теряли звание, даже будучи приговоренными к смертной казни.[840] Когда освобождалось место, два старших члена коллегии называли кандидата, приносили присягу, и новый член торжественно вступал в должность.[841]
Единственный порядок внутри братства был возрастной: старший авгур всегда голосовал раньше младшего, даже если младший занимал одну из высших должностей в государстве.[842]
Установленное законом количество авгуров, равное девяти, оставалось неизменным до диктатуры Суллы, который увеличил его до пятнадцати, кратного первоначальным трем, вероятно, с отсылкой к древним трибам.[843] Шестнадцатого члена добавил Юлий Цезарь после своего возвращения из Египта.[844]
|
|
|
Изначально же Ромул назначил коллегию из трех авгуров (триумвиров) в соответствии с количеством древних триб: рамнов, тициев и луцеров.[845] Члены коллегии авгуров обладали правом избрания своих коллег (cooptati). Сначала их назначал царь, поскольку сам царь являлся авгуром.
Авгуры совершали нравственный суд, суд совести, ища подтверждений в явлениях природы — ауспиции. Ни одно государственное дело не могло быть совершено без обращения к ауспициям — ни проведение выборов, ни принятие закона, ни ведение войны, — ибо пренебрежение ауспициями было равнозначно заявлению, что боги перестали управлять римским государством.
Лицо, совершавшее ауспиции, ожидало появления благоприятных знамений; но необходимо было, чтобы в течение этого времени ничто его не прерывало (silentium); поэтому слово silentium в более широком смысле обозначало отсутствие любых изъянов.
Согласно единодушному свидетельству античных авторов, наблюдение ауспиций было старше самого Рима, о котором постоянно сообщается, что он был основан при благоприятных ауспициях.[846]
|
|
|
Авгуры даже не носили тогу, они носили особый наряд, украшенный несколькими продольными пурпуровыми полосами (trabea). У Вергилия, там, где в переводе С. Ошерова говорится о тоге, «надетой по-габински», вообще нет слова toga, а есть trabea: Ipse Quirinali trabea cinctuque Gabino.[847]
Кроме авгуров трабею носили в торжественных случаях римские цари и всадники. В руках авгуры держали изогнутый жезл-посох пастуха (lituus, crozier, pastoral staff, paterissa).
Трибун Атей, проклявший поход Красса, был народным трибуном и авгуром. Народный трибун обладал право запрета (veto) постановлений магистратов и сената. Избирался ежегодно на плебейских собраниях (в количестве сначала 2, 4, потом 10 чел.). Личность его была неприкосновенной:
«Но зачем обращаться к примерам из древности? Мы знаем, что приключилось с М. Крассом, презревшим неблагоприятные предзнаменования. Замечу в связи с этим, что твой коллега Аппий, судя по твоим отзывам, хороший авгур, будучи цензором, недостаточно обдуманно порицал добродетельного человека и превосходного гражданина К. Атея как виновного в выдуманных ауспициях. Пусть это была обязанность цензора, если он был убежден в их подложности. Но он поступил совсем не как авгур, объявив, что по этой-то причине римский народ и постигло великое бедствие. Ибо если бы это действительно была причина бедствия, то вина не на том, кто сообщил [о дурных предзнаменованиях], а на том, кто не прислушался к ним. Но, как сказал тот же авгур и цензор, это было верное предсказание, последующие события подтвердили это. Да и будь оно ложное, оно никак не могло бы оказаться причиной несчастий. Зловещие ауспиции, как и всякие другие, как знамения (omina), как приметы (signa), не являются причиной того, что произойдет, они только оповещают о том, что должно произойти, если не предусмотреть нужных мер. То, что Атей оповестил, не стало причиной бедствий, но было предупреждением Крассу о том, что должно произойти, если он не побережется. Так что или сообщение Атея о дурных предзнаменованиях вообще никакого значения не имело, или если, как считает Аппий, имело, то это значит, что вина не на том, кто возвестил, а на том, кто не прислушался.
|
|
|
А этот ваш lituus, ваш жезл — славнейший знак вашего авгурского достоинства, каково его происхождение? Не им ли Ромул при основании города разметил линии [на небе]? Этот жезл Ромула (верхняя его часть несколько изогнута и искривлена, что придает ему некоторое сходство с рожком, в который трубят (lituus), от чего и произошло название жезла) был обнаружен в целости и сохранности на том месте, где [некогда] была сгоревшая еще в древности курия Салиев, что на Палатине. И все древние писатели рассказывают, что много лет позже, после Ромула, в правление царя Тарквиния Древнего, Атт Навий также этим посохом разметил районы города».[848]
|
|
|
Перед парфянским походом Атей велел схватить Красса; остальные трибуны настояли на освобождении его, тогда Атей и выступил со своими дурными предзнаменованиями.[849]
В 36 г. до н. э. у Атея родился сын, впоследствии сделавший карьеру под опекой Фурина Октавиана, начавшего грандиозную программу реставрации храмов и других культовых построек. «Сын основал в Риме знаменитую юридическую школу и считал обычное право основным принципом своей школы. При Августе он был консулом (в 5 г. от н. э.) и пользовался у него большим почетом. Был монархистом и рабски служил Августу и Тиберию. С 13 г. до н. э. и до самой смерти (в 22 г.) был curator aquarum (ответственный за водоснабжение)».[850]
Война с Антонием и Клеопатрой оформлялась Агриппой и Фурином-Цезарем не только как политический конфликт, но и как война римских и египетских богов, в которой первые одерживают победу.[851] В 29 г. Гай получает право назначать жрецов во все коллегии сверх положенного числа, а в 28 г. ему было поручено восстановление всех старых храмов и строительство новых. Таким образом, ко времени преподнесения щита принцепс был религиозным лидером государства, и то, что высшим по рангу жрецом, верховным понтификом оставался опальный Марк Эмилий Лепид, не имело никакого значения. 6 марта 12 г. после смерти Лепида верховным понтификом стал сам Октавиан,[852] а еще через десятилетие (2 год до н. э.) его объявили Отцом Отечества (Pater patriae), воплощением Юпитера.[853]
Братство понтификов (pontifex, строитель мостов, ἱεροδιδάσκαλος, ἱερονόμος, ἱεροφύλαξ, ἱεροφάντης) учредил не Ромул, а его последователь, царь Нума.[854] Одевались они менее величественно чем авгуры и жезл им не полагался. Понтифики таскали с собой нож мясника-забойщика (secespita), носили скромную тогу-претексту и меховую шапку из шкуры ягненка с хвостиком (tutulus, galerus).
Великим понтификом можно было стать за деньги, как это сделал Юлий Цезарь.[855]
Поскольку верховный понтифик обязан был жить в публичном (общественном, народном) доме, Гай, приняв этот сан, превратил часть своего собственного дома в domus publica.[856]
Царь Нума назначил четырех понтификов,[857] их возглавлял верховный понтифик (pontifex maximus), которого обычно не включали в общее число понтификов. Первоначальное число понтификов — четыре, не считая верховного понтифика, — было связано с двумя древнейшими трибами римского народа, рамнами и тициями, так что каждую трибу представляли два понтифика. В 81 г. до н. э. диктатор Сулла увеличил их число до пятнадцати,[858] а Юлий Цезарь — до шестнадцати.[859]
Понтифики определяли обряд и наказывали тех, кто отказывался повиноваться их предписаниям, ибо они были «судьями и защитниками дел, относящихся к священнодействиям и богослужению».[860]
Предание гласило, что Нума только устно сообщил понтификам их обязанности и права, а книги в каменном сундуке зарыл в землю на Яникуле.[861] В 181 г. до н. э. эти книги были найдены, и половина из них содержала предписания обряда-обычая (ritus) и права, а вторая половина — философские исследования этих же вопросов; они были написаны на греческом языке. Книги доставили городскому претору Квинту Петилию, и сенат постановил сжечь вторую половину, тогда как первую тщательно сохранили.
Понтифики писали историю Рима (annales) — записи событий каждого года с основания государства. Записки Цезаря — комментарии, заметки к таким записям. Разницу между латинским словом annales и греческим история, ἱστορία, объясняет в заметках к Энеиде Сервий:
«Стих 373. Летопись наших трудов. [Анналы] (Annales)
Вот какая разница существует между историей и анналами. История рассказывает о тех временах, которые мы видели или могли видеть и получила название от греческого глагола historein, то есть «видеть». Анналы же говорят о тех временах, которые наше поколение не знало. Поэтому Ливий складывается из Анналов и Истории. Однако эти [понятия] часто смешиваются, так что вместо истории поэт говорит: «Анналы». А анналы создавались вот как. Великий Понтифик каждый год получал набеленную доску, на которой, указав имена консулов и других магистратов, он записывал по дням достопамятные деяния, совершенные в мирное и в военное время, на море и на суше. Эти ежегодные комментарии древние собрали в восемьдесят книг и назвали их Великими анналами из-за того, что они писались Великими Понтификами»…[862]
Annales поначалу скорее напоминали Дневник ленинградской школьницы Т. Н. Савичевой,[863] чем сочинение Тита Ливия.
Приятный и роскошный образ жизни понтификов вошел в поговорку в Риме:[864]
Смышленый наследник отыщет в подвале,
Где Цекуб за стами замками хранится:
Вином же, какого жрецы не пивали,
Увлажить помоста не будет стыдиться.[865]
Понтифики были жрецами, авгуры — оракулами.
Понтификам было запрещено покидать Рим, но Юлий Цезарь отправился в Галлию, хотя и был верховным понтификом. То, что среди невозвращенцев были жрецы римского обряда — несомненно. Были ли среди них авгуры — мы не знаем. Как и все члены великих жреческих коллегий, понтифик мог занимать любую военную, гражданскую или жреческую должность, если разные должности не были помехой друг другу. Одно и то же лицо было понтификом, авгуром и децемвиром священнодействий;[866] примеры верховных понтификов, занимавших должность консула, очень многочисленны.[867] Но какую бы гражданскую или военную должность ни занимал верховный понтифик помимо своего понтификата, ему не было позволено покидать Италию. Первым нарушил данный закон П. Лициний Красс в 131 г. до н. э.;[868] но после этого прецедента понтифики, видимо, часто нарушали закон.[869]
Род Юлиев, в который Фурин вошел после усыновления, вел свою родословную от Венеры, Энея, Ромула, Марса и Квирина. После обожествления Цезаря, с 1 января 42 г. он стал первым в истории Рима сыном официального божества, а с 40 г. словосочетание сын бога (divi filius) стало регулярно появляться в титулатуре Гая, как на надписях, так и на монетах.
«В 30 г. сенат постановил, чтобы жрецы молились за него, как за спасителя государства, на банкетах обязательно совершались возлияния в его честь,[870] а его имя было внесено в литанию салиев, принцепсу приносили жертвы и давали обеты. В античности грань между человеком и богом была более растяжимой, чем в христианстве и других позднейших религиях; деификация (обожествление) Гая имела особый характер, и ни один из римских политических деятелей до него (кроме умершего Цезаря) не получал таких религиозных почестей. Четыре добродетели щита (virtus, clementia, iustitia, pietas) выражают замысел, положенный в основу имперской идеологии, который связывал ее с идеологией республиканской. События 27 г. до н. э. были исходным пунктом формирования императорской власти. Реформы января этого года начали вырабатывать два основных элемента новой системы: особые политические и правовые полномочия, на которых стояла власть императора, и его особое, отличное от других имя. Третьим элементом стала выработка общего канона идеологии, и исходной ее точкой стала надпись на золотом щите, который ему преподнес сенат».[871]
В консульство самого себя и своего главного полководца Агриппы 13 января 27 года до н. э. Октавиан сложил с себя чрезвычайные полномочия перед сенатом и объявил о реставрации Республики, но оставил за собой командование 75 легионами и звание императора-главнокомандующего.
16 января, в праздник Конкордии (Concordia) — в древнеримской мифологии богини согласия и покровительницы супружества, — Гаю Октавиану присваивают титул Август. Учреждается преторианская гвардия — личная охрана императора: 9 когорт по 500 человек.
И вот столь могущественный человек принимает междоусобных восточных царей, парфянских послов, а в Испании часть его огромной армии разминается в войне с горцами.
Гораций в это время пишет стихотворение Меценату, замещающему в Риме Октавиана, в котором указывает врагов, угрожающих Риму, согласно планам находящегося в Испании Фурина. Среди них он называет загадочных серов, ныне отождествляемых с китайцами:
Потомок тирренских царей!
Вот бочка вина не почата,
И розы, убранство полей,
И нард для волос Мецената —
Все брось. Что любуешься ты
На влажный Тибур, и у склона
На Эфулу; брось высоты
Убийцы отца, Телегона.
Из гордых чертогов уйди,
Где скукою роскошь томима,
И больше на дым не гляди
И суетность шумного Рима.
Случалось, когда богачи
У бедного пищу вкушали
Без всяких завес из парчи, —
Морщины у них пропадали.
Отец Андромеды всегда
Блестит с Прокионом недаром,
Уж Льва показалась звезда
За солнцем, пылающим жаром.
Уж пастырь со стадом своим
В кусты убегает от пыли,
Где дремлет Сильван-нелюдим,
А ветры над речкой почили.
Для граждан ты силишься знать
И Рима, блюститель закона,
Что Серы готовят опять,
Что Бактры, что жители Дона.
Во мраке событий исход
Бог мудро сокрыл, и смеется,
Коль смертный, все знать наперед
Желая, не в меру мятется.
О быте вседневном радей,
А прочее льется рекою,
То тихо средь мирных полей
Стекающей в море волною,
То мчащей средь скал и дерев
И скот, и хозяйства угодья,
И гул на долинах, и рев
Стоит от грозы половодья.
Доволен, кто правит собой!
Кто может сказать ежедневно:
Я жил — хоть назавтра грозой
Юпитер задвинется гневно,
Хоть солнцу дозволит сиять,
Того не изменит нимало.
Не скажет: тому не бывать,
Что быстрое время умчало.
Фортуна привыкла шутить,
Предавшись упрямству слепому,
И почести любит дарить
Мне нынче, а завтра другому.
Как гостью, ее я пою,
Но крылья лишь вскинет порою,
Я все ей, что взял, отдаю
И мудро мирюсь с нищетою.
И что мне, коль Африк с грозой,
Коль мачта трещит от удара,
Не стану взывать я с мольбой,
Чтоб Кипра и Тира товара
Не вздумала бездна пожрать.
Ладью мою будут без горя
Поллукс с близнецом охранять
В бурунах Эгейскаго моря.[872]
Война не началась, а пребывание в 26 г. до н. э. в Испании едва не стоило Августу жизни. Он вообще отличался слабым здоровьем. По возвращении же из Испании у него прихватило печень. Августа лечили горячими припарками, но без всякого результата. К 23 г. до н. э. Гай стал готовиться к смерти. Он даже вызвал к себе сенаторов и должностных лиц и передал им книги государственных дел. Но вскоре врач Антоний Муза стал лечить его необычным и сомнительным способом: холодными припарками. Против ожидания, средство помогло, и Фурин совершенно оправился. Тогда сенаторы на свои деньги поставили Антонию статую возле изваяния Эскулапа. А в Италии весть о выздоровлении Августа была встречена с таким ликованием, что многие города день, когда он впервые их посетил, сделали началом нового года. Выздоровев, Август отказался от мысли о восстановлении республики.
Антоний Муза изучал травы. Одной из таких трав — буквице, Муза посвятил сохранившийся до наших дней труд De herba vettonica liber.[873] Его брат Евфорб был также был известным врачом и ботаником. В его честь был назван род растений молочай — Euphorbia. Евфорб был личным врачом нумидийского царя Юбы II.[874] Буквицей кормил своих солдат от запоров Суворов:
«Бойся богадельни, немецкие лекарственницы издалека, тухлые, всплошь бессильные и вредные. Русский солдат к ним не привык. У вас есть в артелях корешки, травушки, муравушки. Солдат дорог, береги здоровье, чисти желудок, коли засорился. Голод — лучшее лекарство. Кто не бережет людей: офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет. Жидок желудок? Есть хочется? На закате солнышка немного пустой кашки с хлебцем; а крепкому желудку буквица в теплой воде или корень коневого щавелю».[875]
Жаловался на способ, которым лечил Муза и Гораций:
В Велии, Вала, что за зима, что за небо в Салерне,
Что за люди в той области, что за дороги, — ведь Баи
Лишними Муза Антоний счел для меня, но однако
Ненависть там мне навлек, заставив меня обливаться
В стужу холодной водой. Конечно местечко вздыхает,
Что покидают в нем рощу с презреньем к источникам серным,
Как говорили, из нерв извлекающим старую немощь
И ненавидит больных, что брюхо и голову смеют
Мыть в Клузинских ключах, да едут в Габии в холод.[876]
Лечение, которым Муза пользовал Горация и Фурина, выглядит как русская баня зимой с нырянием в прорубь.
У русских баня уже не только для мытья, но и для наслаждения. Человек, которого соборовали, считается наполовину покойником и уже не имеет права идти в баню.[877] Есть недвусмысленная пословица: «Баба да баня — одна забава».[878]
Существовала легендарная версия происхождения Аршакидов, возводившая их род к ахеменидским царям.[879]
Имя врача Августа указывает на то, что он вольноотпущенник Антониев. Если подаренная Октавианом Фраату рабыня была родственницей врача, вылечившего Августа, то перед нами сюжет, который недостаточно освещен. Из Ирана он выглядит так:
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 157; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!