Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 17 страница
Наверное, и Мартин думал сейчас о том, какой он запомнил меня, потому что, посмотрев мне в глаза, он заметил:
— В то утро, когда мы снова встретились с тобой, мне показалось, что ты не изменилась, но это не так. Ты сейчас еще красивее, чем тогда, Кристина. И ты повзрослела... и вроде как налилась соком, — он опять коротко засмеялся, и я подумала, что если бы услышала подобное из уст Дона, то восприняла бы это как оскорбление, но ничто из сказанного Мартином не могло обидеть меня.
— И чем же ты все это время занималась? — добавил ом.
Это был такой избитый вопрос, что какая-то частичка моего естества беззвучно закричала: «Вынашивала твоего ребенка, а потом растила его».
Эта мысль заставила меня подняться из-за стола и пи дойти к огню. Я взяла кочергу и принялась ворошить угли. Я чувствовала на себе взгляд и знала, что мне надо сразу же перейти к самому главному — показать ему Констанцию. Очень аккуратно положив кочергу на место, я повернулась к нему и сказала:
— Мартин, я что-то хочу тебе показать.
— Да?
Я стояла на расстоянии вытянутой руки от него, и мне хотелось броситься к нему, погрузиться в него и никогда больше не чувствовать, что я существую отдельно от Мартина.
— Ты вдруг заговорила таким серьезным тоном, — за-метил он.
— Ты не против, если мы поднимемся наверх?
Мартин встал. Его бледность прошла; пристально глядя на меня, он ровным голосом спросил:
— А в чем дело?
|
|
|
Я не ответила, а повела его по узкой темной лестнице в спальню, где оставила зажженным ночной свет.
Стоя на пороге комнаты, Мартин заколебался. Я повернулась, посмотрела на него, и он вошел. Я закрыла за ним дверь; мой поступок удивил, даже озадачил его. И тут он увидел Констанцию. Девочка лежала на боку, волосики, аккуратно причесанные мной, были теперь растрепаны. Она сбросила с себя одеяло, а ее розовая ночная рубашка задралась до пояса. Я не могу сказать, как долго Мартин смотрел на нее — может быть, секунды, может, минуты, — но когда он повернулся ко мне, лицо его приобрело темно- красный оттенок. Он не сказал: «Послушай, это тебе повесить на меня не удастся». Ничего подобного. Ему было достаточно лишь одного взгляда, чтобы понять, что отец ребенка — он: у Констанции была та же кожа, та же форма лица, те же волосы — словом, все. Мартин повернулся ко мне всем телом, покачал головой, втянул губы и, наконец, произнес:
— Кристина. Я опустила глаза.
— Боже милостивый!
Я молчала и просто ждала, когда он заключит меня в свои объятия.
— Будь я неладен!
Он ругался, как любой из известных мужчин, и поэтому становился для меня более реальной фигурой.
— Но, Кристина... Мы же только... один раз, — последнее слово он произнес шепотом, запинаясь, потом протянул руки и привлек меня к себе. И я упала в его объятия, о чем мечтала столько времени. Все это было для меня слишком. Я по минутам репетировала нашу встречу, представляя, как все будет, и слезам не было в ней места, но теперь я рыдала, припав к его шее, и этому, казалось, не будет конца. Но все же даже в этот момент я приказала себе сдерживаться, чтобы не услышали соседи.
|
|
|
Его губы шептали мне в ухо «Кристина, о, Кристина» с таким глубоким и искренним сожалением, что я почувствовала себя тысячекратно вознагражденной за то, через что мне пришлось пройти за эти годы.
Теперь уже Мартин свел меня вниз по лестнице, но мы продолжали крепко прижиматься друг к другу. На кухне он вновь привлек меня к себе и опять принялся утешать:
— О, моя милая! Ты ждала все это время? — я молча кивнула, и он с невыразимой болью в голосе пробормотал: — Боже ты мой!
Он усадил меня возле огня, потом, выдвинув ногой маленький коврик, уселся возле моих коленей и крепко взял меня за руки. Я всматривалась в его лицо, теперь изменившееся, полное тревоги. Пришла моя очередь успокаивать его. Я коснулась его щеки.
— Не переживай. Что случилось — то случилось, и я нисколько не сожалею об этом.
|
|
|
Мартин вдруг опустил голову, зарывшись лицом в мои колени, и то счастье, которое овладело мной, когда я стала гладить его волосы, было каким-то другим, новым — как моя любовь к Констанции, только усиленная в тысячу раз. Оно не имело ничего общего с томлением плоти.
Через какое-то время он поднял голову.
— Кристина, нам надо поговорить.
— Да, Мартин.
Мне не хотелось говорить. Хотелось, чтобы мы просто сидели и обнимали друг друга. Хотелось чувствовать его губы — он еще ни разу не поцеловал меня.
— В тот вечер… у реки.
—Неважно, — я улыбнулась ему с пониманием, вместившим в себя мудрость всех матерей мира, потому что Мартин напоминал встревоженного ребенка, а я больше не чувствовала себя двадцатилетней девушкой — я была зрелой опытной женщиной. Я не желала, чтобы он вновь переживал ту унизительную ситуацию, но он не дал мне говорить.
— Странно, но я так никогда и не смог забыть тебя. Единственный раз в жизни я убегал от кого-то.
— Да ладно тебе.
— Нет, не ладно. Все эти годы совесть не давала мне покоя. Не потому, что я люблю тебя, понимаешь? — я кивнула. — Потому, что мне пришлось убегать от этого чертова священника. Ну и нагнал же он на меня страху в тот вечер! Не в добрый час — мой дядя, полковник Финдлей, в тот самый день как раз рассказывал мне о том, какой властью обладают в этом городе служители культа. Незадолго до этого служанка дяди, католичка, несмотря на все угрозы со стороны священника, вышла замуж за протестанта. А тот впоследствии ни в какую не согласился, чтобы его ребенок воспитывался в англиканской церкви. Дядя сказал, что жизнь той женщины превратилась в настоящий ад.
|
|
|
Я пристально посмотрела на него. Что он пытался сказать мне? Что не собирается принимать католическую веру? Что опасается давления? Да я откажусь от своей веры хоть завтра, хоть сейчас. Что она может значить по сравнению с потерей моего возлюбленного? Все отцы Эллисы вместе взятые не смогут переубедить меня!
— ...на следующий день дяде позвонил кто-то из друзей, живших по ту сторону холма, и сообщил, что один из священников вышел, так сказать, на тропу войны и разыскивает парня, который, — Мартин потупился, — развлекался с девушкой, так он выразился. Я не развлекался в тот вечер, Кристина, — добавил он, глядя на меня, — я любил тебя. Ничего подобного с тех пор со мной не было, я уже никогда не испытывал этих чувств. Я хотел вновь увидеть тебя, я помню, как обещал: «У нас будет долгое прекрасное лето». Но в воскресенье после обеда уехал во Францию — на этом настоял дядя.
Я снова погладила его по щеке.
— Я знала, что ты жил в том доме, и что полковник был каким-то твоим родственником, — я заметила, как он отпрянул от меня, и, пытаясь вновь привлечь его к себе, добавила: — Не бойся, я ничего никому не сказала. Меня привела в ваш дом мать, заставила пойти туда, а полковник заявил, что никто с такой фамилией у них не проживает. Но я заметила фотографию, на которой ты был с какими-то детьми. Ты выглядел так, как сейчас Констанция.
Мартин снова медленно высвободился из моих объятий, встал и повернулся ко мне спиной.
— Я ничего не могла поделать, — мягко произнесла я. — Я не хотела идти. Это все моя мать, она очень беспокоилась.
Не глядя на меня, он ответил:
— Дело не в том. Мне все равно не сказали о том, что вы приходили. Ты видела еще кого-нибудь, кроме дяди?
— Да, какую-то молодую женщину, когда мы выходили, — проговорила я, не упомянув о том, что у нее был такой вид, словно она запросто могла прикончить меня. Он сел у стола, тут же встал и спросил:
— Ты не могла бы принести мое пальто? Там бутылка. Я чувствую, что мне надо выпить, Кристина.
Я пошла в гостиную, взяла его пальто и на какое-то мгновение крепко прижала его к себе, потом понесла ему. Мартин вытащил из внутреннего кармана фляжку. Когда я принесла ему стакан, он спросил:
— А где второй?
Мне больше не нужно было разыгрывать из себя искушенную даму, и я честно призналась:
— Я не пью. Тот джин на вкус, по-моему, был просто ужасен.
Мартин посмотрел на меня удивленно и озадаченно, потом наполнил стакан до краев и залпом выпил. Поставив его на стол, он повторил:
— Нам надо поговорить, Кристина, — потом добавил, скорее больше для себя, чем для меня: — Я уже не переживаю так сильно, как вначале.
Наверное, он прочитал в моем взгляде вопрос, потому что, коснувшись моей руки, быстро проговорил:
— Нет, не из-за тебя. Я о другом. Об этом мы поговорим позже... Я сейчас о другом. Кристина, надо что-то предпринимать. Как ты сводила концы с концами все ни годы? — уже деловым тоном, как надлежит офицеру, произнес он, и я ласково улыбнулась и ответила:
— У меня хороший отец.
Мартин схватил меня за руку и тихо воскликнул:
— И ты хорошая, такая хорошая, что мне даже страшно, — он рывком выпрямился и с жесткой ноткой в голосе сказал: — Но тебе нужны деньги. Я должен обеспечивал ь семью. Нам необходимо поговорить о деньгах.
— О, деньги, — я не только покачала головой, но и как бы всем телом стряхнула с себя это слово, а потом совершенно бесстыдно заключила его в объятия и закричала: — Мартин, Мартин, давай не говорить о деньгах, давай говорить о нас!
Наши лица были совсем близко, наше дыхание перемешивалось, как когда-то прежде, потом мы стали целоваться, и я совершенно не стеснялась того, что сделала первый шаг. После этого мне уже не пришлось больше ничего делать: Мартин, одолеваемый страстью, казалось, был готов заживо проглотить меня...
Впервые за много лет томление покинуло мое тело. Оно тяжело лежало на кровати — насытившееся до предела, избавившееся от желания, и глубоко внутри моего естества журчала та старая радость, словно мы вновь лежали на берегу реки, готовые зайтись от смеха и покатиться по траве.
Я больше не плакала. Я чувствовала, что уже никогда больше не буду плакать — ничто не заставит меня плакать. Я сказала себе, что даже если эту любовь и отберут у меня через какой-то час, то этого неуемного огня, жарко пылающего в моей груди, хватит мне на всю оставшуюся жизнь. Его пальцы нежно двигались по моему телу, и я не испытывала ни малейшего стыда, мне даже было жалко, что в комнате так темно.
— Дорогая, дорогая, — зашептал Мартин, — ты словно с другой планеты, таких сейчас не сыщешь нигде! Ты — женщина, Кристина, женщина, но есть женщины... Ты этого не знаешь. Послушай, я хочу, чтобы ты запомнила...
Я молчала, и только мое сердце медленно повторяло: «Да, Мартин, да, Мартин».
— Такой, как ты, никогда не было и не будет. Запомни это, пожалуйста, и еще — я тебя люблю. Наверное, я ни-
In и да и не переставал любить тебя. Вот почему... ладно, неважно. Не спи!
— Я не сплю, и я запомню.
В этот момент послышался стук в парадную дверь, и я почувствовала, как он замер. Я и сама застыла неподвижно, потом шепнула:
— Тсс! Пусть думают, что я сплю.
Непрошеный гость постучал еще трижды и ушел. Очарование ночи рассеялось.
— Боюсь, мне надо идти, Кристина, — произнес Мартин. — Но, Боже мой, как не хочется! И мы так и не поговорили, а мы должны — это очень важно.
Я закрыла ему рот поцелуем.
— Завтра поговорим.
Мы долго-долго стояли, прижавшись друг к другу, потом, пятнадцать минут спустя, я открыла входную дверь и выпустила Мартина на темную улицу, которая, насколько я могла судить, была совершенно безлюдной. Потом я задвинула засов, пошла к себе наверх и легла на кровать...
Когда я открыла глаза, к моему удивлению, было уже светло. Я потянулась, перевернулась на живот, пробормотала: «Мартин, о, Мартин!» — и снова заснула.
Меня разбудил отец:
— Вставай, дорогая, или ты собираешься спать весь день?
Я подскочила в кровати и ошеломленно спросила:
— А который... который час?
— Да уже почти девять.
— Девять часов!
— Угу, девять, — он подал мне чашку чая и, направляясь к двери, сказал: — Наверное, стирка и вся эта беготня так тебя утомили. Такое бывало даже с матерью, а она была покрепче тебя.
— Констанция?..
— О, перестань! — он махнул рукой. — В полном порядке. Пришла ко мне два с лишним часа назад и разбудила. Уже позавтракала, так что не волнуйся. Полежи еще немного, если хочешь.
— Я спущусь через минуту, — проговорила я.
— Не спеши, — сказал отец и вышел, прикрыв дверь.
Я выпила чай и снова легла. Я чувствовала, что отдохнула как никогда, что впервые в жизни, как следует выспалась. Я освободилась от усталости, и в то же время мое тело наполнилось сладостной слабостью — казалось, оно черпает это чувство из моего разума, смущенного ощущением счастья. Я снова стала молоденькой девушкой, слепа шагающей в белом тумане любви.
Одеваясь, я напевала с закрытым ртом. Когда отец пришел со двора, где колол дрова, он заметил, стоя в дворян комнаты:
— Приятно слышать, как ты поешь, детка. Как будто хороший сон вдохнул в тебя новую жизнь. Вот что тебе надо было.
Нет, не сон, папа. Не сон.
После обеда пришел Сэм. Через несколько минут, искоса взглянув на меня, поинтересовался:
— У тебя весеннее настроение, Кристина?
Я засмеялась и ответила:
— Нет, просто так уж получилось.
Я бессознательно воспроизвела — не совсем точно — строчку из моей любимой песни, и Сэм улыбнулся и кивнул:
— Ты просто красишь облака лучами солнца?
Я расхохоталась. Лицо Сэма приняло серьезное выражение, и он пристально посмотрел на меня. Сэм был гораздо более чутким человеком, чем мой отец, и тихо спросил:
— Что-нибудь случилось, Кристина?
Я, было, отвернулась от Сэма, но потом вновь быстро повернулась к нему: мне хотелось рассказать ему все, я знала, что он поймет — Сэм всегда все понимал, но пережитое мною было еще пока слишком моим... нашим, поэтому я произнесла всего лишь:
— Мне надо рассказать тебе кое-что, Сэм, но позже.
Он все еще не сводил с меня глаз, но не стал настаивать — Сэм мог подождать, Сэм всегда мог подождать. Сэм был терпеливым человеком. Я тоже могла ждать целых пять лет, но теперь у меня совершенно не осталось терпения. Даже минуты тянулись слишком медленно, отдаляя меня от новой встречи с Мартином. «Мы должны поговорить», — сказал он напоследок. Эти слова как-то смутно напомнили мне Ронни, но не вызывали у меня дурного предчувствия.
Мы не договорились об определенном времени. «Где-то после семи». Он пришел в половине восьмого, и на этот раз между нами не было неловкости: еще у входа мы взялись за руки, а на пороге кухни обнялись так страстно, что у нас перехватило дыхание. Та робкая нежность прошлой ночи ушла.
Наконец мы ослабили наши объятия; Мартин отпустил Меня на расстояние вытянутой руки и проговорил:
— Я думал о тебе весь день, ни на минуту не мог забыть тебя... ни на секунду.
— И я, со мной было то же самое. О, Мартин, — я вновь опустила голову на его грудь и тихо произнесла: — Я так люблю тебя, так люблю.
Мы не говорили. Поднялись наверх... Прошло несколько часов, но мы так и не начали того разговора. Лишь собравшись уходить, Мартин, стоя у двери, повернулся ко мне и сказал:
— Я должен и правда, поговорить с тобой, Кристина. Прежде чем мы продолжим наши отношения, я должен тебе что-то сказать. Кое-что надо уладить.
На какую-то долю секунды страх поразил меня, и я, с трудом переводя дыхание, выдавила:
— Я тебе нужна? Ты любишь меня? Ты не покинешь меня опять?
— Никогда, никогда. Теперь все в твоих руках. Пока дышу, ты будешь нужна мне, — его губы, твердые, но нежные, закрыли мой рот. Секунду спустя он продолжал: — Но сейчас тебе надо как-то жить, и я хочу, чтобы ты жила... ну, — он улыбнулся, — нормально. Понимаешь?
Я прыснула и, вместо ответа, упала ему на грудь. Мартин взял меня за плечи, легонько встряхнул.
— Будь же практичной. На вот, возьми, — он достал из кармана толстую пачку денег.
— Нет, нет. Никаких денег мне не надо. Я хорошо живу.
— Послушай, не глупи. Все эти годы... Ты должна взять деньги. Это мелочь. Ты будешь получать деньги регулярно — я позабочусь.
Я спрятала руки за спину, тогда Мартин свернул банкноты и бросил в дальний угол комнаты, за кресло.
— Вот теперь ищи там.
— О, Мартин.
Мы снова обнялись, потом, положив руку на засов, он прошептал:
— Завтра вечером, в это же время или около. Но учти, — он взял меня за подбородок и слегка встряхнул, — сначала поговорим. Поняла?
Я радостно кивнула. Мартин вновь привлек меня к себе и пробормотал:
— Мне надо так много сказать тебе, Кристина, честное слово. Послушай, приходи завтра вечером в тот бар, где мы были в понедельник...
— Нет, — покачала я головой. — Приходи сюда. Отощаю, что ты будешь говорить сколько душе угодно, а я соглашусь с каждым твоим словом.
— Правда?
— Да, да, любовь моя.
— Благослови тебя Бог.
Я всегда считала, что подобное пожелание является прерогативой католиков, и мне было странно слышать его из уст Мартина, к тому же в его голосе звучала... какая-то печаль. И когда он взял меня за руки и прижал их к своей щеке, его лицо было тоже тронуто грустью. Потом Мартин открыл дверь и шагнул в темноту. Я повернулась и медленно пошла в кухню, изумленная и счастливая.
Уже собираясь подняться наверх, я вспомнила про деньги. Я подняла их с пола и даже не стала пересчитывать — там было что-то около двадцати фунтов. «Подумать только — такая огромная сумма», — пронеслось в голове. Войдя в комнату, я вздрогнула: Мартин забыл свои часы. Я взяла их: красивая вещь, наверное, чистое золото. Положив часы на банкноты, я спрятала и то и другое в верхний ящик комода...
На следующее утро пришел Дон Даулинг. Он принес фунтовую коробку шоколадных конфет для Констанции. Шоколад выдавался по карточкам, и мне было странно видеть эту яркую красивую коробку. Я не успела никак отреагировать — коробка была уже в руках моей дочери.
— Дай-ка мне, Констанция, — попросила я, но она спрятала конфеты за спину и убежала в гостиную. Я повернулась к Дону и, стараясь, чтобы мой голос звучал как обычно, произнесла: — Не надо давать ей такие вещи, Дон. Она еще слишком маленькая.
— Чепуха, — ответил он. — Ей так мало достается...
— Она получает все, что ей необходимо.
— Знаешь, Кристина, ты говоришь точно так, как твоя мать когда-то. Становишься очень похожей на нее.
— Не могла найти лучшей женщины для подражания.
Дон потер свою небритую щеку, потом заметил:
— Это еще вопрос. Знаешь, если бы не она...
— Послушай, Дон, я вовсе не собираюсь обсуждать с тобой свою мать.
— Хорошо, хорошо, — он погрозил мне пальцем. — Что нам враждовать, а?
Мне хотелось сказать: «Я буду враждовать с тобой, пока дышу», но я боялась не только за себя и за Кристину, ни и за Сэма. Когда бы я ни одерживала верх над Доном Даулингом, после этого всегда страдали другие. Сначала животные, бедные животные, потом Сэм со своими покрытыми ожогами руками и ногами. Теперь опять Сэм, потому что после аварии на шахте многие начали относиться к нему с антипатией: Дон выполнил свое обещание. Даже мой отец изменил к Сэму свое отношение. Он как-то поинтересовался, что же на самом деле случилось под землей. Сэм отрицал все обвинения, но его слова звучали довольно неубедительно, возможно, из-за моего присутствия. Я понимала, что не должна усугублять его положение, поэтому ровным голосом ответила:
— Для вражды нужны двое, а я сегодня не в настроении...
Дон засмеялся.
— Не имею ничего против. Кстати, я купил вчера потрясающую машину.
— Что с ней делать, если все равно нет бензина?
— Я заглядываю в будущее, Кристина. Я всегда рассчитываю наперед. Война уже подходит к концу. Я купил этот автомобиль за сто двадцать фунтов. Готов поспорить: едва закончится война, я смогу запросить за него триста. Это «вулсли», темно-синего цвета, отлично выглядит. Уйду из шахты, как только все закончится.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 225; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!