Информация расползлась по цековским кабинетам.

Излишне думать, что старики, рыдая навзрыд, участливо прониклись состраданием к Андропову. Речь-то шла о замене. Горбачев, например, просил Чазова положить его на диспансеризацию в ЦКБ, чтобы оказаться рядом с генеральным секретарём. Академик Чазов предупредил Михаила Сергеевича, что жить Андропову осталось один-два месяца, не более. Михаил Сергеевич так же откровенно поделился с главным врачом кремлёвки, что намеревается уговорить Андропова ввести в Политбюро Соломенцева и Воротникова. Чебрикова сделать кандидатом в ЦК. И разумеется Егора Кузьмича Лигачёва – секретарём ЦК.

– Это наши люди, они будут нас поддерживать в любой ситуации.

Евгений Иванович удовлетворил просьбу своего друга. Но Юрий Владимирович был плох. Ему было уже не до кадровых перестановок. Глаза поблекли, лицо осунулось, он еле-еле сидел и просто не понимал, что от него хотят. Но Горбачев, проявив незаурядный талант ловкого человека, добился-таки своего, ну, а после обговорил этот вопрос с членами Политбюро. Даром, что те были относительно здоровые, вводить в курс дела и уговаривать старых маразматиков пришлось дольше. Тем не менее, Михаил Горбачёв, ссылаясь на мнение Андропова «дожал» коллег.

Один Лигачёв, оценил заботу Горбачёва и в знак благодарности через помощника генерального секретаря Лаптева смог проникнуть в палату умирающего Андропова, для тёплых слов признательности. Картина, которую он увидел, потрясла сибирского простака. Впоследствии он вспоминал:

– Я вошёл в палату, вижу: сидит какой-то человек. Пижама, нательная рубашка, что-то ещё такое домашнее. Тут капельница, кровать, Я подумал, что это не Юрий Владимирович, просто какой-то другой человек, а к Андропову меня сейчас проводят. Но потом почувствовал, что это он.

– Ну, расскажи, как ты живёшь, чем занимаешься, какие проблемы?

Заговорил больной.

Лигачёв догадался, отнимать время у Андропова, это отнимать последнее здоровье у больного. Он вкратце поблагодарил за «оказанное доверие», минут десять ещё посидел и, попрощавшись, ушёл.

Андропов умирал долго. К постели умирающего пришли Чебриков, Черненко, Плеханов. Глядя на ещё живого, но потерявшего сознание Андропова, Черненко приказал Чебрикову выдать ключи от передающегося «по наследству» заветного сейфа с партийными тайнами и от так называемого «чёрного чемоданчика»

  Девятого февраля, в четверг, в одиннадцать часов утра началось заседание Политбюро. До начала в Ореховой комнате Константин Устинович Черненко сказал членам Политбюро, что состояние Андропова резко ухудшилось:

– Врачи делают всё возможное, но положение критическое.

– Без девяти пять вечера Андропов умер.

Ровно в шесть вечера, всех членов Политбюро вновь собрали в Кремле. Константин Устинович сообщил, что всё кончено. Как положено, организовали комиссию по организации похорон.

На следующий день, десятого февраля, в полдень состоялось новое заседание Политбюро. Аксакалы заседали в Кремле.

– Нам надо решить два вопроса, – с трудом выговаривал Черненко, – о генеральном секретаре ЦК и о созыве пленума.

Глава правительства Александр Николаевич Тихонов. Сразу же предложил кандидатуру Черненко. Остальные поддержали. На заседание Политбюро помощников не позвали. Они пережидали в коридоре. Курили. Ни кто ничего не знал.

В Ореховой комнате делили власть.

Наконец, позвали всех. «Все» зашли и увидели одного Черненко. Он сидел молча, без пиджака. Когда пауза затянулась, Константин Устинович обратился к своему помощнику Виктору Печеневу.

– Слушай Виктор, напиши для меня текст, болванку для выступления на пленуме, – он сделал ещё паузу и добавил, – как для генерального секретаря.

«Всем» стало ясно дело сделано: у партии, а значит и у страны появился очередной руководитель. Трудно сказать, что думали и чувствовали тогда участники прошедшего заседания. Но, наверное, не у всех было спокойно на душе. Пусть не большинство, но хотя бы некоторые из них знали, о реальных возможностях нового руководителя, о крайне плачевном состоянии его здоровья. Однако ни кто не рискнул сказать об этом вслух, никто не посмел предостеречь единомышленников от принятия бесперспективного решения.

Что это было? Коллективное наваждение? Общее ослепление? Конечно, ни то и ни другое. Принимавшие это решение люди были годами воспитаны на благоговейном отношении к сохранению единства в рядах их партии. Для них непререкаемым был постулат, согласно которому наверху лучше известно, что надо делать. К тому же многие убеждённо считали: выполнить свой партийный долг означало активно следовать предначертанию сверху. Всё это вместе взятое и дало слепящий эффект единодушного голосования.

Так была поделена власть. Осталась без присмотра только шляпа. Та самая шляпа, в которой всё и дело. Шляпа, что была упомянута нами в начале повествования.

Да Андропов умер и власть поделили. Но в год великого чекиста, дело его оживает. И не удивляйтесь, если в вечерних сумерках на улице вы встретите Юрия Владимировича, в затемнённых очках и в шляпе с короткими полями.

Может быть, он еле заметно улыбнётся вам своими бескровными губами. Отвечать ему на улыбку или нет – решать вам.

 

 

 

Анастасия Васильевна

Журжалина няня Юры

 

     В речном училище Рыбинска, Юрий Андропов справа

 

 

 

Евгения Флекенштейн

мать Юрия Андропова

 

 

   Юра Андропов

 

 

Нина Ивановна Енгалычёва

И Юрий Владимиртвич Андропов

 

 

 

Отто Вильгельмович Куусинен

 

 

           

 

Первый секретарь Литвы Антанас Снечкус

 

 

                Маленков

 

 

 

            Куприянов

     Геннадий Николаевич

 

Матьяш Ракоши

 

 

 

Премьер министр Венгрии Имре Надь

 

 

 

  Первый секретарь ЦК ВПТ

            Эрнё Герё

 

 

           Янош Кадар

 

Кирилл Трофимович Мазуров

 

 

 

Здесь и состоялся разговор

      с Андроповым.

 

 

Колонна советских танков входит в Братиславу (обратите внимание на белые полосы).

 

 

  Руководитель профсоюза                 Андрей Павлович Кириленко

«Солидарность» Лех Валенса

     

Министр рыбной промышленности

Александр Акимович Ишков

 

 

 

Дмитрий Фёдорович Устинов

 

 

 

Ю.В. Андропов 1974 г

 

 

Виталий Васильевич Федорчук

 

 

 

 Избрание Андропова генеральным секретарем ЦК КПСС.

 

      Черненко Константин Устинович.

      Генеральный секретарь

      ЦК КПСС. (1984 – 1985)

      Родился 24.09.1911 году…..

      Умер 10.03.1985 году

      Как ни обидно, но по Константину Устиновичу Черненко колесо истории ещё не прокатилось, да и вряд ли, что определённое прояснится в этом блеклом отрезки времени. Его жизнедеятельность, как главы государства, была настолько скудна и мизерна, что современники могли вспомнить лишь маленький фрагмент его жизни. Старый, умирающий человек, одетый в обвисший на нём серый костюм, с трудом поднялся со стула и произнес всего два слова: «Всё хорошо». И… отошёл в иной мир.

 

***

Костя Черненко родился двадцать четвёртого сентября 1911 года в большой крестьянской семье. Мать его умерла в 1919 году от тифа. Косте было тогда восемь лет. Осиротели вместе с ним две сестры и брат. Отец женился вновь, но мачеха оказалась неприветливой, если не сказать большего. Детям приходилось туго. Поэтому о получении образования думы не мучили.

Впоследствии их деревня Большая Тесь – Красноярского края была затоплена искусственным морем. Люди перебрались в Новосёлово.

В официальной биографии (почти, как и у Хрущёва) отсутствует упоминание его жизненного периода с 20 по 29 летний период жизни. По некоторым данным собранным В. Соловьёвым и В. Клёпиковой, в это время Черненко работал заместителем начальника отдела Днепропетровского НКВД и лично участвовал в расстрелах в гараже этой организации. Так это или нет сказать трудно. Как говорят в народе: сову видно по полёту, не такой характер. Донос написать, это мог, но фактов ни кто не видел.

Поэтому, начнём его официальную биография с 1940 года, когда он работал секретарём Красноярского крайкома, затем Пензенского обкома партии. Как видим отсутствие образования, не мешавшего ему занимать ответственные должности. В годы войны, будучи молодым – тридцатилетним человеком, он получил всего лишь медаль за доблестный труд, а боевых наград у него не было, так как в 1943 – 1945 годах Константин Черненко учился в Москве, в Высшей школе парторганизаторов.

– На фронт не просился.

 

***

С 1948 года Константин Устинович находился на работе в аппарате ЦК Молдавии. На этом посту, с ноября 1950 года он и попал в подчинение Брежнева, направленного в Республику на должность первого секретаря ЦК. С тех пор, его карьера была неразрывно связана с карьерой Леонида Ильича .

Заглянем в будущее.

Леонид Ильич Брежнев	Константин Устинович Черненко
1956 – 1960г.г. Секретарь ЦК КПСС	1956г. Референт секретаря КПСС
1960–1964 г.г. Председатель президиума Верховного Совета СССР	1960-1965г.г. – Заведующий приёмной Председателя Верховного Совета СССР.
Леонид Ильич Брежнев	Константин Устинович Черненко
1964-1966г.г. Первый секретарь ЦК КПСС с апреля 1966г. генеральный секретарь ЦК КПСС.	С 1965 г. –Заведующий общим отделом ЦК КПСС с 1966 г. –кандидат в члены ЦК КПСС.
С 1977 г. одновременно с генеральным секретарём, назначен Председателем Президиума Верховного Совета	С 1977 г. – кандидат в члены Политбюро. С 1978 г. – член Политбюро.

 

– Награждая себя, Брежнев никогда не забывал о своём соратнике.

 

Леонид Ильич Брежнев.	Константин Устинович Черненко
В 1976 г. награждён третьей золотой звездой ордена Герой Социалистического труда.	В 1976 г. награждён первой золотой звездой ордена Герой Социалистического труда.
В 1981 г. награждён пятой золотой звездой Орден Социалистического труда.	В 1981 г. награждён второй золотой звездой Орден Социалистического труда.

 

Следует заметить, что интеллект Брежнева был некоторой посредственностью, в отношении остроты ума, эрудиции, глубины мысли, и отнюдь не случайно он окружил себя людьми серыми, педантичного склада, чтобы выделяться на их фоне. В силу этого Черненко занимал определённую нишу в брежневском окружении.

По натуре Константин Черненко был замкнутый немногословный, он не очень легко открывался и шёл на душевный контакт с людьми. О таких, лукавых молчунах в народе говорят: «Сам себе на уме», что, в действительности, соответствовало его натуре. Зато добросовестный, исполнительный службист до мозга костей, всегда стремился и умел потрафить начальству: вовремя что-то сказать, вовремя, если надо промолчать. По словам бессмертной, комедии «Горе от ума»: «…там Моську во время погладит, тут в пору карточку вотрёт». Не будучи мастером слова, в частности написания бумаг, он умело использовал других, выжимая из подчинённых ему работников максимум возможного, причём даже в делах, не входящих в их круг обязанностей. Он обладал поразительным чутьём в отношении приемлемости того, или иного документа. Тонко и почти безошибочно угадывая конъюнктуру требуемого момента.

Голубой мечтой Черненко в 1960 году был пост заместителя заведующего Общим отделом, благо с заведующим отделом Леонидом Фёдоровичом. Ильичёвым у него сложились хорошие отношения. Мечта была близка к осуществлению, не стань Брежнев председателем Президиума Верховного Совета СССР

Началось формирование нового кабинета. Поэтому, Леонид Ильич первым делом, пригласил своего друга Черненко, чтоб предложить ему пост начальника канцелярии Верховного Совета. На размышление был дан один день. В сущности, это было понижением в должности, но, что делать? Отказаться, равносильно, что испортить отношения с самим Брежневым, а это могло дорого обойтись.

Скрипя сердце, он дал Брежневу своё согласие. Значительно позже в 1965 году Константин Устинович стал начальником секретариата Президиума Верховного Совета СССР. Таким образом, его статус значительно повысился. Когда же Брежнева, на октябрьском пленуме, избрали лидером партии и страны, многие политики с большой долей вероятности предполагали, что Черненко он переведёт в ЦК и, скорее всего на должность заведующего Общим отделом. Поэтому назначение не вызвало удивлений, однако все поняли, что он достиг своего потолка. Но, прошли годы и в 1978 году Константина Устиновича избрали секретарём ЦК, оставив одновременно в должности заведующего Общим отделом. Возможно, такие назначения и воспринимались в определённых кругах, как нечто должное, но со стороны выглядело уже большим перебором.

Догадывался ли наш герой об этом, кто знает. У него были и свои плюсы, и свои минусы, скрытые от мимолётных наблюдателей. Первые годы многие даже не замечали Черненко, ошибочно принимали за помощника Брежнева, а после может в шутку, или как, стали называть КУЧер, то есть Константин Устинович Черненко, с намёком на постоянного трудягу. Мол, везёшь свой воз и, ради Бога, а более никуда не встревай. Они просто не подозревали о той особой роли, которую он многие годы играл в системе власти.

Черненко и не стремился выставлять себя на первый план, избегал публичности. Выступать он не любил, да и не умел. Все считали, что он должен оставаться в тени. Он не возражал: в тени – стало быть в тени. Его сила состояла в другой субстанции.

Так семнадцать лет наш «возничий» возглавлял отдел ЦК. Раньше Общий отдел назывался Особым сектором, а руководил им бессменный помощник Сталина – Поскребышев. Но при нём это была всего лишь партийная канцелярия. Черненко превратил Особый отдел в инструмент власти и орган управления партийным аппаратом.

Задача Общего отдела – «обслуживание высших органов партии». Имелось ввиду организационно-техническое обслуживание, но (как при Сталине, после XI съезда партии) получилось несколько иначе. Ни один документ, в том числе самый секретный, самый важный не мог миновать Общего отдела. От Черненко зависело, какие бумаги лягут на стол генерального секретаря. Какие люди получат возможность изложить своё мнение. Какую информацию получит генеральный секретарь.

Через Общий отдел шли тонны малозначащих, а то и просто пустых бумаг, которые приходили отовсюду. Их можно было, не просматривая, смело класть в долгий ящик. Но этого как раз не происходило. Бумаги по возможности просматривались Константином Черненко, а уж потом шли в архив, на полку, что в целом позволяло ему представить картину жизни страны, не хуже Андропова.

Кроме того, в Политбюро ЦК существовал порядок: после смерти видных партийных деятелей приезжали сотрудники КГБ и забирали весь его архив. Далее архив ушедших из жизни лидеров поступал в Общий отдел ЦК, в распоряжение Черненко. Такая судьба постигала решительно все архивы – и Хрущёва, и Микояна, и Ворошилова, и Жукова, и Булганина. Даже архив Ленина был свезён в пресловутый отдел. Осечка вышла только с архивом Суслова, и то, потому, что у него не было архива.

Как только документы поступали в Общий отдел, на них сразу накладывалось табу семи печатей и равное количество замков, что давало право доступа только двум лицам: генеральному секретарю и заведующему общим отделом. Но Брежнев архивными материалами не интересовался, зато Черненко напротив, знал всё, что там хранилось. А там лежали взрывоопасные материалы, которые таили и от мира, и ещё больше от собственной страны многие вещи: оригиналы секретных протоколов, подписанные немцами и в 1918, и в 1939 годах о разделе не только Польши и Прибалтики, а даже России, Украины, Белоруссии. О вывозе царского золота из России. Документы о расстреле польских офицеров в Катыни. О репрессиях двадцатых и тридцатых годов, о коллективизации, о международном терроризме, об уклонистах, убийстве Кирова, да мало ли о чём, даже о дореволюционной деятельности Сталина и целях Коминтерна. Плюс ко всему материалы КГБ – разведка и контрразведка, вербовка и устранение агентов, доклады и отчёты советских послов и т. п. Даже удой молока в колхозе «Заветы Ильича». (Последний пункт, ввиду постоянного снижения, думается, был особенно секретным).

Выше упомянутые обстоятельства возлагали на нашего героя особую ответственность и значимость. Даже шеф КГБ с его грозной ратью, только в исключительных случаях мог без вызова явиться на доклад, к генеральному секретарю минуя службу Черненко.

Помощники Брежнева вспоминали, что Черненко лично сам (это для него было циклопическим ритуалом) приносил Леониду Ильичу все важнейшие документы, поступавшие в высшие эшелоны ЦК партии, сопровождая их своими рекомендациями и комментариями. Причём делал он это с большим искусством и умел доложить дело так, чтобы оно не вызывало раздражения, сглаживал острые углы, что особенно нравилось Леониду Ильичу. Всеми силами, всеми правдами и неправдами Руководитель Общего отдела поддерживал такой расклад вещей, чем создавал себе определённый почёт.

Занимая всё более высокие посты в партийной иерархии, он сохранял за собой пост руководителя Общего отдела, никого не подпуская к этой должности.

– Если Константин Устинович знает все партийные секреты, – рассуждал Леонид Ильич, – то зачем подпускать к ним другого сотрудника?

Черненко, тоже был не глупым человеком, и конечно понимал, что знание тайн и плотно сжатые губы глубоко оценены генеральным секретарём, и он старался изо всех сил. Так на доверительной почве у них установились дружественные отношения. Брежнев неоднократно давал своему подручному из пресловутого отдела деликатные поручения, с которыми он никогда бы не обратился к своим соратникам и коллегам. Примером мог служить следующий прозаический факт.

Летом 1977 года Брежнева избрали председателем Президиума Верховного Совета СССР. Черненко в то время лежал в больнице, не мог присутствовать на торжестве и очень огорчился из-за этого, но прислал тёплое письменное поздравление. Брежнев ему незамедлительно ответил:

– «Дорогой Костя!

С большим волнением я прочёл твоё поздравление в связи с избранием меня на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Твои слова в этом поздравлении не могли не тронуть моего сердца, не взволновать меня.

Заседание сессии Верховного Совета прошло хорошо, я бы сказал великолепно. Бесконечные аплодисменты. Особенно бурно было встречено выступление Михаила Андреевича Суслова. После него я выступил с благодарностью и обещал, как солдат оправдать доверие нашей любимой Родины и нашей великой партии, сделать всё, чтобы укрепился мир на земле, развивалось доброе сотрудничество между народами. Мой ответ был принят депутатами очень тепло.

Считай, что ты был среди нас. Остальные дела нормально. Ты не волнуйся. Ну, ещё раз говорю: не торопись, в этом необходимости никакой нет. На ближайшее время ты всё сделал.

Обнимая тебя, крепко целую, желаю выздоровления».

Наш герой, такой большой дружбой, умело пользовался. Даже члены Политбюро, если они были заинтересованы в «царском благословении» какого-то своего дела, должны были по-товарищески зайти к Черненко:

– Костя, как дела? Тут у меня одна важная бумага, доложи по-товарищески Леониду Ильичу.

И Костя докладывал, а в последнее время, когда Брежнев себя чувствовал совсем больным, Костя ему был просто необходим. Если другие помощники всё таки и прорывались к генеральному, со своими неотложными вопросами, он их осаждал:

– Вечно вы со своими проблемами, учись у Кости... Может доложить!

Умел генеральный секретарь уходить от чужих проблем, видимо хватало собственных. Кстати эти проблемы у них с Костей, можно сказать, были общие. Оба жаловались на расстройство сна, оба в больших количествах потребляли сильно действующие снотворные препараты и транквилизаторы, которые расслабляли их до такой степени, что они лишались способности действовать. Сначала они не могли заснуть, потом не в состоянии были проснуться. И выводили себя из такого состояния с помощью не менее сильных взбадривающих препаратов. Это пагубно влияло на память, на мозговую деятельность. Нарастали склеротические явления. А ведь именно блестящая память была самым важным качеством всех крупных политиков.

 

***

Ситуация изменилась, двадцать пятого января 1982 года. В этот день умер Суслов. Пока Суслов сидел на Старой площади, Андропов был решительно, задвинут. Теперь данный загвоздок был сбит, и для шефа КГБ открылась долгожданная перспектива. Но с выдвижением Андропова, сразу, как на фотобумаге проявлялись проблемы Черненко. Дело в том, что Константин Устинович, во время прихода к власти Брежнева уже был кандидатом в члены Политбюро, и этот факт много говорил: Черненко, как старожил Политбюро – конкурент для Юрия Владимировича в его дальнейшем поступательном продвижении наверх. Разумеется, наш герой принимал адекватные меры.

Помощник генерального секретаря Александров-Агентов вспоминал, как через день-два после заболевания Суслова Леонид Ильич отозвал его в дальний угол своей приёмной в ЦК и, понизив голос, сказал:

– Мне звонил Чазов. Суслов скоро умрёт. Я думаю, на его место перевести в ЦК Андропова. Ведь, правда? Юра сильнее Черненко – эрудированный, творчески мыслящий человек.

Интересно, почему Брежнев отвёл своего работника в угол? Не хотел, чтобы разговор слышали чужие люди? Предполагал, что и его прослушивают? Кто бы это мог быть? Генерал-полковник Дмитрий Волкогонов, который после 1991 года был допущен к самым секретным материалам Политбюро, уверял, что делал это Черненко.

«В его кабинете находилась аппаратура, с помощью которой можно было прослушивать разговоры самых высоких чиновников на Старой площади, в том числе и располагавшиеся на пятом этаже основного здания ЦК…»

Тем временем, Андропов, рвясь к власти, очень сильно использовал неограниченные возможности ведомства КГБ. Он искусственно инспирировал слухи о ближайшем окружении Брежнева, Гришина, Романова, Кириленко, Рашидова и других. Говорили о коррупции, взяточничестве, увеселительной жизни детей и т. п. Досталось и самому Брежневу, впавшему в маразм, и закрывающему глаза на проделки своих родственников.

Казалось бы, одним из главных объектов дискредитации должен быть именно Черненко. Увы, компромат на него отсутствовал. Фаворит Брежнева не брал взятки, не погряз в кумовстве, и коррупции. Конечно с одной стороны: мягкий, нерешительный, далёкий от понимания путей развития страны и общества в целом, Черненко вряд ли мог что-либо принести народу. Однако справедливости ради надо сказать, что при всём при том, он был добрый человек, готовый по возможности помочь, если это не шло в разрез с его интересами и интересами его патрона.

Черненко был доступен для сотрудников отдела и руководителей с мест любого ранга. К нему обращались по различным вопросам как служебным и бытовым, так по житейским и партийным. И он никому не отказывал, а напротив многим проявлял конкретную помощь, никого не игнорируя. За это его ценили, благодарили, за чуткость и бескорыстие.

Человек другого склада мог грести не только пригоршнями, но и ворохами. Только мигни, только намекни – и его завалили бы «сувенирами» отблагодарили превелико за помощь. Чтобы не оказаться втянутым в злоупотребления, Константину Устиновичу действительно надо было проявить твёрдость…

– Трудно удержаться от соблазна. Грех сладок, а человек падок.

Его дети вели себя благопристойно. Оставалось одно; глумиться над его здоровьем, обзывая «бумажной душой» и «канцелярской крысой». Но это было безобидно, все без того понимали, что в сакраментальном Политбюро ассортимент копеечный. Но Андропов чётко учёл, что когда интересы власть имущих сталкиваются, фаворитов, кроме их владык, никто не любит. Внимание и любовь Брежнева к Черненко воспринималась остальными членами Политбюро очень болезненно. Начальник особого отдела был в фаворе до той поры, пока его шеф и покровитель не ушёл из жизни. В этом месте борьба за власть приобрела особо жестокий характер.

 

***

В тот холодный, пасмурный день с экранов телевизоров и репродукторов звучала траурная и классическая музыка. Все увеселительные мероприятия: дискотеки, концерты, празднества были отменены. Их заменили патриотические фильмы и лекции.

Страна опустилась в траур.

Через восемь часов после смерти Леонида Ильича было назначено внеочередное заседание Политбюро; «почтить память». Дело, конечно, было безотлагательное, по крайней мере, все понимали, что главная цель – определить нового генерального секретаря и главу государства.

Перед заседанием, в четырнадцать часов в кабинете главного идеолога страны зазвонил телефон. Андропов снял трубку.

– Слушаю» – сказал он.

– Юрий Владимирович, – говорил некто из ближнего окружения Черненко, – на заседании Политбюро, Тихонов, на пост генерального, собирается предложить кандидатуру Черненко – они так решили.

– Хорошо – спокойно сказал Андропов, и положил трубку.

– Кретины, – думал он, – не испытывая абсолютно никакого беспокойства. Фактически вся полнота власти была уже у него в руках. Нет, друзья Леонида Ильича окончательно свихнулись – и он набрал номер телефона министра обороны страны, маршала Устинова.

Заседание Политбюро было расширенным, – присутствовало более двадцати человек. За десять минут до начала заседания, министр обороны СССР, Дмитрий Фёдорович Устинов, дружески взяв под локоток задыхающегося от астмы и волнения Константина Черненко, подвел к окну и сказал:

– Константин Устинович, мы тут посоветовались… Есть мнение. Вы лучший друг Леонида Ильича, можно сказать доверенное лицо. Кому как не вам…

– Что, что? – в горле лучшего друга хрипело и клокотало.

– Кому как не вам, на заседании Политбюро назвать кандидатуру генерального секретаря.

Устинов всем видом так и старался льстить.

– Простите, не понимаю.

Черненко вновь стал задыхаться.

– Я имею кандидатуру Юрия Владимировича, – продолжал министр обороны.

– Вы, конечно, знаете, Константин Устинович, что его кандидатуру поддерживает и армия, и КГБ, и народ. Мы на вас как всегда рассчитываем.

– Понимаю, понимаю… Конечно… – пролепетал Черненко.

– А сейчас, перед началом заседания, Вы, Константин Устинович переговорите с товарищем Тихоновым. Неудобно Николая Александровича, старого и уважаемого человека ставить в неловкое положение.

Черненко не успел ничего ответить, как маршал Устинов по военному чётко развернулся и зашагал прочь.

Рекомендация Черненко, относительно Андропова на пост генерального секретаря прошла исключительно лаконично. Для порядка, назвав Андропова соратником Брежнева, который высоко ценил его, он так же особо отметил, его «брежневское» отношение к кадрам. Такое предложение было всеми одобрено. Поднялся Андропов, он поблагодарил товарищей за доверие. То, что выступал один товарищ (да и тот из-под палки), никого не интересовало. Политбюро закончило свою работу.

 

***

В годы горбачёвской гласности пишущая братия на все лады смаковала тему слабого здоровья Черненко, словно соревнуясь, кто хлещи и обиднее пройдётся по болезненному виду КУЧер(а) – так пренебрежительно именовали не популярного в тот период лидера. И ни один из пишущих, не попытался задаться вопросом – а что, собственно, стало причиной слабого здоровья предпоследнего генсека?

Болезнь Черненко началась очень странно.

Шёл август 1983 года. Страной «рулил» Андропов. Вторым человеком в партии считался Черненко. Было очевидно, что Юрий Владимирович отдалил его от себя, но позиции фаворита и личного друга ушедшего из жизни Дорогого Леонида Ильича были ещё достаточно крепкие.

Константин Устинович собирался на отдых, как обычно в Крым. С ним поехал его сын Владимир с женой и двухлетний внук, названый в честь деда тоже Костей. «Список» отдыхавших замыкал помощник Черненко – Виктор Прибытков. Пока, нашему герою, ничто не предвещало о грозящей беде со здоровьем.

Отдых прошёл великолепно. Стали подумывать об отъезде. И тут в один прекрасный, летний вечер, погода стала резко меняться. Чистое, безоблачное небо, с юго-западной стороны, стало приобретать цвет ультрамарина. Огромная туча, застлавшая горизонт поднималась всё выше и выше. Зной сделался удушливым. Но неожиданно пролетел порыв вихря, потом ещё и ещё. Ветер усилился, по морю, побежали белые барашки. Раза или два послышались отдалённые раскаты грома.

Стала чувствоваться та томящая тяжесть, которая предшествует большим грозам и которая так знакома астматикам, ревматикам и пожилым людям. В это время, в резиденции Черненко появился его давнишний знакомый, и даже как утверждают, приятель – Виталий Васильевич Федорчук (в то время он уже был в команде Андропова).

В руках гостя настораживал увесистый пакет:

– Прими, Константин Устинович, в подарок. Косячок атлантической скумбрии, каким-то чудом к нам занесло. Так я наловил и закоптил. Коптил, между прочим, тоже сам. Да грешным делом пожадничал, самому не съесть, не везти ж в Москву, а у вас вон, целая армия. Приятного аппетита как говорится.

И гостю и его подарку обрадовались. Скумбрия и впрямь была хороша – свежая, жирная, чуть солоноватая. Под свежую отварную картошку просто объедение.

А ночью случилась беда. Константин Устинович проснулся от нестерпимых болей в животе. Началась рвота. Сильное отравление было налицо. В крайне тяжёлом состоянии его транспортировали в Москву. Заключение врачей, было единым: причина отравления в не очень свежей рыбе.

– Но ведь рыбу ела вся семья!

Сам Чазов на вопрос помощника Черненко – Виктора Прибыткова, потупя взгляд и отведя глаза в сторону ответил:

– Вирусная инфекция.

Просто удивительная скумбрия, какого-то точечного удара. А может быть, это было в виде бинарного отравления? Безусловно, Черненко как астматик принимал какие-то лекарства. Вполне возможно, что лекарство в совокупности, с каким либо веществом (тоже безвредным) могло превратиться в яд. Для всех остальных это вещество было не опасно.

Бередит душу другой вопрос. Кому так сильно мешал Черненко? Кому спешно надо было убрать его с дороги? Андропов стоял (вернее лежал одолеваемый недугом) у руля правления. А, что если… Нет эту мысль вслух доканчивать нельзя. Но можно допустить, что претендент не желал терять лишний год, два. Его снедало нетерпение, взять бразды правления после Андропова.

А кто довёл Андропова до такого предсмертного состояния? Тот же самый претендент, или тот, кого в свою очередь пытались убрать?

– Великие тайны хранит история.

  Став генсеком, Андропов потихоньку, но настойчиво и методично отдалял Черненко от себя. Вначале Черненко курировал промышленность, идеологию, партийные кадры. Он превосходно знал аппаратную жизнь ЦК. Кроме того, он был в курсе всех тайн и секретов ничуть не менее председателя КГБ. Такова была его многолетняя обязанность – заведующий общим отделом. Даже председатель КГБ попадал в приёмную генсека через заведующего общим отделом.

Но Андропов постепенно ограничил сферу влияния Черненко. Для этого он использовал старый, испытанный приём – обновил секретариат ЦК. Роль второго человека в партии, по степени доверия со стороны Андропова, отводилась молодому выдвиженцу Горбачёву.

Борьба за кресло номер два достигла своей кульминации в декабре 1983 года. Предельно больной Андропов выдал из больницы тезисы ЦК. В этих тезисах на последней странице имелось пожелание генсека о наследственности власти. Текст раздали участникам пленума. Вдруг многие обнаружили, что этих страниц в тезисах нет! Это постаралась тройка Андропова: Тихонов, Черненко и примкнувший к ним Устинов. Андропов этим действием был крайне возмущён. Негодовал и молодой выдвиженец из «овечьей республики». Однако смерть генерального секретаря примирила бывших врагов.

Девятого февраля, в четверг, в одиннадцать утра, началось заседание Политбюро. До его начала в Ореховой комнате Константин Устинович Черненко сказал членам Политбюро, что состояние Андропова резко ухудшилось:

– Врачи делают всё возможное. Но положение критическое.

В шестнадцать пятьдесят Андропов умер.

Через час с небольшим, ровно в шесть вечера, всех членов Политбюро вновь собрали в Кремле.

– Нам надо решить два вопроса, – с трудом выговорил Черненко, – о генеральном секретаре ЦК и о созыве пленума.

Глава правительства Николай Александрович Тихонов сразу же предложил кандидатуру Черненко. Остальные поддержали. Дорога к утверждению мнения Политбюро на пленуме ЦК была открыта. Пленум состоялся тринадцатого февраля в Свердловском зале Большого Кремлёвского дворца. На нём по поручению Политбюро выступил Тихонов. Воздав дань памяти Юрия Владимировича Андропова, он огласил предложение партийного руководства избрать Черненко новым генеральным секретарём ЦК КПСС.

Всё последующее было повторением «под копирку» ноябрьского пленума 1982 года. Единогласное голосование. Благодарственно-программная речь нового генерального секретаря. Дело было сделано, у партии, ровно как, и у страны появился следующий руководитель. Трудно сказать, что думали и чувствовали тогда участники этой церемонии. Но, наверное, не у всех было спокойно на душе. Пусть не большинство, но хотя бы некоторые из них знали о реальных возможностях нового руководителя, о крайне плачевном состоянии его здоровья.

Что это было? Коллективное наваждение? Общее ослепление? Конечно, ни то, ни другое. Это была система. Её главный постулат гласил: наверху лучше известно, что делать. А выполнять партийный долг, считалось: следовать предначертанию сверху.

– Догма родила слепящий эффект единодушного голосования.

Теперь можно было подумать и о команде. Новый генеральный секретарь устраивал всё старческое Политбюро. Единственной занозой был молодой выскочка из степей Ставрополья, министр сельского хозяйства – Горбачёв. Но гроссмейстер аппаратных игр – Черненко всё взвесил и просчитал на несколько ходов вперёд. Трезвый расчет подсказал ему: лучше иметь в лице молодого Горбачёва союзника, чем противника. Он решил не поступать с Горбачёвым, как в своё время с ним самим поступил Андропов, задвинув его на задворки политики.

Недавний соперник за обладание столь желанным креслом главы государства тоже понял, выгоднее стать правой рукой, больного, угасающего генерального секретаря, чем оппонентом. Этот путь вёл к сверкающим высотам, от которых захватывало дух, и замирало дыхание. Оставалось немного обождать звёздного часа (крайне интересно, почему Горбачёв был уверен в скором освобождении поста генсека?). Поэтому никакой борьбы против Черненко не было.

Если бы Андропов принял в своё время решение об отправке Черненко на пенсию по состоянию здоровья, «эпохи Черненко» в истории Советского государства никогда бы не было. Но словно какой-то злой рок повис над страной в первой половине восьмидесятых годов. XX века.

Для большинства членов политического руководства, первых секретарей, краевых и областных партийных комитетов в ту пору это был наиболее приемлемый вариант. Недолгое правление Андропова настолько напугало многих своим радикализмом, попыткой изменить или поправить курс Брежнева, что избрание Черненко стало желанным. Он был плоть от плоти сложившейся иерархической системы.

Разумеется, авторитеты Политбюро понимали, что Черненко, мягко говоря, перезрел и нуждается в крепкой подпорке. Поддерживая его избрание генсеком, Дмитрий Фёдорович Устинов обговорил и вопрос о том, что на вторые роли пойдёт Михаил Сергеевич Горбачёв.

– Ты действуй Михаил, – успокаивал Горбачёва Устинов, – я договорился, что секретариат ЦК будешь вести ты. Константин официально вынесет это предложение на заседание Политбюро ЦК.

 

***

Черненко, бесспорно, был выдвиженцем аппарата, сделавшего на него ставку и получавшего при этом дивиденды в виде вертикальной ротации[36] в пределах номенклатуры. Всё это происходило в условиях абсолютного отсутствия не только свободы слова, но и полного забвения гласности, конкурса, в обстановке келейности,[37] слабости демократических сил.

Единогласно избранный генеральный секретарь начал свою работу с интенсивных традиционных контактов с руководителями стран и партий, съехавшихся на похороны Андропова.

В два дня четырнадцатого и пятнадцатого февраля 1984 года, Константин Устинович встретился с лидерами Франции, Индии, Германии, Англии, Италии, США, Кубы, Афганистана, Вьетнама и многих других государств. Каждый из них решал свои задачи. Но поднаторевший в работе с документами аппаратчик Черненко, конечно же, имел представление главных интересов и задач западных политиков. Превозмогая старость, болезненную немощь, генсек создавал видимость бодрости духа и мысли. От этого зависело многое, в том числе и перспективы взаимоотношений Востока с Западом.

  Насколько ему это удалось можно судить по воспоминаниям Арманда Хаммера[38]: «…Черненко решил встретиться со мной не в Кремлёвском кабинете, предназначенным для официальных приёмов, а на своём рабочем месте. Безусловно, мне хотелось знать вправду ли Константин Устинович столь больной человек. Отнюдь, он легко поднялся от стола, стоявшего в другом конце комнаты, улыбнулся и легко пошёл мне на встречу протягивая руку для тёплого и крепкого пожатия. Его слегка порозовевшее лицо и уверенные манеры не имели ничего общего с бледной, немощной фигурой которую мы часто видели по телевизору».

«Немалые» реорганизации ждали и страну. В марте 1984 года Черненко официально встретился со своими избирателями – тщательно прошедшими отбор и инструктаж, в Кремлёвском Дворце Съездов. Сорок шесть раз его блеклая речь прерывалась аплодисментами. Заключительные аккорды потонули в криках «Ура!» пяти с лишнем тысячи человек посрамивших бы иных клакеров – профессионального театра.[39] Это Константин Черненко изложил программу, из которой можно было понять, что начинается школьная реформа.

Страна погрузилась в атмосферу застоя. «Наш паровоз» вновь вошёл в тоннель. Юмористы шутили:

– Станция Черненковская, переход на Брежневскую линию.

Вновь появились красные полотнища призывно требующие:

– Даёшь сто десять процентов!

Вновь стали голосовать до двенадцати часов девяносто девять и девять десятых процента избирателей. Вновь письма трудящихся одобряли действие правительства. Тем временем плановая экономика агонизировала в предсмертных судорогах.

    Одиннадцатого апреля 1984 года Черненко был избран Председателем Президиума Верховного Совета. И здесь он обошёл всех своих предшественников. Брежнев шёл к этому «назначению» тринадцать лет. Андропов – семь месяцев. Черненко хватило не полных двух месяцев. Человек, нигде и никогда не работающий на самостоятельном участке, в одночасье сосредоточил огромную власть.

Как благодарность, за столь высокий подъём, пошёл год награждений. Награждали, без какой либо привычной связи с юбилеями: Министра обороны; шефа КГБ; председателя КПК… Затем наступил черёд других лиц, организаций и даже городов. Девяносто семь строителей Чернобыльской АЭС, были отмечены орденами. В том числе и впоследствии осуждённый директор станции Виктор Брюханов, а Василий Тимофеевич Кизим – начальник управления АЭС за ускоренный ввод объекта был удостоен звания «Герой Советского Союза».

Не был забыт и Московский Государственный Институт Международных отношений. Его наградили Орденом Красного знамени, «за многолетнюю деятельность в подготовке специалистов международников». Совсем недавно туда поступил внук Черненко. Но это было чистое совпадение.

Тем не менее, можно сказать твёрдо и без юмора, что дети Константина Устиновича избежали этой участи, они отличались от подобных номенклатурных отпрысков скромностью и чувством меры.

Сын Владимир Константинович, долгое время работал помощником Филиппа Тимофеевича Ермаша – председателя Государственного комитета СССР по кинематографии. Люди, соприкасавшиеся с ним, не могли припомнить ничего такого, что могло его скомпрометировать.

Дочь Константина Устиновича, Елена Константиновна – историк по образованию, работала в центральном Партархиве Институте Марксизма Ленинизма при ЦК КПСС. Должность высокая, но не доходная, взять с неё было нечего. Вроде бы в обществе есть вес, но в личных целях не используешь. Елена Константиновна, как ни странно и не собиралась этого делать. Не собиралась она, и менять место работы, а от заманчивых перспектив, молча отмахивалась.

Известно, что Черненко считался теоретиком прикладной науки – партстроительства. В наше время, это звучит как отставной козы барабанщик, умные люди и тогда считали так же, но официально, это имело бо-о-олшой вес. Им под редакцией личного помощника Прибыткова была выпущена масса книг и пособий…

Но Черненко не был одинок! Центральные газеты помещали хвалебные рецензии на труды товарища Черненко, с коих, горе-авторы стригли политические купоны. Посылались письма с мест, до отказа были забиты рубрики «Мнение читателя».

Константин Устинович прекрасно знал эту нехитрую технологию. Сам был автором не одной сотни таких писем.

 

***

Близился август 1984 года и тут вновь случился отпуск.

– Прямо наваждение какое-то, как только у Черненко отпуск, так – беда.

Константин Устинович собирался в высокогорный пансионат «Сосновый бор». Рекомендации об отличном отпуске были получены от Горбачёва и Чазова. Горбачёв был когда-то хозяином тех мест, а Чазов, как министр здравоохранения знал толк в своём деле.

  Виктор Прибытков пытался, было отговорить упрямого, больного, старика. Куда там!

– Высокогорье! Поехали!

В высокогорье Черненко день ото дня делалось всё хуже и хуже. Там он ни разу не вышел на свежий воздух. В погожий августовский день Черненко позвонил Горбачёву. Смысл его разговора был тревожный. Константин Устинович не скрывал, что чувствует себя плохо, и советовался, что делать дальше.

Михаил Сергеевич успокаивал Черненко, считая, что это обострение скоро пройдёт и не надо делать поспешных шагов. Наступил день, когда ему потребовалась каталка, а через десять дней его перевезли в Подмосковье на брежневскую дачу. В Завидово. Приступы астмы, которые раньше были довольно редки, участились. Здоровье было подорвано окончательно.

В чём же дело? Да всё просто и давно известно. В горах, в летний период, днём жарко, но ночью холодный воздух с ледников стекает в низ. Поэтому высокогорье противопоказано астматикам. Об этом знает каждый участковый врач. Так, что министр здравоохранения, уговаривавший Черненко вместе с Горбачёвым, не знал этого? Да и сам Горбачёв, будучи первым секретарём Ставропольского края – высокогорной курортной зоны, тоже всё прекрасно знал.

– Думается вывод из сказанного сделать несложно.

Наконец генсек вышел из больницы ослабленным и немощным. Теперь на заседания Политбюро (как рассказывали) его часто вносили на руках, усаживали за стол, пододвигали бумаги, создавали озабоченное выражение лица и приглашали остальных. Генеральный секретарь задыхался и, багровея, говорил несколько фраз. Далее все расходились.

Так, между делом, в обстановке всеобще лживой приподнятости и лукавого единства, двадцать четвёртого сентября, по случаю семидесяти трёх – летия, был подписан Указ о награждении Черненко орденом Ленина и третьей золотой медалью «Серп и молот».

Черненко был стар и неизлечимо болен. Однако нашёл в себе силы, так восхитившие когда-то Арманда Хаммера.

Первого ноября 1984 года он смог посетить индийское посольство в Москве по случаю национального траура по погибшей Индире Ганди.

Пятого ноября он встретился с руководителями молодёжных организаций социалистических стран.

Седьмого ноября последний раз отстоял на трибуне мавзолея…

– И силы покинули больного Черненко.

  На похоронах друга и соратника Дмитрия Фёдоровича Устинова он уже отсутствовал. Боль утраты, грустные думы побудили Черненко воздать должное покойному, поспешно переименовать Ижевск в Устинов.

Так не спеша, неумолимое время уносило и силы и здоровье. Теперь уже без Константина Устиновича в зале заседания Кремля, избиратели Куйбышевского (окраинного) района Москвы встретились с кандидатом в депутаты ВС РСФСР Черненко. Встречу открыл Гришин. Там же зачитали речь больного генерального секретаря ЦК КПСС. Как сообщила на следующий день газета «Правда» – «присутствующие на собрании встретили речь Черненко (не им написанную и не им прочитанную) с большим удовлетворением и горячими продолжительными аплодисментами». Да, да не смейтесь дамы и господа, а так же уважаемые товарищи. Моментально всю страну захлестнуло цунами «откликов трудящихся». Откуда явился такой поток фарисейства? Думается тоже не трудно самим сделать вывод.

Последнее появление генерального секретаря перед публикой состоялось двадцать восьмого февраля 1985 года. Группа из высшего эшелона власти вручила ему удостоверение об избрании депутатом. Поддерживаемый Гришиным под руку, он тихо, скороговоркой, задыхаясь от приступа астмы, что-то пролепетал…

Возможно, Черненко начисто был отрешён от земных дел, и уже не мог реально воспринять мирских поступков и устремлений, но возле него, от его имени действовала умная, до предела энергичная, настырно-лукавая команда помощников и советников: Печенев, Прибытков, Лаптев и другие. Они делали всё что хотели. Пользуясь болезнью шефа, пройды вершили головокружительные карьеры, и рвались в кресла секретарей ЦК. Зная, что Черненко долго не протянет, эта нахрапистая компашка пыталась XXVII съезд партии созвать досрочно, на год раньше и развернула бурную деятельность.

– Хлопоты оказались пустыми.

Десятого марта 1985 года в девятнадцать часов двадцать минут на семьдесят четвёртом году жизни генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель Президиума Верховного Совета СССР Константин Устинович Черненко скончался.

По заключению медкомиссии: «При печёночной и лёгочно-сердечной недостаточности произошла остановка сердца».

 

***

Менее чем за три года, один за другим ушли из жизни, три генеральных секретаря, три лидера страны, несколько наиболее видных членов Политбюро. В конце 1980 года скончался Косыгин. В январе 1982 года умер Суслов. В ноябре – Брежнев. В мае 1983 года – Пельше. В феврале 1984 года – Андропов. В декабре – Устинов. В марте 1985 года – Черненко.

Был во всём этом символический смысл. Умирала сама система, её застойная, старческая кровь уже не имела жизненных сил.

 

 

Костя Черненко

 

 

К.У. Черненко - заведующий

 отделом Новосёловского

 райкома комсомола.

 

 

Черненко — парторг заставы          

 

 

Черненко Секретарь Красноярского крайкома партии

 

 

 

Начальник Секретариата Президиума В. С. 1960 г.

 

 

Константин Черненко с внуком Костей

 

              Горбачёв Михаил Сергеевич.

              Генеральный секретарь ЦК

              КПСС (1985 – 1991).

              Президент СССР

              (1990 – 1991).

              Родился 2 марта 1931 года.

 

                        По православному обычаю, после появления на свет, а случилось это второго марта 1931 года, в селе Приволье, что на границе Ставропольского края и Ростовской области, Мария Пантелеевна Горбачёва тайно крестила своего первенца Виктора, наречённого так при рождении. Батюшка дал ему имя Михаил, вопреки тому, которым назвали в семье. Об этом первый и последний президент СССР вспоминал с особым удовольствием. По всей вероятности, мотивы такого удовлетворения состояли в том, что имя Михаил происходит от древне еврейского имени «кто как Бог» (не путать с Мисаилом – подобный Богу).

 

***

В 30-е. годы дед Горбачёва по материнской линии Пантелей Ефимович Гопкало возглавлял колхоз «Красный Октябрь», что был расположен в двадцати километрах от Привольного, но продолжалось это недолго. Всё началось с ареста председателя исполкома Молотовского района: его обвинили в предводительстве «подпольной, правотроцкистской организации». Коммунист не выдержал пыток НКВД и оклеветал весь руководящий состав района – пятьдесят восемь человек, в том числе и деда Миши – Пантелея. К счастью началась чистка органов НКВД и начальник Молотовского района застрелился. Каким-то образом сработал принцип «домино» поэтому в декабре 1938 года деда освободили. Он вернулся в Приволье, а через год, его вновь избрали председателем колхоза. Дед Пантелей, был твёрдо убеждён, что Сталин не знал о злодеяниях органов НКВД и никогда не винил в муках своих Советскую власть.

Второй дед – Андрей Моисеевич Горбачёв, в Первую мировую войну воевал на Западном фронте. Судьба деда Андрея была трагичной, но в то же время типичной для русского крестьянства. Отделившись от отца, он повёл своё хозяйство. Благодаря упорному труду, дотянул из бедняков до середняков. Коллективизацию не принял, а после страшного голода 1933 года, его посадили за невыполнение плана посева (крестьянам – единоличникам, устраивали такой план). Но семян не было. Деда отправили на лесоповал в Иркутскую область. В лагере он работал хорошо и в назидание другим, был освобождён досрочно. Андрей вернулся на родину. Через некоторое время вступил в колхоз. Поскольку работать он умел, то очень скоро получил повышение. Стал руководить колхозной свинофермой, но большевикам всё равно не сочувствовал и в партию не вступал.

О деде Андрее Горбачёв не любил рассказывать, как-то всегда чувствовалось, что семья матери ему была ближе. Мария Пантелеевна Гопкало – будущая Горбачёва, в школе не училась и осталась безграмотной крестьянкой. Она слыла женщиной прямой, с острым языком и сильным, твёрдым характером. Судьба не оделила её особым счастьем. Простая, сельская женщина, хранила в себе благородство и терпимость – присущие русскому народу. После смерти мужа – отца Михаила жила в своём доме одна. Пенсию заработала как и все: хорошую (только маленькую). Зато на огороде выращивала картошку, огурцы, капусту, помидоры. Во дворе содержалась всякая живность. Для жизни впрочем хватало. Не хватало, самого ценного тепла родных, дорогих людей – мучило одиночество. Если ей было что-то нужно, у своих не просила, даже лекарства, хотя внучка Ирина, дочь Михаила Сергеевича и её муж Анатолий Вирганский были врачами и не рядовыми.

– Боялась быть в тягость.

Отец Михаила – Сергей Андреевич Горбачёв получил образование в пределах четырёх классов. Впоследствии при содействии деда Пантелея, в бытность его председателем колхоза, он выучился на механизатора и со временем стал знатным трактористом и комбайнёром. Во время Великой Отечественной войны служил в сапёрном подразделении – стрелковой бригады. Так сапёром прошёл всю войну. Был дважды ранен, едва не потерял ногу, награждён двумя орденами «Красной звезды», несколькими медалями.

В партию Сергей Андреевич вступил после войны в тридцать шесть лет. Трудно сказать насколько он был идейно закалённым партийцем (на фронте, где такие подвижки, можно сказать, были душевным порывом, он не вступил в партию), а на гражданке вступил, тем не менее продолжил трудиться рядовым механизатором.

 

***

Рождение Михаила Горбачёва (второго марта 1931 года), совпало с началом страшного голода разразившегося в средней полосе России, буквально три года подряд. Причём пиком народного страдания был отмечен 1933 год. Многие его связывают с погодными условиями (была засуха, это понятно и объяснимо). Другие с коллективизацией (изменение привычного жизненного уклада тружеников). Третьи с возросшими хлебозаготовками и продажей зерна за границу (в Германию) Скорее всего, следует винить все три фактора. Село Приволье, за три года, потеряло одну треть сельчан, а может и больше.

– Кто считал?

В семье Горбачёвых погибло три человека – родственники по линии отца. А на следующий год арестовали деда Андрея. Может быть, в силу этих обстоятельств Миша воспитывался в семье деда Пантелея Ефимовича Гопкало. Там было сытнее, (дед, как ни как, был председателем колхоза), да и вольготнее.

В доме деда, Михаил был любимым внуком. Родителям никак не удавалось удержать его дома. Пришлось смириться с прихотью ребёнка. А летом 1937 года пришла беда. Деда арестовали. Семья оказалась вне закона. Соседи отвернулись, никакого сочувствия, никакой помощи. Михаила это глубоко потрясло, даже сверстники перестали дружить с ним. Но в декабре 1938 года дед вернулся. А вскоре его вновь выбрали председателем, и всё вернулось на круги своя.

 

***

Война 1941 года, постучавшаяся во все двери советских граждан, позвала на фронт отца Михаила. Младшему Горбачёву, было в ту пору уже десять лет. С уходом на фронт родителя, многое по дому пришлось делать самому. А с весны 1942 года прибавились заботы по огороду, с которого кормилась семья. Мать вставала засветло, начинала копать и полоть, затем начатую работу передавала сыну, а сама уходила на колхозное поле. Другая главная обязанность для подростка была в заготовке сена для коровы и топлива для дома. Ставропольская окраина – сплошная степь, ни лесочка, ни кусточка на топку заготавливали кизяки (сухой коровий помёт).

– Пойди, набери, зима то длинная.

С конца 1942 года по их местам прокатилась война. Тяжёлых боёв на Ставропольской окраине не было, и фашисты в тех местах не проявляли сильную жестокость. Может быть из-за того, что не было партизан, а может наоборот, карательных войск СС. Но и это нашествие немцев явилось серьёзным испытанием.

Дед Пантелей и бабушка Василиса эвакуировались. Дед сумел перейти линию фронта, а бабушка, через три дня вернулась. Её забрали в комендатуру, что могла сказать бедная женщина, что её муж председатель и коммунист, что сын и зять служат в Красной армии, это и так все знали. Со стороны некоторых односельчан пошли угрозы, а из городов доходили слухи о расстрелах и каких-то странных машинах травивших газом. Поговаривали о расправе над семьями коммунистов. Горбачёвы понимали, что первыми в этом списке будут они.

Расправа намечалась на двадцать шестое января 1943 года. Прослышав по каким-то каналам о такой страшной новости, дед Андрей спрятал Михаила на дальней ферме, но двадцать первого января Приволье было освобождено Советской Армией.

Впоследствии Михаил Сергеевич часто вспоминал эти тяжёлые дни: как их едва не угнали в Германию, как в их доме останавливались немцы, и он часами ощипывал кур и гусей для фашистского стола. А как носил немцам воду, в баню, вспоминать не любил.

О зверствах фашистов Горбачёв не говорил, но однажды, сотрудничавший с немцами калмык, выстегал Мишу нагайкой, это врезалось в его память, и он часто негодовал на столь недружественный акт по отношению к будущему президенту СССР.

Когда немцев изгнали в 1943 году, после двухлетнего перерыва, мать решила отправить сына в школу. Из всего пережитого, это казалось слишком несерьёзным делом. Да к тому же идти в школу было не в чем. Отец с фронта прислал матери письмо: «Продай всё, одень, обуй сына, купи ему учебники. Пусть Миша учится». Мать подумала:

– А зачем покупать столько много учебников? Буковки везде одинаковые можно и по одной книге учится.

Так, с лёгкой руки матери, Миша Горбачёв и пошёл в школу. Случилось это, перед самыми Ноябрьскими праздниками. Пропустил целую четверть. Пришёл, сел, слушает. В одно ухо влетает, в другое вылетает. Ушёл домой. Бросил единственную книгу и сказал твёрдо:

– Больше в школу не пойду!

А дед Пантелей заладил своё:

– Учиться надо… Отец велел…

Мать заплакала, собрала кое-какие вещички, ушла. Вернулась вечером, без вещей, но с целой стопкой книг. Сын ей вновь:

– Учиться не буду!

Однако книги стал смотреть, потом читать и увлёкся. Мать уже легла спать, а он всё читал и читал. Что-то произошло той ночью в его голове. Утром собрался, ушёл в школу. Год закончил с похвальной грамотой.

Жизнь постепенно входила в своё русло. Но уж так устроен мир, что одни беды уходят, другие приходят, а то, и вовсе навалятся всем скопом и тогда старые люди говорят:

– Пришла беда, открывай ворота.

Весна 1944 года выдалась засушливой. Все зимние припасы закончились. Надвигался голод. Мать вновь собрала вещи и ушла на Кубань за продуктами. Пришла Мария Пантелеевна лишь на 15 день. Бедная женщина целую неделю несла на себе мешок кукурузы, но это было спасение. Вскоре отелилась корова, появилось молоко, а через некоторое время пошли дожди. И всё вокруг – и в поле, и на огородах, зазеленело и стало, буйно расти.

– Земля выручила.

Вскоре, с фронта вернулся отец. Жить стало легче.

В 1947 году в семье Горбачёвых родился ещё мальчик. Михаил предложил назвать его Александром.[40]

Старшего сына отец стал приучать к технике, а в 1948 году взял к себе на комбайн, штурвальным. Работа была не просто тяжёлой – ужасно тяжёлой. По восемнадцать, а то и все двадцать часов (временами бывало и сутки напролёт), без сна, среди пыли, грохота металла, зноя, иногда даже не имея возможности сделать пару глотков тёплой воды, приходилось работать семнадцати летнему подростку. От столь высокого рабочего ритма часто шла кровь носом.

Такие старания не пропали даром. С 1947 года действовал указ Президиума Верховного Совета СССР: механизатор намолотивший десять тысяч центнеров зерна получал звание – Героя Социалистического Труда. За восемь тысяч центнеров полагался Орден Ленина. Они намолотили более восьми с половиной тысяч центнеров. Отец получил Орден Ленина, сын – Орден Трудового Красного знамени.

После некоторые «доброхоты» говорили, что Сергей Андреевич включал, очевидно, вторую скорость и работал с огрехами.

– Может быть, и включал, да огрехи не допускал. За такие дела, наказывали строго.

 

***

Уже в детские годы в Горбачёве чувствовался лидер. В школе он возглавлял пионерско-комсомольскую организацию. Верховодил во всех юношеских мероприятиях, участвовал в самодеятельности. Часто ездил по деревням, давал концерты, сам выступал со сцены. Вспоминая тот период, Горбачёв говорил, что бывало всякое, а однажды, даже сорвал занятия в школе. Весной, прямо перед экзаменами, он вывел всех учеников на встречу воды пришедшей в выжженную солнцем степь. Для тех засушливых мест, вода – событие не ординарное. Вот почему срыв школьных занятий сошёл ему с рук, ибо его политическое чутьё, возможно уже тогда было выше чем у школьных учителей, не догадавшихся отметить это важное мероприятие, имевшее в то время не только хозяйственное, но и политическое значение.

Многое прощалось Горбачёву ещё и потому, что он был отличником, учеником – общественником.

Это Миша понял сразу, понял и то, что в школе можно не только учиться, но и заниматься общественной работой. Более того, оказалось, что такие подвижки очень приветствовались учителями. Ну, а уж если попадал, как говорится, в струю, то далее вообще не требовалось никаких усилий, чтобы быть в центре событий. Всё, как по заказу, получалось само собой.

К примеру, в Привольненской школе Горбачёв был секретарём комсомольской организации. Потом пришлось продолжить учёбу в райцентре. Кем должен был стать Михаил? Конечно комсомольским секретарём. Кстати, вот как его избирали. Председатель райкома предложил кандидатуру Горбачёва для избрания секретарём. Сразу голос из зала:

– А кто это такой?

Миша встал, всем раскланялся.

– А-а-а!

Стал садиться, убрали стул. И под общий хохот – ба-ба-х! Обычный школьный розыгрыш.

– Зато, – говорил Михаил Сергеевич, – избрали тайно и почти единогласно. О! Как задорна эта комсомольская жизнь!

– Только не понятно в этом контексте слово «зато».

– Ну, ничего, дальше подумаем.

 

***

Школу Миша закончил в 1950 году, с серебряной медалью. Ему было уже 19 лет, возраст призывной, и надо было решать, что делать дальше? Одноклассники подавали заявления в Вузы Ставрополя, Краснодара, Ростова. Он тоже решил подать заявление в Институт Железнодорожного Транспорта.

В то время, транспорт под опекой Лазаря Моисеевича Кагановича был государством в государстве. Железнодорожники получали хорошие деньги, имели свои магазины, санатории, поликлиники. Их больше обеспечивали жильем, и они носили форму. Однако домашние посоветовали ехать учиться в столичный университет (МГУ). Все согласились. Но какой факультет выбрать? В Институт Международных отношений Миша из-за иностранных языков сдать не мог. Следовательно, оставались лишь правоохранительные органы – МГБ, МВД или прокуратура. Данные профессии производили впечатление на людей, да и форму носили не хуже железнодорожников.

Направили документы в приёмную комиссию юрфака. Проходили дни реакции, никакой. Дали запрос телеграммой, сразу пришло уведомление: «Абитуриент зачислен с предоставлением общежития». Из чего можно было заключить, всё прошло по высшему разряду, без экзаменов и даже без собеседования. Повлияло всё: и «рабоче-крестьянское происхождение, и трудовой стаж, и серебреная медаль выпускника школы, и кандидатство в члены КПСС, и, конечно высокая правительственная награда.

В пятидесятые годы МГУ, размещавшейся тогда на Маховой. Он без всякой туфты был окном в мир подлинных знаний и оазиса культуры, в пустыне идеологического конформизма. Среди преподавателей юрфака сохранились и дореволюционные профессора, а наряду с обязательными классиками марксизма-ленинизма, которые безбожно врали о социалистическом строе, студенты штудировали и римское право, и латынь, и историю политических учений, и конституции крупнейших буржуазных государств, о которых, как ни странно говорили только правду.

Михаил Сергеевич в Университете был заместителем секретаря комсомольской организации факультета по идеологии. Однако, по словам самого Горбачёва, его якобы считали, пользуясь современным языком, чуть ли не «диссидентом» за… радикализм либерального толка.

– Полноте, Михаил Сергеевич! Сын колхозного механизатора, кавалер Ордена трудового Красного знамени, член КПСС, комсомольский активист.

– Ну, какой вы диссидент? Своё выпускное сочинение в школе, вы написали на тему: Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полёт». За это сочинение вы получили высокую оценку, и оно ещё долго (до XX съезда КПСС) демонстрировалось выпускникам, как эталон.

– Впрочем, даже академик Сахаров писал в марте 1953 года о смерти Сталина: «Нахожусь под впечатлением смерти Великого человека. Думаю о его человечности…».

 

***

Первое знакомство с Раисой Титаренко состоялось у Михаила Сергеевича в клубе «Стромынки» на танцах. У Раи это не вызвало никаких эмоций, она отнеслась к будущему юристу достаточно равнодушно. Вторая встреча произошла в общежитии, в комнате ребят за чаем. Раиса по-прежнему была очень сдержана и первая покинула компанию. Михаил пытался с ней встречаться, завязывал разговор, но все усилия сводились к нулю. Лишь в декабре 1951 года представился подходящий случай. В клубе, на встрече с деятелями культуры, Рая была очень грустная, и Михаил предложил прогуляться по ночному городу. На следующий день встретились вновь и скоро всё свободное время стали проводить вместе.

Раиса Максимовна Титаренко училась на философском факультете МГУ курсом старше, хотя и была на год моложе Горбачёва.

Как свидетельствовали её сокурсники, для того, чтобы учиться на философском факультете МГУ, девушка, да ещё из глубокой провинции, как Раиса, несмотря на свою золотую медаль, выпускницы средней школы, должна быть, безусловно, неординарной личностью. Раиса тогда такого впечатления не производила. В те годы, она, даже будучи очень привлекательной, не выглядела эффектной интеллектуалкой и уж точно не была нестандартной индивидуальностью. Она являла собой вполне образованную, старательную девушку с серьёзными амбициями. Когда они бывали вместе, её лидерство было очевидно. Раиса Максимовна превосходила своего будущего супруга высокомерием.

Их роман мог быть и быстротечный, но сверх напряжённый темп учебы, которой предались молодые влюблённые, не позволял обзавестись семьёй. Поженились они почти через два года. Свадьбу сыграли седьмого ноября 1953 года в диетической столовой на «Стромынке». На столе преобладал винегрет. Пили «Шампанское» и «Столичную».

В то время, учёба молодых супругов близилась к концу. На последнем курсе Михаил проходил практику в Москворецком районном народном суде и Киевском райисполкоме Москвы. Пожалуй наиболее интересным для него было знакомство с деятельностью Киевского райсовета и его исполкома. там он собрал часть материала для написания дипломной работы на тему: «Участие масс в управлении государством на примере местных Советов».

Не малая часть работы была посвящена показу преимуществ социалистической демократии над буржуазной. Вне всякого сомнения, такая дипломная работа была защищена с оценкой «отлично». Комиссия обратила внимание на столь даровитую личность и возможно не случайно (ох, как неслучайно) предложили пойти в аспирантуру по кафедре колхозного права, но он отказался.

Колхозное право, будущий член Политбюро, курирующий сельское хозяйство, считал абсолютно не научной дисциплиной. К тому же Михаил Горбачёв надеялся, что и без всякой аспирантуры останется в Москве. Будучи секретарём комсомольской организации, он входил в состав комиссии по распределению и прекрасно знал, что распределён в прокуратуру СССР. Предполагалось, что там он займётся «надзором за законностью прохождения дел в органах безопасности» (в связи с начавшейся реабилитацией «жертв сталинских репрессий»).

Но получился облом: буквально придя устраиваться на работу, Михаил узнал, что правительство приняло закрытое постановление, категорически запрещающее привлекать к деятельности центральных органов правосудия выпускников юридических вузов. Мол, в тридцатые годы юноши наломали слишком много дров.

Молодой юрист, мог бы конечно попытаться зацепиться за Москву, но решил вернуться на родину. Из-за этого у него был даже небольшой конфликт с Александрой Петровной, матерью Раисы. Тёще не понравилось, что её дочь оказалась с мужем в «Ставропольской дыре». Молодая же чета решила; в конце концов, лучше быть первыми в деревне, чем вторыми в городе. К тому же диплом Московского Университета на периферии давал больше преимуществ, чем в Москве, где у молодых не было ни связей, ни широких перспектив.

По юридической линии Горбачёв работать не желал. Еще, будучи студентом – практикантом он «хлебнул» настоящей работы, и, так как панически боялся сверх усилий, решил свою энергию направить в комсомольское русло. Кроме того, достойного места в прокуратуре для него никто не заготовил и вполне возможно, его ждало именно захолустье. А это не входило в планы молодого специалиста, совершенно обоснованно гордящимся своим московским дипломом.

Наш молодой герой давно понял, в какие двери надо стучаться, чтоб не ждать милостей от судьбы. Нравы в ту пору, в партийных органах были не те, что в середине семидисятых годов. Хрущев, пытаясь опереться на силу, противостоящую партократии, стимулировал, в некоторой степени, внутреннюю демократию. И Михаила не только сразу приняли, но и помогли сменить профиль работы. А хотел он потрудиться на общем поприще в качестве молодого функционера, где как считал, имел большой столичный опыт. И верно, московский опыт у ставропольских комсомольцев был в дефиците.

Судьба ещё раз улыбнулась Горбачёву, и его сразу утвердили заместителем заведующего отделом пропаганды крайкома ВЛКСМ. Это была должность, которая даже для выпускника московского вуза считалась в высшей степени солидной.

Время тогда было необыкновенным. Началась «оттепель». Повсюду царил оптимизм. Страна расправляла плечи, быстрыми темпами развивалась промышленность, улучшалась жизнь в селе, возводились научные центры. В небо взмывали ракеты, советские люди осваивали космос. Рождались таланты. Физики и лирики спорили о величии мироздания, о значимости духовного и материального.

Свежие ветры перемен докатились и до Ставропольских степей. В этой круговерти, Горбачёв оказался на своём месте, как организатор, пропагандист, трибун-трубач. Само время двигало его по коридорам ставропольской власти. Пока весной 1970 года, он не оказался на вершине той пирамиды, с которой хорошо просматривался Московский Кремль.

–- Как же всё это происходило?

***

В июне 1955 года у заведующего отделом партийных органов крайкома партии Николая Тимофеевича Поротова раздался телефонный звонок от дежурного милиционера:

– Один молодой человек, просится к вам на приём.

– Что ж, проси, – был ответ.

Поротов встретил Горбачёва, расспросил, в чём состоит его просьба и, узнав, что молодой специалист желает потрудиться на поприще идеологического ведомства, сказал:

– Если прокуратура даст отказ, приходи. Переманивать людей я не намерен.

В ставропольской прокуратуре его не ждали. Диплом и значок выпускника МГУ не произвели ожидаемого впечатления на местное юридическое сословие, скорее наоборот: чужак, даже будучи земляком, грозил нарушить размеренный, привычный уклад местной жизни. Лишнее образование здесь только мешало и «отпускную», выдали безотлагательно.

  В крайкоме партии напротив, сдержали своё слово. Поротов связался с первым секретарём Ставропольского крайкома ВЛКСМ – Мироненко и попросил принять Михаила Горбачёва. Быстро, оказалось, нашли общий язык.

– Так вот, – объяснил Мироненко, – заместителем заведующего отдела пропаганды, пойдёшь?

 Михаил заморгал глазами, растерялся.

– Я не знаю, конечно, – завозился в мыслях, – с пропагандистской работой немного знаком… И через минуту своё коронное:

– Если доверите, – и всё такое прочее.

– Давай Миша, – у Мироненко овал лица поплыл вширь, – дерзай!

Аполитичные люди, с детства ориентированные на свою узкую специальность и частную жизнь привыкли думать, что вся эта пионерская, комсомольская и партийная работа нужна для того, чтобы мешать им, жить и работать. Но настоящий партийный работник (не подменяющий собой хозяйственные и прочие органы) должен был думать иначе, он должен искать способы встать впереди всякого процесса и вести людей, куда указывает партия.

– Так чем же занялся в крайкоме комсомола, шагающий в народные массы, зам. зав. агитпропа?

Вначале, всё больше мотался по командировкам, читал лекции сельским труженикам. Люди слушали с интересом, поскольку ни радио, ни тем более телевидения в сёлах не было, газеты приходили с опозданием, книг не хватало. Но лекциями молодой коммунист не ограничился. В глубинке он целые дни проводил на фермах, в мастерских, в бригадах – положение ужасающее, бедность и полное разорение. Вечерами засиживался в правлении колхоза, проясняя для себя бесконечное множество проблем.

О многом теперь и не вспомнить, столько лет прошло. Но кое-что осталось, бедная, убогая жизнь в селе под говорящим названием «Горькая балка». Горбачёв разглядел эту жизнь с горы, ещё на подходе к селу, и подумал:

– Вот почему, бежит из этого Богом забытого села молодёжь. Бежит от заброшенности, от этой жути, от страха быть похороненными заживо. Что же делать с этими людьми, как помочь?

И он решил поговорить со специалистами, тоже молодыми людьми. Все сошлись в одном – молодёжь нуждается в общении. Так и постановили: организовать несколько кружков политического и всякого другого просвещения. Прорубить, как говорится «окно в мир». Провели первые встречи – пришли на них не только люди молодые, но и пожилые. Высказали пожелания о регулярных встречах – «лёд тронулся». Или переводя это с языка Остапа Бендера на язык позднего Горбачёва «процесс пошёл».

Однако, первый секретарь местного райкома партии взглянул на эти вещи несколько иначе и в результате «накатал телегу» в крайком: «Горбачёв, вместо того, чтобы наводить порядок, укреплять дисциплину и пропагандировать передовой опыт, стал создавать какие-то «показательные кружки». И в крайкоме моментально узнали, что есть такой молодой человек Михаил Горбачёв, приятной наружности, в меру критичный к отдельным недостаткам (неизбежным, впрочем, в неуклонном процессе поступательного движения к светлому будущему всего человечества). Образован, недавно окончил юрфак МГУ, нешаблонно работает с массами, постоянно ищет новые формы общения, причём придумал такую штуку – вот умора! – показательными кружками отвлекать поселян от того, что им жрать нечего. Наш человек, надо взять его на заметку.

Конечно, никто не говорит, что пересуды были именно такими. Мы же просто прослеживаем кинематику движения Миши Горбачёва в верхние эшелоны власти, а, как известно в этом разделе механики смазка и приложение сил не оговаривается.

Проработав ровно год в роли «ведущего комсомольского функционера», Горбачёв вновь оказался в кабинете Николая Тимофеевича Поротова. Мироненко представил его на повышение в горком комсомола: «Пойдёшь первым секретарём горкома ЛКСМ?». И опять своё выражение: «Если доверите, то не возражаю».

– «Давай Миша, дерзай!».

Когда Мураховский возглавлял горком комсомола города Ставрополя, ему было уже за тридцать. То ли дело двадцати пяти летний Горбачёв! Однако! Здесь в его кадровой биографии едва не произошла осечка. Кагановический райком КПСС города Ставрополя сосватал молодого зам. зава, из крайкома комсомола инструктором в свой отдел пропаганды.

Инструктор крайкома партии самая никудышная, бесперспективная должность. Пойди он туда, может, и лишилась бы великая страна своего реформатора. Но Виктор Мироненко уговорил старших партийных товарищей не трогать Мишу:

– Мы его на первого секретаря ЛКСМ выдвигаем.

– Пусть Миша дерзает.

Горбачёв прослыл усердным, знающим работником. К нему стали чаще присматриваться наверху, как к перспективному служащему. После XX съезда КПСС, молодой работник сделал заметный крен в сторону либерализма и «оттепель», во время которой поднялись на свет не только таланты, но и повылезало много бесперспективных приспособленцев и карьеристов, была блестяще использована им в личных целях.

Карьера Горбачёва складывалась как нельзя более удачно. Спустя некоторое время, он оказался уже в кресле второго секретаря крайкома комсомола. Это произошло в мае 1958 года. Тогда первый секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Ефимович. Семичастный подписал постановление секретариата ЦК ВЛКСМ. «Об утверждении товарища Горбачёва вторым секретарём – зав. отделом комсомольских организаций Ставропольского крайкома ВЛКСМ.

 

***

Случилось так, что на смену первому секретарю крайкома партии Беляеву, по волюнтаристскому решению самого Хрущёва, приехал из Москвы молодой сорока двух летний министр хлебопродуктов РСФСР, Фёдор Давыдович Кулаков. Как известно, «Новая метла по-новому метёт». Начались кадровые перестановки и в крайкоме комсомола.

Уловив момент, когда первый секретарь комсомола Николай Иванович Махотенко находился в Центральном Комитете ВЛКСМ, «Миша дерзнул», он явился к Кулакову и, не стесняясь «настучал» на Николая Ивановича. Следует сказать, что Махотенко был замечательным человеком и неплохим работником. Выскажи Михаил Сергеевич всё, что думал о своём старшем товарище по работе прямо в глаза, при всех, – кто бы возражал? А он нанёс удар из-за спины. Это уже была не критика, а предательство.

Кулаков не уловил готовности Михаила Сергеевича вести закулисную игру и перестраивать свои убеждения. Обратил внимание Фёдор Давыдович на другое: хватку молодого функционера. Крайком партии тут же переместил Махотенко на другую работу, а Михаила Сергеевича поставил на его место.

– Зато проголосовали, как в былые времена – единогласно.

Вспомните случай со стулом. Теперь его Миша из-под кого-то выдернул. Так осуществилась мечта необычайно честолюбивого Горбачёва – стать главным в краевом комитете комсомола. С этого момента началась новая полоса в жизни Михаила Сергеевича, ибо поддержка Кулакова обеспечила ему быстрое продвижение по служебной лестнице.

В марте 1962 года Михаил Горбачёв был переведён на партийную работу. Бюро крайкома КПСС утвердило его парторгом крайкома по Ставропольскому производственному колхозно-совхозному управлению. Уж очень он приглянулся секретарю крайкома КПСС Кулакову, который видел в нём способность проламываться сквозь стену и постоянно торопил в Горбачёве созревание ломовой силы. Именно по совету своего могучего патрона Михаил Сергеевич заочно окончил второй институт – сельского хозяйства и стал агрономом-экономистом. В данном случае, как думается, получение ещё одного высшего образования было вызвано опять-таки не стремлением, профессионально заниматься сельским хозяйством, а пониманием того, что в крае, где преобладает аграрный сектор, без этого просто нельзя стать знаменитым человеком.

Одновременно с мужем повышала своё образование и жена. Раиса Максимовна, как социолог, она собрала материал по своей диссертации на тему: «Формирование новых черт колхозного крестьянства». Тема была важная, а, что самое главное актуальная. В диссертации, было целых, пять таблиц. И приводились данные, что в колхозе «Победа» заработки у мужей на 62,7 % выше, чем у жён. Кроме того, в этом же колхозе административно-хозяйственные работники составляют 2,4 % , а полеводы 71,5 %, от общего числа работников.

– А она думала наоборот?

Если говорить серьёзно, то выводы, произведённые автором, якобы с помощью социологии, вернее, с помощью фактов взятых из книги по бухучёту не только неточны, но просто наивны, а главный вывод диссертации можно было прочитать в любой брошюре: «Внедрение и совершенствование социалистических обрядов и праздников является важнейшим средством изживания старых религиозных обычаев и традиций».

– Какой полёт мысли и глубина воображения…

 

***

В силу каких-то обстоятельств Кулаков решил взять на должность зав. Организационного отдела, первого секретаря Красногвардейского района товарища Горлова. Но у того заболела жена, да и сам он не особенно рвался в город, и как замену себе предложил Фёдору Давыдовичу кандидатуру Горбачёва. Кулаков согласился. Началась работа на более высоком уровне. Теперь с верхотуры своего положения, наш герой, уже просматривал силуэт Кремля, одновременно стали появляться новые знакомства: Борцов Иван Иванович – куратор Ставропольского края из орготдела КПСС. Вначале он присматривался, а после откровенно заинтересовался новым выдвиженцем. Важно отметить, что в своих симпатиях к нему Иван Иванович был не одинок. Явно протежировал Горбачёву и первый заместитель бюро ЦК КПСС по РСФСР Л.Н. Ефремов, но нередко казалось, что за спиной Михаила Сергеевича угадывались, и иные прямо сказать ну о-о-очень влиятельные фигуры.

В сентябре 1964 года, Хрущёв был с «почётом» отправлен на пенсию. Вместе с ним были удалены со всех своих должностей и ряд некоторых высокопоставленных товарищей. В частности Леонид Николаевич Ефремов, был отправлен в ссылку, в Ставропольский край. А двадцать второго декабря 1964 состоялась краевая партийная конференция, где Ефремов был избран первым секретарём Ставропольского крайкома КПСС. Бывший первый секретарь промышленного района Николай Васильевич Босенко стал председателем крайисполкома. Горбачёва же избрали всего лишь членом бюро и утвердили в должности заведующего отделом партийных органов.

– С мечтой о выборной партийной должности пришлось расстаться на два года.

Вторым секретарём Ставропольского крайкома Горбачёв стал лишь в 1966 году. Но оказалось, эту должность он должен был занять ещё два года назад. Во всяком случае, она была ему обещана высокопоставленными руководителями.

– Что же тогда произошло?

Так по версии Борцова, Кулаков – заведующий отделом ЦК КПСС продвигал на эту должность второго секретаря, и вовсе не Горбачёва, как принято считать, а Лихоту – секретаря Ставропольского крайкома КПСС. Однако кандидатура Лихоты не прошла, как ни странно, но Кулакову, бывшему тогда секретарём ЦК и входящему (после снятия Хрущёва) во влиятельную обойму ближнего окружения Леонида Ильича Брежнева, благодаря личному знакомству Черненко со времён работы в Пензенском обкоме ВКП(б), в сороковые годы, за два года не удалось протащить своего подопечного, прошла кандидатура Горбачёва.

– Почему?

Как можно было обойти Кулакова при выдвижении Горбачёва на пост второго секретаря крайкома? Казалось невозможно: ведь он очень заинтересованно следил за расстановкой кадров в крайкоме КПСС.

Выход был найден. Ефремов и Борцов договорились, что решение ЦК КПСС по утверждению Горбачёва, вначале подпишут у Брежнева, а уж после у Кулакова, которому некуда будет деваться. Конечно, это был дерзкий и авантюрный ход, но он удался. Ефремов действовал, названивая в Москву из Ставрополя важным персонам, а Борцов двигался по цековским коридорам и кабинетам, пробивая назначение симпатичного ему Горбачёва.

И всё-таки встаёт вопрос: разве смогли бы сами Ефремов и Борцов провести эту «операцию» без помощи каких-то фигур, более влиятельных, нежели Кулаков? Разве своенравный и жёсткий Фёдор Давыдович спустил бы им такую выходку? А он ведь молча, сглотнул её. Конечно, такие силы были. Борцов в частности считал, что Горбачёву давно покровительствовали Михаил Андреевич Суслов, который в годы Великой Отечественной войны был членом Военного совета Северо-Кавказского фронта, а в 1944 – 1946 годах как член ЦК ВКП(б) курировал Ставропольское «захолустье». Мало того, говорят, Суслов был знаком с некоторыми земляками и даже дальними родственниками Горбачёва. (В дальнейшем, мы увидим, что вторым протеже Горбачёва будет Юрий Владимирович Андропов, это случится немного позже, но мы данный факт отметим).

 

***

В августе 1968 года, когда советские войска были введены в Чехословакию, первый секретарь крайкома Ефремов в Ставрополе отсутствовал. Заседание бюро крайкома проходило под предводительством второго секретаря Горбачёва. Бюро приняло резолюцию, одобрившую «решительные и своевременные меры по защите завоеваний социализма в ЧССР».

Оказывается, эта акция вызвала много сомнений у второго секретаря Ставропольского крайкома товарища Горбачёва. В 1995 году он поведал, как в провинциальной глуши терзался в безутешном горе, переживая за чехословацкий народ.

– Вслед за великим Станиславским остаётся крикнуть: «Не верю!»

Да и как поверить? Когда в 1969 году Горбачёв приехал в Прагу, с томским секретарём Егором Лигачёвым в составе партийного десанта направленного в ЧССР, чтобы помочь «нормализации» обстановки в стране. Горбачёв, не видясь со старым другом несколько лет, даже в неофициальной встрече не навестил своего бывшего сокурсника Зденека Млынаржа, исключённого, или как тогда говорили «вычеркнутого» из партии. Её бывший идеолог уже работал смотрителем в музее и, разумеется, принадлежал к касте «неприкасаемых». Испытав на себе свирепый характер системы, которую он мечтал усовершенствовать ради её же сохранения. Зденок ни разу не упрекнул сокурсника в том, что оказался вычеркнутым из его телефонной книжки.

Так что? Михаил Сергеевич. Какие будут ваши оправдания? Только не надо путать что-то там с яичницей…

– Он хотел подорвать систему… Я как принципиальный коммунист…

Может быть, может быть… Мы уж не будем говорить у кого получился подрыв системы, да ещё ой как получился, но то, что вы принципиальный коммунист сомнений нет.

---

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!