Как, зачем? А чем мы здесь занимаемся?

Мы выявляем характеры, способности, а главное судьбы людей находящихся у руля правления, или их ближнего окружения. И очень ясно представляем себе, в чей огород летят камешки. Сталин! Он был начинатель всех зверских расправ и судилищ. Да, Сталин применял репрессии. Даже колоссально-чудовищные репрессии. Но, в чей адрес они были направлены? Да сами полюбуйтесь, как мы только сказали, в отношении второго секретаря области Ивана Андреевича Нефёдова, или первого секретаря Антона Романовича Вайнова и не рангом ниже

А что, эти удельные властители, были кристально чисты? Они не желали подниматься дальше по служебной лестнице? Мы уж не будем заглядывать в их досье, думается на них, судебные органы не зря бумагу переводили. В высших кругах, уж так завелось, чтобы взойти на самый верх по ступеням власти, жизни не хватит, а шагая через несколько ступеней, хочешь, не хочешь, но придётся шагать через людей. И что, «лестничные проходимцы» в этот момент радели о народном счастье? Посмотрите на сегодняшних «избранников народа», они такие? Или люди за полстолетия умудрились так низко пасть? Лично я (автор этих строк) сомневаюсь.

Многие на голубом глазу твердят: «Что ж это за Россия, страна такая, один стон народа слышен. Другие страны как страны, а наша… Слов нет. Когда же на Руси светло народу будет? Я бы так себя не вёл. Я бы по-честному правил». А действительно ли? Честно ли правил? Давайте проверим, только, чур, через тестирование. Боже упаси наяву такое с любым человеком делать.

Помните из «Капитанской дочки» Пушкина, калмыцкую сказку которую Пугачёв Петру Гринёву поведал? Ну, как же? В кибитке они тогда ещё ехали. Помните, что орёл ворону сказал? «…нет, брат ворон; чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог даст».

Теперь скажите, кто из них двоих вам родней? Ворон? Орёл? Чудится мне, вы орла назвали (может быть и про себя назвали, не вслух, это не столь важно). Теперь поняли, почему и в Росси так же? Любая птаха, достигшая больших высот, в орлы метит, живой кровью питаться жаждет. А живёт только тридцать лет, да и другим птахам жить не даёт. Причём любая птаха без исключения, потому как люди, всегда орла выбирают.

Принимаете ответ? Сахарки мои нерастворимые.

Другое дело – в шестерни репрессий попал простой люд. Только они-то как раз не были жертвами Сталина, а тех чинуш ближнего круга. Но не следует забывать и истинных врагов Отечества, которых тоже хватало, даже сверх меры. Постойте – скажут некоторые – ни для кого не секрет, что в рядах репрессированных были и безвинные… Так ведь зависть, знаете ли на мно-о-гое способна. Сосед, сослуживец, друг, за квартиру, за должность, за женщину, даже родственники (за наследство) и те доносы писали. Что уж тут говорить.

– Конца края нет толпе, ушедшей в ту сторону, где пресловутый Макар телят не гонял.

Да и сам народ в своей слепоте, темноте и интеллектуальной отсталости был не подарок. Кто кричал на митингах в адрес центристов, левых и правых уклонистов:

– Перестрелять как бешеных собак!!!

А эти люди могли толком ответить, в чём отличие скажем центризма, от левого уклона? А ведь кричали:

– Расстрелять!

Говорят, время было такое, правительство осуждало партийных отщепенцев, и народ доверял правительству, а правительство возглавлял Сталин. Выходит он и лиходей. Хорошо, пусть Сталин лиходей, а как быть с Германией, Италией? Не надо напоминать, кто там заправлял похожей идеологией. А как быть с режимом Антуанеску в Румынии, Метакскаса в Греции, Хорти в Венгрии? На какие весы кинем режим Ульманиса в Латвии или Дольфуса в Австрии? А Салазар в Португалии? Ой, не подарок! Да и Маннергейм в Финляндии был не лучше. В Испании до 1936 года диктатура, как ни странно отсутствовала, зато три партии монархистов, две партии буржуа, анархо-синдикалисты, троцкисты, фашисты, сепаратисты басков, партия Каталони, как Франко было всех их не разогнать?

Так где, вы думаете, было лучше? И по какому пути могла пойти Россия, после ленинской вакханалии не приди к власти Сталин?

– То-то и оно, что время такое было не в одной России.

В это смутное время в Рыбинск и приехал проверяющий из областного центра. Целью его командировки была проверка комсомольско-партийных органов выявление врагов народа и подбор кадров в областные комитеты на руководящие посты.

Проверяющий оказался «ловким человеком». Первое, что он сделал, собрал анкеты на комсомольских и партийных выдвиженцев и поработал с ними. Ознакомившись с анкетой Андропова, где Юрий Владимирович на вопрос, кем он видит себя через десять лет. Открыто писал: «Комсомольским, а затем партийным руководящим работником». Командировочный инспектор подумал и пригласил выявленного комсорга к себе в кабинет.

Вначале разговор пошёл о создании Рыбинского водохранилища и о затоплении села Мологу. Но вдруг разговор принял серьёзный оборот:

– А, что комсорг, не пора ли тебе делать следующий шаг по служебной лестнице?

– Не понимаю – уставился на него Юра.

– Да брось ты, не понимаю, – передразнил его инспектор из Ярославля. – Давай конкретно. Живёшь то как? Комната, коммуналка?

Андропов в знак согласия кивнул.

– Вот видишь, а теперь посмотри, что кругом делается. В Ярославле скоро вновь головы полетят, будь уверен. Следовательно, что? Передвижки начнутся, жильё освободится. Думаю на зав. отдела потянешь. Поживёшь пока в общежитии без семьи. А там всё от тебя зависеть будет.

Мысли в голове комсорга рыбинской судоверфи смешались:

– А почему я?

– Ты, что про анкету забыл? – усмехнулся странный проверяющий, – только давай так договоримся, услуга за услугу. Меня не забывай, тяни за собой.

Андропов был окончательно поражён:

– Зачем тебе в подручных быть?

– Да раскулаченный я, заметить могут. Ты знаешь что, слушайся меня, и я тебя в люди выведу. А главное не высовывайся. Не догадался, почему головы летят? Стараются они, угодить хотят, в первый ряд лезут, а первый ряд всегда на виду. Так кого брать? То-то.

– Проверяющий слово сдержал. В 1938 году Юрия Андропова пригласили в Ярославль.

Ярославская область в то время включала в себя и нынешнюю Костромскую. Всего пятьдесят два района. Промышленность – несколько крупных заводов, большое лесное хозяйство. Но главное – добыча торфа. В Москве за его добычей следили. Электроэнергией снабжалась и соседняя Ивановская область, а торф был главным топливом для ТЭЦ.

Страшный каток, сталинских репрессий, утюживший в то время верхние эшелоны власти помогал нашему герою в продвижении наверх. В 1938 году сняли первого секретаря Ярославского обкома комсомола Александра Брусникина «за сокрытие связей с враждебными элементами» и засорение этими самыми «элементами» молодых голов подрастающего поколения Ярославской области. Потом был арест и расстрел. В освободившееся кресло посадили Андропова.

– Так зерно упало в унавоженную почву.

– Очистив свои ряды от врагов народа, – вещал с трибуны областной конференции Юрий Андропов, – разоблачив троцкистско-бухаринскую и буржуазно-националистическую сволочь, комсомольская организация области идейно закалилась и окрепла.

Такая «откровенность» понравилась Алексею Ивановичу Шахурину – будущему наркому авиационной промышленности. В то время поочерёдно занимавшего должности первых секретарей в ряде областей Поволжья. Приглянулся Андропов и специалисту по энергетики, секретарю Ярославского обкома партии Алексею Николаевичу Ларионову. Выше названным товарищам было доверено строительство каскада электростанций Рыбинского водохранилища. Они и привлекли Юрия Андропова к знаменитому делу – строительству гидроузлов на Волге. Серьёзной работой, занималась и серьёзная организация, именуемая НКВД, поэтому строительство вели заключённые. Однако размах строительных работ был такой, что рабочая сила всегда была в дефиците. Нашему герою и пришлось заниматься этим банальным вопросом. Ему было поручено пополнять ряды заключённых, по мере сил конечно. Но молодость говорят, иногда чудеса творит.

– Пополнил эти ряды и «проверяющий из Ярославля».

За столь бурными событиями 1939 года в стране Советов, плохо просматривались житейские вехи нашего героя. Они скорее напоминали анкетные данные: вступил в ряды КПСС, получил квартиру в престижном доме на улице Советской, родился сын Владимир. А дальше был семейный разлад.

Что послужило толчком к столь крутой перемене? Семейная ссора, повлекшая появление роковой женщины? Или наоборот? На этот вопрос не дают ответа ни автор политических бестселлеров Игорь Минутко, ни политический обозреватель Леонид Млечин, ни советский правдоискатель Рой Медведев. Хотя все дружно в один голос повторяют друг за другом, что после рождения второго ребёнка – Владимира, Юрий Владимирович вызвал с Кавказа свою старую няню Анастасию Журжалину.

Странное дело, не правда ли? Во всяком случае, такой поступок никак не может очернить семейное благодушие Юрия Владимировича. Тем не менее, причину разлада не раскрывает и дочь Юрия Владимировича – Евгения. Почему?

– …потому, что моя мама Нина Ивановна Енгалычёва, – рассказывала впоследствии Евгения Владимировна, – любила моего отца. Любила его всю жизнь, до самой своей смерти и она не хотела говорить о нём плохо. Никогда!

А тётя Анастасия передала ей один лишь разговор с Юрием Владимировичем:

– Когда твой отец уезжал в Петрозаводск на новую работу, я спросила у него: «Почему ты не берёшь с собой семью?». Он ответил: «Пока там нет квартиры, негде жить». И тогда я ему сказала: «Юра, ведь ты от нас уезжаешь навсегда, ты не вернешься». Он ничего не ответил.

В Петрозаводске Андропов женился во второй раз – на Татьяне Филипповне Лебедевой. Она так же занималась комсомольской работой и слыла женщиной с очень сильным характером. В новом браке, у них родились двое детей – Игорь и Ирина.

 

***

В июне 1940 года Андропова перебросили в Петрозаводск и утвердили первым секретарем ЦК комсомола в недавно созданной Карело-Финской Советской Социалистической республике.

В двадцатые и тридцатые годы это была Карельская Автономная республика в составе Российской Федерации. Во время мирового экономического кризиса 1929 года советская пропаганда зазывала в Карелию финнов. Около двадцати тысяч финнов перебралось в Советскую Карелию. Приехали даже несколько финнов из Америки, наивно надеясь на счастливую жизнь в «стране труда». Они всё бросили и… попали в глухие карельские леса, где в тяжёлых условиях трудились за гроши.

В ноябре 1939 года, когда Сталин начал войну с Финляндией, у него возникли далеко идущие планы в отношении живописного северного края. И если бы его намерения осуществились, то территория Финляндии, должна была сильно уменьшиться, зато территория Карелии напротив, несказанно увеличиться. С этой целью Карельскую АССР заранее переименовали в Карело-Финскую и повысили её статус до союзной республики. Карельский обком партии преобразовали в ЦК компартии Карело-Финской ССР.

Первым секретарём ЦК свежеиспеченной республики был назначен Генадий Николаевич Куприянов. Председателем Верховного совета – Арво Туоминен, а секретарём ЦК ВЛКСМ – наш герой Юрий Владимирович Андропов. Но Туоминен тут же порвал с Коминтерном, обвинив Советский Союз в милитаризме. Поэтому за неимением лучшей кандидатуры на председательскую должность угодил Отто Куусинен.

Этот человек менял «шкуру» как змея, семь или более раз. В школе он был набожен и часто ходил в церковь. Потом стал патриотом и националистом, после, как говорили современники пустился во «вся тяжкая», или попросту говоря запил. Очнувшись однажды от запоя, он изменил свои взгляды в очередной раз. Но связи со своими с собутыльниками, или, как их там, «пролетариатом» сохранил, так и стал марксистом. После стал социал-демократом, ещё кем-то, пока не остановил взгляды на коммунистических догмах.

Так, или иначе, Куусинен устраивал Сталина. Возможно тем, что всегда оставался в тени. Скромность? Нет. Он был крайне честолюбив, тем не менее, после того, когда какое-либо дело было выполнено, он позволял другим присваивать его славу себе. На официальных приёмах и торжествах Куусинен не бывал, ордена не надевал, к популярности не стремился. Но сам всегда считал, что человека умнее его нет.

Как и следовало полагать, правительство Куусинена во всём мире вызывало сплошные насмешки. Только в Берлине (с которым Москва обговорила сферы влияния) были готовы признать его, но с условием, если Красная армия победит и доставит его в Хельсинки.

Этот человек стал вторым учителем Андропова. Конечно не как волжский боцман, сиволапо не чинясь, а несколько аристократично. Если конечно можно так выразиться.

В Петрозаводске Андропов, не имевший высшего образования, поступил в только что открывшийся Карело-Финский государственный университет. Где было тогда всего четыре факультета: историко-философский, физико-математический, биологический и геолого-гидрографический

Второго сентября 1940 года в университете начались занятия. Перед студентами выступил секретарь республиканского ЦК Куприянов и глава Верховного совета Куусинен. На торжественном собрании присутствовал секретарь ЦК комсомола Андропов.

– Учёбе помешала война.

 

***

Во время войны численность комсомольской организации сильно сократилась, и функции Андропова резко сузились. Он в то время занимался подбором кадров для заброски в тыл врага. С этим делом легко могла справиться и женщина, но Андропов создал сильную видимость своей необходимости. Начальство было убеждено, что он искренне верит в своё дело и работает с энтузиазмом. К тому же Андропов часто жаловался на свои больные почки. Был у него и ещё один аргумент для отказа его отправки в подполье или партизанский отряд. В Белостоке жила его вторая жена Татьяна, она только что родила ребёнка. Все другие работники жили без семей.

– Как её оставишь? – говорил Юрий Владимирович.

А его первая жена в Ярославле впала в крайнюю нужду и жаловалась, что он не помогает их детям, что они голодают, ходят без обуви и оборвались.

– Почему у начальства не поворачивался язык спросить, мол, не хочется ли тебе дорогой наш Юрий Владимирович, повоевать на благо Родины?

Но вот незадача… Если поставить в ряд все партизанские и подпольные подвиги в его военной биографии из-под пера услужливых писак, то его грудь должна быть украшена, как минимум десятком боевых наград, таких как: «Партизану отечественной войны» первой, или второй степени, «Защитнику Ленинграда», «За победу над Германией», орденом «Красной звезды», или «Красного Знамени», «Орденом Славы», «Орденом Великой Отечественной войны», а по совокупности содеянного и на «Звезду героя» потянуть могло…

Однако за свои деяния во время партизанской компании в Карелии Юрий Владимирович удостоился лишь медали «Партизан Отечественной войны» первой степени, которую в юбилейные даты, получали все, кто участвовал в партизанском движении.

– Не густо, не густо.

Летом 1944 года войска Карельского фронта перешли в наступление и очистили территорию республики от войск противника. В Петрозаводск 28 июня первым ворвались морские пехотинцы, десант высадила Онежская военная флотилия. А уже 15 ноября 1944 года Карельский фронт был расформирован. Для республики война закончилась. Началось восстановление разрушенного хозяйства страны. В порядке укрепления кадров Андропова перевели на партийную работу – назначили вторым секретарём Петрозаводского горкома партии. Для тридцатилетнего человека это была завидная карьера. А через два года, в январе 1947, он стал уже вторым секретарём компартии Карело-Финской ССР

Заняв высокий пост, Андропов заочно и даже без сдачи экзаменов окончил Высшую Партийную школу при ЦК КПСС. Без диплома о высшем образовании он чувствовал себя неуютно. Высшая Партийная школа создавалась для достигших немалых высот партийных работников, не имеющих ни образования, ни времени, а чаще и желания его получить. Это потом будут ходить легенды о его энциклопедических познаниях, о том, что он в совершенстве знал английский язык.

– Чего не было, того не было.

Английский Юрий Владимирович пытался учить уже, будучи председателем КГБ, но в таком возрасте и при такой занятости это оказалось невозможным. Впрочем, работа за границей, чтение книг (которые в отличие от Хрущёва и Брежнева, он читал с большой охотой), общение с интеллигентной публикой в какой-то степени помогли ему компенсировать отсутствие системного образования.

В этом плане характерен один эпизод, расценить который можно двояко. Некий журналист, случайно попавший в кабинет Андропова на Лубянке, увидел на его рабочем столе том Плеханова с закладками и восхитился образованностью председателя КГБ…

Председатель КГБ, по долгу своей службы, должен в день просмотреть несколько сот страниц различных документов. Ответить на множество телефонных звонков. Озадачить десятки своих сотрудников (кому распоряжения, кому поручения, кому нагоняй). Провести планёрку, или еще, какое совещание и т. д. При такой загруженности, неужели он действительно находил несколько свободных часов, чтобы углубиться в серьёзно написанные труды Георгия Валентиновича Плеханова?

 

***

Сразу после войны, Сталин, чтобы осадить заворовавшихся приспешников, завёл «Трофейное дело», но номенклатура усвоила уроки вождя. И в пику «Трофейному делу» было заведено «Ленинградское дело», где особую прыть проявил товарищ Маленков. Он сам лично контролировал судебные органы, более того, во что, и поверить-то трудно, он участвовал при допросах с пытками.

Почему выбрали Ленинград? Потому как ленинградцы в отличии от Москвы воспринимались как оппозиция. Их обвиняли в том, что они проводили вредительски подрывную работу, противопоставляя ленинградскую партийную организацию Центральному Комитету. Говорили, что они хотели создать компартию России, чтобы поднять значение РСФСР внутри Советского Союза, и перенести российское правительство из Москвы в Ленинград.

Дело, конечно, было надуманное, так как после Ленинградской блокады в городе живых душ насчитывалось не более полутора тысячи человек. Какое дело из этого можно раздуть?

Поэтому по всей стране искали партийных работников, выходцев из Ленинграда. Снимали их с должностей и сажали. Первым секретарём ЦК Карело-Финской компартии был Геннадий Николаевич Куприянов. Он много лет работал в партаппарате северной столицы. В Петрозаводск его перевели с должности секретаря одного из ленинградских райкомов партии, так что и он считался «Ленинградским кадром».

Курировать Калело-Финскую республику, и близлежащие районы было доверено инспектору ЦК Георгию Кузнецову. В декабре 1949 года инспектор в отчёте о проверке Карело-Финского ЦК писал: «ЦК компартии республики не только не устранил отмеченные в решении ЦК ВКП(б) ошибки в руководстве хозяйством республики и партийно-политической работе, но и усугубил эти ошибки…».

Послали новых проверяющих из ЦК, которые завели ряд дел по Шелтозеру, по Ведлозеру, по Сегозеру и Олонцу. В январе 1950 года группа столичных ревизоров вынесла эти дела на пленум Карелии. Присутствовали все секретари обкомов республики. Начали с главного: «Фронтовая деятельность бывших партизан и подпольщиков».

Инспекторская комиссия заявила, что работники ЦК Карелии – Куприянов и Власов политически близорукие люди, они де не только не понимают, что все выжившие подпольщики двойные агенты и провокаторы, но и носятся с ними, требуя наградить, а на деле всех партизан судить следует. Куприянов вступился за своих подчинённых и сказал, ища поддержки у товарищей, что мол, Юрий Владимирович Андропов, его первый заместитель, хорошо знает всех этих людей, так как принимал участие в подборе кадров и их отправки в тыл врага, когда работал первым секретарём ЦК комсомола и может тоже поручиться за них.

Вдруг к великому изумлению Юрий Владимирович встал и заявил, что он никакого участия в подборе кадров подпольной организации не принимал, ничего о работе подпольщиков не знает, и ни за кого ручаться не будет. Куприянов, Власов и другие члены ЦК Карелии были тут же «утоплены». Первому дали срок, второму расстрел. Вне сомнения, отречение Андропова от дела, которым он занимался, было продиктовано не скромностью. Речь шла не о награде, и от ордена он бы, не отказался. Это было продиктовано большой хронической трусостью и удивительным даром клоуна, артиста, наконец, способностью дипломата, но политик с таким складом характера назывался «Мадам фьюр-алле»[23]

Пятнадцатого марта 1950 года Куприянова арестовали и этапировали в Москву. Следствие длилось почти год. В середине января 1951 года военная коллегия Верховного суда приговорила его к двадцати пяти годам исправительно-трудовых работ с конфискацией имущества. Посадили почти всех руководителей республики, кроме Андропова. Некоторые историки так и считают: Андропова спас Куусинен.

– По моим данным, из «Ленинградского дела» его вытащил Куусинен, – говорил бывший помощник Андропова Игорь Синицын. – И он же подталкивал его наверх, потому, что видел его перспективность и ценил у Юрия Владимировича отсутствие этакого первичного хамства, характерного для многих тогдашних руководителей.

Если Куусинен, в самом деле, проявил такое благородство, то, вероятно, впервые в жизни. Другие случаи, когда он за кого-то вступался неизвестны.

Осуждённых «ленинградцев» держали во Владимирской особой тюрьме именуемой сейчас как Владимирский Централ. Куприянов оставил тюремные дневники, читать которые страшно:

Приводят в карцер. За что? Пел песни, не вышел на оправку по графику, оскорблял старшину, ночью читал книгу. Банда с криком и гиканьем содрала одежду. Оставили босиком и в нижнем белье. Связали, кляпом заткнули рот и били лежачего сапогами. Потом, как барана связанного, лежащего на полу, остригли и, когда стригли, то тот, который держал, стучал моей головой о пол и приговаривал:

– Видать птицу по полёту. Но, у нас не забалуешь.

–– Куприянову не повезло дважды. Он вёл себя в лагере непокорно, и лагерное начальство сделало всё, чтобы продержать его за решеткой как можно дольше.

В мае 1954 года Хрущёв выступал в Ленинграде на областном активе. Рассказывал о «Ленинградском деле». Он среди прочего вспомнил, что когда встал вопрос о реабилитации несправедливо осуждённых по этому делу, вспомнил о Куприянове:

– Видите товарищи, в каждом деле следует подходить к решаемому вопросу очень продуманно. На днях, я звонил генеральному прокурору Руденко и спросил:

– Роман Андреевич, как там обстоят дела с Геннадием Николаевичем Куприяновым?

– Думаем, думаем, Никита Сергеевич» – ответил он.

– А что думать? Сидит он по «Ленинградскому делу» следовательно, надо выпускать»[24] – так я и заявил. Но Руденко мне ответил:

– По «Ленинградскому делу» верно, но он тут, в лагере, с белогвардейцами спутался, партию новую, коммунистическую организовал. Так, что мы думаем.

Каких белогвардейцев нашёл генеральный прокурор в советских лагерях через три с лишнем десятка лет? Но Куприянов остался в лагере ещё на два года.

В 1956 году Геннадия Николаевича выпустили на свободу, а через год полностью реабилитировали и восстановили в партии.

Самое первое, что сделал бывший первый секретарь Карело-Финской ССР, приехал в столицу СССР и зашёл в представительство Карелии к первому секретарю товарищу Лубенникову. В кабинете шло какое-то заседание.

– Здравствуйте товарищи, – сказал Геннадий Николаевич беззубым ртом, слегка шамкая, но в голосе была насмешка. – Трудитесь в поте лица? Не покладая рук?

Все молчали, были потрясены.

– Здравствуйте, Геннадий Николаевич», – наконец-то сказал Лубенников и протянул руку.

– Не надо! – перебил его Куприянов. Этой темы не будем касаться. У меня к вам единственная просьба: я хочу встретиться с Юрием Владимировичем Андроповым. Ведь он сейчас вернулся из Венгрии, работает в ЦК?

– Да, это так, – ответил Лубенников.

– Соедините меня с ним», – и в голосе Куприянова звучала неумолимая нота приказа.

Поколебавшись, Лубенников набрал номер. Связь была селекторная, и все присутствующие стали невольными свидетелями состоявшегося разговора.

– Слушаю, Андропов, – прозвучал в кабинете знакомый голос.

– Говорит Куприянов. Я хочу, Юрий Владимирович встретиться с вами. – Ответа не последовало. – Я настаиваю…

Пауза несколько затянулась, а после все услышали короткие гудки. Андропов положил трубку.

   – Наберите номер ещё раз, – потребовал Куприянов.

– Лубенников вращал телефонный диск дважды. Юрий Владимирович не поднимал трубку.

– Ладно, – махнул рукой Куприянов. И ненадолго задумался. – Знаете что, позвоните-ка Никите Сергеевичу. Звоните, звоните.

Лубенников набрал номер главы государства. Селекторная связь вновь включилась:

– Хрущёв слушает.

– Здравствуйте Никита Сергеевич. Куприянов.

Возникла пауза.

– Какой Куприянов?

– Тот самый из Карелии.

– Ах, это вы? Рад вас слышать. Рад, что вы…

– Да, да Никита Сергеевич, на свободе, вашими хлопотами.

– Кажется, вы Геннадий Николаевич чем-то недовольны? Ведь вы помилованы!

И тут Куприянов взорвался.

– Мне не нужно от вас помилования! Я отказываюсь от помилования! Я ни в чём не виноват!

– Но ведь вы сами признались… Подписали…

– Подписал! – Яростно перебил Куприянов, и из его беззубого рта летела слюна. – Хотел бы я, Никита Сергеевич видеть тебя на своём месте! Помнится, однажды на охоте мы перешли на «ты», так, что не обессудь. Подписал… Когда тебе на допросах выбивают зубы, ломают рёбра… Подпишешь…

– Но и в лагере… – Голос Хрущёва был растерянный и виноватый. – Вы… Ты создал там какую-то вторую коммунистическую партию, мне докладывали…

– Не партию, Никита Сергеевич, не партию, а группу своих единомышленников, таких же убеждённых коммунистов, как я… По телефону всего не скажешь, не объяснишь. Прими меня, Никита Сергеевич, для принципиального, партийного разговора.

   – Когда?

– Сейчас, немедленно.

Возникла пауза, Хрущёв думал.

– Хорошо. Через час. Пропуск будет на вахте у милиционеров.

Геннадий Николаевич Куприянов вышел из кабинета, не взглянув на присутствующих и не попрощавшись.

– Он умер в конце февраля 1979 года.

 

***

После столь успешного «избиения младенцев»[25] Андропов стал исполняющим обязанности первого секретаря Карело-Финской республики. Он продолжил дело, начатое комиссией, и арестовал бывших подпольщиков, которых сам когда-то и подбирал для партизанского ополчения. С его подачи были арестованы Виролайнен, Соляков, Тимофеев, Бультякова и прочие бывшие товарищи подпольщики и партизаны (всему этому есть архивные подтверждения). Зато Юрий Владимирович получил исключительно большое доверие у Маленкова и Берии.

Для продолжения политической карьеры, которую Андропову ещё в Рыбинске ярко обрисовал «проверяющий из Ярославля» другого пути не было. Юрий Владимирович, едва соприкоснувшись, с работой чекистов в Карелии уже знал, что происходит с людьми, попадающими в их руки для «разборки».

Можно только догадываться, что творилось в его душе на Пленуме в январе 1950 года и сразу после него. Но роковой шаг был сделан. Его приняли в стаю политических шакалов. Андропов стал одним из них. Пока на первых ступенях властной пирамиды.

– Путь наверх только начинался.

В сентябре 1952 года встал вопрос о повышении; были подготовлены документы о назначении Андропова заведующим подотделом в отделе партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК. Требовалось только решение секретариата ЦК, но в последний момент вопрос почему-то был снят с рассмотрения.

Однако, по непонятной причине, через несколько месяцев, документы о назначении Андропова были вновь подготовлены. И теперь уже ничто не могло помешать его назначению. Его покровитель Отто Куусинен неожиданно для самого себя оказался в составе президиума ЦК КПСС избранного 6 октября 1952 года на последнем при Сталине съезде партии. Причём о Куусинене вождь, похоже, вспомнил в последний момент. Его фамилия была вписана от руки Поскребышевым в уже готовый машинописный список кандидатур.

При поддержке Куусинена Андропов мог рассчитывать на большую карьеру. Но смерть Сталина и перемены на Старой площади прервали на время его восхождение по партийной линии

Только двадцать четвёртого марта 1953 года Андропова утвердили на должность заведующего отделом. Но какая странность – в отделе партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК было четыре подотдела, и в каждом уже имелся заведующий! Должность Юрий Владимирович получил, а места для него не было. Тем не менее, удивляться было нечему – после смерти вождя началась большая кадровая перетряска.

В первых числах мая 1953 года вновь назначенный министром иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов попросил направить в распоряжение МИД трёх работников аппарата ЦК, в том числе и Андропова. Секретариат ЦК удовлетворил просьбу Молотова.

Юрий Владимирович начал свою работу в министерстве иностранных дел, где возглавил Четвёртый европейский отдел, который занимался отношениями Советского Союза с Польшей и Чехословакией. Жизнь Андропова могла пойти по другой колее. Из Четвёртого отдела его могли послать послом в спокойную Данию (это только прикид его будущности). Потом перебросили бы в другую страну, потом в третью и вершиной карьеры стал бы пост заместителя министра иностранных дел – при министре Громыко. Но судьба Андропова имела большие превратности.

Ещё в 1952 году кандидатом в члены ЦК был выдвинут Анастас Юозович Снечкус. Пока он работал в подполье или был первым секретарём Литвы, его кандидатура устраивала тесное окружение сталинской камарильи, но незадолго до смерти Хозяин проявил каприз волеизъявления и стал подбирать новые кадры в ближнее окружение. Такая постановка вопроса родила противодействие Политбюро, что явилось причиной летального исхода кормчего. После этой нашумевшей «случайности», клика почившего «отца народов» вплотную занялась вопросом устранения несостоявшихся сталинских пособников.

 По инициативе члена Президиума Верховного Совета – Комиссии по иностранным делам Михаила Андреевича Суслова, в Вильнюс (там сразу после войны Снечкус возглавлял Бюро ЦК по Литве) была направлена партийная комиссия, под руководством старейшего работника аппарата ЦК Черноуцана и молодого сотрудника Министерства Иностранных дел Андропова. Целью командировки была ревизионная деятельность партийного руководства прибалтийской республики и прежде всего первого секретаря компартии Литвы Снечкуса. Его главный идеолог страны якобы подозревал в сепаратистских националистических тенденциях и в яром антисталинизме, которым в сумрачных коридорах серого здания на Старой площади пока не пахло: до XX съезда партии оставалось три года.

Руководители комиссии в Центральном Комитете получили лично от Суслова инструкции и рекомендации: необходимо собрать поставленные соответствующей задачи документы и материалы на Снечкуса и подготовить компромат для снятия его с работы. Однако, всесторонне изучив деятельность республиканской партийной организации, комиссия ничего предосудительного не обнаружила, а товарищ Снечкус в представленном ЦК докладе характеризовался как деятельный, компетентный руководитель, «беззаветно преданный нашим идеалам».

Разнос представителей комиссии состоялся в кабинете Маленкова, который, безусловно, действовал по указке Суслова, да и по своей воле тоже. В ту пору Суслов и Георгий Максимилианович были едины в понимании задач.

– Вас, зачем туда посылали? – топал ногами Маленков.

Андропов молчал, ему были непонятны чужие закулисные игры, и он уже сожалел, что в столь щекотливом вопросе положился на старшего товарища.

– Нас посылали для того, – невозмутимо говорил Черноуцан, – чтобы мы объективно разобрались в работе партийной организации республики. Что мы и сделали.

– Не занимайтесь демагогией! – Кричал Георгий Максимилианович и его круглые, крепкие щёки налились пунцовым румянцем. – Вы получали инструкции от Михаила Андреевича. Получали или нет!

На сей раз, промолчал и Черноуцан.

– В страну третьего мира! Посол на фиг! – кричал Маленков.

 

***

Во время Второй мировой войны Венгрия воевала на стороне нацистской Германии. Двадцать третьего июня 1941 года дипломатические отношения между нашими странами были прерваны. После разгрома стран фашистской ориентации и изгнания из Будапешта прежнего правительства, когда Венгрию заняли советские войска, двадцать пятого сентября 1945 года, дипломатические отношения стран были восстановлены, но пока на уровне миссий. Второго августа 1948 года миссии были преобразованы в посольства.

Первым советским послом в стране мадьяр стал Георгий Максимович Пушкин. Вскоре его сменил Евгений Дмитриевич Киселёв. К нему-то в качестве первого советника и был назначен Андропов. На своей карьере наш герой мог твёрдой рукой поставить жирный крест. После таких назначений ещё никто не восходил к кормилу власти. Андропов без прикрас стал единственным человеком в истории, который смог воспользоваться моментом в свою пользу.

Шестого июля 1956 года решением президиума ЦК Киселёв был освобождён от должности посла и сориентирован на арабские страны, его место занял бывший опальный молодой сотрудник министерства иностранных дел.

Будапешт был всегда европейским городом, и Юрий Владимирович сделал для себя большое открытие, что жизнь может быть не только такой как в Ярославле или Петрозаводске. Сама жизнь посла несла некоторую толику удовольствий. Внутренний мир и весь облик Андропова под действием избалованной благополучием европейской страны трансформировался. У него даже возник имидж. Он стал носить шляпу с короткими полями, чёрный костюм, длинное чёрное пальто и слегка затемнённые очки.

Глаза за линзами этих очков мерцали каким-то ледяным пламенем. То не было отображением душевного жара или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску отточенной стали, ослепительный и холодный. В то же время взгляд был проницательный и тяжёлый. Он оставлял после себя неприятное впечатление, а именно – ощущения душевного сканирования. Юрий Владимирович мог улыбаться и одновременно уничтожать. Вся его натура состояла из леденящей формальности. Помимо обрисованного портрета, он отлично чувствовал обстановку в стране.

Хотя последнему обстоятельству было обычное, естественное объяснение. Поскольку без одобрения Москвы в стране ничего не делалось, то по заведённому порядку, советский посол был ключевой фигурой в Будапеште. От Андропова у руководителей Венгрии секретов не было. Они наперебой рассказывали Юрию Владимировичу содержание заседаний Политбюро и правительства, а так же о неформальных разговоров среди правящей элиты. И, пользуясь, случаем, старательно «стучали» на своих политических соперников и оппонентов. Такое дело поощрялось, а чтобы подобных случаев было достаточно, наш герой не скупился. Пышные приёмы с дорогими закусками и изысканными винами, рауты, льстивые речи, в ход шло всё.

Кому-то новый посол казался обыкновенным гедонистом,[26] смакующим жизнь с неспешностью истинного ценителя, но когда в Венгрии началась революция 1956 года, выяснилось, что посланец страны Советов времени даром не терял. За эти годы он сумел на расстоянии подружиться с ЦК КПСС и КГБ, а так же с венгерской оппозицией.

Ведущей фигурой в оппозиции был Имре Надь. Это была неординарная фигура в руководстве страны. В 1916 году, во время Первой мировой войны, он попал в русский плен, приветствовал Октябрьскую революцию, присоединился к большевикам. После Гражданской войны его отправили на нелегальную работу в Венгрию.

В 1930 году он вернулся в Москву, где прожил пятнадцать лет, работая в Международном аграрном институте Коминтерна и в Центральном стратегическом управлении СССР. В 1938 году его арестовали, но Четвёртый (секретно-политический) отдел вступился за него и, будущего премьер-министра Венгрии освободили. Вокруг Надя создался ореол мученика и бессребреника, исключительно честного и принципиального человека. Советским же руководителям он был симпатичен потому, что был мадьяром, а в венгерском Политбюро было полно евреев. Но как только его назначили премьером, случилось чудо – Имре Надь стал называть вещи своими именами. Миллионы людей в прямом смысле слова рыдали у радиоприёмников. Но его противники во главе с Ракоши оказались сильнее. Прежде всего, потому, что в Москве произошли важные перемены. В феврале 1955 года Хрущёв убрал Маленкова с поста председателя Совета министров, показав, что партийный аппарат важнее правительства. Так же поступил и Матьяш Ракоши.

Весной 1955 года Надя как «правого уклониста» сняли со всех постов, вывели из Политбюро и из ЦК. Надь не сдавался, он отстаивал свои взгляды и в декабре 1955 года, обвинив во фракционности, его вывели из партии. Однако благодаря усилиям бывшего премьера в Венгрии уже исчезла атмосфера страха. Сказалось и проведение XX съезда в Москве. Венгры требовали такого же расчёта с прошлым, который начал Хрущёв, сделав свой знаменитый антисталинский доклад. По этой причине, совершенно случайно, в рамках «Союза трудящейся молодёжи» создался «Кружок Петерфи». Участники его собрания потребовали восстановить в партии и вернуть в ЦК Имре Надя. Народ Венгрии одобрил такое требование.

В отличие от польских циников, которые ни в чёрта, ни в партию не верили, венгерская интеллигенция в 1956 году пыталась оживить марксизм. Но коммунисты говорили, что хотят строить не советский, а венгерский социализм.

Ещё за несколько месяцев до военного столкновения на улицах Будапешта, Андропов информировал Хрущёва и всё советское руководство о возможности восстания. Он предупредительно намекал, что следует содействовать плавной замене венгерского руководства, которое запятнало себя борьбой с Надем, а так же репрессиями с Ласло Райком и Яношем Кадаром, а главное крупными политическими ошибками. Даже Юрий Владимирович выражал сомнения в том, что нынешнее правительство Венгрии справится с взрывоопасной ситуацией, которая день ото дня нагнетается сторонниками Имре Надя.

Хрущёв, озабоченный донесением, направил в Венгрию Анастаса Микояна и Суслова для того, чтобы посланники страны Советов могли на месте разобраться в ситуации. Однако венгерские руководители заявили им, что советский посол нервничает, хотя оснований для этого нет, они – де в состоянии контролировать ситуацию и справиться с ней.

   Мы, конечно, не можем с уверенностью сказать, что именно в этот момент в голову Андропову пришла страшная мысль: а, что, если спровоцировать обстановку, но, судя по происшедшим событиям, такое утверждение вольно или невольно становится спутником логики.

  А что? Он сделал своё дело, предупредил Кремль о грозящей опасности. Теперь пора показать себя героем. Москва далеко, а он тут на месте знает всех венгерских лидеров, знает, кто, чем дышит, как живёт. И если венгерские руководители заявляют, что ситуация контролируется, то пусть так оно и будет.

Вполне возможно, что не об этом думал наш герой. Вполне возможно он искренне пытался уладить взрывоопасную обстановку мирным путём. Но повторимся ещё раз: действия и их жесткость, последовавшие следом за отъездом советской делегации, наталкивает на предположение о правильности выше сказанного. Это была первая подставная пешка, допущенная не столько венгерским руководством, сколько советским послом.

Венгерские выступления начались с демонстрации студентов Будапештского политехнического института. Как доложили Андропову, демонстрация студентов вылилась в народное выступление до двухсот тысяч человек. Андропов доложил, конечно, об этом в Москву, но в Политбюро единства не было. Пока там думали, что предпринять, события в Будапеште шли с нарастанием. В качестве ответа, по венгерскому радио стали транслировать неумелое выступление первого секретаря компартии Венгрии Эрнё Гере. Группа студентов попыталась проникнуть в радиовещательный центр и высказать своё мнение, но по молодым людям был открыт огонь и, пролилась кровь. Обстановка в городе резко изменилась, демонстрация переросла в народное восстание.

Испуганный Гере позвонил в посольство Андропову, который охотно взялся «помочь» перепуганному правительству в наведении порядка. Советские войска, находящиеся на территории Венгрии, – две механизированные дивизии, одна истребительная и одна бомбардировочная – были сведены в особый корпус. Командиром был назначен Герой Советского Союза генерал-лейтенант Пётр Николаевич Лащенко.

Многие думали, что, как только появятся советские танки, всё закончится. Однако дивизии были лишь наживкой, Андропов, надеясь на другой исход советского выступления, настоял на решении не открывать огонь. В противовес русским, собственно как и следовало предполагать, венгры взялись за оружие. Появление советских войск, было воспринято как оккупация. В первый же день было подбито четыре танка и четыре бронетранспортёра. Войскам не удалось успокоить город, и они отдали его во власть толпы.

Коммунистов, чекистов, политработников озверевшая толпа разыскивала по городу, резала, стреляла, вешала за ноги на фонарях.

– Это была вторая подставная пешка.

Кровопролитие стало очевидным. Повстанцы смогли захватить оружие, включая артиллерию, и увлечь на свою сторону венгерских солдат и офицеров, а так же сформировать организованные отряды из населения.

Накануне советского вторжения в Венгрию (не особого корпуса генерала Лащенко, а регулярных советских частей), третьего ноября 1956 года на базе Токл, окружённой быстрыми водами Дуная, начались переговоры венгерской делегации и представителей советской стороны, которые предложил срочно провести посол СССР в Венгрии господин Андропов. Речь на переговорах должна была идти о выводе советских войск из Венгерской Народной республики.

Как только в комнате для переговоров появилась венгерская делегация в полном составе, в помещение ворвались агенты КГБ, и все члены делегации были арестованы. По существу, одним ударом из-за угла, была обезглавлена венгерская армия.

Ночью с третьего на четвертое ноября 1956 года Янош Кадар был привезён в советское посольство, на улице Байза и там состоялась его беседа с послом Советского Союза. Как стало потом известно, Кадар был первым венгром, которому Андропов, человек скрытный и осторожный, изложил всё прямо и откровенно:

– Имре Надь – человек конченый, его политическая карьера завершится в тюремной камере; советским войскам отдан приказ – подавить восстание; если Кадар откажется сотрудничать с Москвой, его ждёт та же участь, что и Надя.

И Андропов убедил Яноша Кадара принять Советскую точку зрения.

В эту роковую ночь Имре Надь остался ночевать в парламенте. В четыре часа утра его разбудили: советские войска штурмуют Будапешт. В пять часов двадцать минут, он обратился по радио к гражданам своей страны:

– Говорит Имре Надь, Председатель Совета министров Венгерской Народной республики. Сегодня на рассвете советские войска атаковали столицу с явным намерением свергнуть законное демократическое правительство Венгрии. Наши войска сражаются. Правительство находится на своём посту. Я сообщаю об этих событиях народу своей страны и всему миру.

Через полчаса Надь узнал, что Янош Кадар сформировал просоветское правительство страны, и власть ему несут на своей броне советские танки, уже ворвавшиеся в центр Будапешта… Добавим к вышесказанному один штрих. Имре Надь укрылся в Югославском посольстве, в котором пробыл двадцать два дня. Он вышел, оттуда получив гарантии личной безопасности от новых властей Венгрии, и лично от посла СССР – Андропова, но, не доехав до дома, Надь был арестован сотрудниками советской госбезопасности и брошен в тюремную камеру. Через полтора года состоялся «суд», который вынес народному вождю Венгрии смертный приговор. В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июня Имре Надь был казнён.

Андропов стал воплощать зловещий символ террора. Теперь уже репрессии шли своим ходом, а начались они с ареста шефа Будапештской полиции Шандора Копачи. Его взяли с женой прямо на улице, когда они пробирались к югославскому посольству. Следом стали хватать население. Брали партиями, виновен, не виновен, там «разберутся». Разборки были коротки: депортация в советские лагеря, расстрел, виселица. Причём, в вопросе кому виселица, кому расстрел, Юрий Владимирович являлся высшей инстанцией.

О дальнейшей карьере Андропова говорили так: он открыл ворота Венгрии для советских войск. За это Москва щедро распахнула перед ним свои двери. На следующий год, после ужасных событий, его взяли в ЦК КПСС – заведовать спешно созданным отделом социалистических стран.

Бегун на длинную дистанцию мог перевести дух. Карьера в ЦК делалась не скоро, для этого должен был представиться случай.

– Надо уметь ждать.

 

***

Поначалу всё складывалось удачно: Андропову полагалось два заместителя, помощник и два ответственных консультанта. В составе отдела был секретариат, в который входило: одна стенографистка, четыре машинистки и два курьера. В отличие от других отделов ЦК здесь работали не инструктора и инспекторы, а референты и младшие референты, все со знанием иностранных языков.

При Хрущёве, а потом ещё больше при Брежневе стали высоко цениться умные составители речей и докладов. Доверить эту работу чиновникам никак было нельзя, искали людей с талантами, с эрудицией, с хорошим пером. И Андропов сообразил, что может ярко выделиться, располагая таким сильным штатом. Когда ему поручали работу над документами, он мог порадовать Хрущёва, а потом и Брежнева замечательными речами. К сожалению, на реальной жизни они мало отражались. Речи становились всё лучше и лучше, а дела всё хуже и хуже. Но это так, к слову. Зато Юрий Владимирович обзавёлся собственным мозговым центром.

Покровитель Андропова Отто Вильгельмович Куусинен к тому времени перебрался в Москву. На июньском пленуме 1957 года он был избран секретарём и членом президиума ЦК. Этот уже старый человек очень благоволил Андропову и помог ему устроиться в аппарате. Покровительство всегда имело большое значение для новичков, но здесь оно было таким впечатляющим, что в президиуме ЦК Андропов воспринимался как молодой напарник Куусинена.

Двадцать седьмого февраля 1957 года на заседании президиума ЦК даже записали: «т.т. Куусинену и Андропову пригласить китайского посла товарища Лю Сяо и рассказать о состоянии здоровья Ван Мина, сказать, что он не разоружился и не дорожит отношениями; т. Куусинену рассказать о фактах Коминтерновского периода». Хотя это было небольшое поручение, потому как Отто Вильгельмовича уже держали подальше от практической работы. Он стал живой реликвией, как Ворошилов. Но над Ворошиловым Хрущёв издевался (см. главу «Хрущёв»), а не амбициозного и полезного Куусинена ценил.

Юрий Владимирович успешно продвигался по международно-идеологической линии. Хрущёв поручал ему делать доклады по случаю очередной ленинской годовщины. Это было знаком особого доверия, свидетельством высокого положения в партии и вхождения в большую политику.

А давайте-ка, и мы мысленно вернёмся в те годы и вспомним эпоху восхвалений и дифирамбов. Телевидение в то время было не в каждом доме, но кинохроника-то была. И каждый раз, посещая кинотеатр, советские люди перед киносеансом вынуждены были смотреть «Новости дня». Итак…

  …Двадцать второго апреля шестнадцать часов пятьдесят пять минут, в Кремлёвском Дворце Съездов, звучит гимн Советского Союза, все встают (разумеется, на экране)

– Слово для доклада предоставляется секретарю ЦК КПСС Юрию Владимировичу Андропову.

Он идёт, не торопясь, но и не очень медленно. (Пока не плохо). Так… сейчас взойдет на трибуну. Вот и начало. Энергично, с напором, немного пафоса:

– Товарищи! Гигантская фигура Ленина – революционера и мыслителя, его идеи и его дела обозначили решительный поворот в судьбах человечества. Победа Великого октября, у истоков которого стоял Ленин, разорвала единое течение исторического времени. (Долгие продолжительные аплодисменты).

– Что тут сказать, что, верно, то верно.

– На одном полюсе возник и бурно прогрессирует мир освобождённого труда, устремлённый в будущее, на другом, сохранился и ещё сохраняется мир эксплуатации и насилия, уходящий в прошлое. Существование и противоборство этих двух миров представляют наиболее фундаментальный и глубокий факт социального и политического развития человеческого общества в XX веке. (Долгие продолжительные аплодисменты).

– А дальше пошли убеждённость, твёрдость, нотки если не восторга, то победоносной радости.

– Все эти сдвиги, приближающие торжество новой, коммунистической цивилизации, неразрывно связаны с именем, делами и идейным наследием Владимира Ильича Ленина. Ленинизм был, есть и будет оружием мирового пролетариата, всех, кто борется против старого мира и строит новый мир. Так думает вся наша партия, так думает весь наш народ. (Долгие продолжительные аплодисменты. Все встают).

– Хватит! Дальше невозможно ни читать, ни слушать. А ведь не дураки были ребята из отдела Андропова! Написать такую речь ни о чём на полтора часа.

Худо-бедно, отдел продолжал расширяться. Появился сектор торговли и сектор экономических связей с зарубежными странами. Теперь численность отдела выросла до ста шестнадцати человек. Андропову уже полагался один первый зам и три простых заместителя. Беспокоил единственный вопрос, какая отдача была от экономического сектора. Кинохроника их не освещала, но думается, работа новых специалистов была не менее живописна.

Кстати на этом и обрывались все его приятные впечатления деятельности в ЦК, и они никак не могли компенсировать ту сложную ситуацию, в которую он попал после свержения Хрущёва. Ко всему прочему, семнадцатого мая 1964 года, на восемьдесят четвёртом году году жизни умер его покровитель Отто Куусинен и Андропов остался в неприятном одиночестве. Теперь он не знал, как сложится его судьба. Не избавится ли от него новое руководство?

 

***

На политический Олимп Юрий Владимирович взлетел на гребне комсомольского движения, но, из-за своего провинциального происхождения, в мощную группу комсомольцев Шелепина не входил. Не имел он и «землячества», потому как никогда не руководил крупной партийной организацией, которая могла создать своему выдвиженцу прочный тыл. Суслов, который стал главным идеологом и обладал большим весом в ЦК, ему не симпатизировал. С новым председателем правительства Косыгиным у него были вовсе плохие отношения.

– Везение и удача больше не катили.

Но труднее всего, приходилось находить общий язык с Кириленко и Сусловым, которые кроме того, что не ладили между собой ещё и не очень любили Андропова. Что поддерживал один, валил второй. Когда Суслова не было – уходил в отпуск или болел, секретариат ЦК вёл Кириленко. Он частенько отменял решения, одобренные Сусловым. Остальные же основные практические, в том числе и кадровые, решения принимались на секретариате ЦК. Это уже потом, вступая в спор с кем-то из коллег, Андропов научился мягко, но с уверенностью в голосе произносить:

– Я тоже не последний человек в государстве…

Поклонники Андропова считают, что их шеф после прихода к власти Брежнева сильно переживал из-за того, что в стране происходит консервативный поворот, отход от решений антисталинского XX съезда партии. (Цену решений XX съезда, мы уже разбирали, не такое уж это было «народовластие», в конце концов, за что расстреляли Берия, Абакумова и иже с ними?). Скорее всего, Андропов переживал из-за того, что его не замечали, нервничал и опасался, что с ним расстанутся. Он старался понравиться Брежневу, но не знал, как это сделать.

В январе 1965 года на президиуме ЦК обсуждалась советская внешняя политика. Андропову сильно попало за недостаток классового подхода. Особенно резко его критиковал Шелепин и Косыгин, занимавшие во внешней политике жёсткие позиции. Тогда Андропову сильно влетело.

Переживания обошлись ему дорого. После такой «проработки» Юрия Владимировича положили в Центральную клиническую больницу с диагнозом «гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда». Там на больничной койке он и отметил своё пятидесятилетие. (Конечно, если в этом плане верить Владимиру Крючкову).

Отлежавшись, он почувствовал себя хорошо, но изменения в кардиограмме пугали врачей. Медики предложили перевести Андропова на инвалидность. Это означало конец политической карьеры. Именно тогда к Андропову привели молодого ещё кардиолога – Евгения Ивановича Чазова, который со временем стал академиком и возглавил Четвёртое главное управление при Министерстве здравоохранения СССР – кремлёвскую медицину.

Чазов, известный работникам области диагностики и лечения инфарктов миокарда, пришёл к выводу, что ни инфаркта, ни гипертонической болезни у Андропова нет. Опасные симптомы – результат тяжёлой болезни почек и реакции надпочечников. Чазов правильно подобрал лекарства, и в течение несколько дней кардиограмма нормализовалась.

Пролежав несколько месяцев в больнице, Андропов вернулся к работе и весной 1967 года считал себя здоровым человеком. Постепенно у него наладились отношения с Брежневым, который оценил его как знающего человека – незаменимого при сочинении различных выступлений.

Вскоре, представился случай... В 1967 году. Непокорное кремлёвское дитя – Светлана Аллилуева внезапно осталась в Индии. Всемирный скандал был столь грандиозен, что руководство СССР решило вернуть беглянку любой ценой. Председатель КГБ Владимир Симичастный совершил ряд неуклюжих, поспешных шагов, которые привели к громким провалам нескольких советских разведчиков и распаду коммунистической агентурной сети в Греции, Италии и Франции. Аллилуеву вернуть не удалось, за что Симичастный и поплатился местом председателя КГБ.

Госбезопасность решили укрепить. Вот тут минусы нашего героя превратились в плюсы. Брежнев обратил внимание на биографию Андропова: сирота; не имеет «местничества»; а главное у него не складываются отношения с членами Политбюро. Выходит, что данные обстоятельства, будут служить залогом верности генеральному секретарю.

– Это был второй случай, когда Андропов на своей дальнейшей карьере твёрдой рукой мог поставить жирный крест.

Назначение в КГБ было для Юрия Владимировича сюрпризом, утверждал тогдашний брежневский помощник по международным делам Андрей Михайлович Александров-Агентов. Андропов вышел из кабинета Леонида Ильича совершенно ошарашенный. Андрей Михайлович находившийся тогда в приёмной Леонида Ильича спросил:

– Ну, что Юрий Владимирович, поздравить вас или как?

– Не знаю, – обречено ответил тот. – Знаю лишь то, что меня ещё раз переехало колесо истории.

КГБ по праву считался кладбищем карьер. Работа в названом ведомстве никогда не давала забывать о погосте. Пять предшественников нашего героя были уже казнены на этом рисковом посту: Ягода, Ежов, Меркулов, Абакумов, Берия. Серов имел счастье продолжить данный список, да как-то по неосторожности сам застрелился. Остальные по официальной версии погибли при исполнении служебных обязанностей, что не редко являлось псевдонимом всё той же «высшей меры».

На следующий день Андропов заехал в ЦК попрощаться с коллективом отдела. Он, смеялся, рассказывал, как после собеседования в Политбюро, его повели в дом на Лубянке, который он раньше обходил за три квартала. Как он потом остался в кабинете один и, думая о том, что в прошлом происходило в этих стенах, поёживался, чувствуя себя с непривычки довольно неуютно.

Через месяц после назначения двадцатого июня 1967 года, Андропова на пленуме ЦК избрали кандидатом в члены Политбюро. После Лаврентия Павловича Берии и Семёна Денисовича Игнатьева он стал первым главой госбезопасности, удостоенным высокого партийного звания. Конечно, это был подарок Брежнева, компенсация за назначение, которого Андропов не хотел, и одновремённо аванс на будущее.

 

***

Войдя в курс дела на новом месте, Андропов обнаружил массу неполадок во вверенном ему хозяйстве: при Хрущёве чекистский аппарат слишком сократили! Шелепин и Семичастный расформировали местные органы безопасности там, где иностранных шпионов не было, и быть не могло, где отсутствовали военные объекты, которые следовало охранять. В этих местах гвардию железного Феликса слегка подчистили. В противовес столь решительной целесообразности Юрий Владимирович руководствовался иной логикой. Он не только хотел показать чекистам, что сделает всё для усиления роли и процветания комитета, но считал необходимым над всей страной, восстановление структуры существовавшей при Сталине и обратился за помощью к Брежневу.

Леонид Ильич поддержал нового шефа Лубянки и на первый раз разрешил:

1. Вывести Службу Безопасности из госкомитета при Совете Министров СССР и дать организации надведомственный статус КГБ СССР.

2. Увеличить штатную численность КГБ на 2250 человек.

3. Ввести дополнительно в штат КГБ 250 легковых автомобилей. В том числе 10 по центральному аппарату.

4. В течении 1967 года установить в ведомстве КГБ дополнительно 2000 междугородных телефонных аппаратов.

5. Принять указания КГБ обязательными для всех учреждений СССР кроме ЦК.

7. Ввести денежное довольствие всем офицерам ГБ и за звание, и за должность.

8. Создать в Комитете Государственной Безопасности пятое управление по борьбе с идеологическими диверсиями противника.

9. В КГБ республик, УКГБ по краям и областям иметь соответственно пятое управление – отделы – отделения.

Время Андропова для КГБ было золотым веком во всех отношениях. При Сталине их постоянно держали в боевой форме. Заставляли много работать, строго спрашивали за ошибки.

При Хрущёве их унижали, дважды сокращали, глупо обвиняли во всех смертных грехах, по большей части надуманных.

При Брежневе и Андропове настал час отдохновения. На органы снизошла манна небесная в виде новых генеральских должностей, назначений, кабинетов, заграничных командировок, штаб-квартир, резидентур, особых отделов.

Со временем штатная численность была доведена Андроповым (при содействии Брежнева) до 480 тысяч человек, а с учётом внешних сотрудников и работающих по совместительству она превышала, и, надо полагать, существенно превышала целый миллион человек. Чтобы в полной мере оценить величие этого достижения «золотого века», сравним его с двумя аналогичными характеристиками.

В 1940 году НКВД имел в своих штатах чуть более 32 тысяч оперативных сотрудников. При этом НКВД был единственной спецслужбой в стране, занимаясь наряду с борьбой со шпионами и врагами народа так же пожарной охраной и регулировкой движения. Но тогда люди работали, а не занимались интригами и распространением всяческих слухов о лидерах страны.

Второй сравнительный показатель численности спецслужб возьмем из нашего времени. По сообщениям прессы, в США было создано Министерство Национальной Безопасности, в организационном отношении аналог КГБ СССР. Что вы думаете? Данное сообщение прессы просто напугало американскую общественность своей астрономической цифрой. Оказывается штатная численность Министерства Национальной Безопасности. Страшно подумать! Сто семьдесят тысяч человек! Это притом, что сегодня США умудряются обнаружить собственные национальные интересы в самых забытых Богом уголках земного шара.

Теперь перенесём американский стандарт на КГБ «золотого века» Андропова. 170 тысяч человек, могли бы действительно заняться полезным для страны делом. Но тогда закономерно возникает вопрос: что делали остальные 310 тысяч штатных сотрудников «Конторы Глубокого Бурения»? С точки зрения исторической науки это очень важный вопрос, поскольку правильный ответ на него позволяет раскрыть единый источник множества неприятностей, обрушившихся на СССР в эпоху андроповской тотальной бюрократизации органов государственной безопасности. А ответ, между прочим, очевиден. Они занимались тем, чем на генетическом уровне предписано любому чиновничьему сообществу, создавали для себя и других людей, проблемы и при этом по экспоненте[27] размножались.

– Где есть чиновники, там есть проблемы.

Поняли дорогие товарищи? Человека устраивавшего препоны в означенных нами размерах, по чисто человеческой логике следует гнать взашей, и как можно подальше от государственной власти. Но в нашей жизни чёрное и белое часто меняются местами.

Перевод Андропова в КГБ мог стать началом конца, а стал трамплином к самой высокой ступени власти. Наш герой смог совершить невероятную работу. Он, многократно увеличив численность аппарата госбезопасности изобрёл многие рычаги державного значения, мешавшие нормальной работе государственных учреждений, но, оставив за собой последнее, решающее слово вольно или невольно переместил центр власти из «богадельни» как называли старческое Политбюро в КГБ.

Умело, используя средства массовой информации, кинематограф, литературу, радиовещание шеф КГБ сумел создать новый, более привлекательный имидж этой организации. Он хотел создать образ КГБ с человеческим лицом, и многие утверждали: «Да это ему удалось!». Но, ни для кого не секрет: недалёкие люди зачастую жестокость путают с мудростью.

Кроме того, и сам Андропов держался не как генерал ГБ, а как мягкий интеллигент, которому был свойствен и лиризм.

Что до лиризма нового шефа, то некоторые рассказывали, будто он любил иногда вспоминать заветные стихотворные строки, да и сам иной раз баловался поэзией. Вечером вдохновенно искал рифмы, а днём прозой строчил в ЦК доносы:

 

                 «Комитет Государственной Безопасности, при СоветеМинистров СССР. В ЦК КПСС.

Секретно. 20.06.69г.

Комитет Государственной Безопасности располагает данными о политически нездоровых настроениях белорусских писателей – членов КПСС т.т. Капрюка и Быкова».

 

                        «Лично в руки Леониду Ильичу 7 февраля 1974 года.

Совершенно секретно. Особая папка.

Леонид Ильич! Обращает на себя внимание тот факт, что книга Солженицына, не смотря на принимаемые нами меры по разоблачению её антисоветского характера, так или иначе, вызывает определённое сочувствие некоторых представителей творческой интеллигенции…».

 

Так же и про Твардовского, и про Горбунова, и про Ганичева с Куняевым, про Леонова, про многих.

 

Первого июля 1972 года – очередной донос Андропова в ЦК: «Комитет госбезопасности располагает данными об идейно-ущербной направленности спектакля «Под кожей Статуи Свободы» по мотивам произведений Евгения Евтушенко, готовящимся к постановке Юрием Любимовым в Московском театре драмы и комедии. Общественный просмотр спектакля состоялся двенадцатого июня 1972 года. По мнению ряда историков, в спектакле явно задета двусмысленность в трактовке социальных проблем в сторону пропаганды общечеловеческих ценностей.

Как отмечают представители театральной общественности, в спектакле проявляется стремление режиссёра театра Любимова к тенденциозной разработке мотивов «власть и народ», «власть и творческая личность» в применении к советской действительности».

В противовес откровенно «стучащей» прозы Андропова, его стихи не выходили за любительские рамки, но некоторые были весьма забавные. Однажды Бовин и Арбатов послали ему письмо с поздравлением по какому-то поводу и высказали свои опасения на счёт того, что власть портит людей. Он ответил стихотворением:

 

    «Сбрехнул какой-то лиходей,

     Как будто портит власть людей.

     О том все умники твердят

     С тех пор уж много лет подряд,

      Не замечая (вот напасть!),

      Что чаще люди портят власть».

 

Интересно, а как наш герой расценивал власть своего подведомственного монстра?

А вот какие стихи «раскопал» майор КГБ Олег Калугин.

 

 «Да все мы смертны, хоть не по нутру,

 Мне эта истина, страшнее нету,

 Но в час положенный и я как все умру,

 И память обо мне сотрёт седая Лета.

 Мы бренны в этом мире «под Луной»:

 Жизнь – только миг: небытиё навеки,

 Живут и исчезают человеки.

 Но сущее рождённое во мгле,

 Неистребимо на путях к рассвету.

 Иные поколенья на Земле

 Несут всё дальше мира эстафету.

 

Однако многие, в частности личный врач Андропова, Иван Клемашев, считал, что литературные дарования шефа КГБ всего лишь результат долгих поисков «Конторы Глубокого Бурения» во славу своего шефа.

 

***

Как в середине пятидесятых годов в Венгрии, оппозицию воинствующему марксизму возглавил Имре Надь, так и в Чехословакии в конце шестидесятых «еретиком» московской концепции марксизма стал Александр Дубчек.

Александр родился в семье коммунистов. После Октябрьской революции его родители решили ехать в Советский Союз. Вместе с другими поклонниками Великого Октября, они собрали деньги, купили локомотив, электрогенератор, грузовик, трактор и в марте 1925 года отправились в Союз на поиски «счастья».

Словацкий кооператив работал до 1943 года, но отец Дубчека получил работу в городе Горьком (Нижний Новгород), где Александр пошёл в школу учиться. В 1938 году их семья оказалась перед выбором: либо родина, либо СССР – навсегда. Отец выбрал родину.

Так семья Дубчеков оказалась на родине буквально перед подписанием мюнхенских соглашений. В марте 1939 года страна была оккупирована и исчезла с карты мира.

В нужде и лишениях прошло пять лет оккупации. Летом 1944 года в Словакии, при поддержке Москвы и Лондона вспыхнуло антифашистское восстание, активное участие в котором принял Александр Дубчек с родным братом. Брата убили немцы, Александр был ранен.

После войны Дубчек уехал в Москву, окончил ВПШ[28], а в 1960 году он вернулся в Прагу, где его назначили партийным руководителем Словакии. Первым секретарём ЧССР был Новатный. После смещения Хрущёва в 1964 году Новатный, считая Брежнева временной фигурой, не выказал особой лести. (соц. странам позволялось только одобрять сделанное в Москве). Да и отношения с Дубчеком у него не сложились. Поэтому Москва в январе 1968 года на посту генерального секретаря ЧССР предпочла видеть Дубчека.

Из Московских заправил мало кто обратил внимание на тот факт, что Дубчек абсолютно не подходил на должность обычного партработника, он был честен и хорошо относился к людям.

21 февраля 1968 года делегация КПСС во главе с Брежневым вылетела в Прагу – отметить двадцатилетие республики. Но на следующий день «Дорогой Леонид Ильич» улетел в Москву, объяснив, что ему необходимо быть на праздновании дня Советской армии. Руководителем делегации остался первый секретарь ЦК компартии Украины Пётр Ефимович Шелест – человек крайне жёсткий и абсолютный догматик. Его по праву можно было назвать воинствующим ретроградом. Этот человек сразу почувствовал, что в стране идёт «ползучая контрреволюция», где явно просматривалась «опытная рука ЦРУ» и разведотделы ФРГ.

Откровенно говоря, Пётр Шелест зря преувеличивал успехи западных спецслужб и неудачи чекистов. В Чехословакии находилось представительство КГБ с большим штатом сотрудников. Правда, вербовать агентов КГБ в соцстранах запрещалось. Но в этом и нужды не было. Чешские и словацкие чиновники охотно шли на контакт с ГБ, считая свою откровенность залогом успеха. Да и команда Дубчека всё делала гласно, ведь в стране, благодаря их усилиям, была ликвидирована цензура.

Зато особое возмущение в Москве вызвал чешский экономист Ота Шик. Советских руководителей не интересовало то, что Шик вступил в компартию в 1940 году, когда страна была оккупирована немецкими войсками и партия коммунистов, мягко говоря, была запрещена. Не интересовало Москву и то, что Ота Шик, во время фашистской оккупации был арестован и отправлен в лагерь Маутхаузен. (Кремлёвских сидельцев интересовали реформы, которые ни в коем случае нельзя было допускать).

В 1961 году Ота Шик стал директором Института Экономики академии наук. Находясь на данном посту, он предложил смелые реформы. Разработанная им программа была одобрена на пленуме ЦК КПЧ в январе 1965 года. Практически в это же время сходная экономическая реформа началась в Советском Союзе, её назвали косыгинской, по имени главы правительства.

Следует отметить, что программа по внедрению реформы в жизнь была принята ещё до избрания Дубчека. Он просто взялся её исполнять. Причём сам он никогда не сомневался в правоте коммунистических идей, он искренне отстаивал коммунистические идеалы и был уверен, что его реформы служат социализму. «Пражская весна» избавила страну от страха. Вышло так, что люди получили право свободно высказываться, исчезла цензура, сменились отношения людей, поменялись человеческие ценности, страна изменилась.

– Народ поверил Дубчеку, впервые лидер компартии стал лидером страны.

Но у кремлёвских обскурантов были все основания сделать вывод, что конечная – пока скрытая – цель восставших, правда, без всякого насилия чехов и словаков («бархатная революция») – выход государства из социалистического лагеря и военного Варшавского пакта. Во всяком случае, к такому выводу пришли аналитики из КГБ:

– В Чехословакии повторяются венгерские события 1956 года, мы теряем страну, спасёт положение только масштабная военная акция! Подавить контрреволюцию можно и нужно, притом немедленно, силой грозного советского оружия.

Зададимся вопросом: зачем всё это нужно нашему загадочному герою? Председатель КГБ спасает от развала социалистический лагерь? Нет. Он прекрасно знает, что «контрреволюция» в Чехословакии – блеф. Там пришло к власти «другое» правительство, но его члены коммунисты. Правда коммунисты новой формации, они действительно намереваются строить в своей стране «социализм с человеческим лицом» (наивные идеалисты! – с горечью приходится воскликнуть, такого не бывает). Они и не думают покидать социалистический лагерь, рвать дружественные отношения с Советским Союзом: другое дело строить их на новой; равноправной основе. И всё это доподлинно известно Андропову.

– Так в чём же дело?

Да всё элементарно просто как мычание. После своей «победы» в Венгрии, высоко оцененной Никитой Сергеевичем Хрущёвым, а так же остальными членами Политбюро. Разве, что за исключением «серого кардинала» Суслова – обидчив, обидчив старец – и мстителен. После того, как политическая карьера Юрия Владимировича резко пошла вверх, а так же возрос авторитет среди правящей, партийной элиты, им была поставлена цель – именно тогда: верховная власть в стране. Для этого надо доказать только одно: в труднейших ситуациях, надо спасать страну, коммунистическую идею, поступать решительно и побеждать. Ну, а если таких ситуаций нет – их следует умело создавать.

– Товарищи, ситуация крайне опасная. Информация, которой я обладаю, свидетельствует об одном: мятеж ширится по всей стране. Антисоветские настроения захватывают всё большие слои населения, контрреволюция вооружается, – тревожно говорил Юрий Владимирович.

– Но товарищ Андропов… – наконец сказал глава советского государства. – Уж больно не похожа сегодняшняя Чехословакия на ту Венгрию.

– Да, да не похожа: – кивали все члены Политбюро.

– Где факты, где вы обнаружили вооружённое сопротивление? – Леонид Ильич развёл руками. – Не будем пороть горячку. Поговорим с чехословацкими товарищами. Думаю, договоримся.

– Договоримся, договоримся, – закивали члены.

– В крайнем случае, пойдём на компромиссы.

  – Пойдём, пойдём – чуть ли не хором.

– Ах, вам нужны факты? Доказательства? Ладно, будут вам факты! – и хлопнул дверью.

– Знакомьтесь, что это за факты:

В некоторых областях Западной Украины распространились листовки, по утверждению советской пропаганды, отпечатанные в Чехословакии, но листовки были обнаружены в каком-то заброшенном гараже и в советских «сидрах». Простая экспертиза разоблачила фальшивку.

В середине июля по анонимному письму в западной части Богемии полиция обнаружила пять ящиков с американскими автоматами времён Второй мировой войны. В советской прессе тут же появились сообщения о том, что американцы снабжают контрреволюцию оружием.

Но всякое оружие имеет свой серийный номер, который, безусловно, где-то числится и министр внутренних дел Йозеф Павел, разобравшись в данном вопросе, доложил Дубчеку, что это оружие хранилось на складах советской группы войск ГДР. Видимо, это совместная операция КГБ и восточногерманского министерства госбезопасности.

Следом сообщили о подпольных радиостанциях, заброшенных врагами. И вновь было установлено, что эти радиостанции находятся в ведомстве Гражданской Обороны и приготовлены на случай войны.

Вдруг в Чехословакии началась неизвестно, кем организованная компания по сбору подписей с требованием распустить рабочую милицию. Министр внутренних дел Иозеф Павел приказал найти инициаторов. Ему вскоре доложили, что занимаются этим пятьдесят сотрудников его собственного ведомства госбезопасности, которое подчинялось ему чисто формально. Чехословацкие чекисты исполняли команды его заместителя Вилиама Шалговича, давно связанного с советскими чекистами.

И уж совсем неожиданно поступило убийственное сообщение: разведкой Восточной Германии перехвачено письмо директора Еврейского центра Визенталя. В нём содержалась информация, что – страшно подумать! – «Пражская весна» – дело рук сионистов, получивших поддержку в осуществлении своего коварного замысла у империалистических кругов США. Нелепость выдумки очевидна и на Западе эта чушь даже не опровергается, а в стареющем Политбюро Кремля, всё принимается за «чистую монету».

Но «факты» фактами, а Андропову предстояло решить одну очень сложную задачу. Учитывая венгерский опыт, он понимал, что нельзя допускать столкновения советских и чехословацких войск, начнётся война, в которой судя по настроению общества примет участие, весь народ, а там, кровавый хаос и конец его непредсказуем. Поэтому выход только один. Парализовать чехословацкую армию. Под эти доводы разработалась крупномасштабная провокация.

– Не откажешь Юрию Владимировичу в коварстве, вероломстве и изощрённости ума.

Чехословацкая армия получила секретный приказ Верховного командования Варшавского договора. В нём говорилось: По полученным агентурным данным возникла реальная угроза странам соц. содружества со стороны ФРГ и данные усилия напрямую будут поддержаны военной силой НАТО. Исходя из вышесказанного, следует немедленно произвести концентрацию сил попранного отечества вдоль границы с Западной Германией и тем самым обеспечить оборону Чехословакии, да и всего лагеря социализма.

В течение месяца с пятнадцатого июля по пятнадцатое августа 1968 года происходила передислокация чехословацкой армии – одиннадцать дивизий (всего их было двенадцать). Перечисленные дивизии спешно занимали оборонительные рубежи на западной границе.

Параллельно с передислокацией чешских войск, проходили советско-чешские переговоры. С 28 июля по 1 августа на пограничной станции Чиерна-над-Тиссой встретились руководители двух стран. Первый день совещания был крайне неприятным для советской делегации. А началось всё с того, когда утром советский поезд пересёк границу и прибыл на станцию, собравшиеся на вокзале люди кричали:

– Берегите Дубчека! Берегите Дубчека!

Сами же руководители Чехословакии стали рьяно отстаивать свои внутренние государственные дела. Главной скрипкой был Александр Дубчек:

– Мы пробуем идти своим путём, а вы – другим. Что же у вас нет трудностей и ошибок? Но вы о них умалчиваете, не обнажаете, а мы не боимся сказать правду своему народу.

Ему вторил глава правительства Олдржих Черник:

– Мы не понимаем, в чём вы нас обвиняете. Мы идём правильным курсом. Мы всё делаем для истинного доверия к КПЧ среди народа. Мы хотим, чтобы в стране была свобода слова, свобода печати. Мы не имеем ни права, ни возможности принять незаконные меры против людей по-иному мыслящих. Сегодняшнее руководство пользуется в партии и в народе авторитетом, какого никогда не было. Нашей партии не угрожает никакая опасность, пока она с народом.

Так, наткнувшись на сопротивление чехословацкого руководства, члены Политбюро были поставлены в тупик. «Брежнев до крайности нервничал, растерялся, его била лихорадка, – записал в дневнике Шелест, – он жаловался на сильную головную боль и рези в животе». Пётр Ефимович предложил ему развеяться на рыбалке, но Брежнев отказался.

Не придя к согласию, переговоры решили продолжить в Братиславе, но и там все дела продолжали стоять на мёртвой точке. Вдруг, третьего августа член президиума ЦК КПЧ Василь Биляк сказал Шелесту, что он передаст какое-то письмо вечером в туалете. В восемь вечера все дружно, оказались в туалете, и Василь Биляк передал сотруднику КГБ конверт с письмом, где содержалась просьба ввести войска в Чехословакию. Письмо подписали: Индра, Биляк, Кольдер, Барбирек и некоторые другие «друзья-товаврищи».

Этим вечером Шелест зашёл к Брежневу:

– Леонид Ильич, у меня для вас хорошие новости.

Брежнев трясущимися руками взял письмо и полчаса глядел в него ничего, не понимая, потом сказал:

– Спасибо тебе, Петро, мы этого никогда не забудем.

В этот же вечер Шелест на военном самолёте улетел в Киев.

Семнадцатого августа венгерский лидер Янош Кадар предложил Дубчеку встретиться. Они разговаривали на границе. Кадар, переживший восстание 1956 года, глядя на Дубчека с удивлением и с нотками отчаяния спросил:

– Ты, правда, не понимаешь, с кем ты имеешь дело? Сейчас же, сам, немедленно, самым жестоким образом, подави свою демократию. В противном случае, вторжение, неминуемо. Оно уже началось, оно уже идёт. Но Дубчек остался верен своему народу.

Вторжение шестисот тысячной советской армии при поддержке семи тысяч танков и союзных войск началось в ночь с двадцатого на двадцать первое августа. На это им потребовалось 5 дней. Параллельно было произведено профилактическое мероприятие, – чтобы прошло всё гладко, был арестован министр обороны ЧССР Мартин Азура.

  Кстати КГБ для «внутреннего пользования» запустил «утку», что советские войска вошли в Чехословакию за два часа до того, как это собиралась сделать армия ФРГ, тем самым сорвали планы «поджигателей войны».

В этом месте в подтверждении наших слов попытаемся кое-что уточнить: во-первых. Если военная машина «запущена», приведена в действие, за два часа её никак не остановить. Вспомните битву на Курской дуге, когда немецким войскам была дана команда к наступлению, но ровно за два часа до этого был произведён упреждающий удар советскими войсками. И, что? Фашистская Германия, понёсшая страшные потери не смогла отменить своего наступления. Она не стала пополнять резервы, чинить технику, даже не отправила в тыл раненых. Наступление только было отсрочено на несколько часов. И всё!

Во-вторых. Территория Чехословакии с запада на восток составляет 750 километров. Попробуй, пересеки её за два часа.

В-третьих. Я, как автор этих строк, довожу до сведения, что мой друг детства, Михаил Петрович Давыдов, служивший в то время в Венгрии, в авангарде советских войск вступил на землю Чехословакии. Их танковая колонна ночью вошла в Братиславу. Но как обычно бывает, не всё прошло гладко. Как рассказывал он впоследствии, экипаж одного «джипа» – ГАЗ 69, что-то спутал и пересёк границу Австрии, которая совсем была открыта. Машина с номерами советской армии ехала по территории чужого государства целых 20 минут (сколько километров, она могла проехать?). Когда нарушители границы разобрались, быстро возвратились, но граница-то была пустая, никто не остановил нарушителей.

Свершилось! Обратного хода не будет. Наш герой ликовал. Он действительно победил. Неважно, что после события разворачивались не совсем так, как в написанной пьесе. Например, не удалось арестовать правительство завоёванной страны, посадить на скамью подсудимых и устроить показательный процесс (учиться, учиться у Иосифа Виссарионовича). Александру Дубчеку – уготовить судьбу Имре Надя. Скорее наоборот. Передовое население страны пришлось отпустить в Австрию, а далее под давлением многих обстоятельств «политических преступников», привезённых в Москву, превратить в «участников переговоров».

Тем не менее, и на этот раз дело было сделано. И если Венгрию Андропов превратил в безмолвное кладбище, то Чехословакия после его «плодотворной деятельности» вновь была загнана в барак социалистического лагеря, с теми порядками, которые были милы кремлёвским сидельцам.

– Но Чехословацкий барак остался бурлящим и непокорным.

Если внимательный человек смотрел документальную кинохронику тех событий, то возможно и обратил внимание, что на танках, входивших в Чехословакию в 1968 году, на башнях, были две белые полосы. Объяснение тут простое, сделано это было для того, чтобы советская авиация не спутала свои бронированные машины с другими. Допускались две возможности: или «братская страна» окажет вооружённое сопротивление и будет возможен вариант танковых боёв, или войска НАТО войдут в Чехословакию, в которой по их понятиям, попираются права человека. И тогда сражения танковых армад неизбежны…

  Ни того, ни другого, как известно, не случилось, но острота момента от этого не исчезала. Полосы на башнях советских танков были нанесены по-разному. На одних – две параллельные линии под небольшим углом по ходу машины – и этим машинам надлежало войти в Чехословакию. На других башнях белые полосы пересекались крестом, танкам с этими белыми крестами был предписан более длинный маршрут, прямиком через Чехословакию, в другую страну…

В самый разгар советского вторжения в Чехословакию, на даче Леонида Ильича Брежнева появился председатель КГБ. Он только, что прилетел тайно из Праги и ночью намеревался туда вернуться.

На террасе, где вождь Советского государства, тихо подрёмывал в удобном, плетёном кресле, их было двое:

– Леонид Ильич, – сказал Андропов, – появилась уникальная возможность, которую нельзя упустить ни в коем случае.

– Какая возможность? – встрепенулся Брежнев.

– Через несколько дней, с контрреволюцией будет покончено. Армия исполнила свой интернациональный долг.

– Так, и что дальше? – От полудрёмы не осталось и следа.

– В несколько дней, крайнее в течение нескольких недель, мы сможем покончить с режимом Тито в Югославии и вернуть страну в социалистический лагерь, в Варшавский пакт[29].

  – Что?… – мохнатые брови в изумлении поползли на лоб – Что?…

– Взгляните, Леонид Ильич, тщательно подготовленный и в деталях проработанный план, где учтены все нюансы и возможные непредвиденные обстоятельства. – Андропов, перед ошеломлённым главой сверхдержавы, положил папку внушительных размеров. – Другой, такой уникальной возможности не будет. Один ваш приказ, и через несколько часов стремительного броска, наши танки будут в Белграде. Кстати – надо спешить, для согласования с Политбюро нет времени, дорог каждый час. В течение часа, или двух, вы изучаете наши разработки, и подписываете… Андропов, щёлкнул пальцем по папке. – И сегодня же ночью операция начинается.

– А Запад? – тихо спросил Брежнев.

– Запад проглотит! – Воспрянул духом председатель КГБ.

– Нет! – твёрдо сказал Брежнев, отодвигая от себя папку с чудовищным планом.

– Но почему? – голос Андропова сорвался.

– Вы хотите, чтоб с моим именем потомки связывали начало Третьей мировой войны? Нет! – И Леонид Ильич, тяжело поднявшись, ушёл с террасы.

Нечто похожее на стон вырвалось у Юрия Владимировича, сквозь плотно сжатые, побелевшие губы.

– Глупец, – подумал он, – глупец! Перевес в Европе был бы на нашей стороне. Можно было бы снова начать во Франции и Италии. А там…

– Надежды на глобальный катаклизм провалились.

Чехи, не оказали никакого сопротивления, а Соединенные Штаты, завязшие в войне с Вьетнамом, отреагировали вяло, сославшись на Потсдамскую конференцию о послевоенных «сферах влияния», и Андропов затаился на 10 лет. Но тишина эта была предгрозовая.

   Хотя Советский Союз и зашагал по пути эскалации, но роль Андропова была мало значимой. Вначале была Ангола с её МПЛА, далее Кампучия, Эфиопия, Йемен и ряд африканских стран. Что толку от стран третьего мира, да ещё там, где земля закругляется. В тщеславной голове Юрия Владимировича зарождалась мысль.

 

***

«Андропов внедрил чекистов во все звенья государственной машины, – писал полковник внешней разведки Михаил Петрович Любимов. – Заместители руководителей от «органов» сидели в самых разных организациях: на радио, телевидении, в министерстве культуры. Бездельники на тёплых местах… Почему чекисты так любили Андропова? Потому, что при нём они так высоко поднялись».

В каждом министерстве, ведомстве, в научном и учебном заведении, здравоохранении, не говоря уж о транспорте, производстве, даже в сфере обслуживания сидели официальные сотрудники комитета или офицеры действующего резерва. Это понятие нуждается в объяснении. Так называли сотрудников КГБ, которых командировали для работы за пределами органов и войск КГБ. В отличие от вооружённых сил они не отправлялись в запас, а оставались на службе, но… действовали под прикрытием.

Работа была начата с ключевых организаций. Вначале в Госплане создали службу безопасности, укомплектованную сотрудниками КГБ. Начальником поставили бывшего руководителя военной контрразведки генерал-лейтенанта Ивана Лаврентьевича Устинова. По штату провели его как заместителя министра, а назвался он советником председателя Госплана, но подчинялась означенная титулованная должность председателю КГБ. Однажды, начальник КГБ, вызвал эту, так называемую «означенную титулованную должность» и серьёзно сказал:

– Обстановка в стране сложная, и я должен иметь достоверную информацию, что у нас творится, особенно на экономическом фронте. А давайте-ка заглянем в БСЭ и посмотрим, что такое Госплан.

Госплан СССР (Государственный плановый комитет СССР), союзно-республиканский орган, осуществляющий перспективное и текущее планирование народного хозяйства СССР и контроль за выполнением планов. Образован в 1921 году.

Иначе говоря, это была не инициатива Госплана (поставить контроль над контролем), а разведка КГБ внутри Госплана. Руководитель военной контрразведки Иван Лаврентьевич Устинов докладывал председателю КГБ, «что происходило в Госплане, какие проблемы в стране, каковы предложения, перспективные разработки». Но это было не всё. В каждом отделе Госплана сидел один, а, может быть, и не один внештатный сотрудник, который докладывал Устинову обо всём, что происходило в коллективе: кто как работает, у кого какие связи, разговоры и прочее.

Такие же службы появились в других ведомствах, в том числе в министерстве иностранных дел. Едва ли Громыко это нравилось, но и он, член Политбюро, ничего не мог поделать. И началось… Как сказал один наш современник:

– А там с уклоном покатило, дорожка под гору легла….

Чекисты стали насаждаться во всех сферах народного хозяйства: они сидели в первых отделах, отделах кадров, в отделах внешних сношений, которые занимались оформлением командировок и приёмам иностранных гостей. В оборонных министерствах. Они только формально подчинялись руководству ведомств. В реальности исполняли указания Андропова и сообщали ему ситуацию внутри того, или иного министерства. Иначе говоря, председатель КГБ управлял мощным аппаратом, который пронизывал всю страну.

Шеф Свердловского областного Комитета Безопасности – генерал Валерий Павлович Воротников (однофамилец члена Политбюро), как-то говорил:

– Иногда местные руководители просили меня не сообщать о происшествиях: зачем людей беспокоить? С точки зрения местной власти, чрезвычайное происшествие – пустяк. А с точки зрения центра очень важно. Например: прорвало трубу (мало ли их, в земле закопано), снабжающую теплом рабочий посёлок. Это произошло ночью. Утром уже стали восстанавливать. Я всё знаю: масштабы ЧП, ход работ. Тут мне звонят и слёзно просят не докладывать первому секретарю обкома Борису Николаевичу Ельцину. Первому секретарю обкома и без того было что рассказать. Поэтому на докладе в понедельник я об этом умолчал. Вернулся к себе, через полчаса звонит телефон, и я получаю серьёзный «втык»: почему не рассказал о ЧП? У нас был очень строгий принцип: КГБ – централизованная структура, всё и вся поэтому, мне не сообщить правду, о том, что творится на территории, – самый тяжкий грех…

Шпионы попадались крайне редко (тем более далеко от Москвы). Терроризма ещё практически не существовало. Поэтому возникало мнение, что гигантский механизм, прокручиваясь вхолостую, позволял создавать у Андропова самодовольное ощущение полного контроля над страной. Но это только с первого, беглого взгляда. Целью Юрия Владимировича была борьба с коррупцией. Но и эта борьба не была самоцелью. Борьба с коррупцией была инструментом в борьбе за власть, так как вначале следовало убрать заворовавшихся соратников, выдвиженцев Леонида Ильича, всех его коррумпированных друзей и родственников, его жизненно важную опору, а уж потом… Потом, старому человеку, просто предложить спокойную жизнь пенсионера, где-нибудь в Подмосковье, на даче, возле маленькой речушки, как в своё время порекомендовали Хрущёву.

– И работа началась.

Преследование по бытовым преступлениям тогда входило в функции МВД СССР, прокуратуры и судебных органов, а если дело касалось партийных чиновников, то это входило в компетенцию партийно-народных органов – народного контроля при правительстве, или партийного контроля при ЦК. Но эти органы либо сами были задеты коррупцией, либо не проявляли никакого желания ссориться с партийно-государственной бюрократией, руководствуясь указаниям Брежнева о «бережном отношении к кадрам». Ещё тогда, при жизни Брежнева, органы КГБ включились в борьбу с коррупцией, начав её в двух наиболее заражённых республиках – в Грузии и Азербайджане. Во главе партии этих республик поставили чекистов (Шеварнадзе и Алиева, их сделали даже кандидатами в члены Политбюро). Конечно со своей первоочередной задачей – чистка аппарата власти от коррупционных элементов – они справились блестяще.

Но не в этом ли крылись загадки гибели многих высших партийных функционеров? Министр внутренних дел Азербайджанской ССР Гейдаров и его заместитель Кязимов были кем-то застрелены в кабинете («Бакинский рабочий» от 5 июля 1978 года), кем и почему они были застрелены, общественность так и не узнала. В июне 1978 года погиб в «автомобильной катастрофе» председатель Совета Министров Грузии Патаридзе, без свидетелей и других пострадавших. Говорили, что был какой-то мистический закон «серийности» в несчастных случаях. Но Азербайджанско-грузинские несчастные случаи стали повторяться и в других республиках и краях: в декабре 1980 года председатель Совета Министров Киргизской ССР Ибрагимов был застрелен в больнице, убийцу так и не нашли. В октябре того же года первый секретарь ЦК Белоруссии Машеров в бронированном автомобиле и сопровождаемый эскортом погиб в «автомобильной катастрофе», в которой, очевидно, никто не пострадал. (Машеров был кандидатом в члены Политбюро, поэтому на его похоронах должен был по протоколу присутствовать минимум кандидат в члены Политбюро, но этого не случилось).

«Неожиданно» или «внезапно» умерли первые секретари обкома: Якутии (Черняев), Татарии (Мусин), Таджикистана (Расулов), секретарь президиума Верховного Совета СССР (Георгадзе), второй секретарь Украины (Соколов), главный редактор журнала «Проблемы мира и социализма» (Задоров).

По этому поводу немецкий журнал «Шпигель» в своё время заметил: «Целый ряд смертельных случаев (не естественных смертей) мог вызвать в среде партийной элиты скрытый страх, что наступила новая, опасная эра» (Шпигель», № 1, 1983, с. 71). Доказать это невозможно, но апеллируя к практике «органов» в прошлом (коллегия ОГПУ в двадцатых годах, «чрезвычайные тройки» НКВД в тридцатых годах имели право расстреливать людей без суда и следствия). Можно допустить, что существовало какое-то глубоко засекреченное чрезвычайное судилище по делам преступлений высших чинов партии и государства, которых судить нормальным судом было нереально, не дискредитируя режим, но и этих превентивных мер (если они, конечно, существовали) было мало.

Все секретные сводки стекались к Андропову и ещё немногим, кто был доступен к секретной информации. А эта информация пугала и страшно пугала. В союзных республиках, высшие партийные и государственные должности покупались и продавались. Нити тянулись в Москву, в Кремль. Сообщения из Грузии, Азербайджана, Средней Азии казались невероятными, как сказки Шахерезады. Упомянутые нити, невидимой канвой проходили через пещеры набитые золотом и драгоценностями, подземные тюрьмы с сидящими на цепи рабами, сказочные пещеры с гаремами. И вновь эти нити вели в Москву, а там далее за рубеж, где исчезали вдоль наркотической тропы (через границу) с секретных маковых плантаций и вновь уходили в Москву через западные банки.

Советское «Зазеркалье», солнечная страна «Номенклатурия», охраняемая завесой секретности крепла и богатела с каждым днём. Хотя полного равенства там не было и в помине. Это создавало стимул для дальнейшей деятельности. Возмущение Хрущёва и тревогу Андропова вызывало то, что номенклатура была ненасытной,[30] тех привилегий, которые просто не могли присниться простому советскому человеку, ей было до смешного мало. И Андропов ясно видел, что если не остановить этот номенклатурный беспредел алчности, то погибнет всё, включая и саму номенклатуру.

Постепенно он стал убеждаться, что выход был один – ВОЙНА. Война, которая перевернёт и перетряхнёт всю страну, всё общество в целом. Война, которая позволит официально ввести трибуналы и замену руководящих работников от обкомов и директоров до работников ЦК КПСС.

– Случай приспел четвёртого ноября 1979 года.

После свержения шаха в Иране, когда к власти пришли исламские фундаменталисты во главе с их лидером аятоллой Хомени, весь Средневосточный регион оказался дестабилизированным. Волны исламского фундаментализма стремительно распространялись, накатываясь на соседние среднеазиатские республики, побуждая тамошнее партийное руководство всё больше думать о разрыве с Москвой и присоединению к миру ислама.

В республиках умело подогревались националистические настроения. Пока без всякого антикоммунизма. Поэтому потрясённое «осиное гнездо» само напрашивалось на советское вмешательство.

Главный стабилизирующий фактор региона – богатый и сильный в восточном отношении (своим союзом с США) – Иран перестал существовать в хаосе исламской революции. Соединённые Штаты, были объявлены врагом номер один, но и коммунистов там не жаловали, что касается Андропова, то его центроазиатский искус был огромен. Короткий удар через Афганистан по Ирану и Пакистану мгновенно выводил СССР к незамерзающим водам Индийского океана и к мировым запасам нефти.

Короткая победоносная операция дала бы, помимо всех других выгод возможность навести порядок в стране. Прервать губящую страну политику разрядки, уничтожить инакомыслие, прекратить влияние Запада, сплотить партию и снова вывести её на боевой курс под собственным руководством.

Для осуществления этого плана Андропов не видел лучшего места, чем Афганистан.

Двадцать седьмого апреля 1978 года в Афганистане произошёл коммунистический переворот, который люди Андропова готовили несколько лет. Демократическое правительство Мухамеда Дауда было свергнуто одной из коммунистических фракций под названием «Демократическая Народная партия Афганистана», и президентом стал прямой агент Москвы – Тараки. Немедленно последовала массовая экономическая и финансовая помощь из СССР. В Афганистан хлынули тысячи военных «советников». Коммунистическое правительство Тараки, действуя по методике «единственно верного учения» сразу же приступило к репрессиям, сносу мечетей и массовым экспроприациям. Ответом было всенародное восстание. Оно расширялось, и скорое падение коммунистического режима стало предрешённым.

Запад никак не реагировал, там затаили дыхание, чтобы ни вспугнуть Москву. А в США ещё и подогревали обстановку. Очень быстро, в предгрозовой тишине (коммунистической верхушке) Кабула громыхнуло. Там сразу же началась грызня. Четырнадцатого сентября 1979 года премьер-министр нового режима Амин ликвидировал не к месту поэтичного президента Тараки и объявил самого себя новым президентом «Освобождённого Афганистана». Тараки был убит в тот момент, когда готовился подписать призыв к Советскому Союзу о военной помощи и вводе войск на территорию Афганистана, для усмирения, восставшего народа. Амин был против ввода войск и пытался убедить в этом Москву, что с восстанием он справится сам. Подобное настроение Амина срывало все планы Андропова.

В Москве, на заседании Политбюро Андропов предъявил документы, свидетельствующие о том, что Амин агент ЦРУ[31] и, что тот якобы собирается позвать на помощь американцев. Они, безусловно, желают построить там ракетные базы и последствия даже трудно себе представить.

Присутствующий на совещании министр иностранных дел Громыко подтвердил, да, по линии министерства существуют данные, что Амин готовит призыв к американцам о помощи (жена Громыко, вляпалась на контрабанде бриллиантов и её дело лежало в архиве КГБ, поэтому перечить в чём-либо Андропову Громыко не мог).

Советский резидент слал сообщение за сообщением, пытаясь предотвратить вторжение советских войск. Он писал: «Афганистан, это улей, где много пчёл, но нет мёда». Министр вооружённых сил Устинов, был не военный человек, а штатский, он пришёл из министерства оборонной промышленности, поэтому, немного перепутал Афганистан с Чехословакией и заявил, что через две недели порядок будет полный. От этого бахвальства передёрнуло даже Андропова, и он поправил:

– Не через две недели, а через два месяца.

Только один Черненко возразил:

– А как же с разрядкой? Ведь они нам заморозят кредиты.

Брежнев обратился к Громыко, но тот ответил:

– Какая это разрядка, когда американцы готовы поставить там военные базы.

Под таким давлением Брежнев дал своё согласие. После чего его телохранители, подхватив под руки, унесли на очередной укол.

Вторжение было спланировано по чехословацкому образцу. Двадцать четвёртого декабря 1979 года на аэродром Баграм, что в пятидесяти километрах от Кабула десантировалась сто пятая гвардейская воздушно-десантная дивизия. Подразделение КГБ «Дельта» с ходу взяло дворец Амина Дар-уль-аман. В ходе перестрелки Амин был убит.

– Это была уже прямая агрессия.

Следом, через Кушку в Афганистан вступили шестьдесят шестая и триста пятьдесят седьмая моторизированные стрелковые дивизии. А после двести первая и триста шестидесятая. Они захватили стратегический тоннель Саланг. Однако сценарий стал резко отличаться от чехословацкого вторжения в 1968 году. Народное восстание приобрело невиданные доселе размеры. За оружие взялись даже женщины и дети.

Но это было ещё не всё. Для обеспечения афганской авантюры было решено на всякий случай нейтрализовать и Иран. Потеряв США в качестве союзника, ослабленный революционной ломкой, Иран был намечен следующей жертвой после Афганистана. С этой целью в Москву был вызван Саддам Хусейн – прогрессивный лидер социалистической ориентации. Ему прямо заявили, что настал момент разрешения его территориальных проблем с Ираном, самым простым образом – путём военного захвата. Оружием и всем необходимым пообещали снабжать по полному списку, сколько потребуется. Хусейн согласился с условием, если ему за каждый год военных действий, его личный счёт в Швейцарском банке будет пополняться на пятьсот миллионов долларов, с учётом инфляции.

– Дорого?

– Дороже будет, когда Иран ударит по Афганистану и поднимет «газават»[32].

И Иракские войска вторглись в Иран. Два смертельных врага Израиля сцепились между собой.

– Мир ахнул.

– Такого подарка, – заявил премьер министр Израиля – Бегим, – Господь не посылал нам со времён «манны небесной». А уж мы постараемся, чтобы эта война никогда не кончилась.

И отдал приказ израильским ВВС (на всякий случай) бомбить ядерный реактор под Багдадом.

Ругая, на чём свет стоит сионизм, Хусейн послал свои самолёты бомбить Тегеран. Иранская тяжёлая артиллерия обстреливала Басру – жемчужину Персидского залива. Откуда в свои плавания уходил Синдбад-мореход. Под гром этой канонады Израиль вторгся в Ливан, уничтожив всю инфраструктуру Палестины (включая склады с огромным количеством оружия советского производства).

Туго затянулся «Ближневосточный узел» и за 10 лет не разрубить. Но какие там десять лет? Ровно через год Юрия Владимировича посетила новая идея милитаристского толка.

 

***

Наступил ноябрь 1980 года. Власть в Польской Народной республике вот-вот должна оказаться в руках свободных профсоюзов именуемых как «Солидарность» во главе с Лехом Валенсой. Страна накануне восстания, которое наверняка сметёт ненавистный просоветский режим. И Андропов взялся за дело. Он вновь убеждал и требовал: подавить польскую контрреволюцию военной силой, пока не поздно. Опыт есть: Венгрия, Чехословакия.

В этом месте следует заметить, что слаб был Андропов в истории русско-польских взаимоотношений, более того невежествен. Польша не Венгрия или Чехословакия. В этих странах, до известных событий не было антирусских настроений. В Польше у них вековая антипатия. Да взгляни в любой учебник истории, да хотя бы в Большую Советскую Энциклопедию, всё станет ясно. Эти отношения накапливались веками, со времён Ивана Грозного, да раньше, раньше. Ещё при Ярославе Мудром, войско Болеслава воевало Киев и черниговские города (1018г.), а там, как говорится, и пошло и поехало, сколько было самозванцев, польских восстаний…

Сталин в отличии от Юрия Владимировича глубоко интересовался историей польского вопроса: недаром, он отказал коммунистической клике, пришедшей к власти в Польше на советских штыках после Второй мировой войны, когда они запросились в состав Советского Союза на правах республики: уж больно тяжела ноша, получили власть – правьте. Правда, правьте, как вам из Москвы повелят…

Но Андропову не до этих тонкостей. Он и его сторонники решили действовать проверенным методом: осуществить акцию за старческими спинами кремлёвских «вождей» и поставить их перед свершившимся фактом. Опыт есть – Афганистан. Но существует одна проблема – Соединённые Штаты Америки. В случае советского вторжения, Польша в лице новых лидеров из «Солидарности» может обратиться за военной помощью в НАТО, где США – первая скрипка. Но тут история протянула руку помощи Юрию Владимировичу и его боевым генералам. В Штатах предвыборная гонка – Картер против Рейгана, или наоборот, не разобраться. Безвластие, одним словом. Старые правители сдали власть, новые её пока не приняли, не до Польши и прав человека в ней.

Политическая обстановка в Союзе тоже сопутствовала военным агрессорам. Леонид Ильич Брежнев отправился с визитом в Индию, прихватив с собой изрядную свиту своих соратников.

Случай как говорится, приспел и, второго декабря 1980 года руководство Варшавской операцией было поручено маршалу Виктору Георгиевичу Куликову. Этот не подведёт. Дело моментально приняло крутой оборот, по всем дорогам, ведущим к польской границе, пошли колонны танков и бронемашин. Военная армада из пяти дивизий двинулась к «братской» стране спасать её от контрреволюции. В Советской прессе (послушной командам из КГБ) началась антипольская компания, чтоб на следующий день в письмах трудящихся «одобрить и поддержать».

Четвёртого декабря 1980 года в сообщениях многих агентов мира прошла информация, что советским войскам отдан приказ о переходе польской границы. После нападения гитлеровской Германии на Польшу у поляков не было более драматичной ситуации.

– Мир был поставлен на грань Третьей мировой войны.

Но на следующий день, замерли на дорогах СССР бронированные колонны советских войск.

– Что же случилось?

Генерал Ярузельский официально обратился к советскому правительству и главе государства. Суть общения была предельно краткой: в случае вторжения, он отдаст войскам приказ сражаться и призовёт польский народ на борьбу с оккупантами. Иными словами советское вторжение приведёт к масштабной русско-польской войне.

    На этот раз победил здравый смысл. Проснулся от спячки Брежнев и проявил волю. Это было первое поражение Юрия Андропова в начавшемся единоборстве с генералом Ярузельским. Но не такой человек Юрий Владимирович, чтобы сдаваться после первого проигрыша.

Польская революция вступила в новую фазу: политического безвластия и уличной анархии. Андропов тут же сделал ставку на размежевание поляков: «Больше анархии! Больше беспредела! Пусть поляк идёт на поляка. Неважно, коммунист он или антисоветчик».

    «Солидарности», советская пропаганда приписывала высказывания, и действия которые рождались в кабинетах КГБ. Как и было задумано, Польша всё больше погружалась в анархию. Но генерал Ярузельский заявил: «Покончим с анархией и Польша, сможет противостоять «старшему брату» – России».

С Ярузельским было всё не так просто. Этот человек не походил на безвольного Имре Надя, или наивного Александра Дубчека. Он был очень непростым человеком, и мотивы его поступков были не всегда понятны. Таким он был по характеру. Хорошо знающие его люди отмечали, что для Ярузельского характерны исключительная осмотрительность, взвешенность и осторожность. Но главное состояло в нетипичной для эмоциональных поляков внутренней сдержанности, скупости эмоций.

  Войцех Ярузельский родился в 1923 году. Его отец владел немалым земельным наделом. Когда немцы напали на Польшу, семья бежала в независимую Литву, но через год туда пришли советские войска и уже в 1939 году их отправили на спецпоселение на Алтай. Сначала поселили прямо в тайге, поляки валили лес. Ярузельского – старшего арестовали и отправили в лагерь. Потом семья жила в городе Бийске, отца выпустили. Лесоповал совершенно истощил Ярузельского старшего, и вскоре он умер. Там и похоронили.

Поразительным образом Войцех Ярузельский сохранил добрые чувства к России.

В 1943 году (когда формировалась польская армия, конечно под опекой СССР) с семьи сняли клеймо спецпоселенцев. Войцех вступил в польские части и ушёл воевать с немцами. Тринадцать лет службы в армии, сделали его самым молодым польским генералом, а в 1968 году он был уже министром обороны.

Семнадцатого декабря 1970 года, польские силы правопорядка применили оружие при попытке подавления забастовки рабочих Гданьской судоверфи имени В.И. Ленина. При этом сорок четыре человека погибли, в том числе два милиционера и один солдат. Забастовка вспыхнула в ответ на объявление польским правительством тридцати процентное повышение цен на продовольствие, на строительные материалы и мебель. Особенно поляков возмутило то, что цены подняли накануне Рождества, когда по традиции поляки чаще всего ходят по магазинам.

Министром обороны был тогда Ярузельский. Впоследствии ему предъявили обвинение в том, что он отдал приказ стрелять. Защищаясь, генерал отвечал, что тогдашний первый секретарь ЦК Владислав Гомулка его не любил и отстранил от принятия важных решений.

Двадцатого декабря 1970 года в связи с рабочими волнениями в Гданьске, Гдыне и Щецине и их кровавом подавлением Владислав Гомулка был смещён с поста первого секретаря ЦК Польской объединенной рабочей партии (ПОПР) и вместе со своим ближним окружением изгнан из Политбюро ЦК. Место Гомулки занял Эдвард Герек, который через десять лет сам был вынужден уйти…

В 1976 году уже Герек поднял цены. И опять начались волнения. В Варшаве рабочие тракторного завода подняли восстание. В Радоме разгромили воеводский комитет ПОРП. Рабочих вожаков посадили. Тогда-то, вслед за этим и появились люди, которые брали на себя поддержку семей арестованных, нанимали им адвокатов. Это были первые структуры оппозиции.

Одновремённо рос и послужной список Ярузельского в феврале 1981 года он стал премьер-министром, сохранив за собой пост министра обороны, а в октябре 1981 года был избран первым секретарём Центрального комитета Польской объединённой рабочей партии. Такого в истории Польше никогда не было.

Если бы Юрий Владимирович удосужился заглянуть в свод законов Польской Народной Республики, то обнаружил бы прелюбопытный факт. А именно: Комитет обороны Польши должен состоять из трёх человек: Первого секретаря партии, председателя Совета Министров и министра обороны Польши.

– Не удосужился.

– А зря…

В октябре 1981 года Комитет обороны состоял из одного человека. По существу к власти пришла военная хунта во главе с чёрным генералом Войцехом Ярузельским. Первым делом Ярузельский из всех правительственных структур удалил лидеров «Солидарности» (некоторых арестовал, но после выпустил). Уличной анархии пришёл конец, Появились формулировки: «сближение позиций», «единство задач», «поиски компромиссов» и т. д.

Таким образом, Ярузельский спас страну дважды – от вторжения советских войск. И создал историческую перспективу, демократического и независимого развития.

История ещё вспомнит о Ярузельском и поставит его в один ряд с Тодеушем Костюшко и Юзефом Пилсудским.

Приход к власти Ярузельского означал сокрушительное поражение Юрия Андропова в его безукоризненной карьере. Поэтому Андропов оставил внешнюю политику и нахрапом стал продираться в главы государства.

 

***

Ни для кого не было секретом, что в последнее время, год или даже полтора, Леонид Брежнев, восемнадцать лет, бессменно стоявший во главе Советского Союза, фактически не правил страной: дряхлый, больной старец оставался лишь символом коммунистической власти. Он всё реже появлялся в своих кабинетах как в здании ЦК КПСС на Старой площади, так и в кремлёвском кабинете.

И по сведениям многих источников, драматический финал – увы, неизбежный для каждого человека – тоже был близок и неотвратим. А о политическом финале Леонида Брежнева можно было с уверенностью говорить как о случившемся факте.

Поэтому на повестке дня политической жизни России стоял вопрос: КТО? Кто станет приемником угасающего лидера страны? Прежде всего, на посту генерального секретаря ЦК КПСС. По любому раскладу, это должен быть один из членов настоящего Политбюро.

– Кто же он?

Из старых членов Политбюро, при которых произошло смещение Никиты Хрущёва со всех постов, и избрание Леонида Брежнева генеральным секретарём, осталось пятеро: Суслов, Громыко, Черненко, Устинов и Кириленко. (Заметим в скобках: председатель КГБ Юрий Андропов был избран членом Политбюро в 1973 году). Казалось бы, приемником Брежнева, должен стать кто-то из пятерых старых соратников руководителя государства. Суслов из этого списка выпадал сразу.

Оставались четверо: Громыко, Устинов, Черненко и Кириленко. Можно было бы постараться сделать прогноз, анализируя шансы на лидерство в начавшейся политической гонке, каждого из названных четырёх кандидатур, но мы не станем этого делать.

В сложившейся ситуации и исходя из тех данных, которыми мы располагаем, в жёсткой, но не видимой простым людям, борьбе за верховную власть в Кремле, на первое место выходил председатель КГБ Юрий Андропов. Ему как шефу Государственной Безопасности «зацепить» и дискредитировать генерального секретаря, через его заворовавшихся друзей было не просто, но реально. Вначале пока ещё задуманной операции шеф КГБ заинтересовался Медуновым – первым секретарём Краснодарского края. Состоявшаяся задумка принесла слишком много хлопот. Более двух лет шли интриги ближнего окружения секретаря крайкома, Наконец, двадцать второго июня 1982 года в газете «Правда» появилось краткое сообщение, что Сергей Медунов освобождён от занимаемой должности в связи с переходом на другую работу. Такая формулировка означала лишь одно: конец карьеры. Как позже выяснилось, его назначили министром плодо-овощной промышленности. Итак, первый, пробный шар залетел. Теперь можно было замахнуться на большее.

Андропов стал чувствовать свою силу. Почувствовала её вся страна от студента, читающего по ночам Солженицина и Авторханова, до номенклатурного работника ЦК бравшего взятки. Но опустим в нашем повествовании молодое и любопытное поколение, потому как их честность на фоне высокопоставленной номенклатуры не вызывает сомнения.

В ночь с семнадцатого на восемнадцатое января в Москве началась крупнейшая операция «Каскад» силами КГБ и милиции (название операции соответствовало целям), по разгрому теневой экономики. Об этом русском феномене писалось уже в газете «Dail news» от 17.12.81 года «Подпольный бизнес в России».

Вся операция была разработана в недрах КГБ: кого брать в первую очередь, у кого и против кого искать улики. Данные свидетельства были найдены, у первых же арестованных воротил теневой экономики. Они дали показания, свидетельствующие о связях с миром подпольного бизнеса Семёна Цвигуна – он сам оказался крупнейшим коррупционером.

Неумолимая логика подсказывала, что Юрий Владимирович давно знал всю эту продажность высшего эшелона власти, мало того, у него уже имелось досье на своего первого заместителя, но он придерживал до поры свою сильную козырную карту в начатой игре.

Наконец, настало время выбросить её на кон: в первой половине дня восемнадцатого января Михаилу Суслову были переданы данные, неопровержимо свидетельствующие о связях Семёна Цвигуна с преступным миром, о том, что его – и Брежнева – человек в Комитете госбезопасности – один из самых крупных коррупционеров страны.

Драматическая развязка долго ждать себя не заставила. Одним махом были арестованы все тёмные личности в окружении Галины Леонидовны Брежневой. На их показаниях стали «прокручивать» «Бриллиантовое дело». От её мужа Чурбанова (зам. министра внутренних дел МВД) след вёл к генералу армии МВД – Щёлокову и к партийному идеологу Суслову[33]. Операция стала проводиться с такой стремительностью, что сразу никто не смог среагировать. Заместитель Андропова – брежневский свояк, генерал армии Семён Цвигун, опомнившись от шока начал прилагать все усилия, чтобы сорвать следствие. Два важных свидетеля исчезли. Один пропал, другой повесился в камере. Следователь КГБ, полковник Ляхов, был сброшен под поезд метро, его портфель похищен и «бриллиантовое дело» встало на прикол.

Генерал Цвигун на то и был приставлен к Андропову, чтобы вовремя наступить на хвост Юрию Владимировичу. Но шутки кончились. Девятнадцатого января 1982 года генерала Цвигуна нашли на даче с простреленной головой. Раскрыл ли Суслов все эти дела по своим каналам, или просто принимал участие в них, прикрывая родственников генерального секретаря? В любом случае, он не мог прожить долго.

Вечером разбитый инсультом, он попал в кремлёвскую больницу. Из коматозного состояния вывести «бедного идеолога» врачам не удалось.

Вывод? Формально КГБ целеустремлённо, чётко, продуманно вел борьбу с коррупцией и экономическими преступлениями. Результаты всех акций проводимых в этой области Комитетом, – тому наглядное подтверждение.

Но если смотреть на последние события с точки зрения борьбы за верховную власть, прежде всего внутри Политбюро, – то станет ясно: самая активная, энергичная позиция была у председателя КГБ Юрия Андропова.

По крайней мере, три цели были достигнуты им в последние дни: во-первых, в Комитете не стало больше Цвигуна. Во-вторых, Михаил Суслов перестал быть соперником (тут судьба распорядилась в пользу председателя КГБ). Наконец, в-третьих, открылась возможность возобновить следствие по «бриллиантовому делу»[34]. Это ставило под удар самого секретаря ЦК КПСС и – что самое главное – его сторонников и ставленников в Политбюро и в Центральном Комитете партии. А их там было немало. И все, кто был задет коррупцией, знали: на каждого из них в Комитете Государственной Безопасности заведено досье. А Юрий Владимирович уже шагал дальше…

Кабинет номер два на пятом этаже в первом подъезде основного здания ЦК КПСС освободился. Все ждали, кто его займёт. И Брежнев неожиданно для многих выбрал Андропова. Видимо таким образом он решил избавиться от «верноподданного» председателя КГБ, повысив, его статус. КГБ же, Леонид Ильич решил усилить новыми кадрами под руководством генерала Виталия Васильевича Федорчука, переведя его из соседней Украинской республики в Москву.

Такая кадровая многопозиционная перестановка могла стать многообещающей реальностью: во-первых, Андропов не мог далее влиять на органы безопасности и курировать расследование «бриллиантового дела». Во-вторых, обреталась явная возможность утвердить с помощью Федорчука (как замену себе), на пост генерального секретаря ЦК КПСС первого секретаря Украинской ССР Щербицкого, самому же освободить это беспокойное кресло, возглавив секретариат ЦК КПСС.

Леонид Ильич жил старыми мерками. Он считал, что Федорчук, как шеф ГБ Украины находится в подчинении у первого секретаря ЦК КП УССР и соответственно будет последнему большой поддержкой. Но Андропов давно уже перестроил всю структуру Конторы Глубокого Бурения, поэтому Федорчук если и числился чекистом Малороссии, то на деле был в прямом подчинении у Андропова. Мало того, у украинского чекиста просматривались хлебосольные отношения с Лубянкой.

В Политбюро сразу произошёл переполох и, видимо поэтому, с окончательным решением произошла небольшая заминка. Академик Чазов даже поинтересовался у Андропова, отчего задержка с переселением на Старую площадь?

– А вы что думаете, меня с радостью ждут в ЦК? – огорчённо ответил Андропов. – Кириленко мне однажды сказал, если ты придёшь в ЦК, то ты, глядишь, всех нас разгонишь.

Андрей Петрович оказался прав, Андропов не снижал темпов следствия. Он вызвал к себе своих коллег Кирилла Трофимовича Мазурова и Андрея Павловича Кириленко, показал им материалы, касающиеся их «многотрудовой» деятельности, и предложил подумать о жизни. Жаловаться было некому. После гибели свояка и скандала с дочерью, Брежнев ни с кем не желал разговаривать. Здоровье его ухудшалось.

Мазуров послушно подал в отставку, а Кириленко не понял серьёзности момента и заявился на очередное заседание Политбюро. У него грубо отобрали пропуск и передали приказ Андропова – сидеть на своей даче до особого распоряжения.

Вдруг неожиданно арестовали министра рыбной промышленности Ишкова и его заместителя Рыкова (они на банки с чёрной икрой, клеили этикетки типа балтийской селёдки и ловко продавали «самопальную» продукцию за границу). Им «светила» вышка. Но самое примечательное было то, что след этого дела проходил через министерство внешней торговли, где работал сын Леонида Ильича – Юрий Леонидович Брежнев.

В ужасе «зазеркалье» бросилось к Брежневу. Ведь генсек ещё жив! Разве не был он в течение восемнадцати лет их благодетелем и гарантом?

– Что случилось?

Брежнев, с трудом начал выслушивать обиженных соратников. Он уже был готов вступиться за сына, но пока ещё что-то выжидал. Андропов чуть ли не ежедневно клал на стол генерального секретаря оперативные сводки. Там задержаны, там арестованы, там коррупция, там подпольный бизнес и контрабанда.

Брежнев читал, долго молчал, а после спрашивал, Андропова, когда же закончится война в Афганистане, длящаяся уже третий год без каких либо видов на победу. Ведь Андропов обещал закончить её в течение двух месяцев.

– Для этого нужно вначале навести порядок в стране», – отвечал Андропов.

Делая такие резкие ответы генеральному секретарю, главный идеолог страны задумал начать полную дискредитацию «Дорогого Леонида Ильича». Эту работу он провёл с тонким лукавством: ради «поднятия авторитета» генсека. Юрий Владимирович дал указания государственному телевидению (другого в стране не было), как можно чаще показывать Брежнева по телевидению, притом крупным планом. Такое положение дел не укрылось от наблюдательных людей. В частности историк Илья Земцов заметил:

– На экранах Центрального телевидения, будто невзначай замелькали кадры, из которых явствовало, что глава государства не может передвигаться без поддержки двух охранников…

Но лукавый интриган забыл, что Леонид Брежнев был не просто хорошим игроком «дворцовых интриг», он был гроссмейстером этих игр и, что интрига со здоровьем в один прекрасный момент вернётся к нему ответным ходом.

 

***

Внезапно, и будто ни с того ни с сего Юрий Владимирович (ни с кем не советуясь, ни с Политбюро, ни с правительством) десятого сентября 1982 года совершил «блиц-турне» по трём братским странам. Первая: Венгрия – возложение венков воинам-освободителям на горе Геллерт. Вторая: Чехословакия – принятие минеральных ванн местного целительного источника. Третья: ГДР – смотр парада и званый ужин.

  Наивно думать, что больной Андропов, с искусственной почкой забавлялся бы подобными пустяками. От Яноша Кадора, Густова Гусака и Эриха Хонеккера было взято обещание, что, они поддержат приход к власти Андропова. Юрий Владимирович желал бы заручиться ещё поддержкой Румынии, Болгарии и Польши. Да румын Чаушестку в том неспокойном 1968 году не поддержал Андропова в дни чешского конфликта. В Болгарии прошло бы всё великолепно, но «светиться» в этой стране, после покушения на Папу Римского Иоанна IV в Париже (13 мая 1981 года), и этот «болгарский след» …. Будь он неладен. Ехать в Польшу на поклон к Ярузельскому после всего, что было? Нет уж. Обойдёмся.

Однако у пана Ярузельского стоило кое-чему поучиться. Чтобы не развалился Варшавский блок окончательно, следовало во всех странах, включая и СССР ввести военное положение по образцу Польши. Но с армией шутки плохи, хотя и с ней пособники КГБ не деликатничали. У Юрия Владимировича была просто железная хватка. Особый отдел (лично подчинённый ему), прослеживал каждую мысль, каждый шаг военачальников. При малейшем подозрении не церемонились. «Скоропостижно скончался» и всё тут.

Второго декабря, в результате острой сердечной недостаточности, скончался член Политбюро ЦК СЕПГ, министр национальной обороны ГДР, генерал армии Гофман.

Пятнадцатого декабря, на пятьдесят девятом году жизни в результате сердечной недостаточности скоропостижно скончался член ЦК ВСПР министр обороны ВНР генерал армии Олах.

Шестнадцатого декабря, на шестьдесят шестом году жизни, в результате сердечной недостаточности скончался министр национальной обороны ЧССР, член ЦК КПЧ, генерал армии Дзур.

  – Что за мор напал на министров обороны? И как удачно страны умерших военачальников совпадают с сентябрьским турне Юрия Владимировича. Интересно, не правда ли?

Кстати у самого Андропова были не менее интересные вопросы (которые он пытался решить с помощью своих органов): «Какой золотой запас страны и сколько золота добывается ежегодно?».

Шесть разных ведомств под грифом «Совершенно секретно» дали разные справки. Данные варьировались от пяти до десяти тысяч тонн. А министерство финансов, ссылаясь на собственные источники, заявило, что золотой запас страны две тысячи сто тонн. И не покраснело.

Не менее путано было и в алмазной промышленности. Их руководителей, то нечаянно убивали на охоте, то они сами падали в лестничные пролёты. Да что там алмазы! Куда-то налево уходили миллионы тонн нефти, и концов было не найти.

Но уже совершенно точные цифры говорили о том, что производительность труда в стране продолжала падать, а рубль обесцениваться. Неурожаи с каждым годом принимали всё более угрожающий характер, но другу Горбачёву министру сельского хозяйства пока прощалось всё. У него не было времени курировать сельское хозяйство, были дела много важнее. Кремлёвская интрига вышла на финишную прямую. Необходимо было устранить последнюю преграду, отделяющую Андропова от власти – самого Брежнева и одновременно утвердить следующий план государственной политики.

 

В области внешней политики:

1. Завершение войны в Афганистане полной и безусловной победой.

2. Полное и окончательное уничтожение польской «Солидарности».

3. Оказывать самую активную поддержку малоразвитым странам в борьбе против империализма.

4. Добиться контроля над регионом Среднего Востока (включая Персидский залив).

 5. Использовать в своих целях возникающие трения между США и странами НАТО.

 

В области внутренней политики.

1. Жесточайшее подавление диссидентского движения.

2. Прекращение всех форм эмиграции.

3. Закрепление всех работающих за предприятиями.

4. Полное уничтожение подпольной экономики.

5. Увеличение сроков службы в армии.

Увидев этот документ, друг Андропова Михаил Сергеевич спросил:

– А где взять кредиты под эти реформы?

– Деньги найдём, главное внезапность и последовательность. Конечно, это не для Брежнева.

  Решили подождать, но Брежнев узнал всё через западную печать. Секретарша Андропова заложила в пишущую машинку не четыре, а пять листков. Пятый (не учтенный) экземпляр и попал на Запад.

Брежнев вызвал Андропова и, указав на «секретный план развития страны» спросил:

– Что это такое?

Андропов, не моргнув глазом, ответил, что он не может отвечать за печатные «утки» западной прессы.

– Мне нельзя умирать, – неожиданно твёрдо сказал Брежнев, – нельзя умирать, если кто-то после моей смерти будет претворять в жизнь такое безумие. Они погубят страну окончательно.

Андропов промолчал, а Брежнев не только не умирал, но и почувствовал себя лучше. Настолько лучше, что задумал съездить в Ташкент к своему другу Рашидову.

Шараф Рашидов встретил дорогого гостя с почестями, а Брежнев, возможно в угоду товарищу, а возможно по собственной инициативе, пожелал говорить с народом. Встреча с народом состоялась на Ташкентском авиационном заводе. Вдруг во время выступления разорвало магистраль сжатого воздуха. Раздался громовой раскат сменившейся пронзительным свистом. Охраной главы государства это было принято за взрыв. Телохранители мгновенно среагировали на случившуюся аварию. Один из них силой уложил Брежнева на пол и накрыл его своим телом.

Потрясение, вызванное инцидентом, привело к инсульту. Но умирать генсек не хотел и стал вновь поправляться. Теперь для Леонида Ильича настало время сделать последний ход в этой тщательно продуманной шахматной игре. В конце октября 1982 года, он позвонил главному кремлёвскому врачу Чазову. По словам последнего, между ними произошёл такой разговор:

– Евгений, почему ты мне ничего не говоришь о здоровье Андропова? Как у него дела? Мне сказали, что он сильно болен и дни его сочтены. Ты понимаешь, что на него много поставлено, и я на него рассчитываю. Ты это учти. Надо, чтобы он работал.

Чазова поразил тон генсека: за целых полтора десятилетия Брежнев всего пару раз беседовал с ним так резко. Министр здравоохранения начал уверять генсека, что болезнь Андропова поддаётся лечению, и он может работать.

– Я всё это знаю, – продолжал Брежнев. – Видел, как он в гостях у меня не пьёт, почти ничего не ест, говорит, что может употреблять пищу, только без соли… понимаешь, вокруг его болезни идут разговоры, и мы не можем на них не реагировать… Ты должен чётко доложить о его возможностях и его будущем.

Такой решительный напор означал только одно: Брежнев начал то, что в шахматах называется «матовой атакой». Самое забавное, что этот последний ход возвращал противнику его первый удар – по здоровью. Андропов не на шутку забеспокоился: все его недавние победы вдруг, как по волшебству обернулись поражениями.

Проживи Брежнев ещё несколько дней или недель, и «будущее» Андропова, скорее всего, ограничилось почётным уходом на пенсию. В его часах, как государственного деятеля высыпались последние песчинки. Можно представить себе напряжение, в котором прибывали все эти дни сам он и Чазов!

– Я ждал звонка, – вспоминал Евгений Иванович, – но Брежнев не позвонил.

А после праздников положение Андропова теоретически было решено. Он был вызван в кабинет Брежнева, где уже находился Черненко, и видимо выслушав какие-то неприятные вещи, удалился мрачный. Протокола собеседования не велось, но видимо решались какие-то кадровые перестановки. Возможно, было предложено рекомендовать на пост генерального секретаря Владимира Васильевича Щербицкого, а Андропову заняться подготовкой к пленуму ЦК.

Вечером Брежнев вызвал к себе телохранителя и уехал с ним на дачу в Заречье. Это была его последняя поездка. Утром десятого ноября генеральный секретарь при пересмене охраны был обнаружен в своей спальне бездыханным.

Андропов стал первым человеком, после телохранителей кто увидел мёртвым вчерашнего руководителя сверхдержавы. Евгений Чазов писал об этом: «Приехавший на дачу Андропов выглядел рассеянным… Андропов попросил меня зайти вместе с ним в спальню. Где лежал Брежнев, чтобы попрощаться с ним… В спальне никого не было на кровати лежал мёртвый лидер великой страны… Андропов вздрогнул и побледнел, увидев мёртвого Брежнева, но когда я его провожал, то понял, что это уже тот Андропов которого я знал, – собранный, твёрдый, видимо, принявший решение».

 

***

Празднества по случаю шестидесятилетия Октябрьской революции неожиданно обернулись похоронной суетой. Утром скончался Леонид Ильич Брежнев. «Всё смешалось в доме Облонских». Двенадцатого ноября 1982 года, в семнадцать часов, Политбюро собралось на экстренное заседание.

Его проведению предшествовали кулуарные консультации, в ходе которых был предрешён вопрос о приемнике Брежнева. Роль «дипломатического челнока» на этих консультациях взял на себя министр обороны, маршал Дмитрий Фёдорович Устинов.

Маршал знал, что ближайший сподвижник Брежнева Константин Устинович Черненко имеет большие виды на освободившейся пост генерального секретаря ЦК КПСС. На экстренном заседании Политбюро его кандидатуру готовился предложить заместитель председателя Совета Министров Николай Александрович Тихонов.

Рассказав об этом Андропову, маршал Устинов тут же предложил ему «нейтрализовать» возможную инициативу Тихонова очень простым способом: попросить самого Черненко выступить с предложением о кандидатуре Андропова на пост генерального секретаря. Решили, что из уст министра обороны просьба к Константину Устиновичу должна будет прозвучать весьма весомо.

Андропов согласился, и маршал Устинов отправился к Черненко. Он сообщил ему, что переговорил с соратниками по Политбюро и те мол просят Константина Устиновича на предстоящем заседании выдвинуть кандидатуру Андропова. Черненко, как не глупый человек, пришёл к выводу, что за инициативой Устинова скрываются договорённости, противостоять которым в одиночку он едва ли сумеет, и выразил своё согласие.

– Так, вопрос о кадровом назначении был решён.

Эта незатейливая дипломатия стала той скрытой пружиной, которая направляла действия собравшихся, членов Политбюро, в столь печальное время. Всё происшедшее дальше было чистой формальностью.

Вначале, для приличия, председательствовавший на заседании Андропов предложил почтить память скончавшегося. Затем зачитал краткий текст, в котором проникновенно говорилось о Леониде Ильиче как о «выдающемся руководителе, замечательном друге, советчике, товарище». После этого Юрий Владимирович напомнил, что в повестке дня стоит вопрос о выдвижении кандидатуры на пост генерального секретаря ЦК КПСС и попросил присутствующих делать предложения и высказаться.

Тут Константину Устиновичу пришлось выполнить взятое на себя обязательство. Черненко произнёс лаконичную поминальную речь, которую завершил предложением избрать Андропова генеральным секретарём и выступить с соответствующей рекомендацией на предстоящем пленуме ЦК. Маршал Устинов, в свою очередь, вновь предложил поручить эту миссию Черненко. Возражений не было. Желающих выступить – тоже. Заседание завершилось. Процедура заняла около часа.

Пленум прошёл через два дня. Основными докладчиками были тоже Андропов и Черненко.

Речь Юрия Владимировича была посвящена памяти Брежнева. Леонид Ильич был назван «крупнейшим политическим деятелем современности», «человеком большой души и большого сердца, чутким, доброжелательным, отзывчивым и глубоко гуманным». Лишь последние слова речи касались того главного, ради чего был созван пленум. Собственно это была лишь одна короткая фраза: «пленуму предстоит решить вопрос об избрании генерального секретаря Центрального Комитета КПСС». И ничего больше. А – далее традиционное высказывание по этому поводу.

Тут же слово было предоставлено Черненко. Константин Устинович встал и со всей своей монотонностью понёс:

– Политбюро ЦК КПСС, обсудив создавшееся положение, поручило мне предложить пленуму избрать генеральным секретарём ЦК КПСС товарища Андропова Юрия Владимировича. Думаю, нет нужды рассказывать его биографию. Юрий Владимирович хорошо известен в партии и стране как самоотверженный, преданный делу ленинской партии коммунист…

Далее Константин Устинович говорил уже с сильной одышкой, допуская скороговорки и не меняя интонации, одни сплошные трафаретные фразы.

– Юрию Владимировичу присуща партийная скромность…

– Юрий Владимирович хорошо воспринял брежневский стиль руководства…и т. д.

Процедура голосования была недолгой, пленум единогласно избрал единственного соискателя на высший партийный пост нового генерального секретаря.

Триумф! Идиллия! Юрий Владимирович вновь на трибуне. Короткая процедурная речь. Слова признательности и благодарности за оказанное доверие. Всё в меру, ничего лишнего.

.

Бывший генсек ещё не погребён, похороны состоятся только завтра, а новый уже прошёл весь ритуал избрания. Отныне он официальный лидер гигантской державы. Словосочетание  «Юрий Владимирович Андропов» становится привычным для миллионов людей. На календаре двенадцатое ноября 1982 года.

 

***

Дела о коррупции высокопоставленных особ приобрели новую силу. «Медуновское дело» раскрутило такую преступную сеть по всему Советскому Союзу, что пришлось арестовывать полным составом всё министерство мясомолочной и плодоовощной промышленности. Потом был удар по Средней Азии: Бухара, хлопкообрабатывающая промышленность, Музафаров, Каримов, Рашидов и прочие и прочие. Был удар по ликероводочной промышленности. К следствию привлеклись все директора ликёроводочных заводов. Везде находилась валюта, золото, бриллианты и в огромных количествах.

Андропов бил почти вслепую, но везде попадал. Промахнуться было невозможно. Сняли с должности министра внутренних дел Щёлокова и его зама Чурбанова – зятя Брежнева (Щёлоков успел застрелиться)[35].

Министром внутренних дел Андропов назначил Федорчука, а на должность шефа КГБ своего друга Чебрикова. В Москву вызвали проверенные годами кадры: Алимов, Шеварднадзе, Рыжков. Вместе с Горбачёвым они сформировали новое правительство. Борьба закипела. Раскрытие многих преступлений показывало, что все нити вели в ЦК КПСС.

На действия Андропова страна смотрела настороженно, но с чувством одобрения. В конце концов, он возвращал партии золото, отбирая его у людей, которые по их рангу не должны были владеть им вообще, или в таком количестве. Если бы Андропов остановился на этом уровне, он безусловно, попал бы в классики марксизма. Но его погубила гордыня. Он не только хотел вернуть золото партии, но и лично владеть им.

– Такое было не под силу даже товарищу Сталину.

В деле всплывали всё новые и новые фамилии: Рашидов, Рекрутов (генеральный прокурор), Теребилов, Гусев, Афанасьев, Георгадзе. У Андропова голова шла кругом. Явившиеся фамилии, для него, готового ко всему были большим сюрпризом.

Теперь он стоял перед дилеммой: или наносить удар в самое сердце «зазеркалья», или на этом остановиться. Но если остановить поднятую для удара руку, тогда вся борьба бесполезна. Сохранить главный штаб и мозг коррупции, означает одно – спасовать перед врагом, а враг, есть враг и разгрома он не прощает. Был тщательно составлен последовательный список производства обысков и арестов высших руководителей партноменклатуры.

Ну, а что же народ в целом, у которого по утверждению Роя Медведева избрание Андропова генеральным секретарём ЦК КПСС «вызвало не только интерес, но и очевидное одобрение».

– Народ жаждал перемен – это, безусловно. И на первых порах они вроде бы начались. Только в данном случае следует понять две вещи: Андропов, решительно продолжавший борьбу с коррупцией (теперь он генеральный, следовательно, руки окончательно развязаны) тоже преследовал две цели: во-первых, масштаб коррупции стал действительно угрозой национальной безопасности страны, и надо было хотя бы приостановить этот смертоносный процесс. Во-вторых, это была своеобразная чистка.

Как мы уже упомянули, остановить руку, занесённую для удара, означало подвергнуть себя смертельной опасности. Вспомните товарища Сталина на XIX съезде КПСС. Кроме того, под рукоплескания толпы, наш полуголодный, полунищий, оболваненный, пьющий народ, про который более правильно будет сказать – население (народ, слово высокое) всегда жаждал крутых расправ, включая и незаконные.

Таков российский менталитет.

Вторая народная радость, очень скоро радостью быть перестала. Кстати этой радостью можно обозвать первую и единственную – экономическую «реформу» Юрия Владимировича: сильной рукой навести в стране порядок, утвердить всюду, сверху донизу трудовую дисциплину. На заводах и фабриках, на полях и фермах и конечно в сфере обслуживания, большей частью в торговле.

«Сильной рукой» в начавшейся операции стал новый шеф МВД – Виталий Васильевич Федорчук. Новая метла, как известно хорошо метёт. Товарищ Федорчук за дело взялся рьяно. Порядок наводился без всяких законных проволочек: быстро, масштабно, впечатляюще. Какие там права человека! Напор стал переходить в понятие напортачить.

Больших начальников в рабочее время стали «отлавливать» в банях, закрытых зальчиках роскошных ресторанчиках, саунах, в загородных резиденциях. С простым людом дело обстояло проще. Сермяжная публика подверглась облавам, в магазинах, на дневных сеансах в кинотеатрах, в вагонах пригородных электричек и конечно вокруг пивных киосков: «Почему не на работе? Предъявите документы!»

«Лучшие» почины всегда рождались в Москве, так, что и эта борьба за «порядок и дисциплину» начались от Кремля и не жалеючи подков прокатились по всей стране. Правда, дело длилось не долго. Народ возроптал и Андропов, лично похваливший Федорчука, в частной беседе повелел это дело прекратить, а борьбе попытались придать более менее цивильную форму. Средства массовой информации как всегда подпевали властям: «Операция под кодовым названием «Трал» дала следующие результаты: объём производства повысился на 6,3% (поверим, но оглянемся). В сельском хозяйстве производство мяса повысилось на 4% (тут и оглядываться не надо, пустить под нож дойных коров не так трудно, труднее увеличить поголовье).

На этом экономические преобразования закончились. О политических преобразованиях говорить не приходилось. Фактически, как бы сейчас не писали, о том, что задумал Юрий Владимирович, как бы ни намекали на некие его старые задумки и планы, как бы ни превозносили его нечеловеческую работоспособность (он ею действительно обладал) – всё упиралось в одно. Будущее, которое готовил нашей стране Андропов, было заключено в незыблемые чугунные рамки: марксизм-ленинизм в непременном сочетании с атеизмом.

– Да здравствует коммунизм – светлое будущее всего человечества!

За рамки не соваться. Шаг влево, шаг вправо – «Стреляем без предупреждения!» По-армейски чётко, общество зашагало в радость через силу. Все увидели свет в конце туннеля. Но это просто какой-то чудак включил рубильник в начале туннеля.

 

***

  Утром первого сентября Андропов провёл, как потом оказалось последнее в своей жизни заседание Политбюро. На нём обсуждался всего один вопрос. В этот день над Японским морем, в пять часов по местному времени был обнаружен и сбит, глубоко вторгшийся на советскую территорию, корейский пассажирский самолёт «Боинг-747». Погибло 269 человек, экипаж лайнера и все пассажиры. По этой причине заседание было закрытое, протокола не велось, что и как обсуждалось, мы уже не узнаем никогда.

Вечером того же дня состоялось второе заседание. Его вёл уже Черненко, а Андропов, отдав некоторое ЦУ, отбыл на отдых в Крым. Но отпуск не радовал, ощущалось какое-то предчувствие.

Завершение драмы с корейским Боингом, окончилось другой драмой. Чисто по-человечески, это можно называть возмездием, Божьей карой за последний грех, или взысканием сил Небесной канцелярии. Может быть, в церковном запаснике слов найдётся и более точное определение, как знать, но у здравомыслящих людей и тогда о ходе происшествия драмы сомнений не возникало.

Ошибки не было! То, что это пассажирский лайнер, определили три советских перехватчика поднятые в небо службами ПВО. Буквально в первые минуты о чрезвычайном происшествии было доложено Юрию Владимировичу. Военные понимали: это скандал, скандал международного характера. Они просто обязаны были доложить министру обороны. Сам министр тоже не мог дать самостоятельную команду на ликвидацию нарушителя, его долг состоял в том, чтобы поставить в известность главу государства.

В тоталитарной стране, где, прикрываясь идеологией, делами заправляла правящая партия, главой считался не Верховный Совет, и даже не его председатель, а глава правящей партии, – генеральный секретарь партии. Именно он мог принять решение: сбить, или не сбить нарушителя.

Если покачать на косвенных фактах, то всё должно было развиваться именно по канве выше упомянутого прогноза. Документов, к сожалению, не осталось, а связь сработала быстро

– Сбили!..

 

***

Отдыхая в Крыму, Андропов наконец-то почувствовал себя лучше и перебрался в горы, в правительственную резиденцию «Дубрава – 1», где в своё время отдыхали и охотились и Хрущёв, и Брежнев. Андропову там понравилось. Дышал свежим воздухом, звонил в Москву, Разговаривал бодро и весело. Но именно там он и простудился.

В один из дней Юрий Владимирович захотел прогуляться в заповеднике. Он любил лес и горные реки. Но так как наш герой уже сильно болел, а на дворе стоял сентябрь (в горах такое время года очень обманчиво), поэтому данное обстоятельство было учтено. Обслуге правительственного пансионата было дано задание: оборудовать места остановок во время его прогулок.

Лесники и сотрудники КГБ сделали и установили на двух полянах деревянные лавки, покрыли их пледами. Места лавок выбрали тихие, подальше от сквозняков, тени и влажности. Вроде всё предусмотрели. Андропов тоже не молодился, гулял по окрестностям в армейской накидке, а решая отдохнуть на лавке, он, как правило, укрывал ноги пледом. Так однажды и просидел на живописной полянке несколько часов. При этом был очень задумчив.

  После славного променада, в гостиной отеля подали скромный обед. Юрий Владимирович провозгласил тост за хорошую прогулку. Все выпили по фужеру шампанского, сам же он пить не стал. А через неделю его в реанимационной машине отвезли в аэропорт. Тяжёлая болезнь лишила организм иммунитета, и даже незначительная простуда превратила хроническую болезнь в смертельную опасность. Пришлось делать операцию.

После хирургического вмешательства неожиданно начался абсцесс. Остановить гнойный процесс не удалось. Андропов долго надеялся, что врачи поставят его на ноги, и он сможет выступить на пленуме. Но силы уходили, с каждым днём он становился всё более немногословным и замкнутым. Однажды позвонил Николаю Рыжкову и спросил:

– Вы на Политбюро приняли решение о замене генерального секретаря?

– Да вы что? Юрий Владимирович, об этом и речи быть не может! – Ответил боготворивший Андропова премьер. Но Андропов не успокоился и вновь спросил.

– Какое материальное обеспечение мне определят, если отправят на пенсию?

Николай Иванович просто не знал что ответить.

В середине декабря, Андропов уже впавший в депрессию и ощутивший безнадёжность своего состояния предупредил Чазова:

Я прошу вас о моём тяжёлом состоянии, о прогнозе развивающейся болезни никого не информировать, в том числе и Горбачёва. Если у вас возникнет необходимость посоветоваться, обращайтесь только к Дмитрию Фёдоровичу.

Чазов так и сделал. Он почти час вводил Устинова в курс дела, но министр обороны попросил Чазова оповестить и Чебрикова с Черненко. Не хотел Дмитрий Фёдорович нести столь тяжёлый груз, скрывая всё от Политбюро. К тому же Черненко явный кандидат в генсеки, пусть сам и решает, как поступать в столь скользком положении.

---

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 131; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!