Красно-чёрное, свистком по белому. 7 страница
Похожее чувство владело им возле Часовой башни, и оно было непривычно и ново, но теперь – гораздо сильнее: когда картонные исторические фигурки в узнаваемых нарядах становятся вдруг настоящими, из плоти и крови – из обычных, как твои, плоти и крови, не сверхчеловеческих и не условно-кукольных, нечувствительных к боли. И им тоже ведь было не по себе – там, на перекрёстке, без всяких гарантий.
В этот день все они были здесь. Ещё немного сгуститься теням – и выйдут, приблизятся в переменчивом свете такие же, как ты, люди, и только древняя крепость будет так же выситься вдалеке: наверняка её кирпичную стену, высвеченную сейчас огнями, видели и они, когда стояли на этом месте…
Кто-то пристально смотрел ему в затылок. Наверно, уже с минуту. Мечеслав обернулся, но тень тут же ускользнула, затерялась в толпе и бликах, оставив по себе едва уловимый холодный запах земли – словно её только что разрыли. Странно, подумал Мечеслав, тут ведь сейчас ничего не роют. Он бросил взгляд по сторонам – вдруг всё же удастся обнаружить таинственных копателей, – но тут взлетела первая звезда фейерверка и разорвалась в небе красными брызгами. Они уронили вниз свой отсвет.
Только тишина осталась теперь в доме. Это было ново и непривычно.
Машенька сидела в кресле – немного скованно, зажато, будто её стесняло что-то; хотя кресло, пожалуй, было ей даже велико. Машенька была в нём как бабочка в коконе.
|
|
|
Лунев почти по-хозяйски прошёлся по комнате, окинул взглядом разную мелочь: стеклянные шарики, вазу с цветными вставками, стопку книг на столе (он тоже чувствовал себя неуверенно и нуждался в поддержке этих предметов). Шарики красиво переливались, но тронуть их он не рискнул: очень уж хрупкой казалась игра света на них, исчезнет – больше не возобновится. Вместо этого он легонько погладил причудливые, несколько вычурные перья в высокой вазе (фазаньи? или чьи ещё такие могут быть?)
– Неплохо тут у вас… – проговорил Лунев.
– Да? – то ли спросила, то ли согласилась Машенька.
Он не ответил: все точные и правильные слова затаились где-то, все, кроме этого «неплохо».
В этой похожей на кукольный домик комнатке Лунев не бывал прежде. Словно маленький зачарованный мир навсегда замер в одном из моментов, и все предметы здесь тоже застыли, заснули, и никто не тревожил их покоя, только кукольная девочка со светлыми, лунными волосами сидела посреди всего.
«Тогда отступят, будто насовсем, тоска и вязкая тревога», – всплыло в голове. Строчка из его недавних стихов. (Хорошо, кстати, он сообразил не лезть сейчас с этим к Веронике Николаевне, потом успеется). Пожалуй, та строчка была как раз об этой комнатке: теперь, когда первая скованность прошла, всё здесь успокаивало, делало все сложности, настоящие и будущие, не такими уж важными.
|
|
|
Он пересёк комнату, подошёл к подоконнику, где тоже разместилось много необычных диковинных штучек. Взгляд проскользил по ним, зацепился за небольшую фарфоровую шкатулку. Крышку украшали нарисованные венки чуть подвявших пепельных роз.
Лунев осторожно взял шкатулку в руки. Внизу почти сразу нащупался скрытый от глаз заводной ключ. Ах вот оно что…
Ключ поддался пальцам и повернулся хоть со скрипом, но легко. Лунев сделал им два или три оборота и открыл крышку. Миниатюрная парочка закружилась в вальсе, а из глубин шкатулки послышалась смутно знакомая мелодия, которую сей механизм переложил в тоненький отрывистый перезвон – что-то из детства, как далёкая полузабытая сказка.
– А я знаю эту песню, – неожиданно произнесла Машенька. – Иногда играю её на пианино.
– Да? – Лунев обернулся к ней. Машенька отчего-то смутилась и спрятала взгляд в обивке кресла.
Пожалуй, сейчас ему можно и понастойчивей.
– Тогда покажешь? – полюбопытствовал он. Машенька подняла взгляд, какое-то время подумала, но всё же кивнула.
– Покажу.
|
|
|
Другая комната была гостиной – большой и затемнённой. Пианино чёрной громадой стояло здесь у стены и слегка поблёскивало отражённым светом. Машенька присела рядом с махиной, та ощерилась узкими белыми клавишами.
Машенька коснулась их – неуверенно, будто и сама ждала от них подвоха. Молча подумала над чем-то.
– Я не могу вспомнить эту мелодию, – призналась она наконец. – Могу другую.
И вопросительно посмотрела на Лунева. Он кивнул.
Машенька вновь обернулась к пианино, занесла обе руки, снова несмело коснулась клавиш. На этот раз они откликнулись тихим нежным переливом.
Было что-то завораживающее в движении этих тонких пальцев и в том, как с ними в такт возникали и угасали звуки в недрах чёрного механизма. Лунев отошёл чуть в сторону от Машеньки, чтобы увидеть, как она играет, – как если бы она была здесь одна и ни одной живой души вокруг. Тени растений колыхались в углах и запускали в комнату ночной тропический лес.
Машенька немножко склонилась в сторону, и из-под её пальцев вырвалась волна других, громких и мощных звуков, они вскинулись и зазвенели пронзительно, устремляясь в вышину, – и там, в высях, на случайной ноте вдруг замолкли и опали, снова схоронились под клавиши.
|
|
|
Лунев приблизился. Что-то странно влекло его к этой маленькой кукольной фигурке: может, изгиб плеч в неверном свете или звуки пианино, за которыми послушно следовали пальцы, обе руки беззащитно прикованы к белым клавишам – чтоб не нарушить, не потерять мелодию. Это было похоже на то, как билась о его сомкнутые ладони пойманная бабочка, – он помнил, как-то раз. Приблизившись ещё больше, он остановился за спиной у Машеньки – почти вплотную.
Машенька, однако, была поглощена клавишами и его не замечала. Мелодия после взрыва лилась теперь спокойно и наполняла пространство приглушённым уютным светом. Прямо над пианино висело широкое и длинное зеркало, в котором отлично отражалась почти вся комната. Не сразу, но Лунев увидел в ней и себя.
На противоположной стене, прямо над его правым плечом – над левым плечом двойника в зеркале – размещалась картина. Дева Летенция, – разглядел Лунев. Прекрасная в своём последнем танце, будто не сгорала в огне, а возносилась над миром, – она знала, конечно же, знала, что её жертва не напрасна, и смотрела теперь победно и вдохновляюще, словно звала идти за собой. Лунев никогда не любил эту легенду.
Что ему до Летенции! Машенька, кукольная девочка с лунными волосами, была здесь, перед ним, и тянула к себе куда больше. Да, решил Лунев, он хочет это существо себе, неясно зачем, но оно должно быть у него, желательно насовсем.
Где-то за окном, вдалеке отсюда раздалось первое грохотанье фейерверка.
Лунев положил руку на плечо Машеньки. Она отвлеклась от взвившихся звуков, что готовились прянуть сейчас с высоты, и вскинула взгляд – чуть испуганно, но скорее просто с вопросом.
– Я люблю тебя, – сказал он.
Наверно, это называется так.
Глубокие ультрамариновые и пурпурные искры разлетались в небе гигантскими шарами. Совсем мелкие там, наверху, они росли, будто бы тяжелели и надвигались угрожающими гроздьями, готовые обрушиться с высоты на головы. Но, не достигая земли, гасли.
Окрестность озарялась их цветами – одним за другим, по очерёдности, – в промежутках же наступала непривычная после вспышек темнота. Тогда делалось неясно, кто и что теперь вокруг, кто бродит и шепчется за спиной, что за чёрные крылья осенили площадку и всех, кто на ней. А потом снова разрывался цветной шар, и отсвет его падал на землю и стены зданий, на лица, обращённые к небосводу.
В одну из вспышек он заметил, что Георга нет рядом. Мечеслав завертел головой по сторонам: было бы глупо вот так потеряться в толпе.
Нет, Георг был здесь, чуть подальше – у одной из тумб, что огораживали площадку. Он настойчиво звонил кому-то, раз за разом набирая, по-видимому, один и тот же номер. По лицу его вместе с переменчивым светом блуждала тревога.
– Георг? – он подошёл совсем близко, потому что тот зажимал второе ухо рукой и не слышал. – Что случилось?
– До Машеньки не могу дозвониться, – пробормотал Георг. – Не берёт трубку.
Не вполне понимая, в чём дело, Мечеслав нахмурился и пожал плечами:
– Но с ней же этот Лунев? Наверно, всё нормально.
Георг поднял голову, взглянул на него, будто только сейчас увидел. Тихо проговорил:
– У меня плохое предчувствие.
Потом, словно уловив что-то, приобернулся в сторону площадки. Мечеслав поглядел туда же: Ника стояла поодаль и смотрела на них сосредоточенно и спокойно, разве что чуть более напряжённо, чем обычно. Она куталась в плащ, несмотря на довольно тёплый вечер, – возможно, ей действительно было не слишком хорошо – но на этом всё. Следующий шар разлетелся золотыми искрами, и огненное зарево высветило на мгновенье линию скулы, ветер трепал завиток у виска. Ника примирительно прикрыла глаза на секунду, затем развернулась в профиль – как бы пытаясь сохранить в зоне видимости и их двоих, и вспышки фейерверка в небе.
Будто не поддерживай она одна своими мыслями, своим присутствием весь праздник и огни в вышине – они опадут и погаснут. И тогда сгустится полная тьма.
На дне котлована было тихо, лишь поскрипывала едва слышно земля вокруг – или это только казалось…
– Ну так что?
Мартин, подпирающий ограду спусковой платформы, развёл руками:
– До начала той недели они всё равно будут решать. Или ты предлагаешь спуститься туда самим?
– Почему нет.
– Знаешь что, – взвился Мартин, – у тебя уже крыша поехала с этими твоими пещерами и катакомбами. Если не откатят сейчас всё назад, спустимся, куда денемся. Что так рвёшься-то?
– Да ты только рад будешь, если откатят, – проворчал Мечеслав.
– Мне, положим, всё равно. Жду любого внятного ответа. А вот ты, похоже, забыл, что мы метро строим, а не копаемся в своё удовольствие.
– Я помню про метро, – Мечеслав примирительно воздел руки. – Но неужели… Неужели тебе самому не хочется посмотреть, куда эта лестница?
– Ты знаешь, нет, – Мартин покачал головой.
– Там были люди, – Мечеслав присел рядом, на край платформы. – Кто-то же прорубил эти ступеньки. Говорят, туда, под землю, сбегали во времена Виктора, – он перешёл почти на шёпот, заглядывая в глаза напарнику. Должен же он согласиться сейчас, так или иначе. – Они жили там, внизу.
– Жили? – Мартин с любопытством взглянул на него.
– Говорят.
– Погоди, покажу кое-что…
Он выпрямился, поискал по карманам, затем с видом фокусника, чей трюк удался, выхватил и подбросил на ладони что-то маленькое.
– Видел?
– Что это? – не понял Мечеслав.
– Кости.
– Чьи?
Мартин как-то странно усмехнулся:
– Ну, может, и животных, конечно, я не специалист…
Он замолк и в упор уставился на Мечеслава – кажется, не собираясь говорить ничего более.
– Ну, даже если так, – Мечеслав посмотрел на осколки, ещё раз оглянулся на вход в штольню. – Чем это мешает спуститься.
– Тааак. Ладно, – Мартин метнулся к штольне, затормозил на полпути. – Вставай тогда и пошли. Ты был там хоть раз, в самом конце? Не у заграждений, я имею в виду, а там, у самой лестницы? Нет? Ну так идём, покажу, – и, видя, что Мечеслав медлит, потащил его за руку. – Давай, давай, пошли.
Миновав короткий тоннель, они остановились у входа в пещеру. Укрепления здесь заканчивались, дальше со всех сторон нависала только нетронутая порода. Оттуда, из черноты доносился тонкий, чуть слышный свист – ветер?
Мартин сунул ему в руку фонарь.
– Вот сюда вставай, – он протащил Мечеслава за ограждения, сам чуть подался в сторону, освобождая ему место. – Ну как? Ничего не навевает?
Да он не на шутку напуган, с удивлением понял Мечеслав. Потому и встал вот так в сторонке и фонарь отдал потому же.
Мечеслав всмотрелся в раскрытый зев пещеры. Света хватало совсем ненамного, дальше всё тонуло в черноте. Оттуда несло холодом и сыростью.
– А что это должно навевать? – поинтересовался он.
– Это могила, – проговорил Мартин. – Большая общая могила. И у меня нет ни малейшего желания её разделять.
Через секунду его голос донёсся уже сверху, от входа в штольню, и куда более уверенно:
– Но ты как хочешь!
Засмотревшись в черноту, Мечеслав не сразу смог оторваться от неё и заметить, что напарник уже не рядом.
– Мартин! – кинул он вслед. – Ну что ты как девочка!
Ответа не последовало. Бесполезно: если уж Мартин упрётся, его бронепоездом не сдвинешь.
Он вздохнул, поднял фонарь. В свете выступили ступеньки, ведущие вниз, в глубины.
Похоже, и в самом деле придётся идти одному.
Фонарь оказался тяжелее, чем ему думалось. И идти пришлось дольше.
Ступени стлались под ногами – всё ниже, и ниже, и ниже, бесконечная исщерблённая дорожка. Пятно света порой задевало стены, и тогда было видно, как их поело время. Сто лет или, может быть, больше – пятьсот, целая тысяча… Разум не хотел думать о таких величинах.
С какого-то момента на стенах начали появляться рисунки – лица людей, очертания предметов… Они были выведены неяркой, но, видно, очень въедливой краской, раз до сих пор сохранили свою чёткость. Рыжеватый, голубоватый, белый… Да это же колода Терры, вдруг понял Мечеслав. Некоторые изображения были хорошо узнаваемы: например, танцовщица, жрица огня, изогнувшаяся между двух колонн храма. Другие он видел впервые – наверно, это из тех, неизвестных карт, ведь часть колоды по легенде была утеряна. Он остановился на минуту перед рисунком: темноволосая королева сидела на высоком торжественном троне, плечи её укутывала мантия из крысиных шкурок. Ещё чуть дальше – но туда лишь краешком добрался свет фонаря – Часовая башня обрушивалась с высоты на большой прозрачный шар с контурами материков на хрупкой поверхности.
Странно было видеть их: никем не виденные прежде, возможно – как часто думалось – и вовсе не существовавшие в действительности. На протяжении веков они смотрели с этих стен в своём первозданном виде, как-то помимо наземных легенд и хроник, сами для себя – с тех пор как мастер, чьё имя не донесла история, начертал их здесь.
Где-то выше, в отдалении не очень громко, но различимо пророкотало. Он замер и прислушался, но звук уже затих.
Хотелось бы надеяться, что это не обвал. Потому что если там, наверху, завалило вход, то ведь сюда могут и не прокопаться. И случись так, случись что-то с ним тут, в подземельях, никто к нему не придёт и не поможет – некому. Только глухая земля и пустые тоннели.
Впервые он задумался о том, что может умереть. Не где-нибудь там, в абстрактном будущем, а здесь, сейчас – на полном серьёзе.
Думать об этом было неприятно, ещё неприятнее – что, возможно, уже ничего нельзя сделать. Поскольку других вариантов не оставалось, он снова поднял фонарь и продолжил спуск.
Рисунки теперь стали темнее, смотрелись менее отчётливо. Может быть, воздух на глубине не шёл им на пользу. А может, это фонарь светил слабее. Они ведь шли уже, наверно, несколько часов кряду…
Наверху, на изгибе свода промелькнул ещё один, гигантский, рисунок – черношёрстный зверь обвивал себя длинным тонким хвостом, – но тут Мечеслав всё же споткнулся и выронил фонарь. Тот со звоном и грохотом скатился по оставшимся ступенькам и откатился прочь по ровному полу внизу. Мечеслав рванулся следом: лампа по-прежнему светила, хотя совсем слабо. В этом свете ещё увиделось, как фонарь накрыла мохнатая чёрная лапа – или это была бахрома шали? – а потом всё погасло.
И почти сразу же включилось другое свечение. Нездешнее, оно не было из мира людей – призрачное, зеленоватое, в нём отчётливо проступали дальние очертания пещеры и хоровод теней не стенах, бесконечное шествие древнего торжественного обряда. Откуда шло свечение – из глубин других пещер или из какого-то ещё, невидимого глазу источника, – этого было не понять. Да, пожалуй, и не требовалось этого понимать.
Ведь он уже оказывался здесь. Но только Мечеслав успел подумать, как кто-то произнёс без слов:
Ну что, всё-таки пришёл? Что увидеть хотел?
Мечеслав вздрогнул и завертел головой. Странный это был голос… Нет, это не был голос, ни звука не прозвучало в воздухе, но кто-то всё же говорил: то ли мужчина, то ли женщина, а может, и вовсе диковинный неслыханный зверь.
«С-себе на уме пришёл, – прошелестели тени. – Он с-себе на уме…»
Он подался назад – наверно, совсем не следовало тревожить обитателей этих недр, – но лестницы не было за ним. Исчезла куда-то.
«Пришшёл подсмотреть…»
«Пришшёл выведать…»
«Разболтааает…»
Да ладно вам, – прервал голос, и в нём проблеснула ирония. – Он фонарь удержать не смог.
Что-то скользнуло к Мечеславу – что-то тёмное, изящное, довольно большое, но ускользающее от взора.
Было бы забавно, приди ты на век позже, – шерстяное кольцо обвило его, не касаясь, вернулось на место. – Ну, так что ты принёс?
– Принёс? – повторил Мечеслав.
Что-нибудь интересное или вкусное. Ну хотя бы красивое, – оно помолчало. – Как? Ты ничего не принёс? Зачем тогда пришёл? Мне сожрать тебя, как бабочку?
– Как бабочку не надо, – поспешно вставил Мечеслав. На всякий случай уточнил. – И вообще не надо, если можно.
Беззвучный смех прокатился по пещере, заметался в нишах и выступах свода. Тени зашипели и двинулись было к Мечеславу, но тут же прянули обратно, стоило голосу заговорить.
Допустим, я скажу, что можно. Но зачем же ты пришёл сюда? Не полениться преодолеть столько ступенек, пройти лестницу до конца… Никто не будет заниматься этим просто так, без цели, ничего не ожидая в финале. Кого ты думал здесь встретить?
– Тебя, – ответил Мечеслав. Он понял, с кем говорит.
Меня, – повторил голос, как бы оценивая ответ и смакуя его на вкус.
И как тебе… – оно чуть усмехнулось. – Как тебе я?
Грациозно выгнувшись, оно стояло в нескольких шагах от Мечеслава – прекрасно зная, что он его не видит. Только рябь в воздухе обещала порой дать слегка разглядеть, но не выполняла обещание.
Никак, – после долгого обоюдного молчания констатировало оно.
– Я не знаю, – пробормотал он только. – Я всё пытался понять и искал, много – я всегда ищу, и вот сейчас я помню, как тебя зовут, но кто ты… Нет, я не знаю, кто ты.
Зато я прекрасно знаю, кто ты.
Голос чуть заметно переменился – от него повеяло мглистым холодом. Тот, кто этим голосом обладал, легко обогнул Мечеслава, остановился у него за спиной. Этого не было видно: лишь слегка сдавило затылок, и ещё, если прислушаться, можно было уловить покалывающий запах духов, тёмный и тёплый.
Просто человек – глупый, слабенький человечек – как все люди. Разве мог он что-то здесь разузнать, когда и захотеть чего-то толком не может. Впрочем, не худший из людей, даже получше многих… только что очень наивный. Невозможно прямо-таки наивный.
Оно обогнуло Мечеслава с другой стороны, слегка задев его бахромой, и теперь с расстояния большого шага поглядывало искоса.
Так что? Всё ещё хочешь увидеть?
Тени уходили в анфилады бесконечными вереницами и, казалось, тихо пели. Красивое и печальное это песнопение разливалось под сводами пещер, хотя ухо не слышало его. Где-то там, в далёких коридорах, за зеленоватым свечением должен был завершиться их важный ритуал – обряд и представление века.
Мечеслав невольно повёл плечами: пробрало морозцем.
– А я могу отказаться?
Это лучшее, что ты можешь сделать. Ты и так в этот раз зашёл слишком далеко.
– И что, ты меня отпустишь?
Отпущу. Зачем ты мне здесь. Лестница прямо за тобой, два шага назад.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 123; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!