ГЛАВА 2. ОСНОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ
ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ
Ориентируясь в окружающем мире, человеку свойственно фиксировать объекты действительности, давать им номинации и описывать. Чем «ближе» эти объекты, тем более рельефное описание, детальное обозначение они имеют. Чем дальше к «горизонту», тем неопределенней понятия, в которых описываются объекты. Человек дает обозначение и объектам вроде «черного ящика». Такой объект имеет внешнее описание, но суть его остается за пределами понимания. Он – в полном смысле «ноумен», или «вещь-в-себе». Обозначение такого «объекта» не носит понятийный характер. Это не более чем внешняя номинация. В разряд таких внешних номинаций очень часто попадают термины, описывающие национальный характер, дух культуры, ментальность народа. По мнению Вебера: «Всякие попытки сослаться на «национальный характер» … означают лишь признание своего непонимания сути явления»[104], или, другими словами, сказать «национальный характер» - ничего не сказать. Однако именно Вебер вскрыл «черный ящик» и дал детальный анализ того, что им было обозначено как «дух капитализма». По нашему мнению, это и есть «зрелый дух Запада». Опираясь на подход Вебера, и пользуясь многочисленным научным материалом, наработанным на сегодняшний день, о русском национальном характере, русском духе, попытаемся определить «загадку русской души», найти то содержание и ту суть, что стоит за этой номинацией.
|
|
|
Определения
Вступая на довольно зыбкую почву описания и анализа «духа», «души», имеет смысл сделать несколько замечаний, которые нами будут использованы в качестве исходных определений, опорных точек. Под «духом» мы будем понимать явно выраженное стремление к чему-то (или против чего-то), стремление, в котором в той или иной форме присутствует цель, которая может быть осознана или нет. Целевая устремленность – сущностный стержень духа. Вместе с тем, дух опредмечивает себя также и в относительно типичном способе действия для достижения этой цели. Такой способ действия нами обозначается как «характер», который и есть проявление духовной сути в определенном наборе типичных образов действия.
С другой стороны, дух и характер сами по себе есть феноменолизация некоего ноумена. Они описывают его как нечто общее для себя, один динамически, другой – статически. Это общее и сущностное для духа и характера будем называть «душа», следуя традиции использования этого слова в русском языке.
В этом понимании «русский дух» - основная интенция, устремление русского народа. «Русский характер» – нечто общее, объединяющее основные поведенческие проявления, способ мышления, образ действия и в целом все то, что феноменолизируется, находит свое воплощение в культуре. «Русская душа» – то, что лежит в основе и является сутью для «характера» и «духа».
|
|
|
Народ
Номинация «русский народ» (любая номинация «народ») складывается под действием трех основных форм* – биологической, политологической и идеологической. В результате их действия возникают три формации**, или три стороны одного явления – этнос, нация, религия (или в нашей терминологии этический строй). Этнос характеризует особенность функционирования человеческого сообщества в биосфере. Основой этноса является комплексный стереотип поведения социума. Нация характеризует общество с другой стороны, с точки зрения создания этносом подсистемы управления, обеспечивающей социуму сохранение своего типичного образа действия. Форма управления может быть либо иерархическая, либо плюралистическая. Зачастую, концентрированным проявлением формы управления является государство. Этический строй призван, с одной стороны, снять противоречие этнического и национального, а, с другой стороны, целеопределить, придать смысл существованию народа в целом. Кроме того, этический строй выступает как способ формирования индивида, как представителя данной культуры, задавая ему нормативные и ценностные ориентиры. Народ, как исходное определение, - этическая агрегация национального и этнического. Учитывая эти предварительные замечания, в дальнейшем будем соотносить– этнический феномен с типичным образом действия; национальный феномен с системой сложившегося управления; народ, религию, идеологию, целостный комплекс норм и ценностей с этическим строем.
|
|
|
Этнос
К настоящему времени подход в понимании этноса, разработанный Л. Н. Гумилевым[105], хотя и не стал общепризнанным, имеет широкое распространение и для целей данной работы является вполне удовлетворительным.
Индивиды, объединенные в этнос, обладают единым комплексным стереотипом поведения. Исходя из теории Гумилева, под «русским этносом» следует понимать сообщество людей, имеющее определенные общие стереотипы поведения, представляющие собой некий взаимосвязанный комплекс.
Такой комплекс стереотипов, определяющий этнический характер, формируется у человеческого сообщества в результате типично повторяющегося образа действия, сложившегося в условиях взаимодействия с биосферой в определенном ареале.
|
|
|
Собственно русский этнос, по мнению Гумилева, «рождается» в XIV веке (на Куликовом поле – 8 сентября 1380 г.). К этому моменту умирает как этнос – восточнославянский (древнерусский)[106]. В таком случае именно с XIV века должно начаться формирование стереотипов поведения. Однако в условиях уже сложившегося государства и культуры не происходит резкой смены (революции в образе действия) всего комплекса стереотипов.
По мнению Гумилева[107], этнос на каждой фазе своего развития под действием естественного угасания пассионарности меняет свой стереотип поведения. Точнее было бы сказать, со снижением этнической активности изменяется и форма (стереотип) активности.
Вместе с тем, несмотря на меняющуюся форму активности в каждом этносе сохраняется нечто единое, некий неизменный образ действия. Поэтому «набор» этнических стереотипов предполагает и такие, которые меняются в процессе развития – изменчивые и, с другой стороны, инвариантные, постоянные, неизменчивые стереотипы. Л.Н. Гумилев в своем фундаментальном исследовании «Этногенез и биосфера Земли»[108] и ряде других работ показал типичное движение этноса и закономерную смену изменчивых стереотипов. Кроме этого, он, критикуя статичное понимание этноса, сформулировал подход к определению инвариантного комплекса стереотипов: «… этносы всегда связаны с природными условиями через активную хозяйственную деятельность. Последнее проявляется в двух направлениях: приспособления себя к ландшафту и ландшафта к себе»[109]. Такой подход обозначил еще Маркс в «Экономических рукописях 1857-1861 г.» и ряде других набросков. Одной цитатой его мысль звучит так: «… от различных (климатических, географических, физических и т.д.) условий, а также от природных задатков людей (от их племенного характера) будет зависеть в какой степени эта первоначальная общность будет изменена»[110]. Этническая система и ландшафт (как среда, в которой эта система существует) взаимодействуют друг с другом. Как всякая система, этническая имеет механизмы адаптации к внешним условиям. Для человеческих обществ таким адаптивным механизмом является способ деятельности, способ влияния на среду (если животные приспосабливаются к среде морфологически, изменяя формы своего тела, то этнос приспосабливается за счет выработки адаптивных способов деятельности). Биологический пример – внешняя морфология дельфина, акулы, ископаемого ихтиозавра почти одинакова, хотя это различные живые существа. Они имели одинаковые условия среды и одинаковый способ существования в среде, в результате чего и возникло их морфологическое тождество.
Способ деятельности как инвариантный стереотип – по сути своей, «скорлупа», защищающая этнос (нечто аналогичное морфологии животного.) Под действием изменчивой среды изменяется морфология животного. По аналогичной причине должен меняться и способ деятельности человека. В глобальном масштабе это так и происходит. Отступление ледника послужило толчком к появлению новой формы приспособления человека к среде – цивилизации, а изменение ландшафта самим человеком (рассматривая этот факт как геологический) привело к смене традиционной формы хозяйствования на индустриальную. Но для срока жизни одного этноса 1000-2000 лет изменения ландшафта не являются значительными. Поэтому, к примеру, как морфология волка не изменяется на протяжении уже 40 тысяч лет, так и не изменяется у человеческого сообщества и инвариантный стереотип деятельности. Проводя аналогию между существованием этноса и жизнью человека, выделим две стороны: динамичная (описанная Гумилевым) – ребенок, взрослый, старик; статичная, инвариантная – пожилой человек остается тем же, кем он был и в детстве, и в юности, и в зрелости. И это не только из-за того, что он сохранил некую «внешнюю оболочку». В этой «телесной оболочке» существует некий инвариант, остающийся постоянным и в результате изменения человеком его физической морфологии, а также и при смене профессий, убеждений, смене возраста.
Таким инвариантом для этноса является определенный способ деятельности. Этот способ (или комплекс способов), возникая, как хозяйственная деятельность, приобретает в дальнейшем традиционную форму, и закрепляется как комплекс инвариантных стереотипов. Со временем первоначальная форма хозяйственной деятельности может потерять свою определяющую роль для этноса, может быть сведена к минимуму или вообще исчезнуть, но ее характер будет перенесен на другие, вновь возникшие виды деятельности. В этом проявляется неповторимость каждого этноса. Шпенглер дал достаточно яркий и глубокий сравнительный анализ ряда культур в «Закате Европы»[111], продемонстрировав проявление в различных видах деятельности – искусстве, науке, хозяйственной жизни и других – одного и того же характера.
Инвариантный стереотип
С этой точки зрения сформулируем положение (тезис) о возникновении этнической основы, инвариантного стереотипа поведения. Тезис строится на мысли: ландшафт является условием первоначального способа хозяйственной деятельности; этот способ хозяйствования закрепляет стереотип деятельности, который и становится этническим стереотипом. Данный тезис хотя и перекликается с мыслями Бокля, Хаузхофера, но имеет одну особенность – ландшафт не напрямую, а через способ деятельности определяет характер этноса. Именно в деятельности и складывается характер. Способ деятельности оказывается и основой, и содержанием, и проявлением характера. Такой способ деятельности должен быть массовым. Именно массовый способ хозяйственной деятельности определяет инвариантный этнический стереотип, а не активная деятельность групп пассионариев, творческого меньшинства. Сошлемся на Вебера, который считал, что «отнюдь не те люди … наподобие некоего голландского капитана, "готового ради прибыли заглянуть и в ад, пусть даже при этом будут спалены паруса", не они были представителями того образа мыслей, из которого возник специфически современный "дух" капитализма как массовое явление»[112].
Важно отметить, что пассионарии, творческое меньшинство определяют процесс этногенеза, его динамику, но не инвариантную основу. Инварианта определяется массовым поведением (гармоничных личностей).
ЗАГАДКА РУССКОЙ ДУШИ
Отметим, в нашем исследовании «характер» - это феномен, явление сути. Тогда как сущность же, ноумен (в этом смысле) – это «душа». «Душа» является в «характере». Она есть «вещь-в-себе», к познанию которой, к превращению ее в «вещь-для-нас» стремится научное осмысление. Этот исследовательский путь избрал в свое время М. Вебер, которому последуем и мы.
Об особенностях русского характера написано очень много и научной, и публицистической, и сатирической, и другой литературы. Надо полагать, что будет написано еще больше. С одной стороны, русский характер достаточно известен и описан, а, с другой стороны, очень часто говорят о загадке русской души, особенно представители других культур, когда сталкиваются с непониманием особенностей российской реальности. Анализ высказываний иностранцев и высказываний в средствах массовой информации, позволяет фиксировать следующие моменты. Особенности поведения русских (россиян): неточность во времени; не следование технологической дисциплине, технологическому регламенту; выполнение порученной задачи, несмотря на отсутствие всех необходимых средств; эмоциональность, энтузиазм, увлеченность в период стремления к цели. Особенности общения: демонстративная недоброжелательность, суровость, коммуникационная закрытость перед незнакомыми людьми; доброжелательность, открытость в процессе общения; увлеченность процессом общения, принятие ценности процесса общения.
Высказывания о русском поведении объединяет мысль Н. Бердяева, описывающая две стороны российского характера: «нелегко давалось оформление, дар формы у русских людей не велик»[113];ого народа остался сильный природный элемент … У русских «природа», стихийная сила, сильнее чем у западных людей»[114]. Эту же мысль мы находим и в работах А.С. Ахиезера, отмечающего такие, характерные для нас качества, как «отсутствие меры» и «энергию архаики»[115].
В целом можно отметить, что в нашем поведении присутствует неорганизованная спонтанность. Или, другими словами, реализация нашей активности протекает «поверх» известных «организованных» «каналов», призванных такую активность принять и направить.
Рассматривая специфику нашего общения, бросаются в глаза две черты:
Неприветливость и даже агрессивность внешняя при первом впечатлении;
Отзывчивость, открытость, «душевность», доброжелательность в процессе общения.
Такая «противоречивость» в общении «не понимается» представителями других культур. Факт такой «противоречивости» в общении и «неорганизованную спонтанность» поведения примем как исходные точки анализа «русского характера». Общение, поведение– психологические феномены. На наш взгляд, это – внешняя, представительская сторона целостного характера, понять который можно в результате многостороннего социологического анализа, исходя из нашей парадигмы системного подхода. В этой связи, начиная с поведения и общения, нашей задачей будет понять характер социальной активности и особенности социальной коммуникации, свойственные нашему народу, вытекающий из этого комплексный стереотип. Вместе с тем комплексный стереотип содержит в себе условия и возможности, из которых «вырастают» и система управления, и этический строй.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ «РУССКОЙ ДУШИ»
Обратимся вновь к мысли Гумилева о том, что «… этносы всегда связаны с природными условиями через активную хозяйственную деятельность. Последнее проявляется в двух направлениях: приспособление себя к ландшафту и ландшафта к себе»[116]. В таком случае именно характер первоначальной хозяйственной деятельности и сформировал определенный этнический стереотип. Истоки этого стереотипа необходимо искать в древней истории нашего народа. Специфика хозяйственной деятельности и древних славян, и в дальнейшем русских крестьян имеет ряд общих черт. Главные из них определяются особенностями земледелия.
И восточные славяне, и русские (их потомки) жили в одном климатическом ареале, в одних и тех же ландшафтных условиях. Волей исторической судьбы славяне, а затем русские оказались значительно севернее своих западных соседей. Климатическая зона определяла относительно короткий (по сравнению с условиями центральной и западной Европы) период проведения земледельческих работ. Вегетативный период занимал неполные летние месяцы. Общины, занимающиеся земледелием, должны были уложиться в этот короткий период. Таково первое условие ландшафта.
Ареальная зона, в которой оказались славяне (а затем русские) – лесостепная, а чаще таежная полоса. Успешное ведение земледелия предполагало очистку земли от леса. Это второе условие.
Третье условие – просторы Восточной Европы не были густо заселены, здесь практически не было опасных агрессивных соседей. А появление таковых зачастую являлось дополнительным стимулом для дальнейшего продвижения наших предков в лесные необжитые регионы.
Таким образом, русский ландшафт, или Вызов среды, повлиявший на хозяйственную деятельность наших предков – это короткое лето, непроходимый лес и безграничное пространство. Ответом на этот Вызов явилось подсечное земледелие восточных славян, переданное по наследству русским. Подсечное земледелие предполагало ряд процедур. Как только начинал сходить снег, община выжигала такую площадь леса, какую она могла освоить. Единственным, что, как правило, могло ограничить территорию освоения, являлись физические возможности самой общины, ее трудовые ресурсы. Такое хозяйственное поведение в Центральной и Западной Европе было бы неприемлемо. Прежде всего, потому, что плотность населения там была выше, а с юга методично наступала Римская империя. Заметим, именно безграничность просторов Восточной Европы не мешала осуществлению такого способа хозяйственной деятельности.
К этому добавим, что непроходимость леса и тайги в дальнейшем выступали естественной защитой и славянских, и русских общин от возможного нашествия враждебных соседей или предприимчивых собирателей дани. Лес не пропускал легионеров цивилизованных государств и конницу степных кочевников. Единственным средством коммуникации выступали русла рек. Ими, только уже c VIII века, воспользуются варяги-русы, которые принесут восточным славянам «наряд», или определенный политический строй (по норманской теории) и свое имя – «русские». Одна из версий возникновения имени «рус» – прибалтийские разбойничьи объединения получали свои наименования по зонам действия, например, викинги – люди морских заливов. Возможно, русы – люди речных русел[117].
Для сравнения, условия природной среды в Западной Европе имели ряд существенных отличий. Западную Европу можно разделить на три основных ареала: ареал средиземноморских полуостровов – Балканский, Аппенинский, Пиренейский (территория современных Греции, Италии, Испании); северная островная и полуостровная часть Западной Европы (Скандинавские страны и острова Великобритании); континентальный лесостепной ареал, расположенный от Пиренейских гор до Эльбы (территория от западных границ современной Франции до границ, где проходил еще не так давно Железный занавес, а во втором веке до н.э. была нейтральная территория Бор Брани (Бранденбург), служившая естественной границей, отделявшей германцев и славян.
Средиземноморский полуостровной ареал послужил основой зарождения античной культуры. Последней цивилизацией, представлявшей эту культуру, была Римская империя. Под влиянием зрелой культуры Рима и возникшей здесь же культуры христианства на территории бывшей империи у народов, бывших подданных, возникнет культура, имеющая в своей основе определенный комплексный стереотип, сформировавшийся на определенном алгоритме хозяйственной деятельности. Алгоритм, именуемый Марксом как «античный способ производства», на базе которого и возникла античная общность. По Марксу, античная общность – союз частных земельных собственников. Они постольку собственники, поскольку граждане полиса. Здесь природные условия и наличие у людей железных орудий обеспечивают им возможность ведения парцелльного земледелия. Тем не менее, в такой общности коллективное преобладает над частным, индивидуальным как гражданский долг, как закон[118]. Из этого субстрата (принимая точку зрения Вебера) сформируется к настоящему времени одна из форм Западной культуры – католический менталитет.
Народы севера Западной Европы проявят себя в короткий период эпохи викингов, нормандцев. Принеся свою энергию и языческую культуру на континент, они будут ассимилированы уже формирующейся культурой Запада.
Лесостепная зона Западной Европы явилась первоначальным пространством формирования германцев, оказавших влияние на формирование еще одного этнического стереотипа западного мира, стереотипа, выросшего из германского способа производства и германской общины. Германская общность (по Марксу) – совокупность свободных семей-общин. Община существует не как акциденция единого начала, не как союз, а как общность, только внешняя[119]. «Возникновение такой общности объясняется способностью каждой отдельной семьи вести самостоятельное хозяйство, наличием площадей, пригодных для земледелия, и индивидуализмом, характерным для германцев»[120]. Возникший на этой базе этнический стереотип эволюционирует в течение столетий, испытав на себе влияние других культур, в феномен, названный М. Вебером «духом капитализма».
Резонно полагать, что этническим субстратом возникновения западного мира были германцы, русского – славяне. Германцы и славяне – племена, населявшие примерно одну и ту же территорию Центральной Европы и возникшие около II века до нашей эры. Судя по одновременному возникновению этих этносов, нельзя исключать, что их возникновение является следствием одного и того же пассионарного толчка. Примечательно, что германцы относительно полно описаны римскими историками, тогда как славянам уделено весьма мало внимания. Можно предположить, что славяне и германцы – первоначально были единым этническим субстратом, разделившимся на два этноса вследствие различного отношения к среде. Как известно, по теории Гумилева, после пассионарного толчка начинается активная экспансия вновь возникших народов[121]. Пассионарный взрыв, произошедший в Центральной Европе, реально имел два направления своей экспансии – на встречу Римской Империи и в необъятные просторы Восточной Европы. Те племена, которые непосредственно столкнулись с римлянами, в результате взаимодействия с ними не только приняли от них некоторые культурные формы, например римское право, но и образ действия вместе с психологическими чертами. Эти племена были названы римлянами «германцы». Другие же племена сформировали свой характер в преодолении широких просторов (что способствовало возникновению совсем иного характера), они получили в дальнейшем имя «славяне». Именно потому, что славяне не могли иметь контакт с римлянами, т.к. двигались на северо-восток, римские историки упоминают о них достаточно скупо.
В сравнении с ландшафтом славян германский ландшафт имел следующие отличия:
лесостепь с преобладанием степной зоны над лесной; относительно длительный вегетативный период (особенно в сравнении с ландшафтом Восточной Европы);
достаточно плодородная почва;
ограниченное пространство. Ограниченность его определялась: ограниченной географической территорией, плотностью населения, давлением агрессивных соседей, прежде всего римлян.
Все это исключало возможность ведения экстенсивного земледелия и создания общин, аналогичных славянским. В германских племенах достаточно эффективно заниматься земледелием могла и одна семья, практически не прибегая к помощи соседей. Такие факторы окружающей среды можно рассматривать как условия, стимулирующие ведение интенсивного земледелия.
Среда существования германцев определялась не только природным фактором, условиями ландшафта. Достаточно весомым, а скорее главным, фактором стало влияние римской культуры через военную и миссионерскую экспансию. Гизо одним из первых достаточно полно описал основы Европейской цивилизации, отметив значение культурного влияния Рима. Он выделил четыре такие основы: христианская церковь, феодальная система, муниципальное управление и королевская власть[122].
Гизо показывает источники становления этих фундаментальных "кирпичиков" европейского мира. Муниципальное управление – наследие древнего Рима. При переходе от Рима к Европе через варварство муниципальное устройство теряет характер политической власти и превращается в административную. В борьбе с феодальной системой города приобретают автономию, объединяются в союзы и вновь становятся политической силой. Появляется новое сословие – буржуа, что было «необходимым следствием освобождения городов»[123].
Церковь возникла как средство защиты религии, поэтому её организация смогла себя сохранить и в эпоху распада империи, и в эпоху варварства. «Церковь стала посредницей между [варварством] и римским миром, связывающим началом цивилизации»[124] в то переходное время. Заслуга церкви, её роль в становлении Европейской цивилизации - установление и распространение нравственного влияния и отделение светской власти от духовной[125].
От варварства наследуется импульс человеческого индивидуализма: «Наслаждение личной независимостью, своими силами, прелесть деятельной жизни без труда, стремление к приключениям. Чувство личности в её свободном развитии не было известно ни Риму, ни христианской церкви, ни другим цивилизациям»[126].
Однако эта необузданная энергия смогла организоваться в институт военного патронства, «связь между воинами, которая не уничтожала свободы каждого, но вводила иерархию подчинения и положила основание аристократической организации, обратившейся в феодальную систему»[127].
Королевская власть возникает на стыке муниципального устройства и военного патроната и в какой-то мере наследует имперские принципы Рима.
Таковы общие особенности «ареала», в условиях которого проходило формирование западного мира. Здесь явно обнаруживается «зов» прежних культур. Их влияние более существенно, нежели влияние «чисто» природного ареала. Германцы застают сложившийся «культурный», антропогенный ландшафт, славяне – «чисто» природный. В этой связи, мы имеем различные условия (определяемые различными основаниями), повлиявшие на характер и душу народов двух культур.
Как установлено, условия среды, оказавшие влияние на формирование этнического характера славян и германцев, оказались различными. Уже отмечалось, что природный ареал Восточной Европы способствовал формированию особого вида хозяйственной деятельности у славян – подсечного земледелия. Переходивший из века в век такой способ хозяйственной деятельности, просуществовавший в основных чертах даже до XIX века (т.е. около одного тысячелетия, а возможно и двух) сформировал стереотипичные черты поведения. Такие черты предполагались условиями хозяйствования и закреплялись в процессе многовековой однотипной деятельности.
Итак, характер хозяйственной деятельности предполагал, прежде всего, проявление высокой трудовой активности в вегетативный период (наибольшая активность приходилась на лето) и снижение трудовой активности зимой. Русская поговорка: «летний день зиму кормит» отражает высокую ценность летней активности. Характер такой деятельности закрепил сезонное колебание активности от предельного напряжения летом до ленивого безделья зимой. В конечном итоге это привело к появлению такого стереотипа поведения как импульсивность, которая в дальнейшем утратила сезонный характер колебаний, но стала качеством характера и распространилась на деятельность в других сферах.
Импульсивность
Для импульсивного поведения характерны перепады активности от полного безделья до энтузиазма. Импульсивность исключает возможность методичной последовательной деятельности. Продолжая мысль Бердяева о том, что русским не дается форма[128], заметим – нам не дано чувство регламента. Именно это отмечают многие иностранцы. В советские времена мы либо перевыполняли план, либо не выполняли его в срок. Само слово «план» пришло в наш язык с Запада. Такое слово вряд ли могло возникнуть в нашей культуре. Тогда как антитеза «плана», слово «авось» непереводимо на европейские языки. «Авось» как способ «целеполагания» ничего общего не имеет с планированием, предполагающим четко описанную цель и регламентированные шаги по ее достижению, планированием, столь характерным для западной культуры и, особенно, для «духа капитализма». Здесь необходимо привести достаточно большую цитату Вебера, чтобы продемонстрировать особенность западного планирования: «Столь же несомненной фундаментальной особенностью капиталистического частного хозяйства является то, что оно рационализировано на основе строгого расчета, планомерно и трезво направлено на реализацию поставленной перед ним цели; этим оно отличается от хозяйства живущих сегодняшним днем крестьян, от привилегий и рутины старых цеховых мастеров и от «авантюристического капитализма», ориентированного на политическую удачу и иррациональную спекуляцию»[129]
В противоположность деятельности западного индивида или сообщества, цель российского индивида или сообщества неопределенна и зачастую вербально не выражена. Наша цель – неопределенная надежа. В этой связи интересно сравнить двух мореплавателей - Колумба и Резанова. Один двигался, опираясь на свой план, другой отправился в свободный поиск с девизом «авось», так называлось и судно адмирала.
Отсутствие регламента, надежда на авось ведет к отсутствию меры, следствия чего весьма подробно рассматривает Ахиезер[130]. Некрасов с горечью бросает: «Он [мужик] до смерти работает, до полусмерти пьет»[131]. Нерегламентированность – первое следствие русской импульсивности, проявляется в неприятие плана, не следование стандарту и стремление к неопределенным целям («в России нет дорог, есть только направления» - говорил Уинстон Черчиль), что проявляется в «свободном поиске».
Причиной такой нерегламентированности может казаться наш «необузданный» характер, который не укладывается в жесткие стандарты Западного мира. Эту повышенную активность, в сравнении с активностью представителей Запада отмечают многие иностранцы. Это не значит, что русский человек более активен, чем представители западной культуры. Возможно средняя активность американца даже выше. Но в период проявления активности, мы более активны. Это необходимо понимать следующим образом. Русскому человеку свойственны перепады активности от полной лени (нежелание работать, хандра и апатия) до предельного энтузиазма. Иностранцы, отмечая нашу более высокую активность, обращают внимание именно на состояние энтузиазма. Русского же человека в западном, прежде всего в американце, удивляет «постоянная» деловая (прагматическая) активность. Для нас оказывается интересным в других народах постоянство их активности.
Повышенная активность проявляется как эмоциональный энтузиазм (рациональное здесь занимает далеко не первое место), как аттрактивное стремлением. Для того чтобы возбудить энтузиазм русского человека, необходимо на него произвести эмоциональное впечатление. Выгода, эффективность не производят на русского человека впечатления. Сравним двух героев: бельгийского эмигранта Тейлора и пастуха Шукшина. В своей известной книге «Научная организация труда» Тейлор приводит пример, как он формировал бригаду грузчиков: проводил собеседование и разъяснял экономическую выгоду работы по определенному регламенту бельгийскому эмигранту, первому кандидату в бригаду[132]. Пример Тейлора показывает, что рациональная мотивация – основа стимуляции западного человека. Пастух в рассказе «Наказ» В. Шукшина, Климка Стебунов, работает, когда хочет, не принимая регламент вообще, деньги для него не имеют значения[133].
Однако со времен героя Шукшина прошло много времени, сейчас деньги и материальная выгода имеют большое значение для современного российского человека. Сегодня даже жизнь менее ценна, чем деньги. Вместе с тем, при всех изменениях, произошедших в российском общественном сознании, осталось неизменным одно – эмоциональность мотивации. Стремление к деньгам и материальной выгоде у русского человека не рационально, как у западного, а столь же эмоционально, как и стремление к любому другому идеалу, некогда захватившему сознание и чувства русских людей. Главное отличие рациональной и эмоциональной мотивации заключается в том, что в первом случае индивид определяет конкретную цель в виде выгоды или эффекта, затем определяет шаги достижения цели, исходя из принципа наименьших и оптимальных затрат. Во втором случае индивид действует под эмоциональным впечатлением. Он не стремится «просчитать шаги» – он «летит» к своей цели, не считаясь с затратами. В первом случае индивид стремится сохранить энергию, во втором – растратить.
Для того чтобы мотивировать русского человека, необходимо найти нечто, производящее на него эмоциональное впечатление. Нечто такое, что может затронуть внутренние струнки его души. В последнее время известен образ, производящий наиболее сильное впечатление – «жизнь как за границей» (или просто за границей). И в этом образе, как и в идеале коммунизма, как и в идеале праведного града Китеж, присутствует одно общее качество – неопределенность цели, её желанность. Наш энтузиазм мотивирован стремлением к неопределенной цели. Такая цель есть не более чем «туманная» надежда. Однако концентрация усилий на эту неопределенную цель, может быть намного выше, чем концентрация усилий тейлоровского рабочего.
Этот феномен подробно рассмотрел Н. Бердяев, охарактеризовав русскую целеустремленность как фанатичное стремление[134]. Фанатизм русского человека вытекает из догматического склада мышления, из целостного понимания мира. Критический взгляд, анализируя объекты и действия, тем самым «рассекает» мир, лишает его целостности. Критический взгляд необходим в познании, но перенос критического взгляда в деятельность превращает мыслителя в Гамлета. Не случайно среди русских литературных персонажей практически нет Гамлетов, но зато есть фанатики и догматики. «Русские все склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический критицизм западных людей. Это недостаток, приводящий к смешениям и подменам, но это также достоинство, и указует на религиозную целостность русской души»[135].
На формирование русского догматизма, как показывает Бердяев, повлияла, прежде всего, религия, вследствие чего русская энергия приобрела религиозную формацию[136], и трансцендентальное «оправдание» своих стремлений: «Религиозная формация русской души выработала … устремленность к трансцендентному, которое относится то к вечности, к иному миру, то к будущему, к этому миру»[137]. Вследствие этого, стремление русского человека к неопределенным целям утрачивает характер личного желания и приобретает священный характер. При этом неважно, являются ли эти цели собственно религиозными или уже нет: «Религиозная энергия русской души обладает способностью переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными, напр., к социальным целям»[138]. Надежда, переполняемая энергичным стремлением, превращается в догматичную веру. Одновременно догматизм выступает накопителем, концентратором и фокусатором энергии души, как кристалл лазера, выбрасывая эту энергию узконаправленно, в одном направлении, направлении к вожделенной, неопределенной цели. Здесь важно подчеркнуть, именно к неопределенной цели, т.к. цель определена только в рациональном действии. Фанатичное, догматичное стремление по своей природе – иррационально. Важно подчеркнуть, что русский догматизм представляет собой механизм концентрации энергии, усилий, и в этом случае он играет важнейшую роль для достижения недостижимого.
Неопределенная цель должна соответствовать общему ожиданию, общей надежде. Неопределенность цели предполагает и неопределенность продвижения к ней, отсутствие плана движения. Сравним в этом ключе, отношения западного человека к «панамской афере»[139] и российского к «МММ». Хотя «Панама» и привела к тому же результату, что и наше «МММ», но есть существенное отличие – «Панама» прежде всего инженерный просчет, т.е. рациональная ошибка. Такая ошибка, которая привела к краху известного инженера и бизнесмена и потере денежных средств акционерами. Компания «МММ» изначально не несла в себе рационального начала, она была игрой на удачу. Для небольшой части людей, понимающих механизм игры, это была вера в «свою звезду», для большинства – вера в «большие» деньги. Вера, а не расчет, вот главное отличие вкладчиков «МММ» и им подобных от вкладчиков «Панамы».
Итак, мотивация русского человека определяется стремлением к неопределенной, ясно невыраженной цели, причем такой цели. В таком случае, основа мотивации – неопределенность. Но неопределенность формально-логически – это негативное определение, или определение через характеристику отсутствующих свойств. Позитивное определение должно ответить на вопрос о том, что собственно на нас может произвести мотивирующее впечатление. Ответ на него относится к сфере ценностей и идеалов (рассмотрим это ниже). Здесь рассмотрим не само содержание рассматриваемого предмета, а предпосылки этого содержания, или другими словами, как происходит инициация энтузиазма.
В самом первом приближении существуют три состояния российской активности: отчаяние, удаль, лень. Каждая из них имеет свои стимулы. Отчаяние происходит от ощущения безысходности, порождающей агрессию, превращающей зайца в льва, обычного человека в героя. Источник удали – в субъекте, его «наполненности» энергией. Удаль – выплеск переполненной энергии, стремление потратить свою энергию. Лень тоже есть своеобразная «активность». Лень противоположна двум первым деятельным состояниям. В нашей культуре сформировался стимул, превращающий лень в свою противоположность: «… у меня есть палка, И я вам всем отец!»[140], - говорит Петр I, герой А.К. Толстого. Стимул, превращающий лень в деятельность, – организационное насилие (принуждение, иногда физическое, к определенному регламентированному действию).
Отчаяние проявляется в высокой активности, игнорировании опасности, стремлении «снести» стоящие на пути препятствия. Ярким примером такого отчаяния является атака штрафного батальона в годы Отечественной войны. Отчаянность русского человека достаточно редкое, но типичное явление. Редкое – потому, что весьма специфичен набор условий, порождающих отчаяние. Типичное – потому, что для русских людей свойственен однообразный стереотип поведения в этих одинаковых специфичных условиях. Специфическими условиями, порождающими отчаяние, является ощущение человеком безысходности – неожиданная потеря возможности осуществления привычных действий и привычных способов мысли.
Примечательно, что русский человек весьма терпелив и неконфликтен. Он не пойдет на прямой конфликт с начальством, он постарается уклониться от забастовки, точно также и от драки, в которой участвуют его друзья. Даже, зачастую в случае прямой угрозы жизни, например голод (к примеру, голод 1933), не будет проявлять активности и вести себя отчаянно. Напротив, скорее всего в этих случаях русский человек будет вести себя довольно пассивно и терпеливо.
Переключателем с терпения на отчаяние является потеря возможности осуществлять стремление к экзистенциальной ценности (такой ценности, утрата которой приводит к утрате смысла существования индивида). Для каждого индивида такая ценность может быть своя. Герасим Тургенева «бунтует» после гибели любимой собачки. Сусанин спасает Михаила Романова. В перечисленных «отчаянных» действиях за ними просматривается внутренний мотив – «я не смогу с этим жить», внешний – «как я людям буду смотреть в глаза». Другими словами, этот мотив русского индивида может быть описан следующим образом: «если я потеряю стремление к своей экзистенциальной ценности, я не смогу смотреть людям в глаза, не смогу жить среди людей, в таком случае жизнь утрачивает смысл, поэтому я должен "прорваться"».
Наблюдения автора показывают, что, как правило, экзистенциальные ценности русского человека не касаются его личности. Мы довольно терпимо относимся к унижению личности – унижению голодом, физическим насилием, унижению достоинства. Русского мужика пороли до начала ХХ века, в армии и царской, и советской, и современной к солдатам применяли и до сих пор применяют физическое насилие. Хозяин предприятия, и купец, и красный директор, и современный менеджер, вполне допускает физическое насилие к своим работникам. Быков, глава красноярского алюминиевого предприятия «по-свойски» отучал рабочих от краж заводского имущества[141]. Русский человек терпимо отнесется к потере любимого занятия. Русского человека можно лишить практически всего, что у него есть, при этом он не проявит ни малейшей активности, тем более отчаяния. Но если у русского отнимут то, без чего он «не сможет жить и смотреть людям в глаза», начнется бунт, «бессмысленный и беспощадный». А значит, экзистенциальные ценности русского человека лежат не в сфере интересов отдельной личности, а относятся к интересам общины или в целом общества. Энергия отчаяния – всплеск импульса. Потому, что эта энергия импульсивна, она не может эксплуатироваться постоянно.
Энергия отчаяния направлена на преодоление препятствий, ей по характеру близка энергия удали. Удаль может проявляться в отчаянии (как может быть и отчаянная удаль). Также как и отчаяние, удаль импульсивна. Удаль, как и отчаяние, может быть направлена на преодоление препятствий, но главная особенность удали иная – это переполненность, избыток сил. Главным стержнем удали все-таки является не «прорыв» (связанный с разрушением), а эмоциональный «порыв». Обращаясь к терминологии Фрейда, можно сказать, что отчаянием движет инстинкт Смерти, удалью – инстинкт Любви. Именно в удали проявляется энтузиазм и созидание. До ХIХ века удаль обнаруживалась чаще всего в поведении воинов. ХХ век показал явление удали в научном созидании. К примеру, интеллектуальный порыв в создании ядерной бомбы, разработке ракет, космическом освоении. Русская удаль – это свободная игра творческих сил, и чаще всего в коллективном взаимодействии.
Именно в удали в наибольшей мере проявляется то, что Бердяев назвал религиозной энергией, трансцендентальным стремлением[142]. Сила удали зависит от трех вещей:
воли. Воля инициатора, его способность к преодолению препятствий, его вера, устойчивость и несгибаемость. Такой инициатор лишен социального права отступать и сдаваться;
энергии. Наличие нереализованной энергии у коллектива, что обеспечивает возможность следовать за инициатором;
цели. Причем от «качества» цели зависит степень концентрации усилий, энергии. И здесь, следуя мысли Бердяева, отметим, что чем выше концентрация в цели «религиозного», или надактуального начала, тем выше концентрация энергии на ее достижение.
Обратной стороной импульсивной активности является лень. В этом состоянии русский человек бездеятелен и мечтателен. Человеческая активность в данном состоянии находит себя в создании чудесных образов, как у Манилова из «Мертвых душ» или у Емели из сказки. В таком состоянии русские мечтают о чуде. На наш взгляд, именно мечтают, а не ожидают. Мечтание и ожидание различны. Ожидание – состояние преддействительности. Ожидание, надежда – это то, что перейдет из мыслительной реальности в практическую, чувственную действительность. Мечта, напротив, – это особая реальность, которая не предполагает перехода в эмпирический мир действительности. Мечта превращается во вторую реальность, существующую параллельно первой реальности, действительности (эмпирическому, практическому миру), в которой человек существует, игнорируя окружающую действительность. Ленивая мечтательность сродни сновидению. В этом состоянии человеку требуется «убаюкивание», поддерживающее мечтание, отсюда потребность в зрелищах «прекрасного» сна. Этим можно объяснить «любовь» нашего народа к латиноамериканским сериалам и индийским фильмам (но отнюдь не кровавым и ужасным зрелищам, свойственным населению древнего Рима – бои гладиаторов и т.п., и кино США – фильмы ужасов, боевики и т.п.).
Обычное состояние лени – благодушие и романтическая чувственность. Нарушение благодушно-мечтательного состояния не приводит к активности, но порождает мыслительную пессимистическую агрессию, воплощающуюся в поиске виноватых и рассуждениях – «как быть». Тогда в сознании русского человека всплывают два сакраментальных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Данные мысли, как и благодушно-романтичные, бездеятельны, они не ведут к активности, но характеризуют состояние ума, его настрой.
Между тем, ленивое состояние содержит в себе две формы будущей активности. Романтизм может преобразоваться в удаль, пессимизм – в отчаяние. Оба состояния уживаются в русском сознании. Однако, даже под действием стимула, направление выхода из ленивого состояния непредсказуемо и всегда спонтанно.
Вместе с тем, в нашей культуре сформировался особый стимул побуждения к действию из ленивого состояния, стимул столь же импульсивный, как и характер русского человека. Уже приводилась цитата А.К. Толстого, относимая им Петру I: «Но у меня есть палка и я вам всем отец»[143]. Собственно «палка» - это организационное принуждение к действию. Данный инструмент сформировался давно и пока не известна адекватная замена ему. Русский человек в ленивом состоянии не признает практически никаких иных стимулов.
В наименьшей мере работают в данном случае стимулы «материальной» заинтересованности. Данный вывод построен на опыте автора по изучению деятельности трудовых коллективов. Материальная стимуляция действует кратковременно, побуждает кратковременный импульс активности. Но с того времени, как наступает привыкание, принятая схема стимулирования престает подталкивать индивида к достижениям и напряженному труду. Эффект может дать изменение схемы стимуляции, но также кратковременно. А со временем русский человек привыкает и к изменяемым схемам и отнюдь не проявляет активности под действием материальной стимуляции.
Три описанные формы – три состояния русской активности. Изначальная лень переходит под давлением обстоятельств в энергию отчаяния. Отчаяние «разогревает» активность и возникает удаль. Импульс удали угасает и опять приходит лень.
Описанная динамика активности свойственна, прежде всего, в целом нашему социуму. Вместе с тем она довольно часто проявляется в поведении отдельных индивидов. В нашем характере откладывать выполнение какого-либо дела на последний срок (действие лени), тем самым, загоняя себя в отчаянное состояние. Когда сроки «выходят», начинается лихорадочное «наверстывание упущенного». Действуя «лихорадочно», но активно, индивид, тем не менее, может достичь первых результатов. И в этом случае появляется ощущение «я могу», а за ним первое чувство удовлетворения. Энергия отчаяния, в этом случае, перерождается в энергию удали – «Нам нет преград», «я все могу» (достаточно вспомнить какие чувства вызывает у русского человека «Марш энтузиастов» И. Дунаевского или народная песня «Загулял парнишка молодой»). В состоянии удали русский человек испытывает прилив сил и чувство полноты жизни. Энергия удали – высокий всплеск активности и столь же быстрое угасание. За удалью человек проваливается в ленивую, бездеятельную, мечтательную реальность. Этот алгоритм поведения характерен многим представителям российской культуры.
Общий алгоритм действия и особенности характера также вытекают из первоначального способа хозяйственной деятельности, которая и закрепила стереотип импульсивности. Как отмечалось, короткий летний период требовал от наших предков освоения как можно большей территории для посева. А для этого нужны были быстрые и радикальные способы подготовки почвы к севу. Такой радикальный способ был найден еще славянами. Выжигались достаточно большие площади, тем самым земля и очищалась, и удобрялась. В задачу земледельцев входило освоить как можно большие пространства за короткий летний сезон. А поэтому, возникавшие на их пути препятствия не преодолевались – их обходили. Действия наших предков напоминали удар штормовой волны – покрыть как можно больше пространства, обтекая неприступные скалы.
Отсюда вытекает группа других качеств русского характера: русский человек включается в дело без предварительной подготовки и стремится достичь успеха не методичностью, а напором, энтузиазмом; ему свойственно полагаться на «авось» («авось кривая вывезет») и свою находчивость; предпочитая свободный поиск плану.
Препятствия, возникающие на пути русского человека, преодолеваются напором, если нет - их обходят. Отсюда другая черта – стремление обойти препятствия. Итак, характер деятельности наших предков, сформировал две основные черты – спонтанная напористость и готовность обойти непреодолимые препятствия для того, чтобы двигаться дальше, пока импульс напора и энтузиазма продолжает действовать.
Аналогично вели себя и русские землепроходцы – они не цивилизовывали, не преобразовывали освоенное пространство (как европейцы, а потом американцы), они присоединяли их к российской державе. И точно также то, что не поддавалось быстрому освоению, обходили. Народы новых земель не «цивилизовывались», а принимались в подданные государства российского.
Особенность хозяйственной деятельности сформировала поведенческий стереотип принимать только то, что «принимается», а то, что оказывает сопротивление – обходить, этому «не противостоять». Обойти препятствие – характерный стереотип поведения русского человека. Такой стереотип сформировал и особый характер мышления – поиск самого оптимального пути обхода навязанного правила или препятствия, качество, известное как русская смекалка. Это качество, любимое нашим народом, зачастую вызывает искреннее удивление иностранцев.
Нельзя сказать, что русские «умнее» других народов. Интеллект западного человека движется по правилам, по стандартам. Такими правилами могут быть математические или формально-логические аксиомы, инструкции, описанные образцы поведения. Один «челнок» как-то говорил: «Они там, у себя на Западе, знают, что "нельзя" делать в бизнесе, а мы из леса, мы не понимаем "нельзя"». Наша смекалка – это нежелание понимать «нельзя». Точно так же, как Николай Лобачевский не желал понять, почему две параллельные прямые не пересекаются. Русские, естественно, не умнее европейцев и американцев. Просто наши интеллекты непохожи. Они эффективно работают в разных несхожих сферах. Для западного человека необходима стандартизированная среда, среда регламентированная. Нам нужна стихия, отсутствие правил, возможность реализовать себя, «обхитрив» эту стихию. Наша смекалка в незнании правил. Примечательно, что многие русские сказки о смекалке противопоставляют силе именно действие не по правилам.
Показателем строя российского мышления является отношение к технологической дисциплине. Об особенностях русской технологии существует множество легенд, но все они сводятся к одному – нежелание подчиняться установленным правилам. В характере русского человека произвести что-то единичное, уникальное. Но как только начинается серийное производство, возникают проблемы, связанные именно с неподчинением правилам. Иногда это превращается в некую «рационализацию» – устранение «бессмысленных» процедур и «лишнего». Иногда может быть связано просто с ленью. До настоящего времени российская промышленность не произвела ничего по серийной технологии, что могло бы соответствовать мировому качеству. Исключение вроде бы представляет автомат Калашникова, но специалисты, знакомые с его производством, утверждают, что это не серийное производство по заданной и отточенной технологии, а скорее индивидуальное производство, но только массового характера.
Нежелание подчиняться правилам ведет в одном случае к некачественной производственной деятельности, в другом - к изобретательности. Это не значит, что русский народ более изобретателен, чем другие. Вполне возможно, что доля изобретательных индивидов у каждого народа одна и та же (если, конечно, государство не проводит целенаправленной политики «скупки мозгов»). Просто изобретательность у русского народа – это образ жизни, стиль жизни, точно так же как для немцев, к примеру, образом жизни является следование определенному регламенту. В этом смысле очень важно отметить ценность для культуры изобретательных находок. В нашей культуре такая находка обладает, обычно, актуальной ценностью, значима только для данного момента, только в настоящее время.
Для западной культуры, напротив, «know how» всегда имеет перспективное значение. Это то, что со временем увеличит свою ценность. «Know how» Запада в отличие от нашей «находки» - кирпичик в здании технологии. Такое здание строится до бесконечности из кирпичиков «know how». А российская «находка» - напоминает скорее наличник деревянного дома. И сам наличник, и весь дом недолговечны.
Неподчинение технологическим правилам проявляется в неприятии стандартизированной деятельности, массового производства – это негативная сторона. Положительная сторона – изобретательный настрой народа.
Из этого вытекает и отношение к окружающей действительности. Особенность современности в том, что внешней средой выступает «цивилизованная» реальность. Но русским человеком, как и прежде, эта реальность воспринимается как стихия, т.е. то, что создает человеку препятствия, которые нужно обойти. Такими препятствиями выступают нормы, запреты, правила. Именно эти всевозможные запреты побуждают у русского человека желание их обойти. Цивилизованные нормы не воспринимаются русским человеком как устои общества. Эти нормы воспринимаются как препятствия, которые интересно обойти. Препятствия – это повод для игры.
С другой стороны нам свойственно не противостоять правилам, а «уходить» от подчинения им, или уклоняться от жесткой регламентации. Для русского крестьянина было весьма характерно не отстаивать свои права и добиваться снижения податей, а просто уходить в те районы, которые могут быть недоступны сборщикам податей, уходить в казаки или на необжитые земли. Современный бизнесмен не выступает против тяжелого налогового прессинга, он уклоняется от налогов. По данным исследований в Удмуртии предприниматели скрывают от налогообложения до 60% своих доходов[144]. Данное поведение весьма нетипично для западного человека, который напротив «отстаивает свои права». Русский человек не отстаивает свои права, как отмечено, он скорее уклоняется от налогов, либо приобретает себе «льготы», т.е. «легальную» возможность не следовать общему регламенту.
Особенности поведения накладываю отпечаток и на характер коммуникации, что ярко отражается в особенностях языка, который, с социологической точки зрения, понимается как форма социального действия, на что обратил внимание еще М.Вебер: «Языковая общность выражается в идеально-типическом "целерациональном" пограничном случае посредством многочисленных отдельных актов обобщенных действий, ориентированных на ожидание встретить у другого "понимание" предполагаемого смысла. Тот факт, что в массовом масштабе среди множества людей понимание происходит более или менее приближенно посредством определенных близких по смыслу, внешне подобных друг другу символов, "как будто" участвующие в разговоре ориентируют свое поведение на совместно принятые грамматически целесообразные правила, — также являет собой пример, соответствующий упомянутому признаку "как будто", поскольку этот случай детерминирован смысловым соотношением актов участвующих в разговоре индивидов»[145].
Сравним характер языка. Главная особенность языков романо-германской группы – заданная структура построения фраз, предложений. В русском языке (а также в славянских языках и языках народов России) связку слов обеспечивает не заданная структура, а окончание, флексия. Поэтому можно сказать, что языки западного мира – структурны, языки российской культуры – флексивны.
К примеру, английское предложение имеет строго заданную структуру: подлежащее - сказуемое - дополнение. Их место в предложении строго определено. Фраза, построенная на английском языке, однозначна и крайне редко имеет второй смысл. Особенность флексивного языка в том, что одними и теми же словами, в зависимости от построения их в предложении можно передать различный смысл. А значит, зачастую флексивное предложение может иметь несколько смыслов. Язык в данном случае выступает и как индикатор, и как один из факторов культуры. Он отражает специфику общения, что весьма наглядно проявляется в юморе. Общеизвестно, что представители одной культуры не понимают специфического юмора другой.
Западные анекдоты построены либо на логических парадоксах, либо на нарушении правил (иногда речевого табу). Западный человек смеется шутке, когда обнаруживает «неработающее» правило. Привычного к «неработающим» правилам российского человека этим не удивишь. Наш юмор (в отличие от западного) построен на угадывании второго смысла, содержащегося в «невинной» фразе. В тех случаях, когда речевых средств оказывается недостаточно, мы дополняем их невербальными. Поэтому в общении может быть важно не «что сказал», а «как сказал». Одна и та же фраза в нашей культуре, в зависимости от подачи, интонации, иногда жестикуляции, позы может иметь разное и даже противоположное буквальной сути значение.
На Западе сложилась культура «уточнения», реализованная в договорном праве и, более широко, в идее общественного договора. Два представителя западной культуры, заключая договор, стремятся уточнить, «поставить все точки над “ i”» в процессе выработки соглашения, достичь понимания, исключающего двусмысленность, второй смысл. Представители же нашей культуры более интересуются не тем «что сказал», а «что подумал». Индивид в этом случае стремится понять смысл, а не буквальное содержание. Если мы не доверяем партнеру, любые уточнения, любые контракты не изменят нашего отношения к нему. Основным мотивом таких взаимоотношений будет стремление понять, где нас собираются обмануть. Если отношения с партнером изначально доверительные, то вопрос об «уточнении» не важен и даже «оскорбителен» для участников. Для примера, можем ли мы представить в нашей культуре двух влюбленных, подписывающих брачный контракт?
Наша образ взаимоотношений индивидов построен не на логическом уточнении (как на Западе), а на доверии, эмоциональном чувстве, на сочувствии. Мы равнодушны к писанным, к установленным правилам, для нас более важным может быть пример, образец поведения. А в силу этого, «неработающее» правило – типичное явление нашей культуры. В самом общем виде западный человек в процессе общения «уточняет» смысл, российский – «проникается» чувством.
Оценивая в целом качество импульсивности, отметим, что собственно российская импульсивность спонтанна, стихийна как природа, а поэтому не цивилизована и архаична. Нашему характеру свойственны перепады активности от лени до самоотверженного энтузиазма. В состоянии активности мы стремимся освоить действительность. В состоянии лени русский человек погружен в мечтания.
Активность выливается в экспансию, освоение. Наше освоение – это не преобразование, это – приспособление к принятым условиям действительности. Кстати, этим объясняется один парадоксальный факт. Мы освоили более 1/6 суши, не вступая в конфликты с местными народами, адаптировали их и сделали русскими народами. Тогда как западная культура «цивилизовывала» аборигенов, принуждая их к своим стандартам или уничтожая. В этом плане абсолютно несхожи Писсаро и Хабаров; отношения к аборигенам конкистадоров, американских колонистов совсем иное, нежели русских землепроходцев, мореплавателей, казаков.
«Обтекание» препятствий формирует особый тип целеполагания, несоотносимый с плановым целеполаганием. Русский человек действует на «авось», по принципу «иди туда, не знаю куда …», что предполагает работу смекалки. Сутью смекалки оказывается не принятие правил логических, научных, юридических а, часто, и нравственных. Импульс и смекалка не знают регламента, не знают меры. Отсутствует чувство формы, нет дара формы, как говорит Бердяев. Наиболее ярко это выражается в специфике языка – многозначного, полисемантичного, языка «второго» смысла.
Специфика первоначальной хозяйственной деятельности, ставшая причиной русской импульсивности, повлияли на формирование и второй основной черты русского характера – коллективизм.
Коллективизм
Необходимо подчеркнуть, что стереотипное массовое действие только тогда приобретает характер социального действия, когда стереотип поведения индивидов, становится основой их взаимодействия, что и отмечал М.Вебер: «простая "однородность" поведения ряда лиц еще не дает основания для … определения [социального действия], так же как и не всякий вид "взаимодействия" или чистое подражание как таковое … "раса" — каким бы однотипным ни было поведение принадлежащих к ней индивидов в отдельном случае — становится для нас "расовой общностью" лишь в том случае, если поведение индивидов соотносится по своему смыслу друг с другом»[146]
Опираясь на эту мысль М.Вебера отметим, что, сложившийся как следствие специфики трудовой деятельности русских и древнерусских земледельцев, массовый стереотип поведения мог поддерживаться, а поэтому и предполагал только групповую деятельность. Подготовку почвы проводила вся община, собственно земледельческие работы – семья (построенная по типу большой патриархальной семьи). Коллективный характер деятельности требовал выработки определенных типичных механизмов взаимодействия, системы взаимосвязи между индивидами, определенной внутренней структуры коллектива. При этом очень важно подчеркнуть, что условия ландшафта не позволяли развиться индивидуальному земледелию, а как следствие, лишали индивида возможности существовать вне общины. Поэтому самый важный коллективный стереотип мироощущения - признание ценности коллектива.
Подсечное земледелие вело славян и русских на восток, в необжитые земли Восточной Европы и Сибири. Экстенсивный характер трудовой деятельности не требовал повышения эффективности, а значит интенсификации обработки освоенного. Неограниченные просторы и коллективный характер труда, в свою очередь, также не предъявляли жестких требований к «межеванию» земельных ресурсов. Поэтому в России долго не могло сформироваться право собственности. А чувство частной собственности не сложилось и по настоящий день. Чувство частной собственности возникает у индивида только тогда, когда он несет личную и имущественную ответственность за самого себя индивидуально. Русский человек нес общинную ответственность, что сформировало иное, нежели на Западе чувство ответственности, – круговую поруку.
Круговая порука
Круговая порука – это определенная форма морали, целостный комплекс норм и ценностей. Выше отмечалось, что русский человек принимает моральные нормы как препятствия и стремится их обойти. Возникает проблема – возможно ли нравственное поведение для русского человека. Особо подчеркнем, русская община не выжила и не просуществовала бы, если бы в ней не было приоритета нравственности. Все нормы в русской культуре принимаются в двух основных ипостасях, в двух категориях: первая – нормы-препятствия, с которыми можно «поиграть», которые «не грех» нарушить; вторая – «священные» нормы, которые не подлежат обсуждению, нормы-табу, или экзистенциальные ценности.
Нормы-препятствия
Первая категория норм идет от человека и для отдельного человека. Инициаторами таких норм могут быть отдельные люди, устанавливающие нормы в интересах отдельного индивида, группы индивидов или даже для каждого индивида в отдельности. Во всех случаях это - не более чем правила игры. Такие правила, которые устанавливает одна из сторон игроков.
Например, крестьянин может получить (купить) надел земли. Или горожанину могут выделить надел земли под посадку картофеля. Или органы власти могут издать постановление, принять тот или иной закон. Все перечисленные в данном случае примеры – не более чем препятствие для русского человека. Один человек в данном случае получил право от другого человека и тем самым ограничил права других. Такие нормы, такие запреты не имеют моральной силы для русского человека и могут быть без тени сомнения и угрызения совести нарушены. Урожай крестьянина может быть вытоптан, «потому что всегда здесь ходили»; картофель горожанина может быть собран прохожими; а принятый закон будет игнорирован. Любая норма, рожденная в противоборстве, норма, принятая не единодушно, – не более чем игровое препятствие (существует множество примеров, когда юридический документ принимался большинством голосов, в интересах большинства, но не всех, и оказывался мертворожденным, т.к. игнорировался населением). Подтверждением этому является то, что ряд законов, касающихся прав личности в нашей стране, оказываются неработающими.
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!