Проблема начала и конца социогенеза
Как явствует из сказанного, общество — это не всякая совокупность индивидов, а только такая, в основе которой лежат социально‑экономические, производственные отношения, представляющие собой особый вид материи. Поэтому становление общества есть прежде всего возникновение этого вида материи, появление новых отношений, качественно иных, чем те, что существуют в животном мире, превращение зоологического объединения в особого рода организм, развивающийся по законам, отличным от биологических.
Ясно, что социально‑экономические, производственные отношения не могут возникнуть и существовать без производства. Человек, будучи социальным существом, с неизбежностью является существом производящим. Производство есть необходимый признак человека. Только возникновение производственной деятельности могло привести к появлению общества и человека.
Отличие человека от животных и человеческого общества от объединений животных столь велико, что не может быть речи о мгновенном превращении животного в человека и объединения животных в общество. С неизбежностью должен был существовать длительный период превращения животного в человека и объединения животных в человеческое общество, т. е. становления человека (антропогенеза) и формирования общества (социогенеза).
Антропогенез и социогенез — это вовсе не два самостоятельных, параллельно протекающих процесса. Становление человека есть прежде всего формирование его сущности. Но сущность человека — вся совокупность общественных отношений. Таким образом, формирование человека есть прежде всего становление всей совокупности общественных отношений, т. е. становление общества. Иначе говоря, антропогенез и социогенез представляют собой две неразрывно связанные стороны одного единого процесса — становления человека и общества (антропосоциогенеза).
|
|
|
Отсюда следует, что начало антропогенеза было одновременно и началом социогенеза, конец антропогенеза — одновременно и концом социогенеза. В самом общем виде положение о существовании периода становления общества, являющегося одновременно и периодом формирования человека, содержится у Ф. Энгельса. Он писал о формировавшихся людях и готовом человеке, только вместе с которым возникло общество, о стадах первобытных людей (3. С. 489—491; 6. С. 138), у В. И. Ленина встречается упоминание о первобытном стаде, обуздывавшем зоологический индивидуализм, о стаде первобытных людей (8. С. 10; 9. С. 232.).
Но свое конкретное воплощение это положение получило в созданной советскими антропологами и отчасти археологами научной теории, именуемой концепцией двух скачков (24; 121; 121 а; 155; 156). Согласно этой теории, в эволюции человека существуют два узловых пункта, два переломных момента. Первый и наиболее важный из них — это отмеченный началом изготовления орудий переход от стадии животных предшественников человека к стадии формирующихся людей, каковыми являются питекантропы и другие сходные с ними формы (архантропы) и неандертальцы (палеоантропы). Второй скачок — происшедшая на грани раннего и позднего палеолита смена палеоантропов людьми современного физического типа (неоантропами, Homo sapiens), являющимися подлинными, готовыми людьми. Первый скачок означал появление социальных закономерностей, второй — установление их полного и безраздельного господства в человеческих объединениях.
|
|
|
Коллектив формирующихся людей — питекантропов и неандертальцев уже не был чисто биологическим объединением и в то же время еще не был подлинным человеческим обществом. Он представлял собой становящееся человеческое общество: формирующиеся люди жили в формирующемся обществе, за которым постепенно закрепилось название первобытного человеческого стада.
Возникнув, теория двух скачков получила широкое признание в советской науке. Однако в последней существуют и другие точки зрения, сторонники которых выступают с критикой теории двух скачков.
|
|
|
Одна группа ученых считает, что уже питекантропы, не говоря о неандертальцах, были подлинными, готовыми людьми, а их объединения — подлинным человеческим обществом. Поэтому термин «первобытное стадо» к последним неприменим (28; 76). Фактически отрицая наличие периода становления человеческого общества, сторонники данной точки зрений по существу настаивают на том, что превращение стада животных предшественников в человеческое общество произошло сразу. Тем самым и антропогенез или рассматривается ими как разовый акт, или сводится лишь к формированию физического типа человека.
Другую точку зрения, противоположную первой, отстаивал Б. Ф. Поршнев. Ни питекантропы, ни неандертальцы, полагал он, ни в каком смысле не были людьми. Они были животными и только животными. Соответственно их объединения носили чисто биологический характер. Первыми людьми были появившиеся на грани раннего и позднего палеолита неоантропы. Только с их появлением зародилось человеческое общество (109; 111. С. 104‑105, 373, 389).
Источником как той, так и другой точки зрения является односторонний подход к реальному процессу становления человека и общества. В период антропосоциогенеза человеческое общество одновременно и существует, ибо оно уже возникает, и не существует, ибо оно еще не возникло. Всякое становление обязательно является единством бытия и небытия. Сторонники первой точки зрения абсолютизируют момент бытия общества, игнорируя момент небытия, сторонники второй — раздувают момент небытия, игнорируя момент бытия. Одни абсолютизируют первый скачок, превращая его в единственный, другие — второй скачок, тоже превращая его в единственный.
|
|
|
Кроме прямых защитников первой точки зрения к ней в той или иной степени близки и некоторые другие исследователи, также выступающие против теории двух скачков. Главным объектом их критики является термин «первобытное человеческое стадо», используемый сторонниками последней концепции.
Вкладывая в этот термин свой собственный смысл, а именно понимая «первобытное стадо» как чисто биологическое объединение, некоторые из них приписывают сторонникам теории двух скачков полное отрицание существования социальных связей, вообще социального в период, предшествующий возникновению неоантропа (38. С. 129). Подобное утверждение не имеет под собой оснований. Термин «первобытное стадо» применяется сторонниками концепции двух скачков для обозначения становящегося человеческого общества, представляющего собой систему формирующихся социальных связей. Особенно активно исследователи, относящиеся к данному течению, возражают против применения термина «первобытное стадо» для обозначения коллективов людей второй половины раннего палеолита вообще, мустьерского времени в особенности. Они называют эти объединения и общинами, и локальными группами, и, наконец, зарождающимися родами (87. С. 40; 113. С. 138‑146; 120. С. 76 и др.)
Из работ этих исследователей не всегда можно уяснить, чем, по их мнению, являлся коллектив людей начала раннего палеолита, который часть их считает возможным называть стадом,— чисто биологическим объединением или же формирующимся обществом. Столь же нелегко из этих работ понять, что, по мнению их авторов, представляли собой объединения людей второй половины раннего палеолита, которые стадом уже не являлись,— формирующееся или уже готовое общество. Большинство этих ученых, по‑видимому, склоняется ко второй точке зрения.
В качестве доказательства они ссылаются на новые данные, свидетельствующие о существовании в мустьерскую эпоху магических обрядов и долговременных жилищ. Но материалы о тотемизме и магической обрядности в мустье давно уже имеются в распоряжении науки. Что же касается долговременных жилищ, то сам по себе факт их бытия в мустье не может рассматриваться как доказательство того, что в данную эпоху мы имеем дело с уже готовым, а не с формирующимся обществом.
Но никакие данные науки не ставят под сомнение факт, который лег в основу вывода, что формирование человеческого общества завершилось лишь с переходом от раннего палеолита к позднему. В течение всего раннего палеолита шел процесс эволюции человека как биологического вида. Между архантропами, палеоантропами и неоантропами существуют значительные морфофизиологические различия, которые, во всяком случае, не могут быть оценены ниже, чем видовые. Процесс трансформации архантропов в палеоантропов и последних в неоантропов с точки зрения биологии не может рассматриваться иначе, как процесс видообразования, возникновения новых биологических видов.
С появлением неоантропа развитие человека как биологического вида прекратилось. Это отнюдь не значит, что человек вообще перестал развиваться. Наоборот, только с появлением неоантропа началось стремительное, непрерывно убыстряющееся развитие человечества. За какие‑то 35—40 тыс. лет человечество прошло путь от каменного топора до атомных электростанций и космических кораблей, от первобытнообщинного строя до социализма. Но все эти колоссальные изменения не затронули человека как биологический вид. Человек коренным образом изменился, но не как биологическое, а как социальное существо.
Все это неопровержимо свидетельствует, что с появлением неоантропа развитие человека стало безраздельно определяться социальными закономерностями, что только вместе с ним возникло готовое, сформировавшееся человеческое общество. С появлением неоантропа завершился не только антропогенез, но и социогенез, закончился единый процесс становления человека и общества — антропосоциогенез.
Но если не появилось никаких новых данных, которые заставили бы пересмотреть верхнюю границу периода формирования человека и общества, то с нижней границей этого периода обстоит сложнее.
Социальное, как уже указывалось, нетелесно, невещественно. Поэтому о его зарождении можно судить лишь по косвенным данным. Социальное невозможно без материального производства. Только последнее способно его породить. Социальное существо есть обязательно существо и производящее. Производство есть необходимый признак человека. Отсюда делался и нередко сейчас делается вывод, что оно представляет собой и достаточный признак человека, что любое производящее существо обязательно является человеком, что именно возникновение производственной деятельности кладет грань между животным и человеком.
Это отнюдь не означает, что сторонники такой точки зрения полагали, что наличие одной лишь производственной деятельности само по себе делает данное существо человеком. Они как само собой разумеющееся принимали, что производящее существо должно было обладать сознанием и жить в системе социальных связей. И основания для такого допущения были.
Столь характерная для животных приспособительная деятельность заключается в использовании для удовлетворения потребностей существующих в природе готовых вещей. В отличие от нее производственная деятельность заключается в создании для удовлетворения потребностей таких вещей, которые в природе в готовом виде не существуют. Материальное производство есть преобразование вещей, есть материальное творчество.
Деятельность по созданию той или иной вещи, необходимой для удовлетворения потребности, может привести к желаемому результату только в том случае, если она будет определяться этим желаемым результатом. Однако он не может существовать к началу деятельности в качестве объективного предмета. В противном случае она была бы излишней. Результат деятельности не может существовать к ее началу иначе, как в форме субъективного образа желаемого предмета, т. е. лишь как идеальное.
Результат деятельности, существующий к ее началу в форме идеального, есть не что иное, как цель. Цель, определяя течение деятельности, превращает ее в процесс своей собственной реализации. Необходимым условием успешного реального преобразования мира является его идеальное преобразование. Материальное творчество предполагает и требует существования идеального, духовного творчества. Производственная деятельность требует особой формы отражения мира, не существующей у животных,— активного, творческого отражения, включающего в себя в качестве необходимого момента создание образов вещей, которые еще не существуют и не существовали ранее.
Создание образов еще не существующих вещей невозможно без отражения существенного общего, необходимого в реально существующих явлениях. Поэтому в качестве необходимого момента данная форма отражения мира должна включать в себя специальные образы общего, необходимого. Такими образами могут быть только понятия и системы понятий, которые в свою очередь невозможны без слов, без языка.
Иначе говоря, производственная деятельность требует и предполагает существование понятийного мышления, т. е. сознания, и языка. Человеческое сознание не только отражает мир, но и через практику обратно воздействует на него, обеспечивая преобразование мира в соответствии с поставленными целями. Человеческое сознание, взятое в его обратном воздействии на материю, есть не что иное, как человеческая воля. Познание необходимости и действие в соответствии с познанной необходимостью делают человека свободным. Сознание, воля, свобода присущи только человеку.
Производственная деятельность в принципе, в идеале является целенаправленной, волевой, свободной. Именно это дало самое важное основание для вывода, что она может быть только сознательной, волевой, целенаправленной, но ни в коем случае не условнорефлекторной, какой является приспособительная деятельность животных. Отличие в содержании с неизбежностью определяет различие в форме.
Правда, некоторыми советскими исследователями изложенный выше взгляд на соответствие между содержанием и формой деятельности не разделяется. Однако возражение у них вызывает вовсе не тезис о том, что производственная деятельность может быть только волевой, сознательной. Они выступают с критикой положения о том, что приспособительная деятельность всех, включая высших, животных может быть только условнорефлекторной, но не волевой, сознательной. Как утверждают они, данные науки неопровержимо доказывают, что поведение высших животных не может быть сведено к одним лишь условным рефлексам, что у этих животных существует интеллект, разум, рассудок, мышление, что их деятельность является в известной степени разумной (79; 84. С. 11 —12; 91. С. 121).
Подобного рода взгляды далеко не новы. Все эти идеи отстаивались более ста лет назад представителями зоопсихологии и были подвергнуты в свое время жесточайшей критике И. П. Павловым (105. С. 108, 229, 262 — 268). Гаданиям зоопсихологов И. П. Павлов противопоставил научную, материалистическую концепцию поведения животных и отражения мира в их мозгу — теорию высшей нервной деятельности.
Решение вопроса о том, существует ли у животных мышление, необходимо предполагает достаточно четкое раскрытие содержания этого понятия. На наш взгляд, под мышлением нужно понимать исключительно лишь ту форму отражения мира, которая была обрисована выше: активное творческое отражение объективной реальности в форме понятий, существующее только в неразрывном единстве с языком. Это отражение мира имеет своей основой не только материальные процессы в мозгу, но и социальную форму движения материи, поэтому оно, включая в себя указанные процессы, не сводится к ним, не исчерпывается ими. Оно представляет собой особую форму движения, имеющую свои особые законы, качественно отличающиеся от тех, что управляют физиологическими процессами в мозгу. Такое отражение объективной реальности может быть порождено только производством. Оно представляет собой не биологическое, а социальное явление. И поэтому если понимать под мышлением, интеллектом, разумом подобного рода отражение, то о таком мышлении у животных не может быть и речи.
Современные сторонники зоопсихологии, утверждая, что мышление, интеллект существуют и у животных, вкладывают в эти слова какое‑то совершенно иное понимание, которое они, к сожалению, не раскрывают, что делает дискуссию с ними нередко спором о словах. Но если обратиться к существу дела, то необходимо прежде всего исходить из того, что животное есть существо только биологическое. Из этого следует, что любой процесс отражения мира в мозгу любых животных, не исключая высших, есть явление только биологическое, без остатка сводимое к биологическим процессам. Биологическое и только биологическое явление представляет собой поведение животных. Именно такое понимание лежит в основе созданной И. П. Павловым теории высшей нервной деятельности животных. Как неоднократно подчеркивал И. П. Павлов, отражение мира в мозгу животных является исключительно процессом лишь высшей нервной деятельности (165. С.58,81,120, 178, 262, 279, 313, 350, 362, 369, 390, 451, 467 и др.).
И в свете понимания животного как существа только биологического допущение, что отражение в мозгу животных не сводится к условнорефлекторной деятельности, может означать только предположение о существовании в мозгу животного кроме процессов высшей нервной деятельности еще каких‑то более высоких, но тем не менее биологических и только биологических процессов. И если бы такая более высокая биологическая форма отражения мира была действительно обнаружена, то ее нельзя было бы назвать мышлением, ибо это означало бы, с одной стороны, игнорирование глубокого качественного различия между этим чисто биологическим явлением и активным отражением мира в мозгу человека, представляющим собой не биологическое, а социальное явление, а с другой — неоправданное противопоставление этой биологической формы отражения мира другим, биологическим же формам его отображения.
Но в действительности к настоящему времени никаких других, более высоких, чем высшая нервная деятельность, биологических процессов в мозгу животных не обнаружено. Все зоопсихологи, говорящие о наличии у животных интеллекта, мышления, ограничиваются описанием тех или иных актов поведения животных и истолкованием их по аналогии с человеческими, даже не пытаясь раскрыть их реальные механизмы. Павловская теория высшей нервной деятельности и в настоящее время является единственной концепцией, раскрывающей механизм поведения животных и отражения мира в их мозгу. И этой теории вполне достаточно, чтобы без остатка объяснить все поведение любого высшего животного, не исключая человекообразных обезьян (33).
Некоторые из современных зоопсихологов, стараясь обосновать свои положения, обращаются к авторитету И. П. Павлова, который, как они утверждают, тоже допускал существование у животных кроме процессов высшей нервной деятельности и мышления (79. С. 10). И. П. Павлов действительно говорил о существовании у животных «элементарного, конкретного мышления», но под последним он понимал отнюдь не какую‑то форму отражения мира в мозгу животного, отличную от высшей нервной деятельности, а саму высшую нервную деятельность (105. С. 386).
В отличие от взгляда, согласно которому вся деятельность высших животных является условнорефлекторной, вывод, что производственная деятельность может быть только волевой, сознательной, не ставился под сомнение. Он находился в полном соответствии с теми фактами, которыми располагала наука.
Один из этих фактов состоит в том, что производственная деятельность не была обнаружена ни у одного из ныне существующих видов животных, включая и самых высших. И этот факт остается неопровергнутым, несмотря на появившиеся в последние десятилетия работы, в которых в той или иной форме утверждается о существовании производственной деятельности у животных, особенно у высших человекообразных обезьян (111. С. 386‑388; 252. С. 472; 492).
О производственной деятельности можно говорить только в том случае, если мы сталкиваемся с изготовлением орудий при помощи орудий. Ни у одного из современных животных в естественных условиях такой деятельности не обнаружено. У них встречаются, как правило лишь спорадически, действия по использованию готовых природных предметов в качестве орудий. Наблюдается у них обработка природных предметов при помощи органов тела. Обработанные предметы также могут использоваться в качестве орудий. Наконец, в условиях неволи у обезьян были отмечены случаи воздействия одним предметом на другой, результатом которых было их изменение. Но эти измененные предметы если и использовались в качестве орудий, то только в условиях эксперимента, как подражание действиям экспериментатора.
Таким образом, из всех ныне живущих существ производственная деятельность присуща одному лишь человеку, который обладает сознанием, волей и живет в обществе. Еще несколько десятилетий назад данные палеоантропологии и археологии не вступали в противоречие с положением о том, что производственная деятельность может быть только сознательной и никакой другой.
20—30 лет назад древнейшими из известных производящих существ считали питекантропов. Принадлежность этих существ к числу людей не вызывала у специалистов сомнений. Их морфофизиологическая организация вообще, структура мозга в частности хотя и отличалась от той, что присуща современным людям, но в целом носила достаточно отчетливый человеческий характер.
Лет 35—40 назад имелись определенные основания полагать, что непосредственными предками питекантропов были человекообразные обезьяны, в принципе не отличавшиеся ни по своей морфологической организации, ни по характеру деятельности от современных антропоидов. Отсюда напрашивался вывод, что производственная деятельность пришла непосредственно на смену обычной животной деятельности по присвоению предметов природы, подобной той, что наблюдается у современных высших приматов, и что производственная деятельность с самого начала была не условнорефлекторной, а волевой, сознательной.
С открытием австралопитеков последние, а не ископаемые человекообразные обезьяны стали рассматриваться как непосредственные предшественники питекантропов. Австралопитеки значительно отличались от человекообразных обезьян. Они передвигались на задних конечностях, имели свободные верхние конечности и систематически использовали камни, палки и другие природные предметы для защиты от врагов и для охоты. Однако они не производили, а лишь приспосабливались к среде с помощью природных орудий. Чисто животной была их морфологическая организация. Поэтому вопрос об их природе не вызвал среди специалистов больших споров. Они, несомненно, были не людьми, а животными, хотя и очень своеобразными, отличными от всех ныне существующих животных. Точнее всего их можно было бы назвать предлюдьми (прегоминидами).
В 60‑х годах XX в. выяснилось, что непосредственными предшественниками питекантропов были не австралопитеки, а происшедшие от них существа, которые при своем открытии были названы Homo habilis, что означает «человек умелый» (331). Вокруг вопроса о природе хабилисов развернулась оживленная дискуссия. Одни исследователи настаивают на том, что хабилисы являются людьми, другие рассматривают их как животных.
Чтобы понять суть проблемы и споров вокруг нее, нужно обратиться к фактам. К настоящему времени можно считать установленным, что хабилисы изготовляли орудия при помощи орудий, т. е. производили. Столь же твердо установлено, что по своей морфофизиологической организации, включая структуру мозга, они сколько‑нибудь существенно от австралопитеков не отличались. Как вынуждены признать даже самые упорные защитники человеческого статуса хабилисов, если бы у последних не было найдено орудий, то никто из исследователей не усомнился бы в том, что они являются животными (137. С. 83).
Иначе обстоит дело с питекантропами. Для определения их принадлежности к людям достаточно анализа одной лишь их морфологической организации. И этот факт признается всеми антропологами, не исключая тех, кто считает хабилисов людьми (138. С. 33; 157. С. 89 — 90; 220. С. 50 и др.).
Таким образом, грань, отделяющая животную морфофизиологическую организацию от человеческой, проходит не между австралопитеками и хабилисами, а между хабилисами и питекантропами. Все это, вместе взятое, дает основания для вывода, что только с переходом к питекантропам начали формироваться такие специфические человеческие особенности, как мышление, воля, язык.
Иначе говоря, накопленный к настоящему времени наукой материал настоятельно требует отказа от положения о том, что производственная деятельность с самого начала была сознательной и волевой. В свете новых данных стало ясно, что производственная деятельность, с одной стороны, мышление и язык — с другой, возникли не одновременно, а с разрывом примерно в 0,5 — 1 млн лет.
И эти открытия не только не опровергают, а, наоборот, подтверждают и одновременно конкретизируют положение о том, что труд породил сознание. Хотя производственная деятельность в идеале выступает только как сознательная и волевая, реально она не могла возникнуть иначе как в животной форме. На это обстоятельство в свое время прозорливо указывал К. Маркс. Определив труд как сознательную, волевую, целенаправленную деятельность, К. Маркс тут же подчеркнул, что он не рассматривает здесь «первых животнообразных инстинктивных форм труда», а предполагает труд «в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека» (2. С. 189). Появлению труда как целенаправленной сознательной деятельности, по мнению К. Маркса, предшествовал период, когда «труд еще не освободился от своей примитивной, инстинктивной формы...» (там же). Говоря об инстинктивном характере первоначального труда, К. Маркс имел в виду только одно, а именно что эта деятельность не направлялась волей и сознанием, была животной по своему механизму. В свете современных данных о механизме поведения высших животных форму, в которую была облечена при своем возникновении производственная деятельность, нельзя охарактеризовать иначе как условнорефлекторную.
Эта форма с самого начала находилась в противоречии с производственной деятельностью, что, однако, не исключало полностью какого бы то ни было развития последней. Но рано или поздно и эта крайне ограниченная возможность была полностью исчерпана. Начиная с определенного момента дальнейшее совершенствование производственной деятельности в животной оболочке стало невозможным. Необходимым теперь стало освобождение производственной деятельности от животной формы, превращение ее в сознательную, волевую, что, разумеется, предполагало начало существенной перестройки морфофизиологической организации производящих существ, и прежде всего структуры их мозга. Если производственная деятельность возникла с хабилисами, то сознательной, волевой она начала становиться лишь с переходом к питекантропам.
Таким образом, современные данные заставляют пересмотреть то решение проблемы грани между животными и человеком, которое долгое время было общепринятым в нашей науке. Утверждая, что грань между животными и человеком создает возникновение производственной деятельности, исследователи имели в виду, что вместе с ней возникает мышление и язык. Теперь, когда выяснилось, что производственная деятельность возникла и первоначально развивалась в условнорефлекторной форме, невозможно обойтись без четкого ответа на вопрос, что же именно кладет эту грань: переход от использования природных орудий к изготовлению орудий с помощью орудий или начало формирования мышления, воли, языка и соответственно специфически человеческой морфологической организации. Многие антропологи склоняются ко второму ответу. Они исходят из того, что без специфической человеческой морфологической организации нет человека. Поэтому они относят хабилисов не к людям, а к животным. Первыми людьми они считают питекантропов (57; 73; 158; 220; 490 и др.).
Как уже отмечалось выше, истинную грань между животными и человеком создает появление социального, прежде всего социально‑экономических отношений. Но материальные социально‑экономические отношения в норме не могут существовать иначе, как проявляясь в волевых общественных отношениях. Общественное бытие в норме не может существовать без общественного, а тем самым и индивидуального сознания. Поэтому формирование социальных отношений не могло начаться намного раньше зарождения мышления, воли, языка.
Производственная деятельность при своем возникновении была облечена в животную оболочку не только условнорефлекторного поведения, но и зоологического объединения. На определенном этапе объективной необходимостью стало освобождение производства как от той, так и от другой животной оболочки. Началось формирование мышления и языка и одновременно становление материальных, производственных отношений. Не только материальные социально‑экономические отношения не могли оформиться без мышления и языка, но и мышление и язык не могли появиться без материальных, производственных отношений, ибо по самой своей сущности они представляют собой явления социальные. Материальное социальное и духовное социальное могут существовать в норме только вместе. Общественное бытие и общественное сознание могут формироваться только в единстве.
Начало формирования общественного бытия и общественного сознания было одновременно и началом становления человеческого общества, а тем самым и человека. Формироваться человеческое общество стало, таким образом, не с появлением хабилисов, а с переходом от них к питекантропам. Только последние были людьми, еще формирующимися, но людьми. Что же касается хабилисов, то они являются не людьми, а животными, но животными особого рода — предлюдьми. Если австралопитеков можно охарактеризовать как ранних предлюдей, то хабилисов — как поздних предлюдей, непосредственно предшествующих людям.
Таким образом, новые открытия палеоантропологии и археологии не только не поставили под сомнение созданную К. Марксом и Ф. Энгельсом трудовую теорию антропосоциогенеза, но, наоборот, подтвердили ее. Одновременно они в значительной степени позволили ее конкретизировать. Только возникновение производственной деятельности могло привести к появлению человека и общества. Труд действительно создал человека, однако далеко не сразу. Потребовался 0,5—1 млн лет для того, чтобы развитие производственной деятельности привело к превращению животных в первых, еще только формирующихся людей, а их объединения — в формирующееся общество. И еще 1,6 млн лет понадобилось для того, чтобы развитие производственной деятельности смогло привести к появлению готовых людей и готового общества. Начавшийся 1,6 млн лет назад процесс становления человека и общества завершился лишь 35 — 40 тыс. лет назад.
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 722; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!