Стратегия, тактика и управление войсками
В предыдущем параграфе мы исследовали взгляды историка на теоретические проблемы военного командования (т.е. на те качества и навыки, которыми, по мнению Полибия, должен обладать военачальник). Вместе с тем, полководческие способности проверяются прежде всего на поле боя, и поэтому центральное место в рассуждениях историка о военном командовании занимают взгляды на его практическую часть, а именно: общие принципы ведения военной кампании и руководства войсками (стратегия), а также способы и приемы, используемые для конкретных сражений (тактика). Каждый этап ведения войны историк сопровождает анализом как стратегического, так и тактического плана. Стоит отметить, что вопросам тактики Полибий посвятил отдельное сочинение[264] (IX. 20. 4), не дошедшее, к сожалению, до нашего времени.
Стоит начать с рассмотрения взглядов Полибия на стратегические аспекты подготовки военных действий. Всякой военной кампании должна предшествовать эффективная разведка. Идеальными в этом случае историк видит действия Ганнибала, который накануне похода в Италию тщательно собирал информацию насчет этой страны, ее природы, населения и, самое главное, его отношения к римлянам[265] (III. 34. 2–5). Абсолютно по-иному действовал Антиох III в ходе своей войны с римлянами: он поддался на призывы этолийцев и думал, что будет поддержан и в остальной Элладе; ему даже не пришло в голову проверить правильность сообщаемой этолийцами информации[266] (App. Syr. 37). Подобная непродуманность отразилась на ходе всей войны (ibid.).
|
|
|
Что касается тактических аспектов, то значительное внимание историк уделяет организации перехода войск по пересеченной (и, прежде всего, горной) местности, а также переправам через реки, особенно отмечая подобные навыки у Ганнибала (III. 42–43; 50–51), Филопемена[267] (Liv. XXXV. 28. 1–3), Филиппа V (IV. 64. 5–8; V. 22–23) и, в меньшей степени, у Антиоха III (X. 28–30; 48). Греческий историк считал при этом, что в течение продвижения по вражеской территории следует непрерывно питать все новые и новые надежды в своих соратниках – to; sunecw`ς kainopoiei`n ajei; ta;ς tw`n summavcwn ejlpivdaς (III. 70. 11–12).
Большим подспорьем в форсировании рек и в боях в гористой местности греческий историк видит легковооруженные войска: пользуясь своей мобильностью и действуя отдельно от основной массы, они отвлекают неприятеля и вносят смятение в его ряды, помогая продвижению армии. В этом смысле образцовыми представляются для историка действия Ганнибала во время переправы через Рону в 218 г. до н.э.: отделив от своей армии некоторое число легковооруженных кавалеристов и пехотинцев, он приказал им переправиться отдельно от своей армии и вне видимости неприятеля (III. 42. 5–9). Когда данная операция закончилась, переправляться стала основная масса воинов пунийской армии. Увидев это, кельты стали атаковать переправлявшихся, в результате чего завязалась ожесточенная схватка. Но тут карфагенский военачальник дал знак, и те воины, которые переправились заранее, атаковали лагерь кельтов, вызвав панику среди них (III. 43. 1–12). В результате переправа завершилась успешно. При этом греческий историк подчеркивает, что у Ганнибала все прошло согласно его плану – kata; th;n provqesin aujtw` suntrecovntwn tw`n pragmavtwn[268] (III. 43. 11).
|
|
|
Большую роль фланговые и тыловые удары легковооруженных войск сыграли и во время атаки армии Филиппа V на укрепленные высоты около Спарты во время его похода против лакедемонского правителя Ликурга в ходе Союзнической войны[269] (V. 23. 1–5), а также в ходе кампании Антиоха III в Гиркании в 209 г. до н.э.: забравшись на вершины, господствовавшие над местностью, легковооруженные отряды селевкидской армии перебили массу варваров камнями, стрелами и дротиками, способствовав в итоге успеху остального войска (X. 30. 1–9). Впрочем, у греческого историка были серьезные претензии к планированию Антиохом этой военной операции (X. 30. 1–2). Полибий даже считал, что если бы не ошибки варваров, Антиох бы не смог одержать успех[270] (X. 30. 3–5).
|
|
|
Наконец, распространенным методом в операциях подобного рода является также использование небрежности неприятеля (особенно в том случае, если военачальнику противостоит войско, состоящее из варваров). Так, например, во время похода в Бактрию тот же Антиох III узнал о том, что бактрийская конница охраняет переправу через реку Арий только днем, а на ночь удаляется в близлежащий город. Селевкид поступил исходя из этого: пройдя путь ускоренным маршем, он успел переправиться к наступлению рассвета[271] (X. 49. 4–5). Аналогичными были действия Ганнибала во время перехода через гористую местность в Альпах: узнав, что кельты охраняют горные проходы только днем, а ночью удаляются в близлежащий город, он повел себя следующим образом: оставив в лагере основную часть своих солдат и велев зажечь там множество огней для усыпления бдительности неприятеля, пунийский военачальник с отборной частью войска занял проходы (III. 50. 5–9). Утром, когда кельты спохватились, было уже поздно: карфагенская армия отбила все их атаки (хотя и дорогой ценой) и удержала за собой проходы[272] (III. 51. 1–9).
|
|
|
Вместе с тем, в своих рассуждениях основной упор Полибий делает на генеральное сражение. Тут он выделяет прежде всего следующие стратегические факторы: 1) выбор подходящей местности[273]; 2) рациональное планирование военных операций, включающее в себя тщательное составление плана[274]; 3) определение подходящего времени для сражения.
Свои рассуждения греческий историк иллюстрирует конкретными тактическими примерами. Так, в сражении на реке Тахо в 220 г. до н.э. Ганнибал понял, что в случае правильного столкновения (paravtaxiς) с варварами он обречен на поражение (III. 14. 4). Тогда он отошел за реку и заставил неприятеля атаковать себя (III. 14. 5–8). В результате иберы были вынуждены вступать в сражение в неблагоприятной для себя ситуации сразу после переправы: они не могли маневрировать и к тому же сразу были атакованы слонами; сражение закончилось полной победой карфагенян. Греческий историк называет его действия разумными и умелыми – pragmatikw`ς kai; nounecw`ς (III. 14. 5). После этой битвы никто в Иберии не смел противостоять Ганнибалу[275] (III. 14. 9).
Аналогичным было руководство этого военачальника в сражении при Треббии. Он тщательно исследовал местность(III. 71. 1–2), которую счел подходящей для засады (ejnevdra) ввиду наличия ручья с высоким берегом, а также густых кустов: с одной стороны, обильная растительность, по мнению Полибия, хорошо прячет солдат (и даже кавалерию, если принять некоторые меры предосторожности) от глаз неприятеля, а с другой – обеспечивает наличие лучшего, чем в лесу, обзора[276] (III. 71. 2–4).
Изо всего этого родился его план: выманить римлян из их лагеря притворным отступлением, а потом разгромить ударами с флангов и из засады. При этом большую роль сыграли еще два обстоятельства, специально предусмотренные пунийским стратегом: 1) он заставил римскую армию переправляться через холодную реку Треббию (III. 72. 3–4); 2) римские солдаты спешно ввязались в бой не позавтракав (III. 72. 5–6). В то же время пунийские воины были накормлены и не изнурены тяжелой переправой (III. 72. 6; 73. 5). Лишь после этого, выждав благоприятный момент – de; to;n kairo;n ejpithrw`n (III. 72. 7), пунийский военачальник приказал своим солдатам вступить в сражение. Разумеется, все эти факторы не могли не отразиться на общем итоге битвы, которая закончилось поражением римлян (III. 73–74) и открыла Ганнибалу путь в Центральную Италию.
Полностью реализовались замыслы этого военачальника и в битве при Каннах: догадываясь, что римляне нанесут свой удар прежде всего в центре, он поставил против лучших римских солдат кельтов и иберов; на флангах же он расположил свои отборные силы: кавалерию и ливийскую пехоту, которые и должны были нанести основной удар (III. 113. 6‒9); в результате римляне, потеснив центр карфагенского войска, оказались сперва окружены, а затем и перебиты в результате атак с флангов и тыла, произведенных ливийцами и нумидийской конницей[277] (III. 115–116).
Примером эффективного командования греческий историк считал руководство Филопеменом ахейской армией в 208 г. до н.э. в сражении у Мантинеи против спартанского тирана Маханида; Полибий особенно подробно описывает эту битву (XI. 11–18). Ахейский стратег заранее занял удобные позиции, находящиеся на холмах и прикрытые рвом и поэтому осложнявшие атаку лакедемонян (XI. 11. 4–7). Когда Маханид намеревался обстрелять ряды ахейцев из катапульт, Филопемен, по словам историка «постиг замыслы противника» – qeasavmenoς aujtou` th;n ejpibolhvn – и приказал своим всадникам атаковать неприятеля, сорвав это намерение; при этом историк подчеркивает, что местность на том участке была благоприятна для кавалерийской атаки (XI. 12. 5).
Даже несмотря на некоторые успехи Маханида в начале сражения (XI. 13. 1 – 14. 1; 14. 5–6), когда ему удалось потеснить один из флангов ахейской армии, спартанский правитель не воспользовался данной ситуацией, чтобы атаковать ахейский центр (XI. 14. 6). Вместо этого он стал преследовать отступающих ахейских солдат (XI. 14. 7). Абсолютно другим было поведение Филопемена: ахейский стратег не растерялся, а организовал контрудар, переломивший исход боя в пользу ахейской армии. При этом стратег поставил своего противника в заведомо невыгодное положение, заставив спартанскую фалангу перебираться через канаву перед тем, как вступить в бой. Понятно, что лакедемоняне потеряли строй, после чего частью бежали, а частью были перебиты (XI. 15. 1 – 17. 1). Но и после этого Филопемен не успокоился, приказав организовать преследование Маханида, в результате которого спартанский тиран пал от его руки[278] (Polyb. XI. 17. 1 – 18. 4). Рассказывая об этой битве, греческий историк всячески подчеркивает, что настоящий военачальник не должен теряться после первых неудач, а также «замечать несообразительность счастливого противника и воспользоваться его ошибками для наступления»: sunidei`n th;n tw`n eujtucouvntwn ajkrisivan kai; sunepiqevsqai toi`ς touvtwn ajmarthvmasin (XI. 14. 3).
Еще одним примером блестяще спланированной военной акции для Полибия было внезапное нападение Сципиона Африканского на карфагенский лагерь в 203 г. до н.э. Увидев, что стоянка пунийцев плохо охраняется и построена из легко воспламеняющегося материала, римский полководец избрал оптимальный вариант действий: уничтожить карфагенскую армию в ее лагере с помощью внезапного нападения (XIV. 1. 6–8). При этом, как подчеркивает историк, все было тщательно спланировано: одна часть римских солдат должна была поджечь лагерь, а другая – атаковать ничего не ожидавших карфагенян (XIV. 4. 15); союзные же римлянам нумидийцы должны были преследовать бегущих (XIV. 4. 7–8). В результате тщательно задуманная операция увенчалась полным успехом: карфагенское войско потерпело полное поражение (XIV. 4. 9 – 5. 15).
Таким образом, в рассказах историка об этих воинских операциях нельзя не отметить определенные тенденции: военачальник тщательно анализирует ситуацию и, исходя из нее, составляет план действий, который впоследствии блестяще приводится в исполнение. Общий смысл, вкладываемый автором в описание всех этих сражений, бесспорен: превознесение роли эффективного командования, которое воплощается прежде всего в личности военачальника, в своей деятельности органично сочетающего умелую стратегию и тактику. Стоит вообще отметить, что для греческого историка компетентное руководство на войне было синонимом тщательного планирования военных операций[279]: он считал, что на войне можно достигнуть успеха только тогда, когда имеется заранее составленный план действий[280] – tiς pravtth to; proteqevn (IX. 12. 1); он даже высказывает мнение, что все события, происходящие без тщательного планирования, являются случайностями – peripeteivaς или совпадениями – sugkurhvseiς (IX. 12. 6), не достойными даже упоминания. Следовательно, для Полибия тот военачальник, который действует некомпетентно и непродуманно, обречен на катастрофу даже в том случае, если он первоначально одержит успех.
Данные рассуждения он иллюстрировал конкретными примерами. Рассмотрим некоторые из них. Таково, например, военное руководство карфагенянина Ганнона: в ходе боевых действий против восставших наемников он достиг некоторых успехов (I. 74. 4–5), но затем посчитал, что дело сделано, и удалился в близлежащий город для отдыха, не позаботившись даже об элементарной охране военного лагеря пунийского войска (I. 74. 8–9). Расплата за подобную халатность последовала незамедлительно: наемники оправились от первой неудачи и внезапно напали на карфагенский лагерь, нанеся пунийцам огромные потери[281] (I. 74. 10–12).
Похожим образом действовал ахейский стратег Ксенойт в 221 г. до н.э. на службе Антиоха III: после первых успехов против узурпатора Молона он не стал преследовать его, посчитав, что дело сделано. Вдобавок он и его воины стали пьянствовать, в результате Молон оправился от неудачи и смог организовать контрудар, приведший к гибели Ксенойта и его войска (V. 47. 1 – 48. 10). Эти же черты были свойственны римскому военачальнику Минуцию: вначале он достиг некоторых случайных успехов, истребив фуражиров из армии Ганнибала (III. 102. 4), но после этого посчитал себя великим военачальником, стал действовать опрометчиво и едва не попал в ловушку, устроенную Ганнибалом; только диктатор Фабий спас его от гибели (III. 104. 1 – 105. 9). Вообще, Полибий всячески противопоставлял Фабиеву стратегию[282] опрометчивости Минуция: по мнению историка, Кунктатор никогда не начинал военные операции без четкого плана и не вступал в схватку, если видел, что обстоятельства неблагоприятны для римлян (III. 89. 2–3). Аналогичным образом действовал и македонский царь Антигон Досон (II. 64. 1–6). Bидя, что спартанский царь Клеомен III разоряет поля около Аргоса, он, тем не менее, не стал вступать с ним в сражение, так как ситуация была неблагоприятной для македонян: они распустили на зиму свою армию и вместе с царем находился только небольшой отряд; в этом случае схватка окончилась бы наверняка не в пользу Антигона. Примечательно, что поведение македонского правителя в этом случае всецело оправдывается греческим историком (II. 64. 6).
Пренебрежение вышеперечисленными факторами (т.е. местом, временем и продуманными руководством) может привести войско к поражению, как произошло в битве при Кафии (IV. 11. 1–8), когда Арат не смог воспользоваться выгодами благоприятного момента и удобной местности (tw`n oijkeivwn tovpwn kai; kairw`n) для атаки этолийской армии: вместо того, чтобы напасть на этолийцев во время их перехода по горной местности, ахейские вожди дали сражение на равнине, где этолийцы с их великолепной кавалерией имели преимущество. В результате ахейцы потерпели поражение[283] (IV. 12─13). Полибий также критиковал римского военачальника Фламиния за то, что он во время сражения с кельтами в 224 г. до н.э. разместил свои войска на обрывистом берегу реки, что по мнению историка, могло привести к истреблению римской армии в случае неудачи (II. 33. 7–9). А не произошло это, считал историк, только благодаря распорядительности трибунов[284].
Крайне важно продуманное руководство военными операциями в той ситуации, когда боевые действия складываются неудачно для полководца. В этом случае Полибий хвалил действия Ганнибала и Эпаминонда. Первый из них в 211 г. до н. э. пытался деблокировать осажденную римлянами Капую, но неудачно (IX. 3. 1–3). Затем, для отвлечения внимания римлян от Капуи он совершил рискованный маневр, пойдя походом на Рим. Карфагенский полководец намеревался или внезапно захватить его, или деблокировать Капую. Но план Ганнибала провалился, так как благодаря стечению обстоятельств в городе оказался отряд римлян (IX. 6. 7). В то же время, осада Капуи не прекратилась[285]. Аналогично Ганнибал вел себя во время битвы при Заме: греческий историк всячески хвалит его план сражения (XV. 16. 1–6), в котором были предусмотрены все случайности: перед строем своих солдат он поставил слонов с целью расстроить вражеское построение; в первой линии его войска стояли наемники, в середине построения – карфагенские ополченцы; в отдалении от всего войска стояли отборные солдаты, предназначенные для нанесения решающего удара[286]. Итоговую же неудачу он объяснял лишь тем, что ему противостоял такой полководец, как Сципион Африканский (XV. 16. 6)[287].
Похожим образом вел себя и фиванский военачальника Эпаминонд в 363 г. до н. э.: задумав атаковать Спарту, он уже овладел частью города, и спартанцев спасло только прибытие войска во главе с царем Агесилаем; после этого Эпаминонда задумал атаковать Мантинею, но и тут удача отвернулась от фиванского стратега: к городу приближалось афинское войско (IX. 8. 1–12). Таким образом, для греческого историка бесспорным представляется то, что настоящий военачальник даже в неблагоприятной ситуации должен сделать все, что в его силах (IX. 8. 13 –9.5). В связи с этим он большое место отводил эффективной организации отступления (ajnadromhv) в случае неудачи в сражении (frg. 16).
Немаловажную роль в планировании военных действий играет, по мнению историка, анализ характера вражеского военачальника: так, накануне сражения немаловажно и изучить характер и природные свойства – th;n proaivresin kai; fuvsin – вражеского военачальника (III. 81. 1). Особенное внимание следует обратить на его слабости. Подобный метод очень сильно помог Ганнибалу победить римлян при Тразименском озере. Дело в том, что, по мнению Полибия, римский консул Фламиний, противостоявший карфагенскому полководцу в этом сражении, отличался огромными амбициями, будучи некомпетентен в военном деле. Бралось в расчет и то обстоятельство, что он любил заискивать перед толпой, и что она не простит своему любимцу дальнейшего бездействия (III. 81. 1–11). Кроме того, Ганнибал надеялся, что Фламиний по причине своего честолюбия вступит в битву до прибытия подкреплений, которые возглавлял другой консул (т.е. не пожелает разделить будущую победу – III. 80. 1–5). Карфагенский полководец начал разорять близлежащие местности, и это подействовало. Римляне двинулись в сторону карфагенян, уверенные в своей победе и абсолютно не ведя разведку. Карфагеняне, в свою очередь, заняли местность, подходящую для засады (III. 83. 1–7). В результате римляне попали в засаду у Тразименского озера и были наголову разгромлены, причем погиб и Фламиний, столь мечтавший победить Ганнибала[288] (III. 84. 1–15).
Вообще, для Полибия выбор благоприятного времени для сражения также имеет огромную важность. Так, победе Ганнибала под Треббией способствовала, по мнению историка, неправильная оценка ситуации римским военачальником Семпронием Лонгом: в то время как его коллега Сципион предлагал не вступать в решительное сражение, а использовать время для поднятия боеспособности легионов, а также ожидать перехода кельтов на сторону римлян (III. 70. 4–5), Семпроний необдуманно выступал за то, что сразу дать Ганнибалу решающее сражение (III. 70. 7). В результате Сципион уступил напору своего коллеги и, как уже было сказано выше, римляне были наголову разбиты[289].
Подобная тенденция была отражена в рассказе греческого историка о битве при Каннах. Полибий представлял все так, что консул Луций Эмилий был противником решающего сражения с армией Ганнибала на равнине около Канн ввиду того, что эта местность была благоприятна для действий конницы. В то же время его коллега Варрон делал все для того, чтобы ввязаться в схватку (III. 110. 2–3). Вместе с тем, большинство современных исследователей считают, что разногласия между двумя консулами были если не полностью выдуманы, то значительно преувеличены греческим историком[290].
Впрочем, даже талантливый военачальник не застрахован, по мнению Полибия, от подобных ошибок. Так, Клеомен III, чьи военные таланты историк отнюдь не отрицал, лишился царства (а в последствии оказалось, что и жизни) только из-за того, что не подождал несколько дней с решающей битвой против войск Македонии и Ахейского союза (221 г. до н.э.). Дело в том, что армия спартанцев занимала довольно хорошо укрепленную позицию у города Селассии (II. 65. 6–11). Кроме того, на территорию Македонии вторглись иллирийцы, и это известие должно было дойти до македонского царя Антигона Досона и заставить его направить свою армию на север (II. 70. 1–3). Но Клеомен поторопился начать сражение, в результате которого был разбит, и это поражение имело роковые последствия для лакедемонского царя. А между тем, резюмирует Полибий, подожди Клеомен несколько дней, и вообще не было бы нужды в сражении[291] (II. 70. 3–4).
Не вовремя и не в нужном месте действовал Антиох III во время своей войны с римлянами. Особенной критике подвергается неудачно выбранные Антиохом время и место решающего сражения с объединенной армией римлян и пергамского царя Эвмена II в 189 г. до н.э. Дело в том, что тесное и узкое пространство у Магнесии плохо подходило для его огромной армии. Кроме того, день был тусклый и туманный. Это имело 2 негативных последствия: 1) ухудшилась видимость, в результате чего Антиоху стало сложнее руководить своими войсками; 2) при таком тумане солдатам сложно узнать, что происходит вокруг, и поэтому легче возникает чувство паники и страха, а каждое негативное известие разрастается в воображении воинов до масштабов катастрофы. Кроме того, сражение произошло в дождливый день. От дождя намокли тетивы луков и ремни от пращей; таким образом, Антиох не смог использовать своих лучников и пращников (в которых у него был перевес). Все вышеперечисленные причины привели Антиоха к поражению как в битве, так и войне[292] (App. Syr. 37).
Что же касается конкретных приемов ведения боя, то нельзя пройти мимо симпатии греческого историка к коннице. По его мнению, для успеха в сражении достаточно в 2 раза уступать неприятелю в пехоте, но решительно превосходить его в кавалерии[293] (III. 117. 5). Очень часто в его описаниях именно кавалерии, атакующей с фланга и тыла и дезорганизующей войско противника, принадлежит решающая роль в сражениях; как было, например, при Каннах[294] (III. 116. 6–13) и в других сражениях, выигранных Ганнибалом у римлян[295] (III. 117. 4; IX. 3. 9–10), а также в случае победы Ксантиппа над Регулом (I. 34. 3; 6) и Гамилькара над восставшими наемниками при Баграде[296] (I. 76. 6–8). В ходе последнего сражения карфагенская армия сначала обратилась в притворное бегство, а затем, увидев беспорядок во вражеских рядах, развернулась и атаковала неприятеля[297]. Что же касается сражения между Ксантиппом и Регулом, то в его ходе римляне были атакованы с фронта слонами и фалангой, а с флангов и тыла – кавалерией. Часть из них была перебита кавалерией, а часть – раздавлена слонами. Те же римские солдаты, которые смогли пробиться через строй слонов, наткнулись на готовую к бою фалангу. В результате разгром римлян был полный[298] (I. 34. 1–8).
Помимо этого, Полибий явно симпатизирует обходному маневру отдельных подразделений на поля боя, как, например, в сражении при Бекуле в 207 г. до н.э.[299] (X. 39. 3–7) и Илипе год спустя (XI. 22–24), когда фланговые удары римской армии попросту способствовали разгрому карфагенян. Греческий историк вообще считал, что наиболее сильные (crhsimwtavtoi) части своего строя стоит направить на наиболее слабые части (ajcreiotavtoi) вражеской армии (XI. 24. 6).
Другой распространенный мотив во «Всеобщей истории» – инициативные действия того или иного командира отдельного подразделения, позволяющего выиграть сражение. Так, будущий стратег Ахейского союза Филопемен отличился, увидев слабое место в обороне спартанской армии в битве при Селассии в 221 г. до н.э. (II. 68. 2). Не дожидаясь приказа, он постиг момент – sunqeasavmenon to;n kairovn – и атаковал лакедемонян. По мнению историка, именно его атака сыграла решающую роль в этом сражении[300] (ibid.). А вот некомпетентное командование одним из крыльев спартанского войска со стороны Эвклида, Клеоменова брата, явилось одной из причин поражения лакедемонян (II. 68. 3–10): он действовал пассивно и не атаковал неприятеля с вершины холма, не воспользовавшись тем самым выгодами местоположения – twn` tovpwn eujkairivaiς (II. 68. 4). В конечном счете, подобная пассивность привела к тому, что Эвклид сам подвергся атаке и был вынужден сражаться против надвигающегося врага на вершине холма. В результате его подразделение было смято и обратилось в бегство с большими потерями (II. 68. 8–10).
Инициатива военных трибунов привела римлян к победе в сражении с кельтами в 221 г. до н. э. Они догадались дать длинные копья триариям, что привело к поражению кельтов в ближнем бою[301] (II. 33. 1–5).
Одной из причин побед карфагенян при Каннах были инициативные действия начальника конницы Гасдрубала, который вовремя атаковал римскую пехоту с тыла и флангов[302] (III. 116. 7–9). Историк называет его действия мудрыми и соответствующими обстоятельствам – w| kairw`/ pragmatiko;n... poih`sai kai; frovnimon ejvrgon (III. 116. 7.), добавляя, что он навел на римлян смущение и ужас – ejtapeivnwse de; kai; katevplhxe tai`ς ψucai`ς tou;ς JRwmaivouς (III. 116. 8–9). Наконец, исход битвы при Метавре в 207 г. до н.э. был решен умелыми действия командира правого крыла римской армии консула Гая Клавдия Нерона, который вовремя атаковал пунийцев с фланга и тыла (XI. 1. 6–10). Инициативный трибун в большой мере способствовал победе римлян при Киноскефалах (XVIII. 26. 2–4): имея под своим началом 20 манипул, он зашел в тыл наступающей македонской фаланге; в силу особенностей своего строя армия Филиппа V не смогла оперативно отреагировать на этот удар, и в результате сражение закончилось в пользу римлян[303].
Таким образом, мы вполне можем предположить, что Полибий был сторонником мобильной и маневренной тактики, направленной на решительное уничтожение противника путем ударов с фланга и последующего окружения[304]. Так, он специально подчеркивает, что на командиров отдельных частей обращалось особенное внимание в столь чтимой им римской армии (VI. 24. 1–9) и в кавалерии Ахейского союза под командованием Филопемена (X. 23. 10). Фалангу он критикует именно за отсутствие вышеперечисленных качеств (XVIII. 28─32).
Огромную роль Полибий отводил такому фактору, как подготовка войск. У ахейцев подобные занятия усиленно проводил Филопемен. Уже будучи избранным на пост гиппарха (начальника конницы) в 210 г. до н.э., этот военачальник предпринял ряд мер для повышения боеспособности ахейской армии. Новый гиппарх проводил частые учения с подчиненными ему войсками (X. 23. 1–8), на которых всадники обучались разным маневрам, причем большое внимание уделялось умению сохранять строй в ходе сражения (X. 23. 9). Тщательно тренировал своих солдат и Сципион Африканский (X. 20. 1–4), причем боевая подготовка его солдат включала в себя самые различные упражнения: бег в полном вооружении, метание копий, поединки на деревянных мечах и т.п[305]. Греческий историк хвалил постоянную и эффективную тренировку солдат Птолемея IV, проводимую наемными командирами (V. 64. 1–4). В результате этого боеспособность птолемеевской армии значительно возросла, что помогло египтянам победить Антиоха III при Рафии в 217 г. до н.э.
Боевая подготовка войск для Полибия тесно связана с проблемой военной дисциплины, которая тоже не проходит мимо его внимания. В поддержании дисциплины он видит одну из главнейших обязанностей военачальника. Так, Филопемен на посту гиппарха установил в коннице строгую дисциплину и не останавливался перед предъявлением наказаний, отличаясь при этом повышенной требовательностью; это, по мнению Полибия, выделяло его на фоне других гиппархов (X. 22. 6–10). В этом смысле для автора «Всеобщей истории» армия является отражением личности своего военачальника: у хорошего полководца и воины дисциплинированные, а у некомпетентного командующего – наоборот (как было, например, с Ганноном, Ксенойтом и Селевком, сыном Антиоха III[306]).
Наконец, своевременная забота военачальника о поднятии дисциплины способна изменить исход целой войны и превратить армию, терпящую поражения, в победоносную. В этом смысле характерным является рассказ о деятельности римского военачальника после его прибытия в Македонию во время войны с Персеем в 168 г. до н.э. Этот эпизод описывается в произведении Тита Ливия «Римская история от основания города», но он заимствован из Полибия[307]. К тому времени римляне потерпели от македонского царя Персея ряд поражений. Эмилий понял, что неудачи римлян вызваны прежде всего пошатнувшейся дисциплиной их армии. Поэтому римский военачальник позаботился о наведении порядка в армии и о том, чтобы все делалось по приказанию полководца. Кроме того, Эмилий запретил дозорным солдатам брать с собой щит, так как многие из них засыпали во время ночных дозоров, опираясь на край щита. (XLIV. 33. 5–11). В результате мер, предпринятых Эмилием, дисциплина в римской армии поднялась и, как следствие, выросла ее боеспособность[308] (XLIV. 34. 7–9). Вскоре после этого Македония была побеждена и завоевана римлянами.
Помимо этого, еще одной функцией дисциплины и боевой тренировки войск является предотвращение возможных солдатских мятежей: Полибий считал, что лучший способ избежать солдатского неповиновения – это не давать войскам долгое время бездействовать (XI. 25. 6–7). В связи с этим греческий историк особенно хвалил Ганнибала за то, что умел сохранять контроль над своей армией в любых, даже самых трудных обстоятельствах, что привело к отсутствию мятежей в ней[309] (XI. 19. 3–5; XXIII. 13. 2;). Но даже железная дисциплина и постоянные тренировки не могут надежно обезопасить войско от солдатского неповиновения. Так, во время Второй Пунической войны вспыхнул мятеж в войске Сципиона Африканского. Он был вызван тем, что римские солдаты, бывшие ополченцами, а не наемниками, неохотно воевали за пределами Италии. Кроме того, давали знать о себе лишения и задержка жалования[310].
Полибий подчеркивает опасность ситуации, в которой оказался Сципион (XI. 25. 1), считая образцовыми его последующие действия (XI. 30. 5). Так как бунт происходил во время военной кампании, римскому военачальнику нужно было одновременно и подавить возмущение солдат, и сохранить боеспособность войска, не раскалывая его[311]. Будущий победитель Ганнибала провел совещание с военными трибунами, в ходе которого было принято решение вернуть воинам задержанное жалование (XI. 25. 9–10), для чего римляне наложили контрибуцию на союзные римлянам иберийские города (Liv. XXVII. 25. 9). С другой стороны, 35 зачинщиков выступления Сципион обманом заманил в свой лагерь, как будто для переговоров (Polyb. XI. 26. 3 – 27. 4), а затем задержал их там.
Узнав о грядущей выплате задержанного жалования, большинство воинов прекратили мятеж. В результате Сципиону удалось прекратить это возмущение без массового пролития крови. Рядовых участников выступления простили, а 35 зачинщиков были казнены, причем, как пишет Полибий, их казнь произвела на остальных солдат большое психологическое воздействие (XI. 30. 2–3). Все завершилось церемонией примирения, во время которой солдаты заново присягали своим командирам и тут же получали жалование[312].
Таким образом, очевидно, что идеальным для историка в случае военного бунта является тот образ действий, при котором, с одной стороны, решительным образом восстанавливается дисциплина и наказываются инициаторы возмущения, а с другой – отсутствует массовое кровопролитие[313].
Также военачальник должен производить изменения в военном деле. Таковы были, например, Филопемен и Ганнибал. Первый изменил традиционное вооружение Ахейского союза, близкое к пельтастскому, на гоплитское. Модернизации подверглась и тактика. Если раньше ахейцы сражались не в фаланге, а перебегая с места на место, то теперь они стали воевать строем фаланги. Эта военная реформа описана Плутархом (Philop. 9), но тут моралист, без сомнения, использовал материал, приведенный в несохранившихся частях «Всеобщей истории»[314].
Производил изменения в своей армии и Ганнибал: в ходе похода в Италию он снабдил своих солдат трофейным римским оружием (III. 87. 3–4). Описывает историк также и военную реформу Ксантиппа: увидев, что карфагеняне неэффективно используют свои войска применительно к местности, он предложил изменить тактику с оборонительной на наступательной и не бояться выводить свои войска на равнину (I. 32. 1–5). Карфагеняне послушались его и в результате одержали победу. Аналогичным образом вел себя Сципион Африканский во время битвы при Илипе. Как известно, римляне обычно ставили свои войска в центре, а союзников и кавалерию на флангах (XI. 22. 2). Сципион же поступил нестандартным способом, поставив союзников-иберов в центре, а римлян же на флангах (XI. 22. 3). В результате сильные фланги римского войска смяли правое и левое крыло карфагенской армии, которые в свою очередь дезорганизовали ее центр[315] (XI. 23–24). Таким образом, еще один распространенный мотив в повествовании греческого историка – это использование новой тактики, приносящей победу. Стоит отметить, что повествования греческого историка о наведении дисциплины, боевой подготовке войск и изменениях в военном деле часто (хотя и не всегда) строятся по определенной схеме: вначале рассказывается о тяжелом положении, в котором находилась та или иная армия; затем во главе ее становится выдающийся военачальник, который производит изменения в военном деле или же железной рукой наводит дисциплину, приводя в итоге своих подчиненных к победе. Таким образом, мы видим, что для греческого историка дисциплина, боевая подготовка и военные инновации являются столь же важными факторами успеха на войне, как выбор времени, места и продуманное командование.
Помимо этого, в размышлениях Полибия одно из главных мест занимает вопрос о поведении полководца в сражении. Греческий историк много рассуждал о том, должен ли полководец лично сражаться или же исключительно командовать войсками. Мы попытаемся дать ответ на вопрос, был ли Полибий приверженцем традиционного героического этоса или же он считал, что дело военачальника – осуществлять только командные функции.
В вопросе о том, как относился Полибий к участию военачальника в сражении, существуют две основные точки зрения. Первую представляет Фрэнк Уолбанк, а вторую – Артур Экстайн. Согласно взглядам английского ученого, представленным в «Историческом комментарии к Полибию», греческий историк был своеобразным «макиавеллистом» в военных и политических вопросах и считал, что настоящий военачальник должен прежде всего сосредоточиться на командовании войсками даже в ущерб личному мужеству[316]. В этих своих построениях английский историк опирался, прежде всего, на рассуждения, содержащиеся в X (13. 1; 33. 1–7) и ХI (2. 9–11) книгах «Всеобщей истории». Действительно, значительная часть «макиавеллистских» пассажей содержится именно в этих частях труда Полибия. Эти мысли четко выражены греческим историком и как бы лежат на поверхности. Вместе с тем, на наш взгляд, Ф. Уолбанк не уделяет достаточного внимания тем мыслям Полибия о военном деле и конкретным примерам, которые содержатся в других книгах и во многом опровергают представления о греческом историке как о своеобразном «макиавеллисте».
Артур Экстайн подробно анализирует взгляды Полибия на военное командование и участие полководца в сражении[317]. Основная идея книги А. Экстайна состоит в том, что Полибий был приверженцем традиционного аристократического воинского этоса. Исходя из этого, американский антиковед считает, что взгляды Полибия на участие полководца в битве более сложны, чем считает Ф. Уолбанк, и, напротив, греческий историк всячески превозносил проявление военачальником личного воинского мужества в бою[318]. Действительно, заслуга А. Экстайна состоит в том, что он нашел и прокомментировал в тексте Полибия такие места (III. 17. 8; 116. 3–4; XI. 17–18; II. 1. 7–8; XVI. 5. 1–7; X. 48. 8–13), где греческий историк оправдывает и находит достойным проявление полководцем личной отваги в ходе непосредственного участия в сражении. Этот подход представляется более взвешенным, но, на наш взгляд, выводы американского специалиста также могут и должны быть уточнены. Таким образом, обе точки зрения лишь отчасти позволяют выяснить взгляды Полибия на участие полководца в битве. Для более детального рассмотрения проблемы стоит вникнуть в предысторию вопроса.
По мнению Уильяма Тарна, в изучении военного дела античности вопрос о роли военачальника является одним из основных[319]. В гомеровскую, архаическую и классические эпохи роль военачальника сводилась к выбору места и времени сражения, а также отдаче распоряжений перед битвой. Когда начиналось сражение, полководец вставал в первые ряды своего войска и сражался в бою как простой воин. Никто не пытался нарушить это правило, так как его обвинили бы в трусости. Причиной формирования таких взглядов была необходимость следовать правилам воинского этоса и преобладание в обществе агонального духа. Кроме того, в тех условиях, когда враждующие армии состояли в основном из двух линий фалангитов, сражающихся лицом к лицу и в отсутствие резервов, в руководстве со стороны военачальника не было особой нужды. Нельзя сбрасывать со счетов и тот моральный эффект, который производило на солдат личное участие стратега в сражении. Впрочем, это правило не могло не иметь негативных последствий: частыми были случаи гибели полководца в сражении[320].
Изменения начали происходить лишь со времени походов Александра Великого. Конечно, он, отдавая дань прежней традиции, принимал личное участие в большинстве сражений. Вместе с тем, были случаи, когда он дожидался решающего момента и только после этого бросался в бой во главе своих отборных войск (Исс и Гавгамелы). Тем не менее, он сохранял контроль и над остальными частями своей армии[321].
В эпоху эллинизма сформировалось правило, согласно которому военачальник командовал одним из флангов своего войска, не будучи прикрепленным к определенному месту и появляясь там, где этого требовала ситуация. Вместе с тем, многие военачальники воевали, лично сражаясь среди своих солдат, о чем есть прямое указание Полибия[322] (Х. 24. 2–3) (причем историк не одобряет такую практику). Но даже тогда было далеко до той ситуации, когда военачальник не участвует непосредственно в сражении, а находится в отдалении и оттуда следит за ходом битвы[323].
При чтении «Всеобщей истории» складывается двойственное впечатление. С одной стороны, сложно пройти мимо тех моментов в тексте, где Полибий осуждает проявляемое полководцами неумеренное личное мужество. Пассажи, в которых Полибий четко и недвусмысленно говорит об этом, нередко включаются им в контекст более обширных рассуждений (X. 24. 2–5; 32. 9–11; 33. 6; XI. 2. 11). Так, например, римский полководец Марцелл отличался, по мнению Полибия, большими талантами, но погиб по причине собственной неосторожности. Выехав на рекогносцировку местности перед сражением в сопровождении только небольшой охраны, он попал в засаду нумидийской конницы (а нумидийцы, как известно, были мастерами военных акций подобного рода) и погиб. Греческий историк назвал такое поведение достойным простака, а не полководца (ajkakwvteron h] strathgikwvteron) (Х. 32. 7).
По мнению Полибия, военачальник не должен принимать участия в мелких стычках. Даже в том случае, когда обстоятельства вынуждают военачальника принять личное участие в мелком столкновении, то сначала должны пасть все соратники, прежде чем опасность непосредственно коснется самого полководца (Х. 32. 9). Греческий историк специально хвалил ахейского стратега Филопемена за то, что он на поле боя не увлекался проявлением личного мужества, а был сосредоточен прежде всего на командовании войсками (X. 24. 2–5). Впрочем, Плутарх в своем жизнеописании Филопемена, признавая его выдающимся военачальником, отмечал в ахейском стратеге как раз противоположные черты: по его мнению, Филопемен в сражениях не руководствовался требованиями рассудка и безопасности (oujc pavnta logismw`/ kai; pro;" ajsfavleian strathghvsa") (в чем можно увидеть непосредственную причину его гибели[324]) (Plut. Philop. еt Flam. comp. 1).
Не осуждает Полибий и тот факт, что македонский царь Филипп V не участвовал лично в морском сражении при Хиосе в 201 г. до н.э., ожидая его результата на одном из небольших челнов, расположенных у соседних островов (XVI. 2. 8). Действительно, Филипп едва ли был хорошим адмиралом, так что его личное участие в морском сражении вряд ли отразилось бы на его исходе. Кроме того, известно, что македонский наварх был убит в этом сражении, а флагманский корабль македонян потоплен, так что Филипп, находись он на нем, мог погибнуть сам. А в реальности же тот факт, что царь остался жив, помог македонскому флоту сохранить централизованное командование после битвы (несмотря на огромные потери) и, во всяком случае, организованно уйти с места сражения (исход которого остается под вопросом).
По мнению греческого историка, полководец должен охранять себя от напрасной опасности в бою. Полибий считал, что лучше потерять целое войско, нежели хорошего полководца. В случае же гибели военачальника войско уподобляется кораблю без рулевого, и в данной ситуации даже выигранное сражение бессмысленно (X. 33. 3–5). Именно поэтому греческий историк хвалит Ганнибала, который участвовал в огромном количестве сражений, но остался цел и невредим[325]. Полибий особо отмечал в Ганнибале проницательность (ajgcivnoian) и заботливость (provnoian) .
Подобных похвал Полибий удостаивал и Сципиона Африканского Старшего. Например, известно, что при штурме Нового Карфагена он был защищен тремя рядами щитоносцев (X. 13. 1–2).
Итак, казалось бы, все ясно: Полибий – решительный противник личного участия полководца в сражении. С другой стороны, во «Всеобщей истории» есть немало мест, входящих, на первый взгляд, в некоторое противоречие с этой стройной концепцией. Так, Полибий находит уместным личное участие полководцев в сражении 9 раз (II. 1. 7–8; III. 116. 1–5; 17. 8; X. 49. 9, 14; XI. 2. 1; 18. 1–5; XVI. 5. 1–6; 6. 1–6 ; frg. 159). Кроме того, отдельные отголоски подобных мыслей Полибия сохранились в произведениях Плутарха (Aem. 19) и Тита Ливия (XXXI. 24. 14), которые использовали недошедшие до нас фрагменты «Всеобщей истории» (причем Плутарх в этом месте прямо ссылается на Полибия – Aem. 19). Но стоит отметить, что эти взгляды не столь ярко выражены и не имеют характера обобщающих рассуждений, почему они менее заметны для исследователя. Необходимо остановиться на некоторых из перечисленных выше случаев.
Так, греческий историк хвалит личное мужество Антиоха III, проявленное этим царем во время его похода в Бактрию и сражения с ее царем Эвтидемом в 208 году до н.э. – и это при том, что Антиох отнюдь не был любимым героем Полибия. Во время этого похода селевкидской армии нужно было переправиться через реку, на противоположном берегу которой стояли войска Эвтидема. Антиох понимал, что его войску нужно было выдержать первый натиск бактрийцев. Поэтому первыми переправлялись 2000 отборных воинов, находившихся при особе царя (X. 49. 7). Для подержания их духа Антиох лично возглавил передовой отряд и, как пишет Полибий, сражался в этой битве доблестнее всех своих воинов и даже был ранен (X. 49. 9–10). Личное участие царя в битве возымело эффект, и в результате бактрийцы были разбиты. Вместе с тем, здесь имел место и тонкий расчет опытного полководца: Антиох переправился через реку на рассвете, когда значительная часть вражеских воинов еще не вернулась из соседнего города, где они ночевали[326].
Один из любимых героев Полибия, Филопемен, лично бросился преследовать спартанского тирана Маханида после того, как лакедемонская армия была разгромлена (XI. 18. 1–5). Показательно, что несколько раньше греческий историк специально подчеркивал тот факт, что ахейский стратег на поле боя не увлекался проявлением чрезмерного личного мужества (X. 24. 2). Нельзя сбрасывать со счетов и исключительность этого случая: предоставлялся шанс убить или пленить главу не только вражеского войска, но и государства. Кроме того, эта погоня происходила уже после того, как сражение было выиграно ахейцами[327]. Впрочем, это не единственный случай, когда Филопемен, будучи одним из руководителей Ахейского союза, вступал в поединок с вражеским военачальником. В Плутарховой биографии Филопемена рассказывается о его поединке в сражении с Дамофантом, начальником элейской конницы, из которого ахеец вышел победителем. При этом Плутарх писал, что этолиец сам вызвал Филопемена на поединок[328] (Plut. Philop. 7). А Плутарх, скорее всего, при рассказе об этом эпизоде, пользовался не сохранившимися до нашего времени фрагментами «Всеобщей истории»[329]. В том же месте херонеец говорит, что Филопемен мог в равной мере и сражаться, и командовать войском. Скорее всего, эта мысль тоже взята у Полибия.
В вышеупомянутом сражении при Хиосе Филипп V тоже включился в бой в нужный момент. Увидев флагман пергамского флота, на котором находился царь Пергама, Филипп удачно атаковал его. В результате флагманское судно пергамцев было захвачено, а Аттал еле успел сбежать. Впрочем, в этой стычке на стороне македонян было большое численное превосходство (XVI. 6. 1–6). Таким образом, это еще один образец оправданного риска: представился шанс пленить неприятельского военачальника и царя враждебного государства. При описании этой битвы греческий историк хвалит и героизм родосского наварха Феофилиска (XVI. 5. 1–6). Впрочем, в морских сражениях того времени огромную роль играли абордажные схватки[330], и поэтому даже адмиралам сложно было уклониться от личного участия в морском бою.
Оправдывает Полибий и личное мужество Гасдрубала, брата Ганнибала, проявленное им в битве при Метавре в Италии 207 г. до н. э.[331] (XI. 2. 1). Он должен был привести в Италию подкрепление для армии своего знаменитого брата, но римляне вынудили его принять сражение до соединения с войском Ганнибала. Некоторое время исход сражения был нерешительным, и Гасдрубал не сражался лично, а только руководил войсками. Когда же стало ясно, что битва проиграна, Гасдрубал бросился на римлян и геройски погиб в бою. Полибий находит такое поведение достойным подражания. Так, по его мнению, пока исход битвы еще не решен, полководец должен прежде всего руководить войском. Но если уже ясно, что битва проиграна и пути к отходу отрезаны, то личное участие военачальника в битве и его геройская гибель являются вещью не только достойной, но и славной[332] (XI. 2. 9–12). Действительно, в этом случае альтернативой гибели для Гасдрубала являлось только пленение – спастись было невозможно[333].
Похожей была смерть отца Гасдрубала, Гамилькара Барки. Во время одного из походов в Испании он и его войско были поставлены в безвыходное положение численно превосходящим неприятелем и не имели возможности спастись. В этой ситуации Гамилькар обнаружил изумительную отвагу и расстался с жизнью как доблестный воин[334] (II. 1. 8–9).
У Тита Ливия содержится описание одного боя около Афин во время Третьей Македонской войны (во фрагменте, скорее всего заимствованном из несохранившейся части труда Полибия[335]), в котором Филипп V Македонский лично возглавил свое войско. Как пишет римский историк, личное участие Филиппа в сражении вселяло ужас в сердца неприятелей и бодрость в сердца македонских воинов (XXXI. 24. 14).
В некоторых случаях в опасных местах сражении появлялся и Ганнибал, как, например, при осаде Сагунта (III. 17. 8–9) и в сражении при Каннах (III. 116. 4–5). Полибий объясняет это желанием пунийского вождя поднять дух своих войск, а также большими надеждами, которые он возлагал на эти военные операции (нужно отметить, блестяще оправдавшимися).
В Плутарховой биографии Эмилия Павла говорится, что Полибий всячески осуждал македонского царя Персея за то, что он оробел во время битвы при Пидне и ускакал в соседний город (Plut., Aem., 19). А сам Эмилий же доблестно сражался (ibid.).
Наконец, имеется указание на то, что и сам Полибий вместе со Сципионом Эмилианом принимал непосредственное участие в боевых действиях, открыв (правда, в составе подразделения из 30 солдат и будучи надежно прикрыт) ворота Карфагена. Можно допустить, что этот подвиг был совершен в той ситуации, когда исход штурма казался неопределенным (Amm. Marc. XXIV. 16–17). Более подробное описание данного случая наверняка содержалось в одной из последних книг труда Полибия, дошедших до нас лишь фрагментарно.
Этот эпизод можно поставить в непосредственную смысловую связь с тем местом «Всеобщей истории», где Полибий прямо говорит, что полководцу не нужно рисковать своей жизнью только в мелких стычках, не влияющих на исход войны (X. 32. 9).Очевидно, в решающих сражениях такой риск допустим, примером чего служит принципиально важный пассаж историка в адрес Сципиона Старшего: зарекомендовав себя храбрым юношей в битве при Тицине, он «впоследствии каждый раз, когда на нем покоились последние надежды отечества (eij" aujto;n ajnarthqei`en uJpo; th`" patrivdo" aiJ tw`n o{lwn ejlpivde"), никогда не уклонялся от опасных предприятий, что свойственно вождю рассудительному, а не тому, кто вверяет себя случайности» (X. 3. 7). Как следует вести себя в подобных «опасных предприятиях», греческий историк иллюстрирует на примере все того же Сципиона при штурме Нового Карфагена: военачальник находится на поле сражения, повышая тем самым дух войск и имея возможность видеть изменения ситуации, но не подвергается непосредственной опасности[336] (X. 13. 2–5).
Таким образом, взгляд Полибия на роль полководца в сражении является довольно сложным и неоднозначным. По его мнению, личное участие или неучастие военачальника в сражении строго зависит от конкретной ситуации. Безоговорочно греческий историк осуждал только личное участие полководца в стычках и плохо обеспеченных охраной рекогносцировках.
Порицал он и того полководца, который необдуманно бросается в бой по каждому поводу. По мнению греческого историка, военачальник должен прежде всего руководить войсками. Обязан он и заботиться о личной безопасности во время сражения, для чего лучше всего подходят телохранители-щитоносцы.
Вместе с тем, бывают и такие случаи, когда личное участие полководца в сражении является вполне полезным и даже необходимым. Так, например, если нужно выдержать первый натиск неприятеля, военачальник вполне может возглавить передовой отряд своей армии для поддержания ее духа. В отдельных случаях греческий историк восхищался и геройской гибелью военачальника в бою – но только если военачальник погиб в решающем сражении (так, в 159 фрагменте своего сочинения он отмечает геройскую гибель в сражении Клеомброта, Брасида, Эпаминонда и Пелопида). Некоторые современные исследователи вообще придерживаются той точки зрения, что личное участие военачальника в сражении представляет собой последнее, крайнее средство, когда ничто другое не способно переломить исход сражения: с одной стороны, поднимается боевой дух войск, а с другой стороны, сражающийся военачальник теперь гораздо хуже может руководить войсками и менее адекватно оценивает ситуацию. Кроме того, в этом случае гибель военачальника означает проигрыш сражения и полный разгром его армии (нет шансов даже на организованный отход)[337]. Кроме того, в тех сражениях, которые происходили до начала промышленной революции, особенно велик был моральный и личностный фактор, и потому личный пример военачальника мог много значить для солдат. Еще следует отметить, что сражения того времени проходили на ограниченной территории, так что в случае резкой смены ситуации полководцу в любом случае приходилось подключаться к рукопашной схватке.
Оправданным считает Полибий проявление военачальником личного мужества и в том случае, когда представляется шанс убить или пленить вражеского полководца. Наконец, правомерно (не с практической точки зрения, но в моральном плане) участие военачальника в сражении в такой ситуации, когда битва проиграна, все потеряно и нет шансов спасти войско от уничтожения.
Проведенный анализ позволяет высказать предположение, что Полибий, действительно находясь во многом в рамках традиционной для аристократии воинской морали, нередко рационализирует описание ситуаций, в которых от полководца требуется сочетание личного мужества с надлежащим исполнением командных функций[338]. Не удивительно, что при обращении к столь сложному предмету (не являющемуся к тому же основным в его сочинении) греческому историку не удалось избежать некоторых противоречий.
Итак, для Полибия главная цель и функция военного командования – достижение успеха в ходе военных действий и победы над противником. Историк считает это сложнейшей задачей, успех в которой зависит от множества факторов: эффективная подготовка солдат, нововведения в тактике и вооружении, выбор подходящего времени и места для сражения наряду с продуманным руководством. Пренебрежение хотя бы одним из этих факторов может привести к краху даже талантливого военачальника. Полибий описывает боевые действия с участием множества различных армий, но стоит отметить, что в своих рассуждениях он не ограничивался повторением правил эллинистической и римской тактики и стратегии, но творчески их перерабатывал, не боясь высказывать и собственное мнение.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!