РОЛЬ УМОЗАКЛЮЧЕНИЯ ПО АНАЛОГИИ В НАУКЕ
Умозаключение по аналогии может играть плодотворную роль для исследования, указывая направление наблюдению и давая отправные пункты для экспериментирования. Это относится как к естественным, так и общественным наукам. История естественных наук дает много примеров применения умозаключений по аналогии. Франклин, используя умозаключение по аналогии, пришел к тому выводу, что молния есть электрическое явление. Гюйгенс заключил по аналогии о волновой природе света на основе сравнения света и звука при известном тогда факте волновой природы звука. Конечно, Гюйгенс тем самым не доказал волновой природы света; все же эта точка зрения была определяющей для дальнейшего хода экспериментального исследования и расчетов. В разработке теории Дарвина умозаключения по аналогии играли большую роль как в положительном, так и в отрицательном направлении.
В открытии Менделеева, сделавшем Эпоху в науке (установление периодической закономерности элементов), исходным пунктом было то положение, что принципы механики Ньютона можно аналогичным образом применить и в химии.
«Еще Ньютон был убежден, — пишет Менделеев, — что причина химических реакций лежит в простом молекулярном притяжении, обусловливающем сцепление и подобном явлениям механики». Характерно и само название труда Менделеева: «Соотношение свойств с атомным весом элементов» (1869).
Чрезвычайно важную роль играло умозаключение по аналогии в формировании электромагнитной теории света. Максвелл исходил из волнообразного характера распределения света и пришел к теории волнообразности электрического, электромагнитного движения. Эту теорию затем экспериментально подтвердил Герц и на этой основе вычислил длину электрической волны. Максвелл, между прочим, относится к тем великим естествоиспытателям, которые пробовали методологически исследовать значение применения аналогии. Умозаключения по аналогии содействовали исследова-
|
|
|
ниям в атомной физике на различных этапах ее развития.
После того, как Бор применил механическую модель к атому (1913), эта аналогия использовалась в течение довольно долгого времени для объяснения многих явлений. Конечно, в ходе развития теории и совершенствования экспериментов эта аналогия оказалась недостаточной, примитивной и даже неправильной. К значительным результатам привело применение аналогии и в разработке волновой механики. В теории света вековая борьба между волновой и корпускулярной теориями привела к победе той точки зрения, что свет представляет собой корпускулярное и одновременно волнообразное явление. Исходя из этого, де Бройль по аналогии применил это понимание
|
|
|
и к материи. «Если такова природа света, то не можем ли мы предположить, что то же самое относится и к материи?
Не должны ли мы сделать заключение о том, что как фотон не может быть отделен от своей волны, так и корпускулы вещества всегда связаны с волной».
Умозаключение по аналогии во всех этих случаях в определенной фазе научного исследования выполняет свою функцию. В дальнейшем на место аналогии встают точные методы наблюдения, эксперимента и, поскольку возможно, математические расчеты. Этот ход развития научного исследования весьма эффективно подтверждает открытие основного биогенетического закона и дальнейшее развитие этой теории. Сходство онтогенеза и филогенеза у Геккеля основывалось в значительной степени на умозаключении по аналогии. Это было, несомненно, значительное открытие, дававшее новые перспективы. Но вследствие именно такого своего происхождения оно нуждалось
в дальнейшем развитии, ибо охватывало закономерность только в одном отношении, без учета взаимодействия.
И с точки зрения логики уже не является решающим вопрос, развивал ли дальше эту теорию тот, кто применил аналогию, или кто-либо другой. Менделеев сам развил дальше свои идеи от аналогии до точно разработанной теории. Закон Геккеля в советской науке был превращен из механистического объяснения в диалектическую теорию.
|
|
|
Теперь рассмотрим, какое применение находит умозаключение по аналогии в общественных науках. Энгельс указал на применение аналогии в гегелевской диалектике.
Исходя из тождества сознания и бытия, Гегель — хотя и на идеалистический манер, в форме, поставленной на голову, — применил аналогию между процессом мышления
и процессами природы и общества и с помощью аналогии показал во многих случаях и во многих областях законы общие для процессов природы, общества и мышления[138].
Одним из самых блестящих примеров умозаключения по аналогии в общественных науках являются работы Моргана о системе родства индейцев Северной Америки
и применение Энгельсом результатов Моргана к основным вопросам первобытной истории!
«Великая заслуга Моргана состоит в том, что он открыл и восстановил в главных чертах эту доисторическую основу нашей писаной истории и в родовых связях североамериканских индейцев нашел ключ к важнейшим, доселе неразрешимым загадкам древней греческой, римской и германской истории...
|
|
|
Это вновь сделанное открытие первоначального рода с материнским правом как стадии, предшествовавшей роду культурных народов с отцовским правом, имеет для первобытной истории такое же значение, как теория развития Дарвина для биологии и как теория прибавочной стоимости Маркса для политической экономии»[139].
Умозаключение по аналогии, сделанное на основании отношений родства североамериканских индейцев, наука подтвердила с тех пор многочисленными фактами. Но мы никогда не сможем полностью доказать выводы, касающиеся первобытной истории: в этой области умозаключение по аналогии никогда не может быть полностью заменено индукцией или каким-либо практическим доказательством.
Умозаключения по аналогии имеют определенное значение и в отношении известных периодов истории. Из классовой борьбы прошлого времени мы можем заключить в некотором отношении и о классовой борьбе современного периода и т. д. Распространение аналогии за границы сферы ее действия приводит к крупнейшим ошибкам; но это совсем не причина для того, чтобы не использовать позитивные возможности умозаключения по аналогии. Функция исторической аналогии во многих случаях не та же самая, что и при объяснении первобытной истории, а именно умозаключение от известного к неизвестному — эта функция состоит в четком освещении известных фактов путем подчеркивания сходных и несходных черт аналогичных исторических ситуаций.
Марксисты указывали на то, что совершаемая в одной стране революция может извлечь уроки для себя из революций в других странах, если даже они не относятся к одному и тому же типу. В своем труде «Крестьянская война в Германии» Энгельс очень поучительно использовал для характеристики основных вопросов истории Германии
аналогию между немецкими условиями 1525 года и условиями 1848 года. Мы уже говорили, "что умозаключение по аналогии в начальной стадии научного исследования играло намного большую роль, чем в настоящее время. Это подтверждается также и тем фактом, что в отраслях науки, которые не могут рассматриваться и в наше время как строгая наука, аналогия является преобладающей формой умозаключения. Такой наукой является психология, которая станет строгой, точной наукой только при условии своего формирования на материалистической основе. Великий русский физиолог Павлов часто указывал на то, что психология, изучающая субъективные условия сознания человека, строит свои выводы о состоянии сознания других людей на основе индивидуального само-
наблюдения, то есть опирается на аналогию. На этой же основе путем умозаключений по аналогии наука, занимающаяся психологией животных, стремится выработать положения относительно психической жизни животных. С полным правом Павлов показывает, что психология именно потому и не стала еще наукой, достойной психологии. Что касается психологии животных, то ее более старые и более новые выводы (например, «психология» обезьян Кёлера и т. д.) в большей своей части оказались ненадежными.
Изучение деятельности сознания высших животных было поставлено на твердую основу только благодаря применению естественнонаучных методов Павлова. Это, конечно, не означает, что мы должны или можем отказаться от применения умозаключений по аналогии в физиологии и психологии. Но это говорит о том, что плодотворное применение аналогии не означает ее засилия и даже ее ведущей роли. Как и в других науках, умозаключения по аналогии могут выполнять здесь свою полезную функцию только вместе с другими формами умозаключения. Опасность умозаключений по аналогии кроется в их абсолютизации. Путем аналогии мы можем узнать, что два явления, которые считались различными и независимыми друг от друга, суть тождественные или однородные: опыт или эксперимент в этом случае подтвердят правильность аналогии. Но значительно чаще случается, что аналогия в определенной степени, внутри определенных границ, освещает факты и, кроме того, вызывает противоречия. Но умозаключение по аналогии может оказаться полезным в процессе познания в целом как раз благодаря тому, что оно вызывает противоречия. Результат умозаключения по аналогии может привести именно к установлению не только сходства, но и несходства. Но для познания это тоже важно. Мы можем продолжить известный пример с Марсом и установить, что наличие жизни на Венере менее вероятно, а на других планетах совершенно невозможно. Конечно, в научном исследовании часто встречаются и более сложные случаи.
Мы можем сказать, что умозаключение по аналогии в некотором смысле есть постановка вопроса, определенный ответ на который должно дать дальнейшее исследование. Однако как правильная постановка вопроса есть уже наполовину его решение, на что указывал В. И. Ленин, он указал, что между «обществами» животных (пчелы, муравьи) и челове-
ческим обществом нельзя проводить никакой параллели, одно не может быть объяснено другим. Павлов подкрепил это положение на естественнонаучной основе.
С этой точки зрения поучительна аналогия света и звука, которая в известной степени оказалась плодотворной, а кроме того, и ошибочной: «Гипноз аналогии между цветами видимого спектра и музыкальными интервалами послужил, по-видимому, одной из главных причин другого ошибочного утверждения Ньютона, которое имело роковые последствия» (С. И. В а в и л о в , Исаак Нью-тон, Издательство АН СССР, 1945, стр. 60).
Так и правильная аналогия может означать наполовину решение задачи. Умозаключения по аналогии могут относиться и к небесным телам, лежащим на колоссальных расстояниях друг от друга, к звездным системам, ко всей Вселенной, к самым разнородным явлениям природы (свет и материя), к давно ушедшим периодам развития и к современному состоянию Земли, к различным периодам человеческой истории. Что же образует основу того, что мы производим умозаключения по аналогии относительно
таких явлений, которые отстоят от нас неизмеримо далеко по времени и пространству и которые, как кажется, лежат вне сферы возможного качественного и количественного
сравнения, и к тому же эти заключения оказываются плодотворными в научном отношении? Формальная логика не может дать отвесна этот вопрос. Согласно идеалисти-
ческим воззрениям, успех аналогии зависит от случая. Этот взгляд не научен. Только диалектический материализм дает удовлетворительный научный ответ.
Возможность производить умозаключение по аналогии основана на том, что природа есть «связное, единое целое, где предметы, явления органически связаны друг с другом,
зависят друг от друга и обусловливают друг друга» . Она основана на том, что «мир по природе своей материален, что многообразные явления в мире представляют различные виды движущейся материи, что взаимная связь и взаимная обусловленность явлений, устанавливаемые диалектическим методом, представляют закономерности развития движущейся материи, что мир развивается по законам движения материи и не нуждается ни в каком «мировом духе». Из этих положений и следует правомерностъумозаключений по аналогии. Ибо если законы развития движущейся материи действительны для материи и на Земле и на Марсе, то тогда и только тогда мы имеем право заключать о том, что в условиях, аналогичных условиям Земли, вероятно возникновение жизни также и на Марсе. Если бы природа не представляла единого целого, если бы закономерности природы не были универсальными, мы не могли бы пользоваться умозаключением по аналогии.
Если бы Ляйель не исходил из того, что в древнейшие времена истории Земли действовали те же самые законы, что и в настоящее время, он не смог бы дать новое направление геологии и не смог бы опровергнуть господствовавшую до тех пор теорию катастроф, которая, по существу, отражала библейскую теорию потопа. Вместо этого Ляйель сравнил силы, действовавшие в древнейшее и настоящее время. «Теперь я не сомневаюсь,— писал Ляйель,— что мне удастся доказать положительную одинаковость ныне действующих и древних причин». Исходя из аналогии, на основании изучения данных палеонтологии различных эпох Ляйель установил, что с древнейших времен вплоть до наших дней действовали те же самые силы, которые действуют и в настоящее время, и что действие их происходило так же, как оно происходит и в настоящее время.
Но, как видно из цитаты, в применении аналогии к геологии Ляйель рассуждал односторонне, то есть механистически. Подчеркивая заслуги Ляйеля, еще Энгельс указывал на то, что Ляйель неправильно понял действующие на Земле силы, считая их постоянными как по качеству, так и по количеству3. Исправляя эту ошибку метода Ляйеля, метода так называемого геологического «актуализма», советская геология успешно развивает метод актуализма, то есть применения умозаключения по аналогии от современности к прошедшим эпохам.
Как видим, правомерность аналогии может быть доказана на основе положений марксистского философского материализма, и только на этой основе. При любом другом
объяснении заключение по аналогии повисает в воздухе. Представители идеалистической философии пытались объяснить умозаключение пй аналогии в соответствии со своими взглядами, но здесь, как и во многих других вопросах, их попытки оказались негодными. Так, Мах утверждает об умозаключении по аналогии, что оно есть не логический, а психологический и биологический процесс. Суть этого положения состоит в том, что организм человека якобы по своей природе должен работать с «удобными» аналогиями и ждать их «подтверждения». В своем объяснении Мах выставляет абсурдное противоречие между логическими и психо-биологическими процессами. Его объяснение лишает умозаключение по аналогии объективного оправдания и сводит его к субъективному приему.
Из всего этого следует, что научная ценность умозаключений по аналогии весьма различна. Мы должны учитывать как то обстоятельство, на какой ступени общего развития знаний, в какой области применяется умозаключение по аналогии, так и то, в какой связи стоит умозаключение по аналогии с другими, не по аналогии выполненными
индуктивными и дедуктивными умозаключениями. Однако, учитывая всю эту относительность, мы можем сказать, что применение умозаключения по аналогии необходимо не только в ходе исторического развития человеческого знания и научного мышления, оно необходимо также и в настоящее время (например, в палеонтологии, истории первобытного общества), оно обладает так называемой эвристической ценностью и при правильном применении и сегодня может привести мышление к новым знаниям,
новым открытиям.
Каковы же те условия, то есть правила, правильного применения умозаключения по аналогии? Как явствует из природы самой аналогии, мы не можем в данном случае
установить такие же точные правила, как в учении о силлогизме. Но в общем мы можем сказать следующее:
1. Умозаключение по аналогии должно основываться не на поверхностных свойствах (признаках) сравниваемых друг с другом явлений, а на их существенных свойствах.
2. Всякое умозаключение по аналогии имеет задачу установить действительное сходство между различными предметами в определенном отношении. Так называемая Л о ж н о , ошибочно т о л к у е т роль а н а л о г и и и П у а н к а р е . Пуанкаре п р о т и п о с т а в л я е т а н а л о г и ю как и н т у и ц и ю д е д у к ц и и и затем у д и в л е н н о восклицает: «Сколько истин позволяют нам предчувс т в о в а т ь физические аналогии! Между тем оправдать их путем с т р о г о г о р а с с у ж д е н и я мы были бы не в состоянии» («Ценность науки», М., 1906, стр. 109). Это чистый и р р а ц и о н а л и з м , не имеющий ничего общего с д е й с т в и т е л ь н о с т ь ю , научной ф у н к ц и е й умоз а к л ю ч е н и я по аналогии, совершенная аналогия, о которой говорит школьная логика, есть фикция; ибо в этом случае оба предмета были бы тождественными. По своему значению умозаключение по аналогии неполно, или — как говорит Гегель — проблематично. Гете метко замечает: «Если слишком придерживаться аналогии, то все оказывается тождественным; если ее избегать, то все рассеивается в бесконечность.
В обоих случаях исследование не сдвинется с места».
3. Так как умозаключение по аналогии относится к установлению сходства, то оно не охватывает различий, существующих между явлениями, те свойства явлений, которые отличают их от других явлений; умозаключение по аналогии составляет только одно звено в общем процессе познания, цель которого состоит в том, чтобы установить как сходство, общие черты, так и различия.
4. Мы требуем от умозаключения по аналогии, чтобы оно давало новое, вело от известного к неизвестному и было истинным. Условия для этого можно определить
приблизительно следующим образом: Чем теснее связь между известными свойствами предмета А и известными свойствами предмета В, с одной стороны, и между известными свойствами предмета А, которые сходны со свойствами предмета В, и дополнительными свойствами, известными только в отношении предмета А, — с другой, тем больше вероятность того, что заключение о неизвестном свойстве в отношении предмета В будет правильным.
Схематически это будет выглядеть следующим образом: чем существеннее связь между свойствами предмета Aab\cd и свойствами предмета В а Ъ с d, с одной стороны, и между
свойствами предмета А а Ь с d и его свойством е — с другой, тем вероятнее, что вывод
А а Ъ с d е
В а Ь с d х
х = е
Bab с d е
будет правильным.
Приведем пример. Еще до Моргана Вахофен установил, что в первобытной истории патриархату предшествовал период матриархата, и Энгельс воздает должное Бахофену
за его открытие. Но этот «гениальный мистик» исходил из изменений религиозных представлений древних греков, что засвидетельствовано в письменных памятниках, и сде-
лал вывод о том, что изменениям представлений соответствовали и определенные изменения в общественном положении мужчины и женщины. Ясно, что вывод Моргана
обладает намного больше доказательной силой, чем аналогия Бахофена, так как первый вывод основан на более тесных, более реальных, материальных связях. (Сформулированное здесь правило, насколько мне известно, впервые дано мною. То же самое относится и к материалистическому обоснованию умозаключений по аналогии.)
Примечания
1. В связи с вышеизложенной теорией аналогии было выражено пожелание, чтобы логика указала на те условия, при которых вывод х=е оказывается правильным. Без этого указания объяснение было бы недостаточным. Я не считаю это требование оправданным. Логические условия правильности умозаключений по аналогии были даны в приведенном выше изложении. Но эти логические условия суть условия самого общего характера. Правомерно или нет какое-либо умозаключение по аналогии в данном конкретном случае, может быть решено только на основе фактического рассмотрения вопроса. Схема, скелет этого рассмотрения даны в формулировках и правилах в нашем тексте. Они предостерегают от известных заблуждений и помогают находить конкретные предметные условия аналогии. Большего от логики требовать нельзя.
2. Научное, то есть материалистическое, объяснение аналогии принципиально уже содержится в следующем указании Ленина: «Единство природы обнаруживается
в «поразительной аналогичности» дифференциальных уравнений, относящихся к разным областям явлений»[140].
Это замечание, открывающее широкие перспективы для теоретико-познавательного анализа математики, до сих пор, по-моему, не нашло[141].
ЛОЖНАЯ АНАЛОГИЯ
Умозаключение, основанное на ложной аналогии, есть или заблуждение, или софистический прием, сознательно рассчитанный на то, чтобы ввести кого-нибудь в заблуждение. С моральной и политической точки зрения это различие важно. В логическом отношении результат один и тот же: не соответствующий истине ошибочный вывод.
Как мы уже упоминали, истоки ложной аналогии уходят далеко в историю человеческого мышления, вплоть до эпохи антропоморфических представлений. Первая критика антропоморфизма в трудах греческих философовматериалистов является одновременно и началом критики ложной аналогии. «Но если бы быки, лошади и львы имели руки и могли бы ими рисовать и создавать произведения искусства, подобно людям, то лошади изображали бы богов похожими на лошадей, быки же похожими на быков и придавали бы им тела такого рода, каков телесный образ у них самих, каждые по своему... Эфиопы гово-
рят, что их боги курносы и черны; фракияне же представляют своих богов голубоглазыми и рыжеватыми» (Ксенофан).
Отдельные ложные умозаключения по аналогии всегда были в истории науки и имеются еще сейчас. Такие ошибки не таят в себе какой-либо серьезной опасности и рано или
поздно будут элиминированы в ходе развития исследования. Нарушение отдельных правил при построении правильного умозаключения по аналогии всегда приводит
к ложной аналогии, поэтому и нет необходимости подробно заниматься различными случаями и типами отдельных ложных умозаключений по аналогии.
Большая опасность ложной аналогии скрывается там, где она применяется Не только в отдельных случаях, а постоянно, во всей цепи умозаключений, — другими словами, когда она становится методом. Подобное применение ложных умозаключений по аналогии сыграло в древней философии, в различных метафизических системах в высшей степени роковую роль. Лейбниц, метафизическая система которого покоится на аналогии микрокосмоса и макрокосмоса, превратил метод неограниченного применения аналогии в аксиому, вернее в догму: «Все в природе подобно»[142].
В своих трудах по натурфилософии Шеллинг выдает за философию множество преувеличенных, произвольных, натянутых умозаключений по аналогии.
То же самое можно найти в волюнтаристской метафизике Шопенгауера. Гениальный утопист Фурье сам закрыл себе путь к научному мировоззрению из-за применения всевоз-
можных фантастических аналогий.
Но прошло уже время метафизических систем, покоящихся на ложной аналогии. Важнее указать на такое методологическое применение ложных аналогий, которые с точки зрения науки и практики имеют в настоящее время большое значение. Весьма поучительным примером ложного умозаключения по аналогии является следующий: Дарвин перенес реакционную теорию народонаселения Мальтуса на объяснение развития видов. После того как Дарвин ошибочно перенес ложную саму по себе схему Мальтуса на область природы, немецкие вульгаризаторы дарвинизма (Фогт, Бюхнер, Молешотт) перенесли эту ошибочную часть теории Дарвина на общество и стали молоть вздор о «вечном социальном законе борьбы за существование». Подчеркивая великие заслуги Дарвина, Маркс и Энгельс с самого начала указали на эту ошибку в его трудах и разгромили современные им псевдонаучные «теории», биологизировавшие науку об обществе. В наши дни Мичурин и его последователи исключили из теории Дарвина ложные элементы, проистекающие из неправильной аналогии по Мальтусу, и творчески развили здоровое ядро дарвиновского учения на основе диалектического материализма. В своем знаменитом письме Лаврову, в котором содержится блестящая критика ложного применения в науке об обществе принципа борьбы за существование, Энгельс пишет: «Существенное отличие человеческого общества от общества животных состоит в том, что животные в лучшем случае собирают, между тем как люди производят. Уже одно это, правда, основное различие делает невозможным простое перенесение законов животного общества на человеческое общество»[143].
Одним из вариантов методов науки об обществе, покоящихся на ложной биологической аналогии, позже была «органическая социология», основанная Гербертом Спенсером и имевшая значительное влияние в Германии2. Мы постоянно должны обращать наше вни-
мание на опасность применения ложных аналогий и всегда указывать на них.
Ложные умозаключения по аналогии особенно опасны в применении их в политике. В период империализма оппортунисты и реформисты — эти «вожди рабочих» — питают особую склонность к ложной аналогии в своих софистических, рассчитанных на обман заключениях.
Поэтому Ленин особенно основательно и глубоко вскрыл не только несостоятельность отдельных ложных положений социал-демократов, но и сами софистические методы,
которые они применяли в своих умозаключениях. Социал-шовинисты выхватывали некоторые положения Маркса и Энгельса относительно отдельных войн, сделанные ими
вЛХ1Х столетии, в эпоху прогрессивных буржуазно-национальных движений (1789—1871) и затем применяли их к империалистической войне 1914 — 1918 годов. Они хотели заставить пролетариат отдельных стран сражаться друг против друга, на стороне своей буржуазии.
«Софизм этих рассуждений состоит в том, что совершают подмен, ставя прежнюю, давно минувшую, историческую эпоху на место настоящей»
С методологической точки зрения очень важны критические замечания Маркса и Энгельса, направленные против перенесения физических и биологических аналогий на науку об обществе.
Фашистская идеология очень широко пользовалась ложной аналогией. Шпенглер открыто противопоставляет познанию законов образование аналогий: «Средством понимания мертвых форм является математический закон. Средством постижения живых форм служит аналогия»
Конечно, софистика не исчерпывается ложными умозаключениями по аналогии; однако ложное умозаключение по аналогии является весьма характерным приемом софистики. Поверхностные аналогии, ложные умозаключения, сделанные только на основе формального сходства, вредны даже и тогда, когда за ними и не скрывается обманного маневра; они затуманивают ясный взгляд и препятствуют познанию связей действительности. Логика не может дать рецепта для того, как избежать ложных аналогий, но она повышает нашу бдительность относительно обманчивых аналогий, применяемых в настоящее время идеологами империализма с целью введения в заблужде-
ние масс. Вскрывая характерные признаки аналогии, логика помогает обнаруживать ошибки в науке и в повседневном мышлении.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Гипотеза
ПОНЯТИЕ ГИПОТЕЗЫ
Дословно гипотеза означает предположение. Слово «предположение» мы употребляем в повседневной жизни тогда, когда на основании наших знаний хотя и считаем некоторое утверждение, положение правильным, но рассматриваем его на основе имеющихся собственных знаний недоказанной истиной, то есть когда мы не можем утверждать об этом положении, что оно безусловно соответствует фактам и потому у нас нет субъективной уверенности в том, является ли данное положение правильным или нет.
Смысл слова «предположение» может служить исходным пунктом для определения логического понятия гипотезы, однако оно не тождественно гипотезе. Поэтому будет
целесообразным в дальнейшем употреблять слово «гипотеза» в соответствии с принятым в международной литературе пониманием, с тем чтобы понятие научной гипотезы
отделить от «предположения», употребляющегося в повседневной жизни. Главное различие этих понятий состоит в том, что в науке отпадает критерий субъективной инди-
видуальной уверенности. Ясно, что в научном отношении нельзя рассматривать как решающий фактор, что некто считает нечто предположением или истиной.
Гипотеза есть разновидность умозаключения, но ее нельзя смешивать с гипотетическим умозаключением.
Здесь одинаковы только слова, но логический смысл обоих, понятий совершенно различен. Гипотеза есть умозаключение, которое применяется в науке при объяснении связей явлений в определенной стадии развития исследования, причем наука не в состоянии неопровержимо доказать правильность этого умозаключения. Поэтому гипотеза есть умозаключение вероятности. Как таковая она родственна умозаключению по неполной индукции. Поэтому гипотеза рассматривается в некоторых трудах как форма
индуктивного умозаключения. Но смысл понятия гипотезы, как он оформился на протяжении истории, во многих отношениях не совпадает с понятием индукции, индуктивного умозаключения.
В подтверждение этого положения приведем несколько примеров. Для объяснения возникновения солнечной системы в ходе развития науки были выдвинуты различные гипотезы, в том числе знаменитая гипотеза Канта — Лапласа, так называемая «небулярная космогоническая гипотеза». Эта гипотеза не могла быть индуктивным умозаключением, так как по вопросу о возникновении солнечной системы человек не располагает никакими опытными данными. То же самое можно сказать и о гипотезах, которые выдвинули в наши дни Фесенков и Шмидт. Это же относится и к гипотезам о возникновении звездных систем.
При выдвижении гипотез играют роль как индукция, так и дедукция и аналогия; однако все своеобразие гипотезы не исчерпывается этими формами. Особое значение имеют гипотезы при объяснении явлений развития. Но, как правильно подчеркнул Энгельс, явление развития не может быть объяснено только индукцией. Понятие гипотезы
отличается от понятий индуктивного и дедуктивного умозаключения также и тем, что гипотеза относится чаще всего к сравнительно большим комплексам вопросов, более
широким связям. Напомним снова о гипотезе Канта — Лапласа или о том, что атомная теория в истории науки на протяжении тысячелетий оставалась гипотезой. Гипотеза
вообще не есть какое-либо отдельное умозаключение, хотя есть и такие гипотезы, — в принятом в науке смысле гипотеза есть объяснение, охватывающее широкую область
явлений, но могущее быть сформулированным по своим основным идеям в одном предположении, чем, однако, не исчерпывается ее сущность.
По своей логической форме гипотеза есть умозаключение. Она состоит из посылок и вывода (заключения).
Гипотеза есть умозаключение, в котором часть посылок (или по меньшей мере одна посылка) неизвестна. В процессе познания мы прибегаем к гипотезе в случаях: а) когда
мы на основе полученных из опыта фактов не в состоянии объяснить причины и другие связи явлений, б) когда мы вообще не располагаем фактами опыта, в) когда открытые в опыте новые явления противоречат принятой теории.
Из сказанного ясно, что понятие гипотезы необходимо определять в ее отношении к научной истине. Для того чтобы правильно определить понятие гипотезы, требуется еще соотнести ее с понятием доказательства истины.
В соответствии с этим мы можем указать следующие признаки: научная гипотеза есть такое построенное на основе умозаключений объяснение связей явлений, которое наука не в состоянии доказать неопровержимо и которое поэтому не может рассматриваться как несомненная объективная истина.
Такое толкование гипотезы правильно, но неполно.
Здесь отсутствует один необходимый для раскрытия сущности гипотезы момент — исторический фактор. Отношение гипотезы к истине не есть только логическое или гно-
сеологическое, а есть логическое и историческое — логическо-историческое отношение. Мы выдвигаем гипотезы тогда, когда мы еще не знаем истины. Гипотеза — это
еще не истина, но она может стать истиной. Учитывая этот момент, мы можем определить гипотезу следующим образом: научная гипотеза есть такое построенное на основе
умозаключений объяснение явлений, которое на данной стадии развития науки не может быть неопровержимо доказано и которое поэтому до тех пор не может рассматриваться как несомненная, объективная истина, пока не будут получены требующиеся для этого доказательства.
ГИПОТЕЗА В ИСТОРИИ НАУКИ И
ЛОГИКА ГИПОТЕЗЫ
Зародыши гипотезы можно найти и при становлении научного мышления, но научная гипотеза — дитя современной науки. Хотя греческие натурфилософы выдвинули
много гениальных гипотез, с помощью которых они объясняли явления природы, эти гипотезы не стали научными теориями или научными истинами, так как греки не были
в состоянии подкрепить их наблюдением, расширить, проверить и доказать экспериментально. Когда греки строили свои гипотезы, они не осознавали того, что их идеи, умозаключения имеют характер гипотезы. Хотя у Аристотеля и встречается слово «гипотеза», но употребляется оно не в современном смысле. Аристотель не разгадал логического характера и значения гипотезы. Между тем, как естествоиспытатель, он сам разрабатывал гипотезы, многие из которых, оказавшиеся позднее ложными, долгое время
вредно влияли на развитие науки. Так, например, его гипотеза «horror vacui» («боязнь природы пустоты») или гипотеза о том, что скорость движущегося (падающего) тела зависит от его веса.
Методическое применение гипотезы — продукт и сопутствующее явление расцвета современной науки. Средневековое догматическое мышление было врагом гипотезы,
а современная наука смогла отстоять правомерность научных гипотез вопреки застывшим догмам в долгой и упорной борьбе, длившейся в течение нескольких столетий. Историческое значение имела в этом борьба Коперника, Галилея Кеплера против аристотелевско-птолемеевского геоцентрического представления о мире. Только в результате победы гипотез Коперника и Галилея могло сформироваться правильное логическое понимание гипотезы, первую сознательную формулировку которой мы находим в «Началах философии» Декарта: «Однако ввиду того, что разбираемые здесь вещи имеют значение немаловажное и что показалось бы, пожалуй, дерзновенным, если бы я стал утверждать, что нашел истины, которые не были открыты для других, — я предпочитаю ничего по этому поводу не решать, а для того, чтобы всякий был волен думать об этом. Как ему угодно, я все, о чем будут писать далее, предлагаю лишь как гипотезу, быть может, и весьма отдаленную от истины; но все же и в таком случае я вменю себе в большую заслугу, если все в дальнейшем из нее выведенное будет согласовываться с опытом, ибо тогда она окажется не менее ценной для жизни, чем если была бы истинной».
Глубокие замечания о гипотезе сделал и Кеплер, один из тех великих ученых, кто широко применял ее. Кеплер объясняет гипотезу, несомненно, на материалистической основе, на основе теории отражения: «Сначала в гипотезах мы отражаем природу вещей (naturam rerum depingimus), затем на этой основе делаем вычисление, выводя путем дедуктивного доказательства следствия, вытекающие из принятых гипотез». Одновременно Кеплер отбрасывает взгляд великого логика того времени Пьера Раме, согласно которому астрономия может быть построена без гипотез.
Отбрасывать надо только произвольные и надуманные гипотезы, говорит Кеплер, а не истинные, соответствующие природе!
Из ранней теории гипотезы я хотел бы подчеркнуть еще один момент: много раз цитируемое изречение Ньютона: «Hypotheses поп fingo» («Гипотез не сочиняю»). Излишне доказывать здесь, что Ньютон в своей научной работе никоим образом не избегал гипотез. Но неправильно также и мнение многих комментаторов о том, что Ньютон в этом своем категорическом высказывании имел в виду только ложные, надуманные гипотезы, а не вообще всякие гипотезы. Но слова, взятые в контексте, показывают, что Ньютон методологически и логически неправильно оценивал гипотезу, хотя практически ее и применял.
Он ошибочно противопоставлял индукцию гипотезе как исключающие друг друга противоположности, для него индукция—единственно правильный метод умозаключения.
Поэтому Энгельс и ругает Ньютона. В самом деле, великий физик не понимал логического значения гипотезы: тормозом было исключительно метафизическое мыш-
ление того времени. В этом мнении он был не одинок.
Декарт сам в вышеприведенном высказывании удивительно ясно показывает сущность гипотезы, но в своем великом философском труде «Рассуждение о методе» и в других
произведениях он не мог (или не отважился) сделать из своих идей диалектические революционные выводы.
В истории современной науки значение гипотезы прямотаки неизмеримо. Конечно, борьба гипотез в науке заставила и логику признать значение гипотезы, но это признание далеко не соответствовало действительной значимости гипотез. Очень примечательным в этом отношении является пример с Кантом. В своем юношеском сочинении «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755) Кант выставил гипотезу огромного значения, согласно которой наша солнечная система однажды возникла из вращающихся туманных масс и когда-нибудь погибнет.
Можно было предполагать, что именно Кант-то и должен был правильно изложить значение гипотезы в своей логике и теории познания; однако в «Критике чистого разума»
и в своей краткой «Логике» Кант совершенно шаблонно интерпретирует гипотезу. Крайне наивно его мнение о том, что гипотезы полезны и неизбежны в области объяснения природы, но недопустимы в математике и метафизике. Кант выдвинул диалектическую по своему духу гипотезу о солнечной системе и небесных телах, но он не мог истолковать эту гипотезу в духе диалектической логики. Гегель вообще полностью умалчивает о гипотезе.
В течение XIX столетия создалось особое положение, когда применение гипотезы приводило в естественных науках к великим открытиям (учение о происхождении видов, периодическая система Менделеева, палеонтология и, наконец, в XIX веке — победное шествие атомистической теории). Несмотря на это, традиционная логика не создала ничего нового в теории гипотезы, более того, она ложно излагала ее. В известных трудах по логике, насчитывающих сотни страниц, на гипотезу приходится две-три. Только на основе диалектического материализма можно поднять гипотезу на уровень, соответствующий современному уровню науки.
К. Байер исправляет это утверждение в том отношении, что о гипотезе в одном месте «Логики» Гегеля упоминается.
По существу, мое положение правильно, пишет Б. Фогораши в своей Логике. Субъективные идеалисты, такие, как Мах и Оствальд, прямо отрицают значение гипотезы, что последовательно вытекает из их ложной точки зрения. Менделеев, выражая истинный дух естественнонаучного исследования, говорит, что лучше выдвинуть гипотезу, которая со временем окажется неправильной, чем не выдвигать никакой гипотезы.
ГИПОТЕЗА И ИСТИНА В
ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУКАХ
Главный недостаток старого объяснения гипотезы, распространенного и поныне в школьных учебниках, состоит в том, что научная гипотеза рассматривается не исторически, не в процессе развития познания, не диалектически.
Поэтому при правильном объяснении гипотезы следующее положение Энгельса означает решающий шаг вперед: «Формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, является гипотеза»[144].
Это гениальное положение говорит больше, чем десятки трудов, изданных под заглавием «Логика гипотезы». Оно указывает на историческое место гипотезы в развитии науки, оно устанавливает, что в развитии естественно-научной теории гипотеза была необходимым этапом, а не каким-либо неизбежным злом, как это, в лучшем случае, считалось в старых изложениях гипотезы, или «злом», которого надо избегать, как полагал Ньютон.
Излагая дальше свои мысли, Энгельс устанавливает, что объяснение, опирающееся на гипотезу, на основе наблюдения фактов некоторые гипотезы устраняет, другие исправляет и подчищает и, наконец, возводит в закон.
«Количество и смена вытесняющих друг друга гипотез, при отсутствии у естествоиспытателей логической и диалектической подготовки, легко вызывают у них представление о том, будто мы неспособны познать сущность вещей»[145].
В противоположность этому представлению Энгельс констатирует, что истинный путь развития естественных наук вел от гипотезы к закону, или, как он говорит в другом месте, к истине. Положение о том, что формой развития естествознания является гипотеза, означает, что разПод мыслящим естествознанием Энгельс понимает такую науку, которая не удовлетворяется голым описанием и классификацией данных опыта, а исследует закономерности, господствующие в явлениях, для чего и нуждается в теории.
Наглядным примером для этого положения Энгельса является тот факт, что Кеплер выдвинул, а потом отбросил 19 гипотез, прежде чем сформулировал свои законы.
витие идет от старой теории через новые наблюдения и новые гипотезы к истине, к новой подтвержденной теории.
Когда же гипотеза превращается в истину,— другими словами, когда она становится правильной научной теорией? Когда гипотеза подтверждается фактами, наблюдениями, экспериментами, расчетами, когда с помощью гипотезы открываются и даже предсказываются неизвестные до того факты, явления, процессы, то есть когда наука в состоянии доказать гипотезу. Формой развития естествознания является гипотеза: это значит, что исходным пунктом развития является гипотеза, что развитие идет от менее вероятных гипотез к заключениям все большей степени вероятности. Но это не значит, что наука вечно движется от одной гипотезы к другой.
Естествознание показывает на бесчисленных, ярких примерах, как гипотезы в ходе дальнейшего исследования становились доказанными истинами. Из истории науки мы можем извлечь немало поучительных примеров того, что неправильность некоторых гипотез часто долго не могла быть доказана, однако в конце концов удавалось полностью доказать их неправильность. Концепция Коперника была первоначально гипотезой. Ее истинность была доказана значительно позже на основе фактов и экспериментов. Некоторые естествоиспытатели, склонные к фидеизму, как, например, Пуанкаре, обрадовали реакцию своим утверждением, что и гелиоцентрическое и геоцентрическое понимания являются в настоящее время в равной степени гипотезами и что коперниковская система является просто более «удобной», чем птолемеевская. Но на основе достигнутого уровня науки этот взгляд был затем отброшен как совершенно несостоятельный. Доказательство коперниковской теории неопровержимо. Теория относительности, на которую ссылается реакционная пропаганда, использующая дезориентацию публики, вместо сомнения в коперниковской теории дала лишь новые, решающие доказательства ее правильности.
Возьмем из современной науки пример атомной физики.
Еще в начале XX века такие известные естествоиспытатели, как Мах и Оствальд, сомневались и отрицали объективное существование атомов и называли гипотезу об
атомах «метафизикой». Отважится ли сегодня какой-либо серьезный естествоиспытатель сомневаться в существовании атомов?
Энгельс прав: если мы о каком-либо явлении не только утверждаем, что оно существует, но заранее определяем необходимость его наступления, даже получаем его, то вопрос, заключенный в выдвинутом положении, превращается из гипотезы в теорию. В современной физике это произошло с теорией превращения элементов, начиная с открытия радия через искусственное получение радиоактивности и кончая освобождением, атомной энергии и связанными с этим многочисленными открытиями. По
вопросу об опровержении неправильных гипотез мы приведем только один пример с аристотелевской гипотезой о том, что «природа боится пустоты». За это положение упорно держались на протяжении многих столетий. И только когда Торричелли и его последователи элементарными экспериментами показали его неправильность, оно
обнаружило свою несостоятельность.
Конечно, борьба гипотез не всегда протекает гладко. Бывает так, что какая-нибудь гипотеза долгое время считается уже опровергнутой наукой, иока однажды на основе
новых наблюдений ее опять возрождают в модифицированной форме (эмиссионная гипотеза в оптике). На это косвенно намекал Энгельс, когда говорил о сменяющих и вытесняющих друг друга гипотезах. Но этот процесс имеет свои границы. К ложному взгляду о неподвижности Земли наука уже никогда больше не вернется; не вернется она
также и к теории о неизменности элементов, неизменности массы тел, к учению о постоянстве видов.
Некоторые философы утверждают, что никогда нельзя будет доказать определенную часть выдвигаемых гипотез.
Такую позицию занимал известный представитель позитивизма Огюст Конт. Так, Конт утверждал, что гипотезы о химическом составе звезд принципиально недоказуемы.
Но с этим утверждением ему не повезло, так как вскоре был открыт метод спектроанализа.Такая же участь постигла и многих других представителей «недоказуемости», высказавшихся подобным образом. В вопросе о происхождении
человека антидарвинисты также упорно утверждали, что теория происхождения недоказуема, пока, наконец, находки черепов не опровергли окончательно антидарви-
новские догмы. Наука не-в состоянии еще и сегодня неопровержимо доказать многие гипотезы; она выдвинет еще и другие, новые гипотезы, которые некоторое время также
не сможет доказать. Но принципиально нельзя ни об одной гипотезе утверждать, что наука ее никогда не докажет.
75 лет тому назад немецкий естествоиспытатель Дюбуа-Реймон в своей речи, которая позже многократно цитировалась, озаглавленной им «Ignorabimus», дал перечень вопросов, которые «навечно останутся мировыми загадками». Против этой работы Геккель открыл полемику в своем знаменитом, изложенном в материалистическом духе труде «Мировые загадки». Если мы сегодня просмотрим «Мировые загадки» Геккеля, то мы должны сказать, что большую часть этих загадок наука уже давно решила.
Вопрос о происхождении жизни объявлялся бесконечное число раз неразрешимым. В настоящее время советская биология не только выдвигает по этому вопросу гипотезы
высокой степени достоверности, но и приближается уже к экспериментально доказуемому объяснению происхождения жизни.
В вопросе об отношении гипотезы и истины противостоят друг другу не только диалектический и метафизический взгляды, но также материализм и идеализм. Идеализм отрицает познаваемость мира. Разновидностью этой точки зрения является также концепция, признающая только относительные различия между противоположными
гипотезами и считающая построение какой-либо гипотезы делом «соглашения», а саму гипотезу — лишь «рабочей гипотезой», с которой легче и удобнее работать, — концепция, рассматривающая гипотезу как «экономию мышления» (Мах) и т. д. и т. д. Не было ли у Маха идеалистическое философское мировоззрение причиной того, что Мах как физик не желал признавать справедливости, правильности атомистической гипотезы? Такой же ложной точки зрения придерживался знаменитый химик Оствальд, который, между прочим, признавал не менее ложную теорию науки, «свободной от гипотез».
Все эти заявления сводятся к тому, что гипотеза якобы не является средством познания мира, что гипотеза не ведет к познанию истины, закономерности. Во всех этих заявлениях обнаруживается стремление добыть себе из фактов изменчивости и относительности гипотез аргументы в пользу агностицизма, релятивизма, идеализма. Своей оценкой высказываний Галлера, сделанных 150 лет назад, Энгельс дал превосходную характеристику и современным позитивистам, которые придерживаются мнения о том,
будто «...мы не способны познать сущность вещей»[146].
В своем труде «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин блестяще излагает точку зрения диалектического материализма по вопросу относительного и абсолютного характера познания и дает уничтожающую критику современного релятивизма. На основе ленинского труда мы можем точно определить место научной гипотезы в развитии познания. «В теории познания, как и во всех других областях науки, следует рассуждать диалектически, т. е. не предполагать готовым и неизменным наше познание, а разбирать, каким образом из незнания является знание, каким образом неполное, неточное знание становится более полным и более точным»[147].
Гипотеза и есть как раз этот переход от незнания к знанию, фаза становления знания из незнания в развитии познания. Гипотеза является мощным и необходимым сред-
ством мышления, точнее научного мышления. Она играет роль «приводного ремня» в движении от незнания к знанию.
И именно потому, что научная гипотеза есть лишь посредствующее звено, фаза на пути к знанию, к объективной истине, отпадают все доводы махистов и прочих агностиков,
которые они пытаются извлечь из неполноценных элементов гипотезы в пользу релятивизма.
Следует заметить, что еще древнегреческие скептики (Секст Эмпирик) и з л а г а л и гипотезу в смысле релятивизма: нет ничего нового под солнцем. Даже буржуазный неопозитивизм и агностицизм— и те не новы.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 1124; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!