НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ 25 страница
* * *
Первые три месяца 1918 г., пока шли переговоры о мирном договоре в Брест-Литовске и кипели страсти вокруг его ратификации, правительства Великобритании, Франции и США делали все возможное, чтобы убедить руководство Советской России не выходить из войны. Таковы были мотивы, стоявшие за назначением в январе на пост специального британского посланника в Петрограде Брюса Локхарта (27). После того как договор был подписан, союзные державы еще какое-то время играли на опасениях Советского правительства по поводу масштаба германских притязаний в России, пытаясь так или иначе втянуть его в сотрудничество, которое привело бы к возобновлению военных действий на Восточном фронте. Такое поведение было продиктовано страхом — который, по понятным причинам, сильнее всего ощущался во Франции, — что затянувшееся затишье на востоке сведет на нет военные успехи союзников на западе, и что немцы могут прорваться к Парижу.
К концу весны 1918 г., по мере роста уступок немцам со стороны большевиков, стало ясно, что от Советской России ждать возобновления военных действий не приходится. С этого момента западные союзники, особенно британцы и французы, начали оказывать поддержку — вначале, прежде всего, денежную — различным антибольшевистским движениям, выступавшим за продолжение войны с Германией до победного конца. Локхарт через старого друга вышел на Бориса Савинкова, который, как он знал, планировал организовать убийства ведущих деятелей большевистского руководства в ночь предполагаемой высадки союзников в Архангельске и, воспользовавшись народным недовольством по поводу голода, установить военную диктатуру (28). Кроме того, в июле Локхарт, вместе с французами, постепенно перевел значительные средства в распоряжение генерала Алексеева, начальника политического отдела Добровольческой армии и одного из главных кандидатов на пост диктатора (29).
|
|
|
В первые дни марта, еще до подписания Брестского договора и ужесточения советской позиции в отношении союзников, примерно 170 британских морских десантников высадились в Мурманске, чтобы обеспечить охрану военного имущества союзников. В начале июня подразделение десантников было усилено дополнительным контингентом из 600 британских солдат. Вскоре между ними и военнослужащими Красной армии стали происходить столкновения. Однако вопрос о военной интервенции в Россию еще вызывал у союзников сомнения и разногласия. Особенно это касалось Вашингтона, где президент Вудро Вильсон был принципиально против предоставления американских войск для участия в операции в России. Но и Франция, для которой было жизненно важно отразить германское наступление на западе, с трудом могла себе позволить направить значительные силы для совместных действий Антанты в России. Таким образом, общая численность вооруженных сил союзников, которые они могли выделить для интервенции в Россию, была относительно невелика. 2 августа, после того как президент Вильсон неохотно согласился направить американский контингент для ограниченных операций на русском Севере, примерно 1200 британских и французских солдат плюс горстка американцев высадились в Архангельске (30). По мнению Ричарда Ульмана, чье исследование о ранних англо-советских отношениях остается самым авторитетным в этой области, оккупация Архангельска 2 августа знаменует собой начало союзнической интервенции в Россию. Войска союзников под общим командованием генерала Фредерика Пула помогли создать в Архангельске антибольшевистское правительство во главе с почтенным старым народником Николаем Чайковским (31). Тем не менее, из-за малочисленности собственных сил союзники возлагали надежды на соединение с частями Чехословацкого корпуса, чтобы реализовать свои цели в северо-западной России, но достичь этого им не удалось.
|
|
|
Помимо прочего, свои плацдармы в Мурманске и Архангельске союзники использовали как временные зоны для создания и подготовки русских вооруженных формирований, способных воевать с большевиками и немцами. В этой связи британцы специально выделили средства на то, чтобы привлечь к службе в создаваемых на севере частях безработных бывших офицеров русской императорской армии и флота, а также технических специалистов (пилотов, инженеров, железнодорожников, взрывников и т. п.). Тайные операции в рамках этого проекта, который в ПЧК окрестили «Делом набора белогвардейцев на Мурман», все лето проводились в Москве, Вологде, Петрограде и других городах на западе России. Естественным центром этих мероприятий стал Петроград, а капитан Кроуми, который к этому моменту превратился в убежденного сторонника мощной антисоветской интервенции союзников в Россию, помогал финансировать их (32). Значительное число набранных добровольцев представляли оппозиционеры из советских структур и красноармейских частей Петрограда; в Петрограде же проходили подготовку новобранцы, прибывающие с юга (33).
|
|
|
Но и с учетом местных вооруженных формирований, союзные экспедиционные силы были слишком слабы для ведения серьезных наступательных операций. Тем не менее, советские лидеры какое-то время переоценивали их мощь. В условиях, когда молодая Красная армия, не успев окрепнуть, уже была истощена кампаниями против белочехов на востоке, казаков Краснова на Дону и Добровольческой армии Деникина и Алексеева на Кубани, близкая перспектива беспрепятственного наступления интервентов на Вологду, Москву и Петроград не могла не пугать большевиков. В своих воспоминаниях Аркадий Борман, сын известной деятельницы кадетской партии Ариадны Тырковой-Вильямс, бывший тогда тайным агентом белогвардейской разведки в Советском правительстве, писал о крайней панике, которой в первые дни после оккупации Архангельска было охвачено большевистское руководство, включая Ленина (34). В Петрограде тревога по поводу неминуемого вражеского вторжения — немцев или Антанты — достигла уровня, не виданного с времен оккупации Пскова в феврале или кризиса, связанного с фортом Ино, в мае (35).
|
|
|
В июне-июле 1918 г. угроза делу революции, которую представляли успехи белых и чехов, заставила петроградские власти активизировать начатые во время «кризиса Ино» попытки организовать всеобщее военное обучение большевиков и рабочих (36). В конце июня эта угроза также стала причиной призыва в Красную армию московских и петроградских рабочих 1896–1897 гг. рождения (расширенного месяц спустя еще на три года, 1893–1895 гг. рождения) (37). Негативное влияние этого призыва на петроградскую партийную организацию большевиков и на безопасность Советской власти в Петрограде было многократно усилено отдельной директивой ЦК о «массовой мобилизации» в Красную армию членов партии с опытом боевых действий. Среди высокопоставленных петроградских большевиков, получивших приказ отправиться на фронт, были Лашевич, Иван Бакаев и Петр Залуцкий — соответственно, член Петроградского бюро ЦК партии, секретарь исполкома Петросовета и комиссар труда СК СО. Массовый призыв новобранцев и партийная мобилизация в Красную армию наложились, к тому же, на набор рабочих и партийцев в продовольственные отряды (38). К началу августа ПК большевиков был решительно настроен не отпускать больше «ответственных» партийных товарищей на службу в Красной армии (39). Угроза Петрограду, которую представляла высадка союзников в Архангельске, а также беспокойство, вызванное внезапным переездом из Москвы в Петроград германского посольства и опасными маневрами германского флота в Финском заливе, упрочили эту позицию.
В августе и сентябре на подступах к Кронштадту и Петрограду были устроены новые минные поля, а части Балтийского флота были приведены в полную боевую готовность (40). Кроме того, петроградские власти, следуя примеру Москвы, пытались обезопасить себя, устраивая облавы на бывших царских офицеров и видных гражданских деятелей, подозреваемых в симпатиях к союзникам. Через несколько дней после высадки союзных войск в Архангельске капитан Кроуми телеграфировал британскому Адмиралтейству, что за два предыдущих дня в Петрограде арестованы семь тысяч офицеров и гражданских лиц, и что он пытается договориться об освобождении офицеров за деньги (41). Самому Кроуми удалось избежать ареста: когда за ним пришли, он успел выбраться через крышу (42).
* * *
В короткие сроки характер деятельности Кроуми в Петрограде изменился: от руководства эвакуацией союзнического имущества, от попыток организовать в нужный момент взрыв Балтийского флота и от обеспечения переброски на север, в помощь союзническим войскам, русских офицеров он перешел к переманиванию на свою сторону латышских стрелков, бывших прежде своего рода советской преторианской гвардией, и к финансированию и «объединению трех крупных антибольшевистских групп» с очевидной целью свержения Советской власти в Петрограде (43). После убийства Мирбаха Кроуми уничтожил свои шифры, что лишило его возможности эффективной связи с Лондоном (44). Он надеялся, что генерал Пул, верховный командующий экспедиционными силами союзников в России, снабдит его какими-то инструкциями. Однако этого не случилось (45). Проблема была еще в том, что тайная деятельность агентов из разных разведывательных служб, представленных в британском посольстве, строго разграничивалась, поэтому Кроуми был вынужден полагаться в основном на собственные силы и средства. Советские власти уже продемонстрировали свое пренебрежение к тонкостям дипломатического иммунитета, так что Кроуми приходилось вести существование беглеца, то и дело меняющего укрытие (46). Его тесные связи с представителями бывшей знати в это время, возможно, укрепили его приверженность к восстановлению монархии или военной диктатуры в России (47). Среди прочих факторов, которые могли подтолкнуть Кроуми в сторону контрреволюции, были его личные наблюдения разрухи, связываемой с большевистским правлением; его растущая убежденность не только в том, что большевики находятся под немецким контролем, но и что «германец» скоро оккупирует Петроград; а также его растущее взаимодействие с активными контрреволюционерами вообще. Несомненно, как отмечают другие исследователи, действиями Кроуми двигал прежде всего патриотизм, стремление, как метко выразился Ричард Ульман, «сохранить Россию ненемецкой» (48). В конце концов, он был британский офицер, преданный своему делу профессиональный военный, и Британия была в состоянии войны с Германией. Однако в обстановке, сложившейся в Петрограде к концу лета 1918 г., его патриотические цели оказались неразрывно связаны со свержением Советской власти.
Нелегальная деятельность Кроуми к тому времени активизировалась. Среди «белогвардейских» заговорщиков, с которыми он поддерживал сотрудничество в августе, были два тайных агента ЧК, Штекельман и Сабир. Штекельман убедил Кроуми, что в его распоряжении имеются 60 тысяч финских белогвардейцев и еще 25 тысяч латышей и что у него есть возможность контролировать железнодорожное, телефонное и телеграфное сообщение для поддержки союзнической интервенции на севере, нейтрализации германских сил в Финляндии и, если потребуется, совместного мощного похода на Петроград. Сабир же, насколько известно, заверил Кроуми, что солдаты, охраняющие по ночам бронетехнику большевиков, работают на него, и что, опираясь на них и на батальон преданных ему белых офицеров, он мог бы взять на себя «приготовления» внутри Петрограда (то есть, переворот, который должен был произойти одновременно с наступлением союзников с севера) (49).
Кроуми был настолько уверен в надежности Штекельмана и Сабира, что попытался свести их с представителями других контрреволюционных групп, которые он финансировал. Более того, он поручил Сабиру организовать взрыв главного моста через Неву в случае германского наступления на Петроград из Финляндии (50). Локхарт, который в ту пору снабжал деньгами скандально известного Сиднея Рейли, высокопоставленного сотрудника британской службы внешней разведки, который вознамерился в одиночку подготовить и осуществить ликвидацию центрального советского руководства (51), имел, по крайней мере, общее представление об этой деятельности. В «Секретном и конфиденциальном меморандуме о предполагаемом союзническом заговоре в России», который Локхарт подготовил для британского министерства иностранных дел вскоре после своего возвращения в Лондон в ноябре 1918 г., он подчеркнул, что был в теплых отношениях с Кроуми и знал, что Кроуми и Эрнст Бойс, номинально возглавлявший британскую разведку в России, были вовлечены в деятельность нескольких контрреволюционных организаций в Петрограде и тратили на них значительные суммы денег (52).
* * *
В своей книге «Британский агент» Локхарт признал, что интервенция союзников стала косвенной причиной «красного террора» (53). В этом признании было зерно истины. К концу июня, когда радикально настроенные петроградские рабочие впервые потребовали введения «красного террора», Урицкий в публичном выступлении уже связал убийство Володарского с совместной деятельностью союзников и правых эсеров (54). Впоследствии, по мере того как агенты Антанты, такие как Кроуми и Локхарт, усилили свою помощь контрреволюционным организациям, а союзническая интервенция превратилась в реальность, опасения населения по поводу оккупации Петрограда, не немцами, так союзниками, подогревались трескучей официальной пропагандой против империалистов, особенно британцев и французов. Протоколы заседаний районных комитетов большевиков не оставляют сомнения в том, что страх по поводу вражеского нападения и оккупации Петрограда был в ту пору вполне искренним. Даже готовность членов партии идти сражаться на фронт сдерживалась убеждением, что сначала необходимо сокрушить внутренних врагов, чтобы уберечь революцию в тылу (55).
На своем очередном заседании 23 июля Петербургский комитет большевиков со всей настойчивостью заявил о необходимости расширения политических репрессий. Основанием для этого шага, предвестником которого стала жесткая позиция ПК по отношению к оппозиционной печати неделей раньше, послужил пугающий доклад о размахе контрреволюционной активности в Василеостровском районе, представленный Александром Сергеевым и Сергеем Раппопортом, соответственно, председателем исполкома Василеостровского Совета и главой его судебно-следственного отдела. Согласно их данным, семнадцать тысяч бывших офицеров в районе, многие из которых относили себя к монархистам, принимали участие в организации контрреволюционного заговора. ПК отнесся к докладу очень серьезно. Была принята резолюция, протестующая против вялости действий правительства по обеспечению безопасности и указывающая на необходимость «применения Красного террора против попыток контрреволюционеров к мятежам на деле» (56).
С целью подтолкнуть осуществление на деле систематической программы массового террора ПК назначил на десять часов вечера того же дня совместное заседание с Петроградским бюро ЦК, пригласив на него Сергеева и Раппопорта (специально было оговорено обязательное присутствие Зиновьева, Зорина, Урицкого и Позерна, представлявших, соответственно, Петроградский Совет, Революционный трибунал, ПЧК и военных) (57). Заседание состоялось в гостинице «Астория», в которой проживали большинство членов высшего партийного руководства и которую за близость к Гороховой, 2 часто называли «чекистским отелем». Судя по всему, ПК не удалось убедить большинство в необходимости осуществления программы «красного террора» или хотя бы снятия запрета на расстрелы, установленного СК ПТК в апреле. Однако аресты подозрительных контрреволюционеров, некоторых из которых ждала судьба заложников, участились (58).
В период военной угрозы начала августа появились многочисленные признаки того, что Урицкий сдает свои позиции приверженцам «красного террора» как в СК СО, так и в руководстве ПЧК. Одним из них было распространение практики удержания арестованных офицеров и гражданских лиц в качестве заложников. Классовая ненависть, разжигаемая наиболее радикально настроенными большевиками из редакции «Красной газеты», из ПК и из районных партийных организаций, нашла отражение в работе Второго съезда Советов Северной области, состоявшегося в Смольном 1–2 августа. По сравнению с Первым съездом, проходившим в конце апреля, контраст был разительным. Первый областной съезд Советов был относительно свободным форумом, на котором большевики и левые эсеры вели споры по фундаментальным вопросам (59). Второй же съезд был не столько трибуной для серьезного обсуждения ключевых вопросов, сколько политическим митингом, подобным тому, во что превратились к тому времени пленарные заседания Петроградского Совета. Численность присутствовавших на съезде гостей: депутатов Петроградского и Кронштадтского Советов в полном составе, делегатов районных конференций Советов, членов Петроградского совета профсоюзов, красноармейских и флотских комитетов, центрального и районных комитетов железнодорожников, — превышала численность собственно делегатов съезда. Лихорадочно возбужденные после зажигательных речей Свердлова и Троцкого, оказавшихся в это время в Петрограде, участники съезда приняли предложенную большевиками резолюцию «О текущем моменте», подготовившую почву для осуществления программы массового террора. «Советская власть должна обеспечить свой тыл, взяв под надзор буржуазию, проводя на практике массовый террор против нее», — гласила резолюция. Следовательно, отныне «массовое вооружение рабочих и напряжение всех сил для военного похода против контрреволюционной буржуазии с лозунгом «смерть или победа» — таков наш общий лозунг» (60).
Эта резолюция подразумевала и восстановление внесудебных расстрелов контрреволюционеров — практики, которую ВЧК проводила и пропагандировала, начиная с февраля. Воплощенный в резолюции призыв к массовому террору был немедленно одобрен, по крайней мере, некоторыми районными Советами Петрограда (61). По признанию Зиновьева, которого теперь называли «вождем» Петрограда, сам он стал сторонником «красного террора» после убийства Володарского, но от воплощения этой идеи на практике его удерживала позиция Урицкого, а также, по всей вероятности, Прошьяна и Крестинского. Как уже отмечалось, сдерживающее влияние Прошьяна, как и петроградских левых эсеров вообще, исчезло в июле, после убийства Мирбаха. В середине августа уехал в Москву назначенный наркомом финансов Крестинский. В итоге, Урицкий оказался в растущей изоляции как в СК СО, так и в руководстве ПЧК.
Результат этой ослабленной позиции не замедлил сказаться. На заседании 17 августа СК СО издал декрет, дающий право ПЧК расстреливать лиц, виновных в контрреволюционной агитации, а также в целом спектре иных политических и экономических преступлений, по своему усмотрению (62). Самое большее, что мог сделать Урицкий, это оговорить условие, что любое решение о расстреле должно быть принято коллегией ПЧК единогласно (63).
Решение о переходе к расстрелам на практике было принято коллегией ПЧК 19 августа. Урицкий спорил долго и упорно. Одно из самых интересных описаний трений, которые происходили в это время между Урицким и его коллегами по руководству ПЧК, содержится в книге С. Г. Уралова, написанной в хрущевскую эпоху. Оно не подкреплено документально, но якобы основано на неопубликованных воспоминаниях некоего молодого чекиста из числа «горячих голов», члена коллегии ПЧК. В своих воспоминаниях этот чекист давал понять, что уже в период подготовки к заседанию коллегии 19 августа на Урицкого постоянно оказывалось давление. «Все чаще и чаще стали поговаривать о необходимости расстрелов. Неоднократно перед т. Урицким ряд товарищей на официальных заседаниях и в частных беседах поднимали вопрос о красном терроре». По свидетельству мемуариста (в изложении Уралова), когда по решению СК СО вопрос о расстрелах был поставлен на голосование в коллегии ПЧК, против выступил один Урицкий. Свою позицию он объяснял практическими соображениями. Однако, после того как коллегия решительно отвергла его аргумент о контрпродуктивности расстрелов, он воздержался от голосования по вопросу о судьбе двадцати одного политического и уголовного преступника, с тем чтобы воля большинства восторжествовала (64). Все двадцать один были расстреляны два дня спустя, 21 августа. Показателен состав этой первой группы жертв ПЧК. Девять человек были расстреляны за совершение уголовных преступлений, из них четверо — бывшие комиссары ПЧК. Остальные двенадцать были политическими заключенными, арестованными в основном по обвинению в ведении контрреволюционной агитации среди красноармейцев. Среди них были шесть из двенадцати арестованных в июле участников заговора в Михайловской артиллерийской академии, в том числе бывший офицер Владимир Перельцвейг (65). Казнь последнего имела серьезные последствия, прежде всего, для Урицкого.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!