НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ 29 страница
Вскоре после выступления Зиновьева на съезде разгорелись дебаты по вопросу о подчинении, или, точнее, по крайне спорному вопросу о том, кому должны подчиняться чрезвычайные комиссии на местах — вышестоящим органам ЧК или отделам управления местных Советов. Этот вопрос впервые стал предметом споров в конце весны— начале лета, когда только начала создаваться сеть региональных и местных чрезвычайных комиссий, подотчетных исключительно ВЧК, и когда претензии ВЧК на особую роль среди государственных институтов стали нарастать. Ответ местных Советов на эти претензии был дан на Первом съезде представителей губернских Советов и заведующих губернскими отделами управления, который был созван по предложению Наркомата внутренних дел в Москве в конце июля. Пятьдесят девять делегатов съезда, все большевики, единодушно и твердо отвергли претензии ВЧК на автономию. В резолюции «О чрезвычайных комиссиях» делегаты съезда заявили, что объединение управления является главной организационной задачей власти на местах, что предыдущая практика изоляции и сепаратизма со стороны ЧК, которая приводила к постоянным трениям и конфликтам с другими, объединенными, элементами местной власти, продемонстрировала ненормальность сложившейся ситуации. Поэтому необходимо перевести местные ЧК в статус подотделов отделов управления соответствующих местных Советов (82).
|
|
|
По совпадению, съезд представителей отделов управления Советов Северной области собрался в Петрограде в одно время с областным съездом ЧК. Председательствовавшая на съезде представителей отделов управления Сара Равич, которая сменила Урицкого на посту комиссара внутренних дел СК СО, оказалась твердым сторонником независимости ЧК. Однако ее позиция не нашла поддержки у большинства делегатов съезда. 17 октября, перед самым началом намеченной дискуссии об организационном статусе местных ЧК, которая наверняка должна была завершиться принятием решения о подчинении ЧК местным Советам, Равич объявила, что чекистский съезд «согласился» обсудить этот вопрос совместно (83). На объединенном заседании, после продолжительных, часто весьма острых дебатов, победила точка зрения представителей ПЧК, активно поддержанная Равич и ее людьми, о том, что в смертельной борьбе за выживание, которую ведет Советская власть, автономия ЧК является абсолютно необходимым условием. Резолюция, принятая совместным заседанием двух съездов, установила, что структурно чрезвычайные комиссии будут считаться отделами местных Советов и находиться «под политическим их руководством». Однако это установление оказалось, по сути, перечеркнуто значительно более важным уточнением о том, что «в своей внутренней работе чрезвычайные комиссии совершенно автономны и непосредственно подчинены чрезвычайным комиссиям высших инстанций» (84).
|
|
|
В то же самое время, когда ПЧК отвоевывала свою автономию у Советов, ей удалось успешно отбить попытки местной партийной организации установить свой контроль над нею. Как и в случае с Советами, эти попытки активизировались в июне, после Шестой городской конференции петроградских большевиков (85). В конце июля примерно сорок пять большевиков в составе ПЧК создали партийную ячейку во главе с бюро из активистов, которое стремилось стать влиятельным голосом во всех вопросах, которые приходилось решать ПЧК. Это соответствовало установке высшего партийного руководства на то, что, действуя через большевистские фракции в Советах и партийные ячейки в других государственных органах, партийные комитеты должны осуществлять систематический контроль за процессом принятия политических решений и соблюдением строгой партийной дисциплины в них. Однако Урицкий отказался признать новую структуру и интерпретировал амбиции партячейки как отсутствие доверия руководству ПЧК (86).
|
|
|
В ходе переговоров, которые затянулись до осени и сопровождались взаимными колкими обвинениями и контробвинениями, парторганизация ПЧК снизила свои притязания, согласившись не вмешиваться в оперативные вопросы и ограничиться участием в кадровых делах, включая назначения на ключевые посты и защиту прав работников. Однако для руководства ПЧК даже это было неприемлемым. Президиум ПЧК настаивал, чтобы партийная ячейка ограничилась рутинной, чисто внутрипартийной работой, как-то: принятием в партию новых членов, собиранием взносов, распространением большевистской литературы и организацией лекций. После такого унижения партячейка ПЧК, не желая переводить конфронтацию с руководством ПЧК в открытую стадию, предпочла передать вопрос на рассмотрение в ПК большевиков и, для начала, запросить его формального признания (87). До поры до времени властные полномочия руководства ПЧК остались нетронутыми.
* * *
«Красный террор» в Петрограде был развязан, чтобы уничтожить антибольшевистскую политическую оппозицию в бывшей столице. Однако, в этом отношении, его эффект оказался ограниченным. Внутренние заговоры продолжали существовать и в последней четверти 1918 г. Примером может служить неудавшийся мятеж расквартированного в Петрограде Второго Балтийского флотского экипажа, ставший отражением возрожденной политической оппозиции петроградских левых эсеров и отчуждения от большевиков демобилизованных матросов, вновь призванных на службу после поражений Красной армии на юге и на Волге. Их попытка выступления стала предвестником Кронштадтского мятежа в марте 1921 г.
|
|
|
После демобилизации российского царского флота и создания нового Красного флота, служба в нем стала добровольной и контрактной. Десятки тысяч матросов, призванные на службу в годы войны, воспользовались этой возможностью, чтобы вернуться домой — в деревню или в город, на фабрики. Процесс этот усилился в мае 1918 г., когда уничтожение большей части русского Черноморского флота привело к вынужденной демобилизации тысяч матросов. Однако добровольный принцип комплектации флота оказался неэффективным, в основном, оттого что значительная часть опытных и квалифицированных матросов, преданных революции, отправились воевать на фронты гражданской войны, а многие специалисты не желали служить за предлагаемое по контракту низкое жалование, уступив свои места неопытным новичкам. В результате, к лету 1918 г. на Балтийском флоте сложилась ситуация, когда из-за острой нехватки специалистов корабли оказались бездействующими. Поскольку в то время значительная часть флота все равно была заперта в бухте Кронштадта и в русле Невы, повторная мобилизация опытных матросов на Балтийский флот была не столько попыткой восполнить поредевшие экипажи стоявших на якоре судов, сколько способом создать резерв ветеранов для отчаянно нуждавшейся в воинской силе Красной армии. Только отдельные матросы из числа вновь мобилизованных, те, кто обладал уникальной, особо востребованной квалификацией, имели шанс получить назначение на суда флота (88).
В сентябре 1918 г. демобилизованные матросы 1915, 1916 и 1917 годов призыва были вновь мобилизованы. Мнения московских и петроградских властей о том, как их использовать, разделились. Москва хотела направить их сразу в Красную армию, на фронт, в то время как собственно флотское начальство в Петрограде было намерено организовать их в отряды под своим контролем. Поскольку мобилизованные были моряками, комиссары Балтийского флота планировали заменить ими флотские подразделения, ушедшие на фронт (89). Флотские власти победили. После призыва тысячи вновь мобилизованных матросов были направлены в Петроград и Кронштадт для временной дислокации и ориентировки, с последующей отправкой на фронт. Как признался один балтфлотский комиссар, «мы надеялись, что в каждом моряке есть особая революционная искра, которая всегда сможет развиться в огромный пожар» (90).
Скоро стало очевидно, что ожидания Москвы в отношении военной ценности мобилизованных матросов, как и надежды, возлагаемые на них флотскими комиссарами, были в равной степени несбыточными. В ретроспективе, трудно представить, как могло быть иначе. Многие из мобилизованных матросов приехали из деревень, где преобладало влияние левых эсеров. Все лето они своими глазами видели все те ужасы, которые творили в деревне руководимые большевиками вооруженные продотряды и комитеты деревенской бедноты. Другие прибыли из промышленных центров, где нашли свои заводы закрытыми и, вместе с другими рабочими, на себе испытали, что такое безработица, голод и эпидемии.
Кроме того, организация размещения мобилизованных матросов оказалась отвратительной. Число прибывших призывников вдвое превысило ожидаемое (десять тысяч против пяти-шести, как планировалось) (91). Поскольку сразу же было решено, что размещать их на кораблях было бы политически неразумно (там они могли легко заразить своими антибольшевистскими настроениями действующие экипажи или то, что от них осталось, а, кроме того, враждебное отношение мобилизованных ветеранов к новичкам-контрактникам могло привести к столкновениям), многих матросов разместили по казармам и во временном жилье в Кронштадте и Петрограде. Очень скоро отданные под это дело помещения оказались переполнены. Условия проживания во всех из них были одинаково чудовищны, но все же не настолько, как в полуразвалившихся казармах Второго флотского экипажа, в которых разместили несколько тысяч мобилизованных матросов. Чрезвычайная комиссия, назначенная президиумом Петроградского Совета специально для проверки этих казарм, в своем отчете от 18 октября записала, что они грязные, темные и до крайности переполненные. Окна разбиты, двери не имеют замков. Уборные отвратительные. Асфальтовые полы не подметаются, не говоря уже о мытье, и покрыты слоем липкой грязи. По углам разлагаются кучи экскрементов. Койки старые, с железными пружинами, многие из них сломаны. Большинство коек голые — ни матрасов, ни одеял, ни подушек. Нет ни мисок, ни чайников, ни кружек. Матросы едят из общих помойных ведер, которых тоже не хватает. Водопроводные трубы текут; нет ни мыла, ни полотенец. У матросов нет форменной одежды, больше чем у половины нет обуви (92).
Неудивительно, что мобилизованные матросы оказались готовы к восстанию. На заседании ПК большевиков 26 сентября Зиновьев выразил тревогу по поводу мобилизованных матросов, заявив о «невыносимых» условиях в казармах и необходимости политической работы среди них (93). Полторы недели спустя большевизированный исполком Кронштадтского Совета зафиксировал «явно антисоветские» настроения в среде мобилизованных матросов и постановил предпринять шаги к устранению, как он выразился, «нежелательных и вредных элементов» (94). Однако корень проблемы заключался не в отсутствии партийной работы и не в присутствии нежелательных элементов среди мобилизованных матросов — к тому же, все равно ничего не было сделано, чтобы то и другое исправить. Поэтому матросы тяготели больше к левым эсерам, влияние которых в их среде было велико с самого начала и которые проявляли подлинный интерес к их тяжелому положению. Политические резолюции, принятые мобилизованными матросами Второго экипажа Балтийского флота еще до выступления, стали отражением естественной синергетической связи между ними и левыми эсерами.
Первые признаки политических волнений среди мобилизованных матросов наблюдались в Кронштадте (95). Первый массовый митинг протеста матросов Второго экипажа Балтийского флота, расквартированного в Петрограде, произошел 4 октября, вскоре после прибытия в город большинства из них. В резолюциях, принятых на этом митинге единогласно, соединились личные заботы матросов с их позициями по более широким вопросам, в которых сказалось влияние пропаганды Военно-морской организации Петроградского комитета левых эсеров (96). Беспокойство по поводу собственной безопасности и выживания выразилось в требованиях об обязательном вооружении всех рот экипажа (впоследствии морякам удалось раздобыть несколько револьверов, но это было и все); о том, чтобы решение вопросов, связанных с продовольственным снабжением и его улучшением, было поручено выборному комитету; о немедленной выдаче матросам военной формы. Более широкие требования предусматривали замену всех некомпетентных добровольцев-контрактников на флоте квалифицированными кадрами из числа мобилизованных моряков (97) и освобождение из тюрем матросов, несправедливо арестованных большевиками (98).
Петроградские власти хорошо знали о враждебном отношении к ним со стороны мобилизованных матросов, особенно бывшего Черноморского флота. Тем не менее, не имея возможности улучшить их материальное положение, они пришли к заключению, что навести порядок в этой среде можно только с помощью серьезных репрессий. Однако была одна трудность. Говоря словами Ивана Флеровского, главного комиссара Балтийского флота и одного из главных сторонников размещения мобилизованных матросов в Петрограде, «для серьезных репрессий нужны серьезные поводы» (99). Так что экипажи кораблей были приведены в готовность, чтобы — в нужный момент — выступить против мобилизованных матросов.
На второй неделе октября у недовольных матросов Второго флотского экипажа появился лидер — недавно прибывший в Петроград бывший черноморский матрос Яков Шашков. Шашков был активистом левоэсеровской партии. Примерно в это же время (не позднее 12 октября) левоэсеровская военно-морская организация обратилась к матросам с пламенным революционным обращением. Хотя каждая фраза этого обращения содержала протест против большевистской практики и призыв к матросам вновь, как в 1917 г., взять на себя роль революционного авангарда, тактически акцент в обращении был сделан не на немедленном действии, а на стойкости, организации и самодисциплине (100). Но у матросов к тому времени уже шли ежедневные митинги, один зажигательнее другого.
Последней каплей для экипажа, похоже, стали попытки комиссара Флеровского и его заместителя Ильи Фрунтова успокоить моряков на митинге 13 октября. Флеровскому матросы просто не дали говорить, заглушив его слова шумом и свистом. Еще грубее они поступили с Фрунтовым, стащив того с трибуны с криками «Гоните их в шею!» в адрес его и Флеровского (101). Прежде чем разойтись, они избрали представителей, которые должны были отправиться в Кронштадт искать поддержки для революционного выступления. (Большевистские власти Кронштадта не пустили их на территорию военно-морской базы.) На другом массовом митинге вечером того же дня Шашков, чьи ораторские способности признавали даже большевики, распалил толпу матросов яростной критикой большевистской власти и требованием вернуться к управлению через свободные, демократические, многопартийные Советы, т. е., такие, какими они были в 1917 г. В конце митинга матросы единодушно одобрили резолюцию, которая лучше, чем что-либо другое, свидетельствует о их неприятии большевистской практики и о влиянии на их поведение левых эсеров:
Мы требуем немедленного разрыва позорного для революционного народа Брестского договора. Мы требуем отказа от уплаты миллиардных контрибуций… Мы, моряки, только что вернувшиеся от плуга и станка, не можем умолчать о том, как стонет всюду трудовой народ от произвола и насилия наемных чиновников — комиссаров. Мы на себе испытали разгон съездов рабочих и крестьянских Советов и аресты. Мы видели избиения безвинных рабочих, крестьян и матросов и расстрелы…
Мы требуем восстановления истинной власти Советов!..
Долой Брестскую петлю!
Да здравствует международная социалистическая революция! (102)
ПЧК впоследствии заявила, что эта резолюция была отпечатана и размножена на копировальной машине в штаб-квартире петроградских левых эсеров (103).
На очередном массовом митинге, состоявшемся на следующий день, мятежно настроенные матросы продемонстрировали свою независимость, избрав своего товарища, Георгия Шанина, комиссаром вместо назначенного Флеровским Августа Кулберга. Они также избрали штат помощников Шанина. Своим «приказом № 1», провозгласившим эти изменения, Шанин отменил все приказы большевистских комиссаров, начиная с полудня текущего дня (14 октября). Следующий «приказ № 2» запретил доступ посторонним в помещения экипажа без разрешения новых властей (104).
Предприняв эти шаги, матросы, многие вооруженные револьверами, отправились на расположенный поблизости плац Первого морского берегового экипажа, где устроили митинг протеста, а затем, в сопровождении неустановленного количества моряков из этого подразделения, двинулись к Мариинскому театру и там, на площади перед театром, провели еще один митинг. Было уже семь часов вечера, когда несколько матросов во главе с Шашковым вошли в театр, прервали идущее там представление оперы Вагнера «Валькирия» в середине первого акта и реквизировали секцию духовых инструментов оркестра. После этого, скандируя под аккомпанемент труб и валторн антибольшевистские лозунги, они направились к невской пристани, чтобы уговорить экипажи стоящих там на якоре судов присоединиться к их выступлению.
Со своей стороны, Флеровский одновременно пытался организовать, силами экипажей тех же самых судов, подавление создающего проблемы и потенциально опасного мятежа Второго экипажа (105). Когда он ехал на автомобиле вдоль набережной, дорогу ему внезапно преградили участники марша. Его немедленно узнали и, вытащив из машины, силой заставили присоединиться к протестующим. Как рассказывал Флеровский, Шашков повел их к Невскому проспекту, главному месту проведения политических акций в 1917 г. Когда Флеровский попытался вырваться, он был жестоко избит. Только прозвучавший на отдалении винтовочный выстрел, заставивший матросов разбежаться, спас его от растерзания. В последовавшей затем сумятице ему удалось скрыться (106).
Мятеж матросов Второго флотского экипажа закончился несколько часов спустя, когда, усталые и разочарованные неудачными попытками привлечь на свою сторону экипажи невских судов, они вернулись в свои казармы. Пока все отдыхали, Шашков отправился на поиски винтовок для вооружения матросов. Грузовик, в котором он ехал, вскоре был остановлен, Шашков арестован (107). Казармы Второго флотского экипажа были окружены войсками, и около пятидесяти матросов подверглись аресту (108). Усилия Петроградского и Северного областного комитетов левых эсеров организовать массы в поддержку матросов не увенчались успехом (109).
Между тем, Зиновьев увидел в неудавшемся мятеже отличную возможность раз и навсегда избавить Петроград от левых эсеров. Как заявил он в докладе о попытке мятежа на экстренном заседании Петроградского Совета 15 октября, «петроградский пролетариат должен, наконец, вколотить осиновый кол в могилу белогвардейской партии Камкова». Большая часть этого заседания была посвящена осуждению выступления Второго флотского экипажа, после чего депутаты приняли резолюцию, объявившую мятеж делом рук «темной шайки левоэсероских политиканов и сознательных агентов англо-французского капитала» и «жалкой копией с жалкого июльского мятежа левых эсеров в Москве» (ПО). Тем самым, резолюция способствовала еще большей криминализации образа левых эсеров.
В том же духе, исполком Петроградского Совета постановил централизовать усилия по подавлению подобных контрреволюционных выступлений в будущем и принять «самые решительные меры борьбы с левыми эсерами, не останавливаясь перед ликвидацией организаций, существующих в районах» (111). Одновременно президиум Петроградского Совета назначил чрезвычайную комиссию по проверке состояния казарм Второго флотского экипажа. Ее шокирующий отчет от 18 октября был приведен выше. Нарисованная в нем картина невозможных бытовых условий мобилизованных матросов подтвердила обоснованность некоторых из наиболее серьезных личных требований моряков. 21 октября Фрунтов направил в Наркомат по военным делам в Москве телеграмму с просьбой приостановить переброску мобилизованных матросов в Петроград (112).
15 октября ПЧК совершила налет на штаб-квартиру левых эсеров в Петрограде, устроила там обыск и арестовала членов партии, находившихся в тот момент в помещении (113). В течение следующих нескольких дней все арестованные по делу о матросском мятеже были допрошены. 21 октября в президиум ПЧК поступила докладная записка с рекомендацией тринадцать руководителей выступления (двое из которых еще находились в розыске, а шестеро были левыми эсерами) расстрелять, а остальных отпустить (114). На следующий день эта рекомендация президиумом была одобрена, и той же ночью одиннадцать осужденных матросов были доставлены в Петропавловскую крепость и расстреляны (115).
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!