Родители, идиоты и некомпетентные люди 8 страница
Похоже, ей судьбой было предназначено попасть в какую‑то группу. Она относилась к людям, с которыми ты не сталкиваешься, пока сам не попадешь в «тусовку». Она попала в музыкальный ансамбль. Ансамбль репетировал в одном конце школьного подвала, за закрытыми дверьми, чтобы никому не мешать. Послушать их можно было на каких‑то встречах, собраниях и матчах. Все они держались вместе, и на обычных занятиях участники группы всегда сидели рядом друг с другом или с кем‑то из хора. И что им в любом случае можно было сказать? Если сказать им, что тебе нравится, как они поют или играют, то они, вероятно, просто засмеялись бы, как сделала Клер. Я о ней практически не задумывался, но вдруг Клер Мэнза пришла в среднюю школу совершенно другим человеком. Тогда мы учились в разных школах. Она перешла в среднюю школу, а я заканчивал последний год в младшей средней, но все равно видел ее. Она стала выше, тоньше и смуглее. Она выкрасила и распрямила волосы, густо обводила глаза черным карандашом и носила только черное. Она вошла в число готов и стала носить их «форменную одежду». Если честно, впервые увидев ее в этом обличье, я не понял, что это она. Я подумал, что в город переехал кто‑то новый. Карлу пришлось сказать мне, что это Клер. Так что с ней случилась поразительная трансформация, которая все изменила. Она перестала петь в хоре и перестала вообще ходить в церковь. Она перестала играть на флейте, перестала разговаривать со взрослыми. До знакомства с Анной я старался избегать Клер еще больше, чем обычно. Я никогда не поверил бы, что мы станем общаться, что у нас появятся какие‑то общие дела.
|
|
|
* * *
Каждый день после школы я шел домой с Анной. Обычно мы направлялись на юг вдоль реки, иногда доходили до моста на краю города. Мы спускались вниз к берегу, садились на покрытый бетоном склон прямо под мостом, где не дул ветер и не шел снег. Там всегда было очень тихо, и только время от времени доносился шум автомобиля, проезжающего прямо над нашими головами. В тот день было холодно, Анна оделась не по погоде. Она стала носить ту черную куртку, которую я видел на ней в день переезда.
– Тебе не холодно?
– Нет, – сказала она. – Я приучаю себя не чувствовать холод.
Я представил ее стоящей перед открытым холодильником или работающим кондиционером, или на улице на снегу в купальнике, или плавающей вместе с «моржами».
Я не думал, что что‑то из этого сработает. Ведь за лето организм снова отвыкнет.
– Я начала с теплой ванны, – сообщила она. – Я садилась в нее и сидела столько, сколько выдержу, потом перешла на холодные ванны, и делала воду все холоднее и холоднее. Теперь я кладу в ванну много льда.
|
|
|
– А сколько ты можешь в ней продержаться?
– Могу просидеть под водой больше четырех минут, – заявила она.
– К чему ты готовишься?
– Мне может захотеться проплыть вокруг Южного полюса, – сказала она и хитро улыбнулась мне. – Никогда не знаешь… Я ненавижу зиму, нужно или убедить родителей перебраться в место, где никогда не бывает холодно – или научиться жить в холоде.
Казалось, что она чувствует себя вполне комфортно в легкой курточке. Замерз я. На мне было толстое пальто, шарф и одна перчатка. Из‑за гипса я не мог натянуть перчатку на левую руку, не мог полностью засунуть руку в карман пальто, поэтому стал надевать на нее толстый коричневый носок.
– Это самая странная вещь, которую я когда‑либо видела, – сказала Анна. – Словно у тебя осталась только культя.
– Но это помогает не замерзнуть.
– Ты, по крайней мере, мог бы выбрать носок одного цвета с перчаткой или с пальто.
– Мне предстоит его носить еще только пару недель.
– Я думаю, что не стоит бросать. Может, стоит начать носить носок и на второй руке. Пусть будут две культи.
Я засунул правую руку в рукав пальто и потянулся к Анне двумя «культями». Она громко и резко вскрикнула, и этот крик усилился и эхом отдался от бетона под мостом. Над нами остановилась машина, и кто‑то закричал:
|
|
|
– Что там происходит?
Это был один из братьев Гёрни, Дерек или Эрик. Похоже, Анна подумала, что это Дерек, но я не мог сказать с уверенностью. Говорили, что близнецов можно различить благодаря шраму на лбу справа у Дерека. Шрам шел от линии волос. Единственная проблема заключалась в том, что едва ли можно было увидеть лоб обоих братьев, которые постоянно носили выпачканные машинным маслом зеленые бейсболки. На бейсболках спереди желтыми нитками были вышито «Гёрни». Некоторые стали рассматривать масляные пятна на бейсболках в надежде найти какие‑то отличия, но это тоже оказалось бессмысленным. Ведь внешний вид головных уборов менялся – добавлялось масло и другая грязь. Другие люди считали, что братья в любом случае меняются бейсболками. В общем, всем оставалось только гадать.
Мы вылезли из‑под моста. Гёрни уже склонился через ограждение и сам пытался рассмотреть, что происходит. Его машина стояла с открытой дверцей. Вероятно, он поспешно из нее выскочил.
– Все в порядке, – сказал я. У него на лице оставалось выражение недоверия. – Все в порядке, – повторил я.
|
|
|
Что мне было ему сказать? Что я только что атаковал свою девушку двумя воображаемыми культями? Анна молчала, она вообще оставалась на заднем фоне и наблюдала.
Гёрни смотрел на нас еще какое‑то время, потом повернулся к своему грузовичку. Можно было понять, что он думает. Машина оказалась не в самом удачном месте. Любой автомобиль может в нее врезаться. Его выражение лица, казалось, говорило, что если это случится, то виноваты будем мы.
– Вам не следует сидеть внизу, – сказал он. – Вы можете свалиться в реку.
– Мы как раз собирались домой, – ответил я.
– Желаю удачно добраться, – сказал он, сел в грузовик и уехал.
– Желаю и вам удачно добраться, – заявила Анна. – Кто это был?
– Нас только что отругал мужик, который заправляет бензин, и мы даже не знаем, кто именно это был.
– Я почти уверена, что это Дерек.
– Я не знаю.
Я напился
С тех пор, как у нас начались отношения, Анна оставляла вещи в моем шкафчике и отправляла их по почте. В День Колумба[23] она отправила мне открытку с изображением мореплавателя и написала: «Большинство людей считают, что он сошел с ума или изначально был сумасшедшим. Его пришлось тащить назад в Испанию в цепях. Он был убежден, что его жизнь предсказана в Библии. Он считал, что Земля имеет форму груди. Он всю жизнь утверждал, что высадился в Китае, а не в каком‑то новом мире. Он выступал за порабощение и убийство местного населения. Он был удачливым человеком». Многие из полученных мною открыток повторяли открытки у нее на стене. Анна всегда писала слово «где?» где‑то на открытке, и я обычно помещал ее в аналогичном месте над своей кроватью. Я прикреплял открытку скотчем, фотографировал и отправлял снимок по электронной почте.
«Ты сильно ошибся, – обычно отвечала она. – Лучше приходи и взгляни».
Анна также присылала маленькие коробочки, наполненные предметами, пустые бутылки из‑под лекарств, одну перчатку, шнурок из ботинок, старые письма и записки. Эти предметы оформлялись в коллаж, с аннотациями, бирками на некоторых («Найдено под южным мостом 1 ноября»). На других были надписи («Пожалуйста, сразу же отправь Клер Мэнза» или «Отправь кому‑то, кого ты не знаешь. Не откладывай»). Некоторые послания представляли собой анаграммы, акростих, криптограммы, некоторые были на иностранных языках, на эсперанто. Мне вечно приходилось искать какие‑то подсказки, я много времени проводил за поисками в сети, чтобы выяснить, что же я такое получил, черт побери. Я считал, что таким образом жульничаю.
– Это не жульничество, – говорила Анна, если вообще что‑то говорила. Если я не упоминал письмо, она ничего не говорила вообще.
Она прислала мне конверт, на котором было одно предложение, написанное по всей поверхности снова и снова, за исключением маленького квадрата, на котором значился мой адрес, выведенный большими красными буквами. Затем, открыв конверт, я увидел – та же самая фраза написана и по всей внутренней стороне. Вероятно, Анна разорвала конверт, написала предложение и снова склеила. Только внутри фраза была написана задом наперед. Она гасила: «Есть сферы жизни, в которых концепции разумного и неразумного неприемлемы».
Одним из самых моих любимых предметов стал рисунок, сделанный угольным карандашом и чернилами. На нем изображался силуэт Анны, обведенный по краям пунктирными линиями, подобно кусочкам картинки‑загадки. Рисунок тоже был разделен на кусочки и на каждом значились какие‑то инструкции. «Отправь это Клер Мэнза», – было написано на одном. «Положи это между страницами 103 и 105 книги „О сверхъестественном“ под редакцией Роберта Э.Бека в школьной библиотеке», – значилось на другом. Если отрезать кусочки по пунктирным линиям, ее силуэт трансформировался в другой – мой собственный. Я не стал следовать никаким указаниям. Я повесил картинку у себя на стене и снимал, когда бы ни пришла Анна. Я не хотел, чтобы она знала, что я не сделал, как она просила.
Она сама делала марки. Обычно Анна фотографировала или находила фотографии, подгоняла их под шаблон, который нашла в сети, или сама создавала картинки, а затем распечатывала собственные марки. Почти на всем, что она мне присылала, были сделанные ею марки. На них изображались президенты и кинозвезды, писатели и художники, лица горожан, ее отец, пару раз она сама спокойно смотрела с конверта. Вы можете себе представить мое удивление, когда я увидел марку с собственным изображением. Я не знаю, где и каким образом Анна раздобыла мою фотографию. Может, она сама меня сфотографировала – у себя в комнате или в школе. Я совсем этого не помню. Я находился на среднем удалении от объектива, смотрел вперед, слегка опустив веки, волосы частично закрывали глаза. Ничего необычного, только я не помню, как меня фотографировали. Но вот моя фотография прибыла ко мне домой.
– Они никогда не обращают внимания, – сказала Анна про работников почты. – Не думаю, что мне когда‑либо возвращали письмо. Вероятно, все дело в компьютерах – они не отличают настоящую марку от моей. Кроме этого, Арчи нет ни до чего дела.
Арчи Уилкес был городским почтальоном. Он жил в конце нашей улице, ближе к центру города. Ему не требовалось делать в городе много остановок, он ездил на своей машине и никто никогда не видел его в форме. Похоже, он приносил почту, когда у него было время. Он мог появиться вечером или в воскресенье утром. Все было очень неформально. Настоящая работа велась в Хилликере, на главпочтамте. Там стояли компьютеры, которые проводили сортировку. После того, как конверты выходили оттуда, марки Анны становились не хуже настоящих.
Для нее это была игра. Все было игрой, или частью игры, правила которой знала только она. Каждый день появлялось что‑то новое, что‑то вызывающее удивление.
Теперь я задумываюсь, сколько из этого Анна запланировала заранее, а сколько просто случилось…
* * *
Я думал, что ей следует познакомиться с мистером Девоном, пойти к нему на занятия, или же нам стоит как‑нибудь вместе зайти к нему после школы. Она была против.
– Я слышала, что он зануда.
– Я так не считаю. Похоже, его все любят.
– Значит, он не для меня, – заявила Анна, и это стало концом разговора.
Анне не нравилось разговаривать про мистера Девона. Он ей не нравился, хотя она никогда не объясняла, почему. Я всегда считал, что они поладят. Мистер Девон занимал второе место среди известных мне интересных людей. Немногие тренеры по футболу также преподают рисование, скульптуру и фотографию. Он всегда был дружелюбен – возможно, из‑за своей молодости. Он был единственным из учителей‑мужчин, у которого все еще оставались все волосы, и один из немногих без седины. Наоборот, его отличала настоящая копна черных волос, плохо поддающихся укладке и торчавших во все стороны. Судя по виду, он сам их стриг. Часто волосы были подстрижены неровно, лежали асимметрично и выглядели столь же неряшливо, как и он сам. Мистер Девон одевался в вылинявшие джинсы или заляпанные краской брюки цвета хаки, а также рубашки, которые обычно носят рабочие. По большей части, это были джинсовые рубашки. В коридорах школы он всегда появлялся при галстуке, но никто никогда не видел его в галстуке во время занятий в классе. Обычно он пытался вспомнить, где спрятал его в классе. Однажды пожарники проводили у нас в школе учения. Пока мы строились, чтобы покинуть класс и здание, мистер Девон спокойно открыл ящик письменного стола, извлек оттуда старый, мятый, уже завязанный галстук, просунул голову в большую петлю и затянул его под воротником джинсовой рубашки.
– В любом случае он, вероятно, не сгорит, – пошутил мистер Девон. – Но нужно выглядеть достойно перед пожарными.
Прилично он одевался только на игры. Тогда в его рубашках и брюках не было дыр и отсутствовали пятна.
Мистер Девон нравился всем девушкам (за исключением Анны), поскольку был красив, хотя и выглядел потрепанно и небрежно. К тому же, он еще был и художником. Многие девушки просили мистера Девона написать их портрет, но он просто смеялся.
– А на фотографию согласитесь?
Парни любили мистера Девона, потому что он был спортсменом и казался своим парнем. Старшие участники футбольной команды после игр дома ходили к нему домой и пили с ним пиво. Я всегда думал, что в нашем городе хотел бы походить только на мистера Девона. Казалось, что ему на самом деле нравится то, чем он занимается, у него всегда находилось доброе слово для каждого человека. Он пользовался популярностью и уважением. Казалось, что с миром мистера Девона все в порядке.
– Я слышала, что у него вставные зубы, – заявила Анна.
Трудно смотреть на человека по‑прежнему, услышав подобное. Ты постоянно глядишь ему в рот.
– А какое это имеет значение? – спросил я.
– Для другого это не имело бы значения, но он такой же фальшивый, как и его зубы.
– Откуда ты знаешь? Ты же ни разу с ним не разговаривала.
– Давай не будем это обсуждать, ладно?
* * *
Мы гуляли с Анной после школы. Внезапно рядом с нами притормозил мистер Девон и спросил, не хотим ли мы, чтобы он подвез нас домой.
– Конечно, – сказал я и направился к его машине. Анна не пошевелилась. Я обернулся на нее и попытался догадаться, о чем она думает. Она прошла к автомобилю и села на заднее сиденье. Она не особо обрадовалась.
Мистер Девон поехал к моему дому, хотя разумнее было бы вначале высадить Анну. Я видел, как он смотрит на нее в зеркальце заднего вида. Вероятно, он пытался догадаться, почему она пребывает в таком отвратительном настроении и молчит. Когда мистер Девон притормозил перед моим домом, Анна также вышла из машины.
– Я могу и тебя отвезти, – сказал мистер Девон.
– Не нужно, – ответила она. Мистер Девон кивнул и уехал.
– Он тебе нравится? – спросила она у меня.
– Он добр ко мне. А почему он тебе не нравится?
– Неважно, – заявила Анна.
– Я хочу, чтобы он тебе нравился. Это важно для меня.
– Это только кажется важным. Я не говорю тебе, чтобы ты поменял к нему отношение. Именно поэтому я и не объясняю тебе, почему он мне не нравится. Я вижу его таким, а ты видишь другим – вот и все.
На этом она закрыла тему и перешла к другой.
* * *
Я впервые познакомился с мистером Девоном в младшей средней школе. Он был новым учителем в нашей школе, когда я учился в восьмом классе. Он пытался нас учить весьма своеобразным образом. Вероятно, он где‑то узнал, что нет смысла пытаться научить семи‑ и восьмиклассников живописи, скульптуре и всему остальному в теории. Возможно, он узнал это, будучи студентом или уже на практике – во время работы учителем где‑то в другом месте. Поэтому наш класс больше занимался какой‑то работой, чем настоящими уроками искусства. Кое‑кто из‑за этого нервничал и напрягался.
В школе все обычно тянется по накатанной колее. Обычно ты просто сидишь и слушаешь, что тебе рассказывает учитель, вместо того, чтобы иметь возможность что‑то делать самому. Однако на занятиях у мистера Девона первый этап отсутствовал, он сам его исключил. Он сразу лее предложил нам рисовать карандашом и красками, мы даже пытались лепить какие‑то скульптуры и изготовлять гончарные изделия. Удивительно, но многим ребятам из нашего класса очень не нравилось что‑либо делать. Может, они просто хотели сидеть за партой и слушать, как мистер Девон рассказывает о том, как правильно держать кисть и рисовать. Мне занятия нравились. Домашних заданий не было, не приходилось вести конспекты или читать учебники. А что лучше всего – нам не говорилось, как нужно что‑то делать правильно. Мистер Девон вообще никому не говорил, что одно правильно, а другое неправильно, и большая часть его заданий приносила мне удовольствие. Было весело. Мне особенно нравилось, когда мистер Девон прикреплял большой кусок бумаги для рисования на мольберт и приглашал кого‑то из нас к доске. Ученику давалось задание что‑то нарисовать на верхней трети, или четверти, или пятой части листа – в зависимости от того, как мистер Девон его свернул. Затем к доске вызывали второго, и он видел только нижнюю часть нарисованного. Ему требовалось продолжить рисунок. Потом вызывали третьего ученика, – и так далее, пока лист не заполнялся полностью. Общий рисунок всегда получался странным, забавным, поразительным и неожиданным. После того, как мы выполнили несколько таких рисунков, мистер Девон объяснил, что подобная техника была популярна у сюрреалистов, а затем показал нам несколько работ Ива Таньи и других[24].
Мистер Девон стал преподавать у нас в средней школе во время моего второго года учебы там, и однажды подошел ко мне перед занятиями, когда я стоял в коридоре.
– Ты мне не поможешь? – обратился он ко мне.
– Постараюсь, – ответил я.
– У меня в багажнике лежит скульптура, и мне одному ее не дотащить. Она тяжелая для меня одного. Ты не отлучишься со мной на минутку?
Я бросил взгляд в одну и другую сторону коридора в надежде найти кого‑то из футболистов, которые могли бы помочь мистеру Девону вместо меня, но никого не оказалось.
– Наверное, я смогу вам помочь, – ответил я.
У него оказался старый, видавший виды пикап «Шевроле». Машина выглядела так, словно он ехал по ней сквозь лес по прямой и врезался во все деревья по пути. Автомобиль был заляпан грязью, а на лобовом стекле со стороны пассажира в глаза бросалась трещина, которая игла от верха и практически до самого низа.
– Не беспокойся, – сказал мистер Девон. – Вообще‑то, машина в неплохом состоянии. Я просто ее использую для перевозки грузов.
В пикапе стоял деревянный ящик размером с телевизор с диагональю 32 дюйма. Однако по весу он оказался потяжелее телевизора. Я думал, что в любую минуту могу его уронить, но боялся остановиться.
– Тебе нужно отдохнуть? – спросил мистер Девон. Вероятно, он понял, что я готов уронить ящик, и то, что внутри, разлетится на куски на тротуаре. Я продолжал надеяться, что кто‑то придет нам на помощь, но никто не пришел.
– Со мной все в порядке, – сказал я и попытался двигаться быстрее.
Каким‑то образом мы добрались до черного хода. Отсюда до класса мистера Девона было примерно тридцать‑сорок футов. Нам пришлось опустить ящик на пол, чтобы открыть дверь, затем мы затащили его в дверной проем. По коридору к нам направлялся сторож, мистер Теллер.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 131; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!