Я видел желание твоего сердца
– Найдите ее! – рявкнул Константин. – Верните ее!
Но люди не шли в лес. Они прошли до края и замерли, бормоча про волков и демонов. Про холод.
– Теперь Бог ее осудит, батюшка, – сказал отец Тимофея, и Олег согласно кивнул. Константин замешкался. Тьма за деревьями казалась кромешной.
– Как скажете, дети мои, – тяжко сказал он. – Бог ее осудит. Бог с вами, – он начертил крест.
Мужчины пошли по деревне, бормоча, склонив головы. Константин ушел в холодную комнату. Его каша на ужин давила на желудок. Он зажег свечу перед Богоматерью, сотни теней яростно заплясали на стенах.
– Глупый слуга, – прорычал голос. – Почему ведьма сбежала в лес? Я не говорил ее связать? Отправить в монастырь? Я недоволен, слуга. Очень недоволен.
Константин рухнул на колени, дрожа.
– Мы старались, – взмолился он. – Она – демон.
– Демон с моим братом, и если он увидит ее силу…
Свеча дымила. Священник застыл на полу.
– С вашим братом? – прошептал Константин. – Но вы… – свеча потухла, осталось дыхание в темноте. – Кто вы?
Тишин была долгой, а потом голос рассмеялся. Константин не был уверен, то слышал это, но он видел трепет теней на стене.
– Несущий бую, – радостно шептал голос. – Так ты меня призвал. Но давным–давно меня звали Медведем.
– Ты дьявол! – прошептал Константин, сжав кулаки.
Все тени смеялись.
– Как скажешь. Но в чем разница между мной и тем, кого ты зовешь Богом? Я тоже упиваюсь тем, что делают во имя меня. Я могу дать тебе величие, если будешь слушаться.
|
|
|
– Ты, – прошептал Константин. – Но я думал… – он думал, что его выделили. Но он был глупцом, он слушался демона. Вася… Его горло сжалось. Где–то в его душе гордая девушка ехала на лошади в свете летнего дня. Смеялась с братом у печи. – Она умрет, – он прижал кулаки к глазам. – Я сделал это для вас, – но он понимал, что никто не должен узнать.
– Она должна была уйти в монастырь. Или ко мне, – сухо сказал голос, под этим тоном слышалось кипение гнева. – Но теперь она с моим братом. Со Смертью, но не мертвая.
– Со Смертью? – прошептал Константин. – Не мертвая? – он хотел, чтобы она была мертва. Чтобы она была жива. Он желал своей смерти. Он сойдет с ума от этого голоса.
Тишина тянулась, и когда он уже не мог выдерживать, голос вернулся:
– Чего ты хочешь сильнее всего, Константин Никонович?
– Ничего, – сказал Константин. – Ничего не хочу. Уйди.
– Ты как девица, – сказал кисло голос, а потом смягчился. – Но я знаю, что ты хочешь, – он продолжил со смехом. – Очистить свою душу? Вернуть невинную девицу? Знай, что я мгу забрать ее из рук Смерти.
– Лучше пусть умрет и покинет этот мир, – прохрипел Константин.
|
|
|
– Она будет жить в страданиях перед смертью. Только я могу ее спасти.
– Докажи, – сказал Константин. – Верни ее.
Тень фыркнула.
– Спешишь, человек Бога.
– Что вам нужно? – выдавливал слова Константин.
Голос тени стал громче.
– О, Константин Никонович, как я люблю, когда люди спрашивают меня, чего я хочу.
– Так чего? – рявкнул Константин. Почему он говорил с этим голосом? Потому что если он вернет ее, Константин будет чистым.
– Пустячок, – сказал голос. – Всего пустячок. Жизнь за жизнь. Ты хочешь вернуть ведьму, мне нужна ведьма. Принеси мне одну, и я отдам твою. И оставлю тебя.
– Что ты имеешь в виду?
– Приведи ведьму в лес, к границе, к дубу на рассвете. Ты узнаешь место, когда увидишь.
– И что будет, – сказал едва слышно Константин, – с ведьмой, которую я приведу?
– Она не умрет, – сказал голос и рассмеялся. – Какой мне прок от смерти? Смерть мой брат, я его ненавижу.
– Но нет ведьм, кроме Васи.
– Ведьмы видят, человек Бога. Разве видит только девица?
Константин молчал. Он вспомнил бесформенную фигуру у иконостаса, сжимающую его ладонь влажной рукой. Ее голос зазвучал в его ушах: «Батюшка, я вижу демонов. Всюду. Все время».
– Подумай, Константин Никонович, – сказал голос. – Но она нужна мне до рассвета.
|
|
|
– И как я тебя найду? – слова были тише снегопада, смертных их не услышал бы. Но тень услышала.
– Иди в лес, – прошипела тень. – Ищи подснежники. Ты поймешь. Отдай мне ведьму, получишь свою и получишь свободу.
25
Птица, что любила деву
Вася проснулась от солнца на ее лице. Она открыла глаза и увидела голубой потолок, нет, открытое небо. Все размывалось, и она не помнила… А потом вспомнила.
«Я в доме в еловой роще», – ее коснулся подбородок, и она открыла глаза и снова оказалась нос к носу с жеребцом.
«Ты слишком много спишь», – сказал конь.
– Я думала, ты – сон, – сказала удивленно Вася. Она забыла, каким большим он был, каким огнем пылали его темные глаза. Она отодвинула его нос и села.
«Обычно, нет», – ответил конь.
Вася вспомнила прошлую ночь. Подснежники зимой, хлеб и яблоки, медовуха еще ощущалась на языке. Длинные белые пальцы на ее лице. Боль. Она вытащила руку из–под одеяла. Бледная метка осталась в центре ее ладони.
– И это был не сон, – прошептала она.
Конь смотрел на нее с тревогой.
«Лучше верь, что все настоящее, – сказал он, словно безумной. – А я скажу, если это не так».
|
|
|
Вася рассмеялась.
– Хорошо, – сказала она. – Я теперь проснулась, – она съехала с кровати уже не так болезненно, как раньше. Ее голова прояснилась. Дом все еще был лесом, но трещал огонь. Котелок стоял на печи. Вася проголодалась и пошла к огню, нашла там кашу с молоком и медом. Она ела, пока жеребец стоял рядом. – Как тебя зовут? – сказала она коню, когда доела.
Жеребец вылизывал ее миску. Он склонил к ней ухо и ответил:
«Я – Соловей».
Вася улыбнулась.
– Соловей. Маленькое имя для большой лошади. Как ты его получил?
«Я родился в сумерках, – мрачно сказал он. – Или вылупился. Не помню. Это было давно. Порой я бегу, порой вспоминаю полеты. Так меня и назвали».
Вася смотрела на него.
– Но ты не птица.
«Ты не знаешь, кто ты. Как ты можешь знать, кто я? – парировал конь. – Меня зовут Соловей. Разве важно, почему?
Вася не смогла ответить. Соловей доел ее кашу и посмотрел на нее. Он был самым красивым конем. Мышь, Буран и Огонь были рядом с ним как воробьи рядом с соколом.
– Прошлой ночью, – осторожно сказала Вася, – ты сказал, что я буду на тебе кататься.
Он тряхнул гривой. Его копыта застучали по полу.
«Он сказал мне терпеть. Но обычно я не терпелив. Покатаемся. На мне еще не катались».
Вася опешила, но заплела спутанные волосы, надела кофту, плащ, варежки и сапоги, лежащие у огня. Она пошла за конем на слепящий свет дня. Снег густо лежал под ногами. Вася смотрела на голую спину жеребца. Она проверила конечности, но они были слабыми, как вода. Конь стоял гордо, ждал ее, как лошадь из сказки.
– Думаю, – сказала Вася, – что мне потребуется пень.
Уши прижались к голове.
«Пень?».
– Пень, – твердо сказала Вася. Она подошла к удобному, где дерево треснуло и упало. Конь был сзади. Он подумывал, похоже, сменить всадника. Но он встал у пня, терпел, пока Вася осторожно взбиралась на его спину.
Его мышцы напряглись, он вскинул голову. Вася уже каталась на юных лошадях, так что ожидала похожее. Она замерла.
А потом жеребец выдохнул.
«Хорошо, – сказал он. – Ты хотя бы маленькая», – он пошел немного неровно. Каждый пару секунд он оглядывался на девушку на своей спине.
* * *
Они катались весь день.
– Нет, – сказала Вася в десятый раз. Ночь в снежном лесу сделала ее слабее, чем она думала. От этого было сложнее. – Ты должен опустить голову и использовать спину. Беги так, словно по бревну. Большому и скользкому.
Жеребец недовольно оглянулся.
«Я знаю, как ходить».
– Но не как носить человека, – парировала Вася. – Это другое.
«Ты странно ощущаешься», – пожаловался конь.
– Я могу лишь представить, – сказала Вася. – Не хочешь, не неси меня.
Конь промолчал, тряхнул черной гривой. А потом…
«Я буду тебя носить. Мама говорит, со временем станет легче, – он звучал скептически. – Ладно, хватит об этом. Посмотрим, что мы можем сделать», – он помчался. Вася не ожидала этого, направила вес вперед, обвила руками его живот. Жеребец оббегал деревья. Вася вопила. Он был изящным, как хищный кот, не шумел. И скорость была отличной. Он бежал как вода, белый мир принадлежал им.
– Мы должны вернуться, – сказала Вася, румяная, веселая и тяжело дышащая. Соловей замедлился, поднял голову, в ноздрях было видно красное. Он забрыкался, и Вася держалась, надеясь, что он не сбросит ее. – Я устала.
Конь недовольно повернул к ней ухо. Он даже не запыхался. Но вздохнул и повернулся. За удивительно короткое время еловая роща возникла перед ними. Вася съехала на землю. Ее ноги ударились о землю с болью, она погрузилась, охнув, в снег. Ее исцеленные пальцы ног онемели, часы езды не улучшили ее слабость.
– Но где дом? – сказала она, сжав зубы, поднимаясь на ноги. Она видела только ели. Конец дня придавал лесу лиловый оттенок.
«Его не найти поисками, – сказал Соловей. – Нужно смотреть в сторону», – Вася так и сделала, и со вспышкой среди деревьев появилась изба. Конь шел рядом с ней, и она чуть стыдилась, что ей нужна поддержка его теплого плеча. Он подтолкнул ее в дверь.
Морозко не вернулся. Но в печи была еда, оставленная невидимыми руками, и что–то горячее и пряное в кувшине. Она вытерла Соловья тканью, причесала шерстку, распутала длинную гриву. За ним никогда еще не ухаживали.
«Глупости, – сказал конь, когда она начала. – Ты устала. Не важно, расчесан я или нет», – но он был рад, когда она уделила особое внимание его хвосту. Он ткнулся носом в ее щеку после этого и весь ужин проверял ее волосы, лицо и тарелку, словно она что–то от него утаила.
– Откуда ты? – спросила Вася, когда не смогла сдержаться, пока кормила ненасытного коня крохами хлеба. – Где ты родился? – Соловей не ответил. Он вытянул шею и жевал яблоко желтыми зубами. – Кто твой отец? – настаивала Вася, но Соловей молчал. Он украл остатки ее хлеба и отошел, жуя. Вася вздохнула и сдалась.
* * *
Вася и Соловей катались вместе три дня подряд. И с каждым днем коню было все проще, а сила Васи медленно возвращалась.
Когда они вернулись в дом на третью ночь, Морозко и белая кобылица ждали их. Вася прошла, хромая, через порог, радуясь, что может сделать это сама, и застыла при виде них.
Кобылица стояла у огня, лениво лизала кусок соли. Морозко сидел на другом краю. Вася сняла плащ и подошла к печи. Соловей прошел к своему привычному месту и ждал. Как для коня, за которым до этого не ухаживали, он привык очень быстро.
– Добрый вечер, Василиса Петровна, – сказал Морозко.
– Добрый вечер, – сказала Вася. К ее удивлению, демон холода держал нож и резал брусок дерева. Что–то, похожее на деревянный цветок, появлялось под его умелыми пальцами. Он отложил нож, голубые глаза коснулись ее в разных местах. Она не знала, что он видел.
– Мои слуги были добры к тебе? – сказал Морозко.
– Да, – сказала Вася. – Очень. Благодарю за гостеприимство.
– Не за что.
Он молчал, пока она вычесывала Соловья, хотя она ощущала его взгляд. Вася протерла коня, убрала колтуны из его гривы. Когда она умылась, и стол был накрыт, она напала на еду как волчонок. Стол ломился от разного – странные фрукты и орехи с шипами, сыр и хлеб, творог. Когда Вася насытилась и замедлилась, она поймала насмешливый взгляд Морозко.
– Я проголодалась, – извинилась она. – Мы так хорошо не едим дома.
– Это я знаю, – ответил он. – Ты выглядела как привидение.
– Да? – Вася была недовольна.
– Более–менее.
Вася притихла. Огонь постепенно угасал, и свет в комнате из золотого стал красным.
– Куда ты уходишь, когда ты не здесь? – спросила она.
– Куда хочу, – сказал он. – В мире людей зима.
– Ты спишь?
Он покачал головой.
– Не так, как ты думаешь.
Вася невольно посмотрела на кровать с черными столбиками и одеялами, похожими на сугроб. Она подавила вопрос, но Морозко уловил ее мысль. Он вскинул изящную бровь.
Вася покраснела и сделала большой глоток, чтобы скрыть пылающее лицо. Когда она посмотрела на него, он смеялся.
– Не надо так стесняться, Василиса Петровна, – сказал он. – Эту кровать сделали для тебя мои слуги.
– И ты… – начала Вася и покраснела сильнее. – Ты никогда…
Он снова принялся вырезать. Он убрал ее кусочек дерева с цветка.
– Часто, когда мир был юным, – сказал он мягко. – Они оставляли мне дев в снегу, – Вася поежилась. – Порой они умирали, – сказал он. – Порой были упрямыми или смелыми и… не умирали.
– Что с ними случалось? – сказала Вася.
– Уходили домой с подарками, – сказал сухо Морозко. – Ты не слышала сказки?
Вася, все еще краснея, открыла рот и закрыла его. Варианты ответа летали в голове.
– Почему? – выдавила она. – Почему ты меня спас?
– Это позабавило меня, – сказал Морозко, не отрывая взгляда от работы. Цветок был почти готов, он отложил нож, взял кусок стекла – или льда – и начал разглаживать его.
Вася коснулась лица, где оно было обморожено до этого.
– Да?
Он промолчал, но посмотрел ей в глаза. Она сглотнула.
– Зачем ты спас мне жизнь, а потом попытался убить?
– Храбрая жизнь, – ответил Морозко. – Трусы умирают в снегу. Я не знал, какая ты, – он опустил цветок и протянул руку. Его длинные пальцы задели место, где была рана – на ее щеке и челюсти. Когда его большой палец коснулся ее губ, она затаила дыхание. – Кровь – одно дело. Зрение – другое. Но смелость редчайший талант, Василиса Петровна.
Кровь отлила от кожи Васи, и она ощущала, как трепещет воздух.
– Ты задаешь слишком много вопросов, – резко сказал Морозко и опустил руку.
Вася смотрела на него большими глазами в свете огня.
– Это было жестоко, – сказал он.
– Тебя ждет долгий путь, – сказал Морозко. – Без смелости тебе лучше было бы умереть тихо в снегу. Может, я желал тебе добра.
– Не тихо, – сказала Вася. – И не добра. Ты ранил меня.
Он покачал головой и снова взял деревянный цветок.
– Потому что ты боролась, – ответил он. – Это не должно было ранить.
Она отвернулась и прижалась к Соловью. Повисла тишина.
А потом он очень медленно сказал:
– Прости меня, Вася. Не бойся.
Она посмотрела ему в глаза.
– Я не боюсь.
* * *
На пятый день Вася сказала Соловью:
– Этой ночью я заплету тебе гриву.
Жеребец не застыл, но мышцы напряглись.
«Ее не нужно плести», – сказал он, тряхнув гривой. Тяжелый черный занавес раскачивался, как женские волосы, ниспадая с его шеи. Это было непрактично, но удивительно красиво.
– Но тебе понравится, – уговаривала Вася. – Разве тебе не хотелось бы убрать ее с глаз?
«Нет», – твердо сказал Соловей.
Девушка попыталась снова:
– Ты будешь выглядеть как князь всех лошадей. У тебя такая красивая шея, ее не нужно скрывать.
Соловей вскинул голову. Но, как и все жеребцы, он был тщеславным. Она ощущала, как он колеблется. Вася вздохнула и прижалась к его спине.
– Пожалуйста.
«О, ладно», – сказал конь.
Той ночью, как только конь был чист и вычесан, Вася придвинула стул и начала плести его гриву. Жеребец был чувствительным, и она не стала плести сети, завитки и много косичек. Вместо этого она собрала его длинную гриву в одну косу вдоль изгиба шеи, чтобы она казалась мощнее. Она радовалась. В порыве веселья Вася попыталась незаметно взять со стола пару подснежников и вплести в его косу. Жеребец насторожил уши.
«Что ты делаешь?».
– Добавляю цветы, – виновато сказала Вася.
Соловей топнул.
«Никаких цветов».
Вася долго боролась с собой, а потом убрала их, вздыхая.
Завязав концы, она замерла и отошла на шаг. Коса подчеркивала гордый изгиб темной шеи и изящную голову. Вася воодушевилась и подвинула стул к хвосту.
Конь обреченно вздохнул.
«И хвост?».
– Ты будешь выглядеть как владыка лошадей, когда я закончу, – пообещала Вася.
Соловей оглядывался, тщетно пытаясь понять, что она делает.
«Как скажешь», – он ворчал из–за такого ухода. Вася не слушала его, напевала под нос и заплетала короткие пряди у спины.
Вдруг холодный ветер коснулся гобеленов, огонь подпрыгнул в печи. Соловей насторожил уши. Вася повернулась, и открылась дверь. Морозко пересек порог, белая кобылица прошла за ним. От тепла дома над ней поднимался пар. Соловей вырвал хвост из хватки Васи, с важным видом кивнул, не повернувшись к матери. Она направила уши на его заплетенную гриву.
– Добрый вечер, Василиса Петровна, – сказал Морозко.
– Добрый вечер, – сказала Вася.
Морозко снял свой синий кафтан. Он слетел с его пальцев и пропал в облаке пыльцы. Морозко снял сапоги, которые растаяли, оставив мокрое пятно на полу. Он босиком прошел к печи. Белая кобылица – за ним. Он схватил солому и начал натирать ее. За миг солома превратилась в щетку из шерсти кабана. Кобылица стояла, покачивая ушами, приоткрыв рот от наслаждения.
Вася подошла ближе с восхищением.
– Ты изменил солому? Это была магия?
– Как видишь, – он продолжил вычесывать лошадь.
– Можешь сказать, как ты это сделал? – она подошла к нему и посмотрела на щетку в его руке.
– Ты слишком привязана к облику вещей, – сказал Морозко, вычесывая шерстку кобылицы. Он опустил взгляд. – Ты должна позволить вещам быть такими, как нужно тебе. И так будет.
Вася растерялась и не ответила. Соловей фыркнул, добавляя свое мнение. Вася тоже зачерпнула солому и начала с шеи коня. Как она ни смотрела на нее, солома не менялась.
– Ты не можешь изменить ее в щетку, – сказал Морозко, глядя на нее. – Потому что веришь, что сейчас это солома. Просто позволь ей стать щеткой.
Вася недовольно смотрела на бок Соловья.
– Не понимаю.
– Ничто не меняется, Вася. Вещи не такие, какими были, ведь магия – это забыть, что что–то было другим до того, как ты пожелала ему измениться.
– Все еще не понимаю.
– Это не значит, что ты не можешь научиться.
– Думаю, ты играешь со мной.
– Как хочешь, – сказал Морозко. Но он улыбнулся при этом.
Той ночью, когда они доели, и огонь стал красным, Вася сказала:
– Ты обещал мне историю.
Морозко долго пил из чашки, а потом ответил:
– Какую, Василиса Петровна? Я знаю много историй.
– Ты знаешь, какую. Историю твоего брата и врага.
– Это я обещал, – с неохотой сказал Морозко.
– Я дважды видела кривой дуб, – сказала Вася. – Четыре раза с детства видела одноглазого мужчину, и я видела, как ходят мертвые. Ты думал, я попрошу другую историю?
– Тогда пей, Василиса Петровна, – тихий голос Морозко скользил по ее венам с медовухой. – И слушай, – он налил медовуху, и она пила. Он выглядел старше, напоминал далекого чужака. – Я – Смерть, – медленно сказал Морозко. – Так сейчас и так было в начале. Давным–давно я родился из разумов людей. Но не я один. Когда я посмотрел на звезды, рядом со мной стоял мой брат. Близнец. Я впервые увидел звезды в один момент с ним.
Тихие ясные слова падали в голову Васи, и она видела в небесах кольца огня, что образовывали силуэты, которые она не знала, и снежную долину, что целовала горизонт, голубое и черное.
– У меня было лицо человека, – сказал Морозко. – Но у моего брата было лицо медведя, ведь люди боятся медведей. Это роль моего брата – пугать людей. Он питается их страхом, запасается и спит, пока не проголодается. Больше всего он любит беспорядок, войны и чуму, огонь всю ночь. Но когда–то давно я сковал его. Я – Смерть и страж порядка. Все проходит передо мной. Так заведено.
– Если ты сковал его, то как…?
– Я сковал брата, – сказал Морозко, не повышая голос. – Я его страж, его надзиратель, его тюремщик. Порой он просыпается, порой спит. Он все–таки медведь. Но теперь он проснулся, он сильнее, чем когда–либо. Такой сильный, что вырывается на свободу. Он не может покинуть лес. Пока что. Но он уже покинул тень дуба, чего не было за сотню жизней людей. Твои люди боятся все сильнее, они бросили чертей, и теперь твой дом не защищен. Он уже утоляет вами голод. Он убивает твоих людей по ночам. Он заставляет мертвых ходить.
Вася молчала, обдумывая это.
– Как его можно одолеть?
– Порой хитростью, – сказал Морозко. – Давным–давно я одолел его силой, но мне помогали другие. Теперь я один, и я ослабел, – недолгая пауза. – Но он еще не свободен. Чтобы вырваться, ему нужны жизни – несколько жизней – и страх того, кто умер от пыток. Жизни тех, кто его видит, сильнее всего. Если бы он схватил тебя в лесу в ночь нашей встречи, он бы освободился, хотя все силы мира были против него.
– Как его можно сковать заново? – сказала Вася с нетерпением.
Морозко слабо улыбнулся.
– Есть один трюк, – ей показалось, или он задержался взглядом на ее лице? Талисман тяжело висел на горле. – Я закую его в середине зимы, когда я сильнее всего
– Я могу тебе помочь?
– Можешь ли? – сказал Морозко с тенью удивления. – Дитя, полукровка без обучения? Ты ничего не знаешь о законах, о бое, о магии. Как ты мне поможешь, Василиса Петровна?
– Я поддерживала жизнь домового, – возразила Вася. – Я отгоняла упырей от очага.
– Молодец, – сказал Морозко. – Новорожденный упырь, убитый при свете дня, едва живой домовой, девушка, что глупо убежала в заснеженный лес.
Вася сглотнула.
– У меня есть талисман, – сказала она. – Моя няня отдала его мне. Передала от отца. Он помог в ночь, когда пришли упыри. Может помочь еще раз, – она подняла сапфир из–под туники. Он был холодным и тяжелым в ее ладони. Когда она повернула его в огню, серебристо–синий камень вспыхнул шестиконечной звездой.
Ей показалось, или он немного побледнел? Его губы сжались, глаза были глубокими и бесцветными, как вода.
– Побрякушка, – сказал Морозко. – Старая хрупкая магия как щит для дитя. Это не поможет против Медведя, – но он смотрел на кулон.
Вася не видела. Она опустила кулон и склонилась.
– Всю жизнь, – сказала она, – мне говорили, куда идти. Говорили, как жить и как умирать. Я должна быть служанкой мужчины и кобылицей для его наслаждений или скрыться в стенах и отдать плоть холодному молчаливому богу. Я бы пошла в пасть ада, но сделала бы это по своей воле. Я лучше умерла бы в лесу, чем жила бы сто лет так, как мне указали. Прошу. Прошу, дай помочь тебе.
На миг Морозко замешкался.
– Ты не слышала меня? – сказал он. – Если Медведь получит твою жизнь, он будет свободен, и я ничего не смогу поделать. Лучше держись от него подальше. Ты просто девица. Иди домой, где безопасно. Это мне поможет больше. Носи свой камень. Не уезжай в монастырь, – она не видела, как он сжал губы. – Будет тебе мужчина. Я прослежу. Я дам тебе приданое, как от князя, как из сказки. Это тебе понравится? Золото на руках и горле и лучшее приданое во всей Руси?
Вася резко встала, и стул рухнул на пол. Она не могла подобрать слова, и она выбежала в ночь босиком и с непокрытой головой. Соловей хмуро посмотрел на Морозко и последовал за ней.
Дом остался в тишине, только трещал огонь.
«Это было плохо», – сказала кобылица.
– Я ошибся? – сказал Морозко. – Ей лучше быть дома. Ее брат защитит ее. Медведь будет скован. У нее будет мужчина, она будет жить в безопасности. Она должна носить камень. Она должна прожить долго и помнить. Я не дам ей рисковать жизнью. Ты знаешь, что на кону.
«Ты отрицаешь, какая она. Она увянет».
– Она юна. Она подстроится.
Кобылица промолчала.
* * *
Вася не знала, как долго ехала. Соловей догнал ее в снегу, она слепо забралась на его спину. Она бы ехала вечно, но конь вернул ее к еловой роще. Дом среди елей трепетал перед глазами.
Соловей тряхнул гривой.
«Слезай, – сказал он. – Там огонь. Ты замерзла и устала. Ты напугана».
– Я не напугана! – рявкнула Вася, но слезла со спины коня. Она вздрогнула, когда ноги ударились о снег. Хромая, она прошла меж елей к знакомому порогу. Огонь стал ярче в печи. Вася сняла мокрую верхнюю одежду, не заметила тихих слуг, что забрали вещи. Она как–то добралась до огня. Она опустилась на стул. Морозко и белая кобылица пропали.
Потом она выпила чашку медовухи и задремала, грея ноги у печи.
Огонь догорел, но девушка спала. И в темный час ночи увидела сон.
Она была в комнате Константина. Пахло землей и кровью, чудище склонилось над корчащимся телом священника. Когда оно подняло лицо, Вася увидела, что губы и подбородок чудища в крови. Она подняла руку, чтобы изгнать его, чудище закричало и выпрыгнуло в окно, пропав там. Вася опустилась у кровати, подвинула изорванные одеяла.
Но лицо между ее ладонями было не отца Константина. Мертвые серые глаза Алеши смотрели на нее.
Вася услышала рычание и обернулась. Упырь вернулся, это была Дуня – мертвая, шатающаяся Дуня была у окна, ее рот был зияющей дырой, кости выпирали на пальцах. Дуня была ей матерью. Потом тени на стене священника стали одной тенью, одноглазой и смеющейся над ней.
– Плачь, – сказал он. – Ты боишься, это вкусно.
Все иконы в углу ожили и громко смеялись. Тень открыла рот, а потом вместо тени появился большой медведь с голодной пастью. Он изверг пламя, и стена загорелась. Ее дом горел. Где–то кричала Ирина.
Улыбающееся лицо мелькало меж огней с голубым отливом, большая темная дыра была на месте глаза.
– Идем, – говорило лицо. – Будешь с ними, будешь жить вечно, – ее мертвые брат и сестра стояли рядом с этим привидением и словно манили ее из–за огня.
Что–то ударило Васю по лицу, но она не реагировала.
Она вытянула руку.
– Алеша, – сказала она. – Лешка!
Но боль пришла быстрее и острее. Васю вырвали из сна, она издала звук, схожий с всхлипом и воплем. Соловей встревожено тыкал ее носом, он укусил ее за руку. Она схватилась за его теплую гриву. Ее ладони были двумя кусками льда, зубы стучали. Она уткнулась лицом в его шерстку. В голове были крики и смеющийся голос.
«Идем, или больше их не увидишь, – а потом она услышала другой голос в холодном воздухе:
– Назад, бык, – Соловей возмутился, холодные руки обхватили лицо Васи. Она пыталась посмотреть, но видела, как горит дом ее отца, как манит ее одноглазый мужчина.
«Забудь его, – сказал одноглазый мужчина. – Иди сюда».
Морозко ударил ее по лицу.
– Вася, – сказал он. – Василиса Петровна, посмотри на меня.
Она словно преодолевала большое расстояние, но все же увидела его глаза. Она не могла увидеть дом в лесу. Она видела только ели, снег, лошадей и ночное небо. Воздух был холодным вокруг нее. Вася попыталась утихомирить паническое дыхание.
Морозко прошипел что–то, но она не поняла. А потом:
– Вот, – сказал он. – Выпей.
У ее губ оказалась медовуха, пахло медом. Она глотала, давилась и пила. Когда она подняла голову, чашка была пустой, а ее дыхание замедлилось. Она видела стены дома, хотя они трепетали по краям. Соловей опустил голову к ней, касался губами ее волос и лица. Она слабо рассмеялась.
– Я в порядке, – начала она, но ее смех стал слезами, она разрыдалась и закрыла лицо.
Морозко смотрел на нее, прищурив глаза. Она еще ощущала следы его рук, одна щека болела там, где он ее ударил.
Наконец, ее слезы замедлилась.
– У меня был кошмар, – сказала она. Она не смотрела на него. Она сжалась на стуле, холодная и смущенная, в слезах.
– Не так, – сказал Морозко. – Это был не просто кошмар, это была моя ошибка, – видя ее дрожь, он издал нетерпеливый звук. – Иди ко мне, Вася.
Она замешкалась, и он добавил:
– Я не буду тебя ранить, дитя, это тебя успокоит. Иди сюда.
Она потрясено выпрямилась, подавляя свежие слезы. Он укутал ее плащом. Она не знала, откуда плащ – может, он призвал его из воздуха. Он поднял ее и опустился на теплую печь с ней на руках. Он был нежным. Его дыхание было зимним ветром, но его плоть была теплой, и сердце билось под ее ладонью. Она хотела отодвинуться, хмуро посмотреть на него, защищая гордость, но ей было холодно и страшно. Ее пульс оглушал. Она неуклюже прижала ладонь к изгибу его плеча. Он провел пальцами по ее выбившимся волосам. Ее дрожь медленно утихала.
– Я в порядке, – сказала она после паузы немного неуверенно. – Что значит, твоя ошибка?
Она ощутила, а не услышала его смешок.
– Медведь – мастер кошмаров. Гнев и страх для него мясо и мед, и он захватывает разумы людей. Прости меня, Вася.
Вася промолчала.
Через миг он сказал:
– Расскажи о своем сне.
Вася рассказала. После этого она снова дрожала, и он держал ее без слов.
– Ты был прав, – сказала Вася. – Что я знаю о древней магии, древних врага или другом? Но я должна идти домой. Я могу защитить семью, хотя бы временно. Отец и Алеша поймут меня.
Ее терзала картинка ее мертвого брата.
– Хорошо, – сказал Морозко. Она не смотрела на него, не видела, как он мрачен.
– Я могу взять Соловья с собой? – осторожно спросила Вася. – Если он захочет?
Соловей услышал и тряхнул гривой. Он опустил голову и посмотрел Васе в глаза.
«Куда ты, туда и я», – сказал жеребец.
– Спасибо, – прошептала Вася и погладила его нос.
– Завтра ты отправишься домой, – сказал Морозко. – Поспи остаток ночи.
– Зачем? – сказала Вася, отодвинувшись, чтобы посмотреть на него. – Если Медведь ждет мои сны, я не буду спать.
Морозко криво улыбнулся.
– Но я буду здесь в этот раз. Даже в твоих снах Медведь не посмел бы зайти в мой дом, ели бы я был здесь.
– Откуда ты знал, что мне такое снится? – спросила Вася. – Как ты вернулся вовремя?
Морозко вскинул бровь.
– Я знал. И я вернулся вовремя, потому что ничто под этими звездами не бежит быстрее белой кобылицы.
Вася открыла рот для вопроса, но усталость ударила по ней волной. Она вырвалась из сна, вдруг испугавшись.
– Нет, – прошептала она. – Не… я не смогу это вынести снова.
– Он не вернется, – ответил Морозко. Его голос уверенно звучал у ее уха. Она ощущала в нем годы и силу. – Все будет хорошо.
– Не уходи, – прошептала она.
Что–то мелькнуло на его лице, но она это не поняла.
– Не уйду, – сказал он, а потом это не имело значения. Сон был темной волной, что нахлынула на нее. Ее веки закрылись. – Сон – двоюродный брат смерти, Вася, – прошептал он над ее головой. – И оба мои.
* * *
Он все еще был там, когда она проснулась, как и обещал. Она выбралась из кровати и прошла к огню. Он сидел неподвижно, глядя на пламя. Казалось, он вообще не двигался. Если присмотреться, Вася видела лес вокруг него, и он был белой тишиной без формы в середине. А потом она села на свой стул, и он посмотрел на нее, отдаленность пропала с его лица.
– Куда ты уходил вчера? – спросила она его. – Где ты был, когда Медведь понял, что ты далеко?
– Тут и там, – ответил Морозко. – Я принес тебе подарки.
Свертки грудой лежали у огня. Вася взглянула на них. Он вскинул бровь, приглашая, и она как ребенок тут же развернула первый сверток, сердце быстро билось. Там было зеленое платье с красной вышивкой и плащ с соболиным подбоем. Там были сапоги из кожи и меха, расшитые алыми ягодами. Там был кокошник для ее волос, много украшений. Вася касалась их рукой. Там было золото и серебро в мешках из кожи. Там были мягкие ткани, какие она не знала.
Вася все осмотрела.
«Я как из сказки, – подумала она. – Это подарки. И теперь он отвезет меня в дом отца всю в подарках».
Она вспомнила его руки ночью, пару мгновений нежности.
Нет, ничего такого. Не так было в сказке. Она была девицей из сказки, а он – злым демоном холода. Девушка покинет лес, выйдет за красивого мужчину и забудет о магии.
Откуда эта боль? Она отложила ткань.
– Это мое приданое? – ее лицо было мягким. Она не знала, что там за выражение.
– Тебе нужно это, – сказал Морозко.
– Не от тебя, – прошептала Вася, он растерялся. – Я принесу подснежники мачехе. Соловей пойдет со мной, если захочет. Но я не возьму ничего больше, Морозко.
– Ничего не возьмешь от меня, Вася? – сказал Морозко, она услышала в этот раз голос человека.
Вася отпрянула, споткнулась о подарки под ногами.
– Ничего! – она знала, что кричит, нужно было взять себя в руки. – Одолей брата и спаси нас. А я иду домой.
Ее плащ висел у огня. Она обула сапоги и схватила корзинку подснежников. Часть ее хотела, чтобы он возразил, но он этого не сделал.
– Ты пересечешь границу деревни на рассвете, – сказал Морозко. Он был на ногах. Он замер. – Верь в меня, Вася. Не забывай меня.
Но она уже миновала порог и ушла.
26
Оттепель
«Она – бедная безумица», – думал Константин Никонович. – Он не убьет ее. Он должен оставить меня в покое», – никто не знал правды.
Серый рассвет и красное солнце. Где грань, о которой он говорил? В лесу. Подснежники. Старый дуб до рассвета.
Константин проник в комнату Анны и коснулся ее плеча. Ее дочь спала рядом, но Ирина не дрогнула. Он приглушил ладонью ее крик.
– Идемте со мной, – сказал он. – Бог позвал нас, – он посмотрел ей в глаза. Она лежала, раскрыв рот. Он поцеловал ее в лоб. – Идемте.
Она смотрела на него большими глазами, где вдруг появились слезы.
– Да, – сказала она.
Она пошла за ним как собака. Он готовился шептать глупости, а хватило взгляда, и она пошла за ним. Было темно, но восточное небо светлело. Было очень холодно. Он укутал ее плащом и вывел из дома. Анна уже давно не уходила далеко, но она следовала за ним, лишь задышав чуть быстрее, пока они пересекали границу деревни.
Они пришли к старому дубу чуть глубже в лесу. Константин не видел его раньше. Вокруг была зима, снег и железная земля, голубой мрамор реки. Но под дубом снег растаял, Константин подошел, а земля там была в подснежниках. Анна сжала его руку.
– Отец, – прошептала она. – О, отец, что это? Еще зима, еще рано для подснежников.
– Проталина, – сказал Константин, уставший, ошеломленный, но уверенный. – Идемте, Анна, – она обвила его руку своей. Ее прикосновение было жестким. В рассветном зареве он видел черные промежутки между ее зубов.
Константин повел ее к дереву, где росли подснежники. Все ближе и ближе.
Они вдруг оказались на поляне, которую не видели. Дуб стоял в центре, белые цветы сгрудились у его корней. Небо было белым. Земля была мягкой, влажной.
– Молодец, – сказал голос. Он доносился из воздуха, из воды. Анна вскрикнула, всхлипнув. Константин увидел тень на снегу, она разрослась, была большой, искаженной и черной. Но Анна смотрела не на тень, а на воздух. Она указала дрожащим пальцем и закричала. Она кричала и кричала.
Константин посмотрел туда, куда смотрела Анна, но ничего не увидел.
Тень тянулась и дрожала, словно собака от ласки хозяина. Крик Анны расколол воздух. Свет был тусклым.
– Молодец, слуга, – сказала тень. – Она–то мне и нужна. Она видит меня и боится. Кричи, ведьма, кричи.
Константин ощущал себя пустым и удивительно спокойным. Он отодвинул Анну от себя, когда она царапалась и извивалась. Ее ноги впились сквозь шерстяной рукав в его руку.
– Теперь, – сказал Константин, – исполни свое обещание. Оставь меня. Верни девушку.
Тень замерла, как кабан, услышавший шаги охотника.
– Иди домой, человек Бога, – сказал он. – Иди и жди. Девушка придет к тебе. Клянусь.
Ужасные крики Анны стали еще громче. Она бросилась на землю, целовала ноги священника, обвив их руками.
– Батюшка, – молила она. – Батюшка! Нет, пожалуйста, не бросайте меня. Умоляю. Умоляю! Это дьявол. Дьявол!
Константин ощущал утомленное отвращение.
– Хорошо, – сказал он тени.
Он оттолкнул Анну.
– Советую помолиться, – она зарыдала сильнее. – Я пойду, – сказал Константин. – Я буду ждать. Не нарушай данное слово.
27
Зимний медведь
Вася вернулась в Лесную Землю с первым светом ясного зимнего рассвета. Соловей принес ее к частоколу у дома. Она встала на его спине, чтобы дотянуться до вершины зубчатой стены.
«Я буду ждать тебя, Вася, – сказал жеребец. – Если потребуюсь, только позови».
Вася коснулась его шеи. А потом она перепрыгнула через частокол и рухнула в снег.
Она нашла Алешу одного на зимней кухне, вооруженного и расхаживающего в плаще и сапогах. Он увидел ее и застыл. Брат и сестра смотрели друг на друга.
Алеша сделал два шага и обнял ее, прижав к себе.
– Вася, ты меня напугала, – сказал он в ее волосы. – Я думал, ты мертва. Плевать на Анну Ивановну и упырей… я хотел уже искать тебя. Что случилось? Ты… даже простывшей не выглядишь, – он отодвинул ее. – Ты изменилась.
Вася подумала об избе в лесу, о хорошей еде, отдыхе и тепле. Она подумала, как каталась по снегу, подумала о Морозко, как он смотрел на нее в свете огня вечером.
– Может, изменилась, – она опустила цветы.
Алеша охнул.
– Откуда? – пролепетал он. – Как?
Вася криво улыбнулась.
– Подарок, – сказала она.
Алеша коснулся хрупкого стебелька.
– Не сработает, Вася, – он пришел в себя. – Анна не сдержит обещание. Деревья уже боится. Если об этом услышат…
– Мы не скажем, – твердо сказала Вася. – Я выполнила условие. В середине зимы мертвые успокоятся. Отец вернется, и мы объясним ему. А пока будем защищать дом.
Она повернулась к печи.
Тут Ирина прошла в комнату. Она издала вопль:
– Васечка! Ты вернулась. Я так боялась, – она обвила Васю руками, и Вася погладила волосы сестры. Ирина отодвинулась. – Но где мама? – сказала она. – Ее не было в постели, хотя обычно она долго спит. Я думала, она будет на кухне.
Холодок коснулся шеи Васи, хотя она не знала, почему.
– Может, в церкви, пташка, – сказала она. – Я проверю. Для тебя есть цветы.
Ирина схватила цветы и прижала их к губам.
– Так рано. Уже весна, Васечка?
– Нет, – ответила Вася. – Это обещание. Прячь их. Мне нужно найти твою маму.
В церкви был только отец Константин. Вася тихо прошла туда. Иконы словно глазели на нее.
– Ты, – утомленно сказал Константин. – Он сдержал слово, – он не отводил взгляда от икон.
Вася обошла его, чтобы оказаться между ним и иконостасом. Огонь горел в его впавших глазах.
– Я все отдал за вас, Василиса Петровна.
– Не все, – сказала Вася. – Ваша гордость не тронута, как и ваши иллюзии. Где моя мачеха, батюшка?
– Нет, я все отдал, – сказал Константин. Его голос стал выше, он словно преодолевал себя. – Я думал, это голос Бога, но это был не он. И я остался со своим грехом, что хотел тебя. Я слушал дьявола, чтобы убрать тебя. А теперь я больше не буду чистым.
– Батюшка, – сказала Вася. – Что за дьявол?
– Голос в темноте, – сказал Константин. – Несущий бурю. Тень на снегу. Но он сказал… – Константин скрыл лицо руками. Его плечи дрожали.
Вася опустилась на колени и убрала руки священника с лица.
– Батюшка, где Анна Ивановна?
– В лесу, – сказал Константин. Он смотрел на ее лицо, словно восхищался как Алеша. Вася не знала, что в ней изменило пребывание в доме в лесу. – С тенью. Цена за мои грехи.
– Батюшка, – осторожно сказала Вася. – Вы видели в лесу большой изогнутый черный дуб?
– Конечно, ты знаешь место, – сказал Константин. – Это логово демонов.
И он начал. Цвет пропал с лица Васи.
– Что, девчонка? – сказал он в своей старой надменной манере. – Ты не можешь скорбеть по той старой безумице. Она хотела тебе смерти.
Но Вася уже побежала домой. Дверь захлопнулась за ней.
Она вспомнила, как ее мачеха смотрела, выпучив глаза, на домового.
Он хотел жизни тех, кто мог его видеть.
Медведь получил ведьму, наступил рассвет.
Она сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула. Дым уже поднимался от изб. Ее свист пронзил утро как стрелы всадников, и люди выбежали из домов. «Вася! – слышала она. – Василиса Петровна!». Но они притихли, Соловей перемахнул частокол. Он побежал к Васе, он не замедлился, она запрыгнула ему на спину. Она услышала потрясенные крики.
Конь застыл во дворе. Из конюшни шумели лошади. Алеша выбежал из дома с мечом в руке. Ирина за ним замерла на пороге. Они замерли и смотрели на Соловья.
– Лешка, идем со мной, – сказала Вася. – Сейчас! Времени нет.
Алеша посмотрел на сестру и жеребца. Он взглянул на Ирину и на народ.
– Понесешь и его? – сказала Вася Соловью.
«Да, – сказал Соловей. – Если ты меня попросишь. Но куда мы идем, Вася?».
– К дубу. К поляне Медведя, – сказала Вася. – Как можно скорее. – Алеша без слов сел за ней.
Соловей поднял голову, ощущая бой. Но сказал:
«Ты не сможешь одна. Морозко далеко. Он сказал, что это должно ждать середины зимы».
– Не смогу? – сказала Вася. – Я это сделаю. Скорее.
* * *
У Анны Ивановны не было голоса. Связки и мышцы были выкручены и разорваны. Она все равно пыталась кричать, хотя слышался только хрип. Одноглазый мужчина сидел рядом с ней, она лежала на земле и улыбалась.
– О, красавица моя, – сказал он. – Покричи еще. Это красиво. Твоя душа зреет от крика.
Он склонился ближе. В один миг она видела мужчину с кривыми голубыми шрамами на лице. Через миг над ней скалился одноглазый медведь, чья голова и плечи, казалось, разбивали небо. А потом была буря, ветер и летний пожар. Тень. Она сжалась, ее тошнило. Она пыталась встать на ноги. Но существо улыбалось ей, сила покинула ее тело. Она лежала, дыша неприятным воздухом.
– Ты чудесна, – сказало существо, склоняясь, пуская слюну. Он провел руками по ее плоти. У его ног был другой силуэт, в белом, маленький. Лицо ссохлось, остались близко посаженные глаза, узкие виски и раскрытый огромный рот. Существо сидело на корточках, нога была между колен. Оно смотрело на Анну с голодом в темных глазах.
– Дуня, – Анна всхлипывала. Она была одета так, как они похоронили ее. – Дуня, прошу.
Но Дуня молчала. Она раскрыла огромный рот.
– Умри, – сказал Медведь с нежностью, отпуская Анну и отходя. – Умри и живи вечно.
Упырь бросилась. Анна боролась слабыми пальцами.
Но потом с другой стороны поляны раздался вопль жеребца.
* * *
Соловей несся галопом, Вася рассказала Алеше, у какого чудища их мачеха, и если он убьет ее, то все будет охвачено ужасом.
– Вася, – сказал Алеша, переваривая это. – Где ты была?
– Я была в гостях у короля зимы, – сказала Вася.
– Стоило взять приданое, – сказал Алеша, и Вася рассмеялась.
День становился светлее. Странный запах, жаркий и гнилой, растекался среди стволов. Соловей бежал уверенно, направив уши вперед. Он был конем для божества, но руки Васи были пустыми, она не знала, как сражаться.
«Нельзя бояться», – сказал Соловей, она погладила изящную шею.
Впереди возвышался огромный дуб. За собой Вася ощущала, как напрягся Алеша. Два всадника миновали дерево и оказались на поляне, это место Вася не знала. Небо было белым, воздух теплым, и Васе стало жарко в одежде.
Соловей встал на дыбы. Алеша обхватил талию Васи. Белое существо лежало и не двигалось на рыхлой земле, другой силуэт лежал под ним. Лужа крови окружала их.
Над ними ждал и скалился Медведь. Он уже не был человечком со шрамами на коже. Теперь Вася видела истинного медведя, но крупнее всех медведей, каких она видела. Его мех был неровным, цвета лишая, его черные губы блестели вокруг оскаленного рта.
Черные губы улыбнулись при виде них, и язык мелькнул там красным.
– Две! – сказал он. – Так даже лучше. Я думал, брат уже заполучил тебя, девочка. Но, видимо, он сглупил и не оставил тебя.
Краем глаза Вася увидела белую кобылицу на поляне.
– Ах, вот и он, – сказал Медведь. Но его голос ожесточился. – Привет, брат. Пришел проводить меня?
Морозко пронзил Васю пылающим взглядом, в ней поднялся огонь в ответ: свобода и сила в сплетении. Большой жеребец был под ней, дикие глаза демона холода пылали, и между ними было чудище. Она откинула голову и рассмеялась, камень на горле пылал.
– Что ж, – сказал ей мрачно Морозко, голос его был ветром. – Я постараюсь уберечь тебя.
Ветер поднимался. Он был легким, быстрым и хитрым. Белое облако сверху начало разделяться, Вася увидела рассветное небо. Она слышала, как говорит тихо и отчетливо Морозко, но не понимала слова. Он смотрел на то, чего Вася не видела. Его ветер усиливался.
– Думаешь запугать меня, Карачун? – сказал Медведь.
– Я могу потянуть время, Вася, – сказал ветер ей на ухо. – Но не знаю, надолго ли. Я был бы сильнее в середине зимы.
– Времени не было, У него моя мачеха, – ответила Вася. – Я забыла. Она тоже видит.
Вдруг она поняла, что в лесу, на краю поляны были другие лица. Обнаженная женщина с длинными мокрыми волосами, существо, похожее на старика, с кожей как кора дерева. Там был водяной, речной царь, с большими рыбьими глазами. Там были полевик и болотник. Были десятки других. Существа, похожие на воронов, на камни и грибы, на сугробы. Многие ползли туда, где стояла белая кобылица рядом с Васей и Соловьем. Они сбирались у их ног. Алеша потрясенно присвистнул за ней.
– Я их вижу, Вася.
Но Медведь тоже говорил, его голос был криком людей. И некоторые черти шли к нему. Болотник, злое существо болот. И – сердце Васи замерло – русалка, и на ее милом лице были дикость, пустота и похоть.
Черти занимали стороны, и Вася видела напряжение на их лицах. Король зимы. Медведь. Мы ответим. Вася ощущала, как они трепещут, ее кровь кипела. Она слышала их голоса. Белая кобылица шагнула вперед с Морозко на спине. Соловей рыл землю.
– Иди, Вася, – сказал ветер голосом Морозко. – Твоя мачеха должна жить. Скажи брату, что его меч не ранит нежить. И… не умри.
Девушка подвинула вес, и Соловей понесся вперед галопом. Медведь взревел, и поляну охватил хаос. Русалка прыгнула на водяного, своего отца, терзая его плечо в бородавках. Вася увидела раненого лешего, из его раны текло нечто, похожее на смолу. Соловей побежал галопом. Они наткнулись на лужу крови и застыли.
Упырь поднял голову и зашипел. Анна лежала под ней с серым лицом, в грязи, не двигалась. Дуня была в крови и грязи, ее лицо было в слезах.
Анна медленно выдохнула с бульканьем. Ее горло было разорвано. За ними с торжеством взревел Медведь. Дуня пригнулась, как кошка, готовая к прыжку. Вася посмотрела ей в глаза и спустилась со спины Соловья.
«Нет, Вася, – сказал жеребец. – Назад».
– Лешка, – сказала Вася, не сводя взгляд с Дуни. – Борись с остальными. Соловей защитит меня.
Алеша слез со спины Соловья.
– Будто я тебя оставил бы, – сказал он. Существа Медведя окружили и их. Алеша издал боевой клич и взмахнул мечом. Соловей опустил голову, как бык, готовый броситься.
– Дуня, – сказала Вася. – Дуняшка, – она смутно слышала крик брата, он сражался рядом. Откуда раздался волчий вой, крик женщины. Но они с Дуней стояли в тишине. Соловей рыл землю, прижав уши к черепу.
«То существо тебя не знает», – сказал он.
– Знает. Она знает, – ужас на лице упыря боролся с голодом. – Я просто скажу ей, что не нужно бояться. Дуня… Дуня, прошу. Я знаю, тебе холодно и ты боишься. Но ты меня не помнишь?
Дуня тяжело дышала с адским светом в глазах.
Вася вытащила нож из–за пояса и вонзила в вены запястья. Кожа сопротивлялась, а потом полилась кровь. Соловей тут же отпрянул.
– Вася! – закричал Алеша, но она не слушалась. Вася сделала большой шаг вперед. Ее кровь лилась, алая на снегу, на земле и подснежниках. Соловей за ней встал на дыбы.
– Вот, Дуняшка, – сказала Вася. – Вот. Ты голодна. Ты часто меня кормила. Помнишь? – она протянула окровавленную руку.
Она не успела подумать, существо схватило ее руку, как жадный ребенок, прижалось ртом к ее запястью и пило.
Вася замерла, отчаянно стараясь устоять на ногах.
Существо скулило, пока пило. Скулило все больше, а потом вскинуло руку и отпрянуло. Вася отшатнулась, голова закружилась, черные цветы вспыхивали перед глазами. Но Соловей поддерживал ее сзади, тревожно ее нюхая.
Ее запястье, казалось, было прокушено до кости. Стиснув зубы, Вася оторвала полоску ткани и крепко перевязала. Она услышала свист меча Алеши. Давление боя уводило ее брата в сторону.
Упырь смотрел на нее с ужасом. Ее нос, подбородок и щеки были в брызгах крови. Лес, казалось, задержал дыхание.
– Марина, – сказал вампир голосом Дуни.
А потом раздался яростный вопль.
Адский свет угас в глазах вампира. Кровь засохла на ее лице.
– Моя Марина. Так долго не виделись.
– Дуня, – сказала Вася. – Я рада тебя видеть.
– Марина. Маришка, где я? Мне холодно. Я была так напугана.
– Все хорошо, – сказала Вася, борясь со слезами. – Все будет хорошо, – она обвила руками существо, что пахло смертью. – Не нужно бояться, – раздался новый рев. Дуня дрогнула в глазах Васи. – Тише, – сказала Вася, как ребенку. – Не смотри, – она ощущала соль на губах.
Вдруг Морозко оказался рядом. Он быстро дышал, его взгляд был диким, как у Соловья.
– Ты безумна, Василиса Петровна, – сказал он. Он зачерпнул горсть снега и прижал к ее кровоточащей руке. Снег замерз, остановив кровь. Вася стряхнула его и нашла на ране тонкий слой льда.
– Что произошло? – спросила Вася.
– Черти бьются, – мрачно сказал Морозко. – Но это не надолго. Твоя мачеха мертва, Медведь свободен. Он скоро вырвется.
Бой продолжался на поляне. Духи леса были как дети рядом с Медведем. Он вырос, его плечи могли пробить небеса. Он схватил полевика большой пастью и отбросил. Русалка стояла в стороне и кричала без слов. Медведь вскинул растрепанную большую голову.
– Свободен! – проревел он, хохоча. Он схватил лешего, Вася услышала, как трещит дерево.
– Ты должен им помочь, – заявила Вася. – Зачем ты здесь?
Морозко прищурился и промолчал. Вася на миг подумала, пришел ли он, чтобы не дать ей убить себя. Белая кобылица прижалась носом к впавшей щеке Дуни.
– Я тебя знаю, – шепнула старушка лошади. – Ты так красива, – Дуня увидела Морозко, страх тенью пробрался в ее глаза. – Я знаю и тебя, – сказала она.
– Больше вы меня не увидите, Авдотья Михайловна. Я надеюсь на это, – сказал Морозко. Но его голос был нежным.
– Забери ее, – быстро сказала Вася. – Пусть умрет с миром, чтобы она не боялась. Она уже забывает.
Да. Ясность пропадала с лица Дуни.
– А ты, Вася? – сказал Морозко. – Если я заберу ее, я должен покинуть это место.
Вася подумала о бое с Медведем без него и поежилась.
– Надолго?
– На миг. На час. Никто не знает.
За ними звал Медведь. Дуня дрожала от зова.
– Я должна идти к нему, – прошептала она. – Должна… Маришка, прости.
Вася собралась с силами.
– Есть идея, – сказала она.
– Будет лучше…
– Нет, – рявкнула Вася. – Забери ее сейчас. Пожалуйста. Она была моей матерью, – она сжала ладонь демона холода обеими руками. – Белая кобылица говорила, что ты даришь подарки. Сделай это для меня, Морозко. Умоляю.
Повисла долгая пауза. Морозко смотрел на бой за ними. Он взглянул на нее. На миг его взгляд скользнул к лесу. Вася посмотрела туда, но ничего не увидела. Вдруг демон холода улыбнулся.
– Хорошо, – сказал Морозко. Он неожиданно притянул ее к себе и поцеловал быстро и яростно. Она посмотрела на него большими глазами. – Держись, – сказал он. – Как можно дольше. Будь смелой.
Он отошел.
– Идемте, Авдотья Михайловна. Идемте со мной.
Они с Дуней вдруг оказались на белой лошади, и только измятое окровавленное пустое существо лежало в снегу у ног Васи.
– Прощай, – шепнула Вася, борясь с желанием окликнуть его. Они пропали, белая лошадь и два всадника.
Вася глубоко вдохнула. Медведь отбросил последних нападающих. Он был с лицом человека со шрамами, но был высоким и сильным, с жестокими руками. Он рассмеялся.
– Молодец, – сказал он. – Я всегда пытался от него избавиться. Он холоден, девушка. Я огонь. Я тебя согрею. Или сюда, ведьмочка, и живи вечно.
Он манил. Он увлекал ее взглядом. Его сила заполнила поляну, раненые черти сжимались перед ним.
Вася испуганно выдохнула. Но Соловей был с ней. Она ощущала его шею под рукой, она слепо забралась ему на спину.
– Лучше тысячу раз умереть, – сказала она Медведю.
Губа со шрамом поднялась, она увидела блеск длинных зубов.
– Так иди, – холодно сказал он. – Рабыня или верная слуга, выбирать тебе. Но ты все равно моя, – он рос, пока говорил, и вдруг стал медведем, пасть была готова проглотить мир. Он улыбнулся ей. – О, ты боишься. Они всегда боятся в конце. Но страх смелой лучше всего.
Васе казалось, что сердце пробьет путь из груди. Но она сказала сдавленно и тихо:
– Я вижу народ леса. Но как же домовой, банник и вазила? Придите ко мне, дети очагов моего народа, вы мне нужны, – она сорвала ледяную корку с раны на руке, и ее кровь снова полилась. Синий камень сиял под ее одеждой.
На миг все на поляне застыло, только звенел меч Алеши, пыхтели черти, что еще боролись. Ее брат был окружен тремя воинами Медведя. Вася видела, что он напряжен, кровь блестела на его руке и щеке.
– Идите ко мне, – отчаянно сказала Вася. – Я всегда любила вас, а вы меня. Помните мою пролитую кровь, данный мной хлеб.
Все еще тишина. Медведь рыл землю большой лапой.
– Теперь ты отчаешься, – сказал он. – Отчаяние лучше страха, – он высунул язык, как змея, словно пробовал воздух.
«Глупая, – думала Вася. – Как могли прийти духи дома? Они привязаны к очагам», _ она ощущала во рту соленую и горькую кровь.
– Мы можем хотя бы спасти брата, – сказала Вася Соловью, конь храбро завопил. Одна из лап Медведя взлетела, застав их врасплох, и конь едва отпрянул. Он пятился, прижав уши к голове, и большая лапа поднялась для нового удара.
Вдруг все домовые, банники и духи дворов из изб Лесной Земли появились у их ног. Соловей поднимал копыта, чтобы не затоптать их, а потом вазила вскочил на спину Соловья. Маленький домовой из ее дома держал в грязной руке яркий уголь.
Медведь впервые выглядел неуверенно.
– Невозможно, – бормотал он. – Невозможно. Они не покидают дома.
Духи домашнего очага ревели странные вызовы, и Соловей рыл грязную землю.
Но потом сердце Васи подпрыгнуло к горлу, застряло там и колотилось. Русалка сбила Алешу на землю. Меч отлетел, брат застыл, посмотрел на обнаженную женщину. Ее пальцы обвили его горло.
Медведь рассмеялся.
– Стойте на месте. Или этот умрет.
– Помни, – отчаянно крикнула Вася русалке. – Я бросала тебе цветы, а теперь проливаю кровь. Помни!
Русалка застыла, только вода лилась с ее волос. Ее ладони на горле Алеши ослабли.
Алеша забился, но Медведь был слишком близко.
– Давай! – крикнула Вася Соловью и своей армии. – Он мой брат!
Но тут гневный рев раздался с другого конца поляны.
Вася оглянулась и увидела своего отца с мечом в руке.
* * *
Медведь был в три раза больше обычного. У него был только один глаз, лицо покрывали шрамы. Здоровый глаз сиял цвета тени на снегу. Он не был сонным, как обычный медведь, он был голоден, хотел кровопролития.
Перед Медведем была Вася, заметная, крохотная и на темном коне. Но Алеша, его сын, лежал почти у лап зверя, и большая пасть опускалась…
Петр взревел от любви и гнева. Зверь вскинул голову.
– Сколько гостей, – сказал он. – Тысяча лет тишины, а теперь мир сошелся на мне. Я не против. По одному. Сначала мальчик.
Но тут обнаженная женщина с зеленой кожей, на ее длинных волосах блестела вода, закричала и прыгнула на спину Медведя, впилась в него руками и зубам. А потом дочь Петра издала вопль, и большой конь бросился, ударил зверя передними копытами. С ними атаковали разные существа, высокие и худые, маленькие и бородатые, мужчины и женщины. Они бросались на Медведя, крича высокими голосами. Зверь отступал.
Вася чуть не свалилась со спины коня, схватила Алешу и оттащила в сторону. Петр услышал ее всхлипы.
– Лешка – плакала она. – Лешка.
Жеребец ударил копытами и снова отпрянул, защищая юношу и девушку на земле. Алеша ошеломленно моргал.
– Вставай, Лешка, – молила Вася. – Прошу, прошу.
Медведь встряхнулся, почти все странные существа отлетели. Он ударил лапой, и жеребец с трудом избежал удара. Обнаженная женщина упала на снег, вода летела с ее волос. Вася бросилась на брата, почти потерявшего сознание. Чудовищные зубы тянулись к ее открытой спине.
Петр не помнил, как побежал. Но вдруг он оказался, задыхаясь, между детьми и чудищем. Он был спокоен, лишь колотилось сердце, и он поднял широкий меч двумя руками. Вася смотрела на него как на приведение. Он видел, как ее губы двигаются. Отец.
Медведь застыл.
– Уйди, – прорычал он и протянул когтистую лапу. Петр направил меч и не двигался.
– Моя жизнь – ничто, – сказал Петр. – Я не боюсь.
Медведь раскрыл пасть и взревел. Вася вздрогнула. Петр все еще не шевелился.
– Отойди, – сказал Медведь. – Я получу детей старой ведьмы.
Петр шагнул вперед.
– Я не знаю ведьм. Это мои дети.
Медведь щелкнул зубами в дюйме от его лица, но Петр не уходил.
– Убирайся, – сказал Петр. – Ты ничто, ты лишь сказка. Оставь мои земли в покое.
Медведь фыркнул.
– Эти леса теперь мои, – но взгляд его был настороженным.
– Какая цена? – сказал Петр. – Я слышал старые сказки, всегда есть цена.
– Как пожелаешь. Отдай мне свою дочь, и будет мир.
Петр взглянул на Васю. Их взгляды пересеклись, он увидел, как она сглотнула.
– Это последний ребенок моей Марины, – сказал он. – Это моя дочь. Человек не отдаст жизнь другого. Тем более, собственного ребенка.
Миг идеальной тишины.
– Я предлагаю свою, – сказал Петр и бросил меч.
– Нет! – завизжала Вася. – Отец, нет! Нет!
Медведь прищурил здоровый глаз, мешкая.
Петр вдруг бросился на его грудь с пустыми руками. Медведь отреагировал на инстинкте, отбил человека в сторону. Раздался жуткий треск. Петр отлетел, как соломенная кукла, и рухнул лицом в снег.
* * *
Медведь завыл и прыгнул к нему. Но Вася была на ногах, забыла о страхе. Она кричала в бессловесной ярости. И Медведь обернулся.
Вася забралась на спину Соловья. Они бросились к Медведю. Девушка рыдала, забыла, что у нее нет оружия. Камень на ее груди похолодел и бился как второе сердце.
Медведь широко оскалился, вывалив язык между большими зубами, как пес.
– О, да, – сказал он. – Иди сюда, маленькая ведьма, сюда. Ты не так сильна, никогда сильной и не будешь. Иди ко мне и присоединись к своему бедному папочке.
Но он уменьшался, пока говорил. Медведь стал человеком, маленьким, кривым, и смотрел он на них слезящимся серым глазом.
Белая фигура появилась рядом с Соловьем, белая ладонь коснулась шеи жеребца. Конь вскинул голову и замедлился.
– Нет! – кричала Вася. – Нет, Соловей, беги дальше.
Но одноглазый сжался на снегу, и она ощутила ладони Морозко на своих руках.
– Хватит, Вася, – сказал он. – Видишь? Он скован. Все кончено.
Она посмотрела на человечка, ошеломленно моргая.
– Как?
– Такова сила людей, – Морозко звучал удивительно довольно. – Мы, живущие вечно, не знаем смелости, не любим достаточно, чтобы отдать жизни. А твой отец смог. Его жертва сковала Медведя. Петр Владимирович умрет, как и пожелал. Все кончено.
– Нет, – Вася отдернула руку. – Нет…
Она слезла с Соловья. Медведь отползал, ворча, но она уже забыла о нем. Она подбежала к отцу. Алеша успел раньше нее. Он отодвинул разорванный плащ отца. Удар сломал Петру ребра с одной стороны, кровь булькала на его губах. Вася прижала ладони к ране. Тепло ударило по ее рукам. Ее слезы падали на глаза отца. Серая кожа Петра чуть порозовела, он открыл глаза. Он посмотрел на Васю, и глаза просияли.
– Марина, – прохрипел он. – Марина.
Дыхание вылетело из него, он не вдохнул снова.
– Нет, – прошептала Вася. – Нет, – она впилась ногтями в обмякшую плоть отца. Его грудь вдруг поднялась, словно раздули меха, но глаза смотрели в пустоту. Вася ощущала кровь, она прокусила губу, и она боролась со смертью, словно это был ее час, словно…
Холодная ладонь с длинными пальцами поймала ее руки, лишив тепла. Вася попыталась вырваться, но не смогла. Ледяной голос Морозко прозвучал у ее щеки.
– Оставь, Вася. Он выбрал это, ты не можешь это изменить.
– Могу, – прошипела она, задыхаясь. – Это должна быть я. Пусти! – рука пропала, и он развернулась. Морозко уже отошел. Она посмотрела на его бледное бесстрастное лицо, жестокое и лишь немного доброе.
– Слишком поздно, – сказал он, и ветер подхватил его слова. Слишком поздно, поздно.
Демон холода забрался на спину белой кобылицы, сев за другой фигурой, которую Вася увидела лишь краем глаза.
– Нет, – она побежала за ними. – Стойте… Отец, – но белая кобылица уже была среди деревьев, а потом пропала в темноте.
* * *
Неподвижность была внезапной и абсолютной. Одноглазый мужчина уполз в кусты, черти пропали в зимнем лесу. Русалка опустила мокрую ладонь на плечо Васи, проходя.
– Спасибо, Василиса Петровна, – сказала она.
Вася молчала.
Соловей нежно ткнул ее носом.
Вася не реагировала. Она смотрела в пустоту, держала руку отца, пока она медленно остывала.
– Смотри, – шепнул хрипло Алеша с мокрыми глазами. – Подснежники увядают.
Так и было. Теплый и гадко пахнущий ветер стал холоднее, резче, и цветы падали на холодную землю. Еще не наступила середина зимы, их время придет через месяцы. И не было поляны под серым небом. Был лишь большой дуб со сплетенными ветвями. Деревню теперь было ясно видно, она была в броска камнем отсюда. Начался день, было холодно.
– Скован, – сказала Вася. – Медведь скован. Отец сделал это, – она сорвала напряженной рукой увядающий подснежник.
– Как отец оказался здесь? – тихо поинтересовался Алеша. – Он выглядел так, будто знал, что, как и зачем делать. Он теперь с мамой, если Бог сжалится, – Алеша перекрестил тело отца, встал и подошел к Анне, повторил жест.
Вася не двигалась и не отвечала.
Она вложила цветок в руку отца. А потом прижалась головой к его груди и тихо заплакала.
28
В конце и в начале
Они простояли ночь рядом с Петром Владимировичем и его женой. Их похоронили вместе, Петр оказался между первой и второй женами. Они горевали, но не отчаялись. Атмосфера смерти и поражения пропала с их полей и домов. Даже уцелевшие люди из сгоревшей деревни, которых привел изможденный Коля, не испугали их. Воздух чуть кусался, сияло солнце, и снег блестел бриллиантами.
Вася стояла с семьей в капюшоне и шали от холода, слышала шепот людей. Василиса Петровна пропала. Она вернулась на крылатой лошади. Она должна быть мертва. Ведьма. Вася помнила веревку на запястьях, холодный взгляд Олега, которого знала с детства, и приняла решение.
Когда все ушли, Вася осталась одна у могилы отца в сумерках. Она ощущала себя старой, мрачной и уставшей.
– Ты меня слышишь, Морозко? – сказала она.
– Да, – он появился рядом с ней.
Она видела тень настороженности на его лице, издала смешок, прозвучавший как всхлип.
– Боишься, что я попрошу вернуть отца?
– Когда я свободно ходил среди людей, живые кричали на меня, – ответил сухо Морозко. – Они хватили меня за руку, а лошадь за гриву. Матери молили забрать их, когда я забирал их детей.
– Мне уже хватило возвращения мертвых, – Вася старалась говорить бесстрастно. Но ее голос дрогнул.
– Полагаю, да, – ответил он, но настороженность пропала с лица. – Я буду помнить его смелость, Вася, – сказал он. – И твою.
Ее губы скривились.
– Всегда? Пока я не лягу, как отец, в холодную землю? Что ж, это стоит помнить.
Он промолчал, они смотрели друг на друга.
– Что ты от меня хочешь, Василиса Петровна?
– Зачем умер мой отец? – спешно спросила она. – Он нам нужен. Если кто и должен был умереть, так это я.
– Он сам выбрал, Вася, – ответил Морозко. – Это его право. Он не поступил бы иначе. Он умер за тебя.
Вася покачала головой и прошла по кругу.
– Откуда отец знал? Он пришел на поляну. Он знал. Как он смог нас найти?
Морозко замешкался, а потом медленно сказал:
– Он вернулся домой до того, как остальные обнаружили, что ты и твой брат пропали. Он отправился в лес на поиски. Та поляна зачарована. Пока дерево не умрет, оно держит Медведя там. Он знал, что нужно, лучше меня. Он притянул отца к тебе, как только тот вошел в лес.
Вася долго молчала. Она посмотрела на него, щуря глаза, он выдержал ее взгляд. А потом она кивнула, и:
– Я должна кое–что сделать, – резко сказала Вася. – Мне нужна твоя помощь.
* * *
«Все пошло не так», – думал Константин. Петр Владимирович погиб от дикого зверя на пороге своей деревни. Анна Ивановна, как говорили, убежала в лес в приступе безумия. Это его не удивило. Она была безумной и глупой, все это знали. Но он все еще видел ее безумное бескровное лицо. Оно появлялось перед его глазами.
Константин отчитал службу для Петра Владимировича, едва понимая, что говорит, он ел с остальными на похоронах, едва осознавая, что делает.
Но в сумерках в дверь его комнаты постучали.
Когда дверь открылась, он выдохнул с шипением и отпрянул. Вася стояла на пороге, свеча озаряла ее лицо. Она стала красивой, бледной и отдаленной, изящной и встревоженной.
«Она моя. Бог послал ее ко мне. Это его прощение».
– Вася, – сказал он и потянулся к ней.
Но она была не одна. Она прошла, и фигура в темном плаще появилась из теней за ее плечом, шагая рядом. Константин видел лишь, что лицо там бледное, а ладони тонкие.
– Кто это, Вася? – сказал он.
– Я вернулась, – ответила Вася. – Как видите, не одна.
Константин не видел глаза мужчины, они были впавшими глубок. Ладони были худыми, как у скелета. Священник облизнул губы.
– Кто это, девочка?
Вася улыбнулась.
– Смерть, – сказала она. – Он спас меня в лесу. Или не спас, и я призрак. Сегодня я ощущаю себя привидением.
– Ты безумна, – сказал Константин. – Незнакомец, кто ты?
Он не ответил.
– Живая или мертвая, но я пришла сказать тебе покинуть это место, – сказала Вася. – Вернись в Москву, Владимир, Царьград или катись в ад, но уйди до того, как расцветут подснежники.
– Мое задние…
– Выполнено, – Вася шагнула вперед. Мужчина в плаще за ней, казалось, вырос. Его голова была черепом, голубые огни пылали в глазах. – Вы уйдете, Константин Никонович. Или умрете. И ваша смерть не будет простой.
– Нет – но он прижался к стене комнаты. Его зубы лязгнули.
– Да, – сказала Вася. Она наступала, пока не оказалась на расстоянии прикосновения. Он видел изгиб щеки, упрямый взгляд. – Или мы устроим вам безумие, какое было у моей мачехи перед концом.
– Демоны, – Константин тяжело дышал. Холодный пот выступил на его лбу.
– Да, – сказала Вася и улыбнулась, дитя дьявола. Темная фигура рядом с ней улыбнулась медленной улыбкой черепа.
И они пропали так же тихо, как и пришли.
Константин рухнул на колени в тени у стены. Он протянул руки.
– Вернись, – молил священник. Он замолк, слушая. Его руки дрожали. – Вернись. Ты меня поднял, но она отказалась. Вернись.
Он думал, что тени дрогнули. Но слышал только тишину.
* * *
– Думаю, он это сделает, – сказал Вася.
– Скорее всего, – сказал Морозко и рассмеялся. – Я никогда не делал этого по велению другого.
– Полагаю, ты все время пугаешь людей сам, – сказала Вася.
– Я? – сказал Морозко. – Я лишь сказка, Вася.
Теперь уже рассмеялась она. А потом смех застрял в горле.
– Спасибо, – сказала она.
Морозко склонил голову. А потом ночь будто укутала его собой, и осталась лишь темнота там, где он был.
* * *
Все в доме спали, только Ирина и Алеша сидели на кухне. Вася пробралась тенью. Ирина плакала, Алеша держал ее. Без слов Вася села рядом с ними и обвила обоих руками.
Они какое–то время молчали.
– Я не могу остаться, – тихо сказала Вася.
Алеша посмотрел на нее, печальный и уставший от боя.
– Все еще думаешь о монастыре? – сказал он. – Не нужно. Анна Ивановна мертва, как и отец. Я получил землю в наследство. Я о тебе позабочусь.
– Ты должен показать себя людям, – сказала Вася. – Они не будут тебе рады, зная, что ты скрываешь безумную сестру. Ты знаешь, сколько людей винит меня во всем этом. Я ведьма. Священник не говорил?
– Не думай об этом, – сказал Алеша. – Тебе некуда идти.
– Разве? – сказала Вася. Огонь озарял ее лицо, стирая следы горя. – Соловей отвезет меня хоть на край земли, если я попрошу. Я отправлюсь в мир, Алеша. Я не буду невестой человека или Бога. Я поеду в Киев, Сарай и Царьград. Я посмотрю, как солнце озаряет море.
Алеша уставился на сестру.
– Ты безумна, Вася.
Она рассмеялась, но со слезами на глазах.
– Точно, – сказала она. – Но у меня будет свобода, Алеша. Сомневаешься во мне? Я принесла подснежники мачехе, а должна была умереть в лесу. Отец умер, никто не помешает. Скажи честно, что ждет меня тут, кроме стен и клеток? Я буду свободна, я не буду никому мешать.
Ирина прижалась к сестре.
– Не уходи, Вася, не уходи. Я буду хорошей, обещаю.
– Посмотри на меня, Иринка, – сказала Вася. – Ты хорошая. Ты лучшая девочка из всех, кого я знаю. Намного лучше меня. Но, сестренка, ты не считаешь меня ведьмой. Остальные считают.
– Это правда, – сказал Алеша. Он видел мрачные взгляды жителей на похоронах, слышал, о чем они шептались там.
Вася промолчала.
– Это не правильно, – сказал брат, но печалился, а не злился. – Ты не можешь успокоиться? Люди забудут обо всем со временем, и то, что ты зовешь клеткой, ждет многих женщин.
– Но не меня, – сказала Вася. – Я люблю тебя, Лешка. Люблю вас обоих. Но не могу.
Ирина заплакала и прижалась к ней сильнее.
– Не плачь, Иринка, – добавил Алеша. Он посмотрел на сестру, прищурив глаза. – Она вернется. Да, Вася?
Она кивнула.
– Однажды. Клянусь.
– Ты не замерзнешь и не проголодаешься в пути, Вася?
Вася подумала о доме в лесу, там ее ждали сокровища. Не приданое, а камни для торговли, плащ от мороза, сапоги… все, что нужно для пути.
– Нет, – сказала она. – Вряд ли.
Алеша с неохотой кивнул. Решимость сияла огнем на лице его сестры.
– Не забывай нас, Вася. Вот, – он сорвал деревянный предмет с кожаного шнурка на шее. Он вручил его ей. То был маленькая вырезанная птичка с расправленными крыльями. – Отец сделал это для матери, – сказал Алеша. – Носи ее, сестренка, и помни.
Вася поцеловала их. Ее ладонь сжала деревянную вещицу.
– Клянусь, – сказала она снова.
– Иди, – сказал Алеша. – Пока я не связал тебя, чтобы не пустить, – но и его глаза были мокрыми.
Вася прошла к двери. На пороге она услышала голос брата:
– Ступай с Богом, сестренка.
Дверь закрылась за ней, но все равно было слышно, как плачет Ирина.
* * *
Соловей ждал ее за забором.
– Идем, – сказала Вася. – Ты донесешь меня до края земли, если туда заведет дорога? – она плакала, пока говорила, но конь носом собирал ее слезы.
Его ноздри раздулись, ловя вечерний ветер.
«Куда угодно, Вася. Мир огромен, дорога поведет нас куда угодно».
Она забралась на спину коня, и он побежал, быстрый и тихий, как ночная птица.
Вскоре Вася увидела еловую рощу, огонь мерцал среди деревьев, окрашивая снег в золото.
Дверь открылась.
– Заходи, Вася, – сказал Морозко. – Холодно.
ЗАМЕЧАНИЯ АВТОРА
Изучающие русский язык и его носители заметят, скорее всего, как я несистематично подошла к транслитерации слов.
Для изучающих историю могу лишь сказать, что я старалась быть как можно вернее правде о плохо изображенном в документах периоде. Я позволила себе немного свободы, например, сделав князя Владимира Андреевича старше, чем Дмитрий Иванович (на самом деле он был на пару лет младше), и женив его на Ольге Петровны. Это было для драматичных целей, и я надеюсь, что читатели это поймут.
ГЛОССАРИЙ
БАБА ЯГА – старая ведьма из многих сказок. Она летает в ступе, размахивая пестиком, заметая следы метлой из березы. Живет в избушке на курьих ножках.
БАННИК — «житель бани», страж бани из фольклора.
БОГАТЫРЬ — легендарный воин, сродни европейскому рыцарю.
БОЛОТНИК — обитатель болот, демон болот.
БУЯН — загадочный остров в океане, что появляется и пропадает. Есть в нескольких сказках.
ДОМОВОЙ — страж домашнего очага в фольклоре.
ДВОРОВОЙ — страж двора в фольклоре.
КОКОШНИК — русский головной убор. Есть много стилей кокошников, зависит от местности и времени. Обычно это закрытый головной убор замужних женщин, хотя и девы носили головные уборы, но открытые сзади. Кокошники носила знать. Обычные женщины покрывали головы шарфами или платками.
КРЕМЛЬ — крепость в центр города. Английское слово связано с Кремлем в Москве, но такие крепости были почти во всех крупных городах Руси.
ЛЕШИЙ — лесовик, дух, что сторожит лес в славянской мифологии, защитник леса и зверей.
МЕДОВУХА – напиток из забродившего меда и воды.
РУСАЛКА – водная нимфа в фольклоре, схожа с суккубом.
ЦАРЬ – слово пошло от латинского Caesar, так называли римского императора, а потом византийского императора в старых славянских текстах. Здесь царь – византийский император в Константинополе (или Царьграде), а не правитель Руси. Иван IV (Иван Грозный) был первым великим князем, что стал Царем всея Руси спустя почти двести лет после вымышленных событий книги. Правители Руси приняли титул Царя, потому что после падения Константинополя в 1453 они считали, что Москва – третий Рим, во главе религии христиан.
ЦАРЬГРАД – «город царя», Константинополь.
УПЫРЬ – вампир.
ВАЗИЛА — страж конюшни и защитник скота в фольклоре.
ВЕРСТА — мера длины, приблизительно километр или две третьих мили.
ВОДЯНОЙ — водный дух, мужчина, чаще всего злобный.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 151; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!