МУЖСКАЯ И ЖЕНСКАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ 10 страница
ГЛАВА XI
ЭРОТИКА И ЭСТЕТИКА
Аргументы, которыми неоднократно пользовались для обоснования высокойоценки женщины, за немногими исключениями подлежащими дальнейшему разбору,подвергнуты испытанию с точки зрения критической философии, которой не безоснования придерживается наше исследование. Мы видели, что аргументы этииспытания не выдержали. Конечно, у нас очень мало основания надеяться, чтополемика по этому вопросу будет протекать на суровой почве критическойфилософии. Здесь вспоминается судьба Шопенгауэра, который был очень низкогомнения "о женщинах", но это отрицательное отношение к женщинам неизменнообъясняли себе тем, что одна венецианская девушка, с которой он гулял,загляделась на физически более красивого Байрона, проезжавшего мимо нихверхом. Словно худшее мнение о женщинах составляет себе тот мужчина, которыйбольше всех пользуется у них успехом! Вместо того, чтобы опровергать воззрения автора убедительнымилогическими доводами, вполне достаточно объявить его женоненавистником.Подобный метод борьбы действительно имеет много достоинств. Ненавистьникогда не поднимается выше своего объекта, а потому говоря, что человекодержим ненавистью к тому объекту, о котором он высказывает свое суждение,мы тем самым ставим под сомнение искренность, чистоту и достоверность еговзглядов. Правда, логической доказательности в подобном приеме мало, но онавполне возмещается гиперболическим характером обвинений, возводимых на него,и патетической защитой, с помощью которой мы охраняем себя от нападений сего стороны. Итак, мы видим, что подобный способ защиты всегда ведет кжелательной цели: избавить человека от необходимости высказаться по существудебатируемого вопроса. Он является наиболее совершенным и надежным оружием вруках огромного множества мужчин, которые упорно не желают вникнуть и понятьистинную сущность женщины. Таких мужчин, которые в своих мыслях уделяли бымного места женщине и вместе с тем высоко ставили бы ее, совершенно нет.Есть среди мужчин или глубокие женоненавистники, или такие, которые никогдане думали особенно долго и глубоко о женщине. В теоретическом споре, безусловно, недопустимо ссылаться напсихологические мотивы, которыми руководствуется противник. Еще хуже, когдаэта ссылка должна заменять собою доказательства. Я далек от мысли кого-либопоучать в теоретическом отношении, говоря, что t -поре о каком-нибудьпредмете оба противника должны поставить над собою сверхличную идею истины иискать конечных результатов своего спора вне всякой зависимости отконкретных качеств их, как отдельных личностей. Если же одна сторона,придерживаясь строгой логической последовательности своих выводов, привелаисследование к определенному, убедительному результату, а другаяограничилась одними только нападками на выводы противника, не доказывая сосвоей стороны ничего то, в известных случаях, одна сторона имеет полноеправо упрекнуть противника в непристойности его поведения, лишенногопорядочности отношения к процессу строгого логического доказательства, ивыложить перед ним все мотивы его настойчивого упрямства. Если бы онсознавал эти мотивы, то сам постарался бы их взвесить с тем, чтобы не статьв прямое противоречие с действительностью. Именно потому, что эти мотивылежат вне сферы его сознания, он не мог объективно отнестись к самому себе.Поэтому мы в настоящий момент после длинного ряда логических и предметныхрассуждении повернем острие анализа и рассмотрим, из каких чувств вытекаетпафос феминиста, насколько побуждения его благородны и насколько они посвоему существу сомнительны. Все возражения, которые обыкновенно выставляют против женофоба,покоятся на известном эротическом отношении мужчины к женщине. Это отношениеследует принципиально отличать от исключительно полового отношения уживотных, от чисто полового отношения, которое по своему объему играетнаиболее выдающуюся роль среди людей. Совершенно ошибочно думать, чтосексуальность и эротика, половое влечение и любовь- вещи в основе своейсовершенно тождественные, что вторая является лишь оправой, лишь утонченной,скрытой формой первого, хотя бы в этом клялись все медики, хотя бы этоубеждение разделялось такими людьми, как Кант и Шопенгауэр. Прежде чемперейти к обоснованию этого различия, я хотел бы поговорить об упомянутыхдвух гениях. Мнение Канта не может быть решающим для нас уже потому, что онменьше кого-либо другом был знаком с чувством любви и полового влечения. Онбыл настолько мало эротичен, что даже не чувствовал потребностипутешествовать. Он стоит слишком высоко, слишком чисты его побуждения в этомсмысле, чтобы явиться для нас авторитетом в данном вопросе: единственной еговозлюбленной, которой он себя вознаградил, была метафизика. Что касаетсяШопенгауэра, то он скорее понимал чувственную сексуальность, но не сущностьвысшей эротики. Это можно очень легко доказать. Лицо Шопенгауэра выражаетмало доброты, но много жестокости. Нет сомнения, что он больше всех страдалот этой черты своей: людям, насквозь проникнутым чувством сострадания, неприходится создавать этику сострадания. наиболее сострадательными можносчитать тех, которые больше всего осуждают себя за свое сострадание: Кант иНицше. Но уже здесь следует обратить внимание на то, что только люди, сильнорасположенные к состраданию, склонны к страшной эротике. Те люди, которые"ни в чем не принимают участия", неспособны к любви. Это не сатанинскиенатуры, напротив, они могут очень высоко стоять в нравственном отношении, новместе с тем не обращать ни малейшего внимания на то, о чем думает, чтопроисходит в душе их ближнего. Эти люди лишены вместе с тем и пониманиясверхполового отношения к женщине. Так обстоит дело и с Шопенгауэром. Средилюдей, страдавших сильным половым влечением, он представлял из себякрайность, но он вместе с тем никогда не любил. Этот факт дает нам ключ кразумению его знаменитой "Метафизики половой любви", в которой проводитсяочень односторонний взгляд, что бессознательной конечной целью всякой любвиявляется "производство следующих поколений". Этот взгляд, как я надеюсьдоказать, в корне своем ложен. Правда, в реальной действительности нет такойлюбви, которая была бы лишена чувственного элемента. Как бы высоко ни стоялчеловек, он все же вместе с тем является чувственным существом. Но решающиммоментом, окончательно опровергающим противоположный взгляд, является то,что любовь, совершенно независимо от каких бы то ни было аскетическихпринципов, видит во всем имеющем какое-либо отношение к половому акту нечтовраждебное себе, даже свое отрицание. Любовь и вожделение -это два состояниядо того различные, противоположные, друг друга исключающие, что человекукажется невозможной мысль о телесном единении с любимым существом в темоменты, когда он проникнут чувством истинной любви. Нет надежды без страха,но это ничего не меняет в том факте, что надежда и страх вещи диаметральнопротивоположные. Таково же отношение между половым влечением и любовью. Чемэротичнее человек, тем меньше гнетет его сексуальность, и наоборот. Если нетпреклонения перед женщиной, лишенного страсти, то нельзя еще отождествлятьэти оба состояния, которые, в крайнем случае, являются противоположнымифазами, последовательно занимаемыми одаренным человеком. Человек лжет или, влучшем случае, не знает, о чем говорит, когда утверждает, что он еще любитженщину, к которой питает страсть: настолько разнятся между собою любовь иполовое влечение. Поэтому-то веет на нас каким-то лицемерием, когда человекговорит о любви в браке. Тупому глазу, который как бы из намеренного цинизма продолжаетнастаивать на тождестве этих двух явлений, мы порекомендуем обратитьвнимание на следующее: половое притяжение прогрессирует соответственноусилению телесной близости. Любовь проявляется с особенной силой вотсутствии любимого существа. Ей нужна разлука, известная дистанция длятого, чтобы сохранить свою жизненность и силу. Чего нельзя достигнутьникакими путешествиями по отдаленным странам, чего не в состоянии изгладитьиз нашей памяти никакое время-все что дает нам одно нечаянное, самоеслучайное телесное прикосновение к любимому существу: оно вызывает страсть итут же убивает любовь. И для человека богато одаренном, дифференцированного,девушка, к которой он питает страсть, обладает совершенно другимикачествами, чем та которую он только любит, но к которой не питаетчувственного влечения. Он различает их по внешнему облику, по походке, повсему складу характера: это два совершенно различных существа. Итак, "платоническая" любовь существует, несмотря на протестыпрофессоров психиатрии. Я скажу больше: существует только платоническаялюбовь. Все прочее, что обозначают именем любовь, есть просто свинство. Естьтолько одна любовь: любовь к Беатриче, преклонение перед Мадонной. Дляполового акта есть только вавилонская блудница. Если наша мысль верна, то следует дополнить кантовский переченьтрансцендентальных идей. Чистая, возвышенная, бесстрастная любовь Платона иБруно должна бы быть также названа трансцендентальной идеей, значениекоторой, как идеи, ничуть не умалялось бы благодаря полнейшему отсутствию еев сфере опыта. Такова проблема "Тангейзера". С одной стороны - Тангейзер, с другой -Вольфрам, здесь - Венера, там - Мария. Тот факт, что возлюбленные, воистинуи навеки нашедшие себя, Тристан и Изольда, скорее идут на смерть, чем набрачное ложе, является абсолютным доказательством того, что в человекесуществует нечто высшее, метафизическое, проявившееся хотя бы в мученичествеДжордано Бруно. Кто же является предметом этой любви? Неужели изображенная намиженщина, которая лишена всех качеств, способных сообщить человеческомусуществу известную ценность? Неужели та женщина, которой чужда воля к своейсобственной ценности? Вряд ли, предметом такой любви является божественнокрасивая, ангельски чистая женщина. Весь вопрос заключается в том, какимобразом женщина приобретает эту красоту, эту девственность. Очень много спорили о том, можно ли женский пол считать наиболеекрасивым. Многие даже восставали против одного определения его словом"прекрасный". Здесь уместно будет спросить, кто и в какой степени находитженщину красивой. Известно, что женщина не тогда прекрасна, когда она совершеннообнажена. Правда, в произведениях искусства, в виде статуи или картины,голая женщина может быть прекрасной, однако никто не найдет прекрасной живуюголую женщину уже на том основании, что половое влечение уничтожает всякуювозможность бесстрастного наблюдения, этого единственного условия и основнойпредпосылки всякого истинно-го искания красоты. Но и помимо этого, голаяживая женщина производит впечатление чего-то незаконченного, стремящегося кчему-то вне себя, что ни в коем случае не вяжется с идеей красоты. Женщина вцелом менее прекрасна, чем в отдельных частях своих. Как целое, она вызываетв нас такое чувство, будто она чего-то ищет, а потому возбуждает в зрителескорее чувство неудовольствия, чем удовольствия. Наиболее ярко выступаетэтот момент внутренней бесцельности, ищущей своей цели во вне, в женщине,стоящей прямо. Лежачее положение, естественно, смягчает несколько этовпечатление. Художественное изображение женщины отлично поняло этуособенность. Оно рисует голую женщину и в вертикальном положении, и в видечеловека, несущегося в воздухе но никогда не одну, а всегда в связи скакой-нибудь обстановкой, от которой она пытается прикрыть свою наготурукой. Но и в отдельных своих частях женщина не так прекрасна, даже когда онасамым совершенным и безукоризненным образом воплощает в себе типическиетелесные черты своего пола. Теоретически в этом вопросе на первом планестоят женские половые органы. Если справедливо мнение, что всякая любовьмужчины к женщине есть лишь пронзившее мозг влечение к детумесценции. Если,далее, приемлемо положение Шопенгауэра: "только мужчина, интеллект которогоокутан туманом полового влечения, может найти красоту в низкорослом,узкоплечем, широкобедренном и коротконогом поле: в этом влечении единственнои кроется его красота", если, повторяем все это верно, то следовало быожидать, что именно половые органы женщины являются предметом особенноговосхищения для мужчины, что он находит их прекраснее всего. В последнеевремя появилось несколько отвратительных крикунов, которые назойливорекламируют красоту половых органов женщины. Правда, уже одной этой рекламойони в достаточной степени доказывают, что необходим упорный труд инастойчивая агитация для того, чтобы убедить людей в правильности их взглядаи в искренности их собственных речей. Но, оставив в стороне этих субъектов,мы со всей решительностью утверждаем, что ни один мужчина не находит женскиеполовые органы красивыми. Он скорее видит в них нечто отвратительное. Даженаиболее низкие натуры среди мужчин, в которых эта часть тела вызываетнеудержимую половую страсть, находят в них скорее нечто приятное, чемкрасивое. Таким образом, красота женщины ни в коем случае не являетсяпростым действием половом влечения, она представляет из себя нечтодиаметрально противоположное ему. Мужчины, которые всецело находятся подгнетом своего полового влечения, ничуть не понимают женской красоты.Доказательством этому служит тот факт, что подобные мужчины совершеннонеразборчивы. Их возбуждает первая встречная женщина с самыминеопределенными формами тела. Оснований всех приведенных явлений, отвратительности женских половыхорганов и отсутствия общей красоты живого голого женском тела, следуетискать в том, что все это в сильной степени оскорбляет чувство стыдамужчины. Каноническое плоскоумие наших дней видит в чувстве стыдливостирезультат того, что люди одеваются, и всякий протест против женской наготыоно рассматривает, как склонность к чему-то противоестественному, кразврату. Но человек, который всецело погряз в разврате, не восстает противнаготы, так как она не возбуждает уже, как таковая, его внимания. Он толькожаждет обладания, он не в состоянии больше любить. Истинная любовь так жестыдлива, как и истинное сострадание. Есть одно только бесстыдство:объяснение в любви, искренность которой стала будто бы непреложным фактомдля человека именно в тот момент, когда он его произносит. Подобноебесстыдство есть объективный максимум бесстыдства, который вообще толькомыслим. Это совершенно то же, как если бы кто-нибудь сказал женщине: "Я вас страстно хочу". Первое является идеей бесстыдного поступка,второе - бесстыдной речи. Ни то, ни другое не осуществляется вдействительности, ибо всякая истина стыдлива. Нет ни одного объяснения влюбви, которое не заключило бы в себе какой-нибудь лжи. Но насколько глупыженщины, можно видеть из того, что они так охотно и легко верят всякимлюбовным признаниям. Таким образом, в любви мужчины, которая обладает неизменной чертойстыдливости, лежит мерило всего того, что в женщине находят прекрасным иотвратительным. Положение несколько иначе, чем в логике, где истинноеявляется мерилом человеческого мышления, а его творец - ценность истины. И вэтике дело обстоит иначе: добро есть критерий всего должного, ценность добразаявляет притязание направлять человеческую волю к добру. Здесь же, вэстетике, любовь впервые создает красоту. Тут нет никакого внутреннегонормативного принуждения любить именно то, что красиво, и обратно: красивоене заявляет притязания непременно расположить в свою пользу человеческиесердца. (А потому и не существует сверхиндивидуального, единственно"правильного вкуса"). Всякая красота уже сама по себе есть проекция,эманация потребности в любви, поэтому красоту женщины нельзя отличать отлюбви мужчины в качестве предмета, на который эта любовь простирается:красота женщины есть то же самое, что и любовь мужчины, это один и тот же, ане два различных факта. Как безобразие есть выражение ненависти, так икрасота - выражение любви. Тот же факт выражается в том, что как красота,так и любовь ничего общего с половым влечением не имеют, что они одинаковочужды чувственной страсти. Красота есть нечто недосягаемое,неприкосновенное, что не Допускает никакого смешения с чем-либо другим.Наблюдая на далеком расстоянии, мы видим ее как бы вблизи, и при каждомприближении она все удаляется от нас. Женщина, которая находилась уже вобладании мужчины, не может рассчитывать на преклонение перед ее красотой. Это дает нам ответ и на вопрос: в чем заключается непорочность,нравственность женщины? В качестве исходной точки мы возьмем несколько фактов, которыесопровождают начало всякой любви. Как уже было показано, чистота телаявляется в общем признаком нравственности и правдивости мужчины. По крайнеймере, нечистоплотные люди едва ли обладают особенной душевной чистотой. Ивот можно заметить, что люди, которые в общем мало заботятся о чистотесвоего тела, в моменты исключительного нравственного подъема начинаютусерднее и чаще мыться. И люди, в общем далеко нечистоплотные, в периодсвоей любви вдруг ощущают в себе потребность в физической чистоте. Этикороткие периоды, пожалуй, единственные во всей их жизни, когда тело у нихчисто, когда у них под рубашкой нет ни одного пятнышка. Перейдем к областидуховных переживаний и там мы заметим, что у многих людей начало любвисвязано с порывами самоосуждения, самообвинения, самобичевания. Совершаетсянравственный перелом: возлюбленная излучает нас каким-то внутренним светом,даже когда мы с ней ни разу не говорили, когда мы ее только видели как-товдали несколько раз. Нельзя признать, чтобы основания этого переворотаскрывались где-нибудь в существе возлюбленной. Слишком часто мы видим в ней просто девчонку, или она глупа, каккорова, или распутная кокетка, и она уже во всяком случае лишена технебесных неземных качеств, которыми наделяет ее любящий мужчина. Неужелидопустимо, чтобы подобная конкретная личность являлась предметом любвимужчины? Не правильнее ли будет предположить, что она является исходнымпунктом более возвышенного душевного движения? Во всякой любви мужчина любит только себя. Но он любит себя не каксубъективное существо, опутанное всякими слабостями и низостями,тяжеловесностью и мелочностью своей натуры. Он любит то, чем он хотел бы,чем он должен бы быть. Он любит свое интимнейшее, глубочайшее,умопостигаемое существо, свободное от гнета необходимости, от груд земногопраха. В своих временно пространственных проявлениях это существо смешано сгрязью чувственной ограниченности, оно не является чистым первозданнымизображением своим. Как бы ни углубился человек в созерцание своегосущества, он чувствует в себе тьму и грязь. Он не находит той белойнезапятнанной чистоты, которую он так мучительно ищет в себе. И нет у нетболее сильного, горячего, искреннего желания, чем желание оставаться всецелотем, что он есть. Но эту цель, к которой он так жадно стремится, он ненаходит в основах собственного существа, а потому переносится своей мыслью вокружающую среду для того, чтобы тем скорее достигнуть ее. Он проектируетсвой идеал абсолютно ценного существа, которого не в состоянии выявить всебе самом, на другое человеческое существо, в этом и только в этом кроетсязначение того, что он любит это существо. Но к этому акту способен толькотот человек, который в чем-нибудь провинился и чувствует за собою вину:поэтому ребенок еще не в состоянии любить. Любовь изображает высшую,недосягаемую цель всякой страсти в таком виде, будто она уже где-топретворилась в действительность. а не витает в образе абстрактной идеи. Онасосредоточивает эту цель в ее чистейшем и непорочнейшем виде на ближнем,выражая этим тот факт, что идеал любящего еще очень далек от осуществления.Вот почему любовь снова вызывает порыв к духовному очищению, будит в насстремление к какой-то цели, которая насквозь проникнута высшим духовнымсодержанием, а потому не терпит телесного единения с возлюбленной в сферепространственной близости. Вот почему любовь является высшим и могучимвыражением воли к ценности. В ней, как ни в чем другом, раскрываетсяистинная сущность человека, неустойчивая между духом и телом, междучувственностью и нравственностью, свойственная как миру божественному, так имиру животному. Человек только тогда является во всех отношениях самимсобой, когда он любит'. Этим объясняется, что многие люди, только когда онивлюблены, начинают отличать собственное "я" от чужого "ты", которые, какбыло показано, являются не только грамматическими, но этическимисоотносительными понятиями. Отсюда и важная роль, которую во всяком любовномотношении играют имена влюбленных. Отсюда становится понятным и тот факт,почему многие люди только в любви приходят к познанию собственногосуществования и до того времени никак не могут проникнуться мыслью о том,что они обладают душою. Вот отчего любящий ни за какую цену не позволит себеосквернить возлюбленную своею близостью, а будет смотреть на нее издали длятого, чтобы убедиться в действительности ее, т. е. своего существования.Таким образом непреклонный эмпирист благодаря любви превращается вмечтательного мистика, примером чему может служить отец позитивизма ОгюстКонт, который перетерпел роковой переворот своего мышления после того, какпознакомился с Клотильдой де Во. Не только для художника, но вообще длячеловека, психологически существует одно: amo, ergo sum. Итак, любовь является феноменом проекции, подобно ненависти, но нефеноменом равенства, как дружба. Основной предпосылкой последней являетсяравноценность обоих индивидуумов. Любовь же всегда есть установлениенеравенства, неравноценности. Любить значит приписать какому-нибудь человекуили сделать его носителем всех тех ценностей, которыми хотел бы обладать самлюбящий. Чувственным отражением этого высшего совершенства является красота.И для нас неудивительно, что человек любящий способен сильно удивляться,даже ужасаться, когда узнает, что какая-нибудь красивая женщина совершеннолишена всяких основ нравственности. Всю вину этой низости, по его мнению,следует приписать исключительно природе, которая вселила "столькопорочности" в "столь красивое тело". Для него непонятно что он находитженщину красивой только потому, что ее еще любит, в противном случае, его нетрогало бы полнейшее несоответствие внешности с ее внутренним духовнымсодержанием. Уличная проститутка не может нам казаться красивой потому, чтоона заведомо неспособна служить для нас проекцией ценности. Самое большее,что она в состоянии сделать, это удовлетворить вкус человека, весьма низкостоящего в моральном отношении. Она может быть возлюбленной человекабезнравственного, сутенера. В этом пункте раскрывается перед нами отношение,прямо противоположное моральному, ибо женщина совершенно индифферентна ковсему этическому, она только аморальна. Безнравственный преступник, котороговсе ненавидят, или черт, который вызывает отвращение во всех людях, оба онини в коем случае не могут служить основой акта перенесения ценности. Женщинанам дает эту основу. Так как она существо безразличное, она не творит добра,но и не грешит, и в ней ничто решительно не противится желанию человекасосредоточить свой идеал на ее личности. Красота женщины является лишьолицетворением нравственности, - но нравственность эта принадлежит мужчине,который перенес ее на женщину в высшем ее напряжении и завершении. Всякая красота неизменно вызывает в нас попытку воплотить в ней высшуюценность" а потому все красивое рождает в нас чувство удовлетворения поповоду чего-то найденного, чувство, перед которым умолкают страсти иэгоистические интересы. Всевозможные формы, которые человек находиткрасивыми, представляют собою не что иное, как число попыток воплотить самоевысокое с помощью эстетической функции, которая стремится все нравственное иумозрительное облечь в образы. Красота есть символ совершенства. Поэтомукрасота неприкосновенна, она статична, а не динамична, и всякая перемена вотношениях к ней уничтожает ее, уничтожает самое понятие ее. Любовь ксобственной ценности, стремление к совершенству - вот что творит красоту вматериальном мире. Так рождается красота природы, красота, которой не знаетпреступник, ибо этика впервые создает природу. Этим объясняется, что природавсюду и всегда, от самых значительных и до самых мелких своих проявлений,производит впечатление чего-то законченного. Таким образом, закон природыесть чувственный символ закона нравственности, как и красота природы -чувственное отражение благородства души, как и логика есть осуществленнаяэтика. Как любовь мужчины создает совершенно новую женщину вместо реально сушествующей, так и искусство, эротика, направленная на целый мир творит измирового хаоса полноту реальных форм. Нет красоты природы без определеннойформы, определенного закона, как и нет искусства без формы, нет красотыискусства, которая не подчинялась бы определенным правилам. Ибо красотаприроды воплощается в красоте искусства, как закон природы в законенравственности, как целесообразность природы в той гармонии, прообразкоторой безгранично властвует в душе человека. Природа, которую художникназывает своим вечным учителем, есть созданная им самим норма его творчества- не в концентрации логических понятий, а в созерцательной бесконечности.Для иллюстрации приведем математику. Она является реализованной музыкой (ненаоборот), она есть точное отражение музыки, перенесенной из царства свободыв царство необходимости, а потому императивом для всех музыкантов являетсяматематика. Искусство создает природу, но не природа творит искусство. После этих замечаний, которые представляют собою продолжение идальнейшее развитие взглядов Канта и Шеллинга, (а также находившегося под ихвлиянием Шиллера) на искусство, я вернусь к основной теме этой главы. Винтересах подлежащего разбора этой темы следует считать доказанным, что верав нравственность женщины "интроекция" души мужчины в женщину и красиваявнешность ее представляют собою один и тот же факт, что последняя являетсячувственным выражением первой. Нам представляется вполне понятным, когдаговорят о "прекрасной душе" в моральном смысле, или когда этику подчиняютэстетике, как сделали это Шэфтебери и Гербарт, а за ними и многие другие, носледует заметить, что подобные положения являются полнейшим извращениемистинного отношения. Не следует забывать, что красота является материальнымвоплощением и осуществлением нравственности, что всякая эстетика естьсоздание этики. Каждая отдельная, ограниченная временем попытка подобноговоплощения уже по самой природе своей должна быть иллюзорной, ибо она даеттолько ложное изображение достигнутого совершенства. Вот почему всякаяединичная красота преходяща, и всякая любовь к женщине терпит крушение,когда женщина состарится. Идея красоты есть идея природы, она вечна,непреходяща, хотя бы все единично красивое, все естественное и не обладаловечностью. Только иллюзия может в ограниченном, конкретном узреть бесконечность,только заблуждение может видеть в любимой женщине символ совершенства. Чтобыпересоздать основы полового влечения к женщине, необходимо сильноостерегаться, чтобы любовь к красоте не ограничивалась одной толькоженщиной. Если всякая любовь к отдельным лицам основана на указанномсмешении, то не может быть никакой другой любви, кроме несчастной. Но любовьцепко ухватилась за это заблуждение. Она является наиболее героическойпопыткой утвердить ценность там, где никаких ценностей не существует. Любовьк ценности бесконечного, т.е. любовь к абсолютизму, к Богу, даже в формелюбви к бесконечной, чувственно-созерцаемой красоте природы, как целого(пантеизм) - вот она, эта трансцендентальная идея любви, eсли такая вообщесуществует. Любовь же к отдельной вещи, как и к женщине, есть уже отпадениеот идеи. Она есть вина. Мотивы, в силу которых человек берет на себя эту вину, были показаныраньше. Всякая ненависть есть проекция низости нашей натуры на ближнего стем, чтобы эта низость выступала перед нами в еще более ужасающей форме.Человек создал черта для того, чтобы где-нибудь вне себя узреть всесобственные дурные наклонности. Таким путем человек проникается гордостью исилой борца со злом. Совершенно ту же цель преследует и любовь: онаоблегчает человеку борьбу за то совершенство, то добро, которое он бессиленеще охватить в себе самом, как идею. И ненависть, и любовь поэтому ни чтоиное, как трусость. Человек, который одержим сильной ненавистью, воображаетсебя невинной чистотой, которой грозит опасность со стороны другогочеловека. Он правильнее поступил бы, если бы сознался, что необходимоискоренить зло из его собственной души, что оно гнездится нигде в другомместе, как только в его собственном сердце. Мы создаем черта для того, чтобызапустить в него чернильницей, только тогда мы вполне удовлетворены. Вотпочему вера в черта безнравственна: мы пользуемся его преступным образом вкачестве момента, облегчающего нам борьбу и сваливающего вину на другоесущество, идею собственной ценности сообщаем другому лицу. которое кажетсянам для этого наиболее подходящим: сатана безобразен, возлюбленная -прекрасна. Этим противопоставлением, распределением добра и зла между двухлиц мы легче воспламеняемся в пользу моральных ценностей. Если любовь кединичным вещам, в противовес любви к идее, есть нравственная слабость, тоона должна проявляться во всех без исключения чувствах любящего. Никто не совершает преступления, которого он не познал бы путем особогочувства вины. Не даром любовь является наиболее стыдливым из всех чувств: унее гораздо больше оснований стыдиться, чем у чувства сострадания. Человек,которому я сочувствую, приобретает от меня что-то. В самом акте состраданияя уделяю ему часть своего воображаемого или действительного богатства.Помощь есть лишь олицетворение того, что уже заключалось в самомсострадании. Совершенно иначе обстоит дело с человеком, которого я люблю. Отнего я хочу получить что-то. Я хочу, по крайней мере, чтобы он не вторгалсяв мою любовь к нему своими отвратительными манерами или пошлыми чертами. Ибос помощью любви я хочу, наконец, где-нибудь найти себя вместо того, чтобыпродолжить свои искания и умереть. От своего ближнего я не требую ничегоиного, кроме самого себя, хочу от него - себя. Страдание стыдливо, так как оно ставит другого человека ниже меня, оноунижает его. Любовь стыдлива, так как я ставлю себя ниже другого человека. Влюбви исчезает гордость человека - вот отчего она стыдится. Так родственнымежду собою сострадание и любовь. Отсюда понятно, что любовь доступна толькотому человеку, которому доступно сострадание. И тем не менее они друг другаисключают: нельзя любить, жалея, нельзя жалеть, любя. В сострадании я -даритель, в любви я - нищий. В любви лежит самая позорная из всех просьб,так как она молит о наибольшем, о наивысшем. Поэтому она так быстропревращается в самую дикую, в самую мстительную гордость, когда предметлюбви нечаянно или нарочно доводит до ее сознания, о чем она собственнопросила. Всякая эротика полна сознания любви. В ревности проявляется всяшаткость той почвы, на которой зиждется любовь. Ревность есть обратнаясторона любви. Она показывает, насколько безнравственна любовь. В ревностивоздвигается власть, господствующая над свободной волей ближнего. Она вполнепонятна с точки зрения развитой теории: ведь с помощью любви истинное "я"любящего всецело сосредоточивается в лице его возлюбленной, а человек всегдаи всюду чувствует (кстати, в силу очень понятного, но тем не менееошибочного заключения) за собою право на свое "я". Однако следует признать,что она тут же выдает себя. Мы видим, что она полна страха, а страх, как иродственное ему чувство стыда, всегда простирается на определенную вину,совершенную нами в прошлом. Вот когда мы убеждаемся, что в любви хотятдостичь того, чего не следует добиваться на этом пути. Вина, которую человек совершает в любви, есть желание освободиться оттого сознания вины, которое я называл раньше предпосылкой и условием всякойлюбви. Вместо того, чтобы взять на себя свою вину и постараться в дальнейшемискупить ее, человек стремится в любви освободиться и забыть ее. Этостремление сделаться счастливым. Вместо того, чтобы самодеятельноосуществлять в себе совершенство, любовь раскрывает перед нами ужеосуществленную идею, превращает чудо в действительность; правда, эта идеяосуществляется в другом человеке, поэтому любовь есть самая тонкая хитрость,но она дает нам освобождение от собственных пороков, освобождение, котороеможно достичь так легко, без всякой борьбы. Таким образом объясняетсятеснейшая связь, которая существует между любовью и потребностью вискуплении (Данте, Гете, Вагнер, Ибсен). Всякая любовь есть только жаждаискупления, а жажда искупления - безнравственна (см. конец VII главы).Любовь ставит себя в положение полнейшей независимости от времени ипричинности. Без собственного содействия она хочет внезапно инепосредственно достигнуть чистоты. Поэтому она сама в себе заключаетневозможность, так как она чудо внешнее, а не внутреннее. Она никогда не всостоянии будет достигнуть своей цели, и меньше всего у тех людей, вторые вособенно сильной степени расположены к ней. Она является наиболее опаснымсамообманом потому, что производит впечатление будто она сильнее всехтолкает нас на путь борьбы за добро. Она может произвести облагораживающеевлияние на людей средних, человек же обладающий более тонкой и чуткойсовестью, будет всячески противиться неотразимому действию ее чар. Человек любящий ищет в любимом существе свою собственную душу. В этихпределах любовь свободна и не подлежит действию тех законов половогопритяжения, которые мы выставили в первой части этого труда. Там, гдепсихическая жизнь женщины обладает такими достоинствами, которые легкоподдаются идеализации, любовь находится под неотразимым и настойчивымвлиянием ее в сторону усиления этого чувства, даже при незначительныхфизических достоинствах и при весьма слабо развитом половом дополнении. Нонет никакой возможности расцвести этому чувству любви там, где упомянутая"интроекция" стоит в самом непримиримом противоречии с действительностью. Инесмотря на всю их противоположность, все же сексуальность и эротика кроют всебе нечто аналогичное. Сексуальность пользуется женщиной, как средствомудовлетворения своей страсти и произведения на свет телесного ребенка.Эротика же рассматривает женщину, как средство для достижения ценности, идуховного ребенка, продуктивности. Бесконечно глубокий, хотя, по-видимому,мало понятый смысл кроется в словах платоновской Диотимы, что любовьотносится не к прекрасному, а к созиданию, к зачатию в прекрасном, кбессмертию в духовном, как низменное половое влечение относится кпродолжению человеческого рода. В ребенке, как телесном, так и духовном,отец жаждет только найти себя: конкретное осуществление своего "я", котороесоставляет сущность любви, есть ребенок. Поэтому художник так частообращается к женщине, когда хочет создать произведение искусства. "Когдачеловек не без зависти смотрит на Гомера, Гезиода и других выдающихсяпоэтов, на те великие создания, которые они оставили после себя и которыедоставили им неувядаемую славу и бессмертную память среди людей, тогдавсякий кается, что он предпочел бы иметь таких детей... Вы преклоняетесьперед Солоном, так как он создал законы, вы преклоняетесь перед многимидругими греками и варварами, которые создали много прекрасных творений ипроявили многообразную добродетель. Ради их детей вы создали им священныекапища, а ради создания человеческих детей - ничего и никому не создали". Это не одна только формальная аналогия или случайное словесноесовпадение, когда мы говорим о духовной плодовитости, духовном зарождении ипродуктивности или, следуя за Платоном, о духовных детях в более глубокомсмысле. Как телесная сексуальность является попыткой органического существадать своему образу, своим формам длительное существование, так и каждаялюбовь в основе своей есть стремление окончательно реализовать нашу душевную форму, нашуиндивидуальность. Здесь находится тот мост, который связывает волю ксобственному увековечению (так можно было бы назвать то, что есть общего усексуальности и эротики) с ребенком. Половое влечение и любовь - оба ониявляются попытками реализовать свое "я". Первое хочет увековечить индивидуумпутем телесного изображения, вторая- увековечить индивидуальность в еедуховном идеальном подобии. Только гениальный человек знает абсолютнобесчувственную любовь. Только он стремится создать вневременных детей, вкоторых получает выражение его глубочайшая духовная сущность. Эту параллель можно проследить еще дальше. Многие, вслед за Новалисом,неоднократно повторяли, что половое влечение содержит в себе нечтородственное жестокости. Эта "ассоциация" имеет глубокое основание. Все, чторождено от женщины, должно непременно умереть. Перед ранней, преждевременнойсмертью в каждом существе вспыхивает сильнейшее половое влечение - этопотребность оставить по себе какое-нибудь создание. Таким образом, половойакт не с одной только психологической, но также этической и натурфилософскойточки зрения кроет в себе глубочайшее родство с убийством: он отрицаетженщину, он отрицает также мужчину. В идеальном случае он лишает их обоихсознания с тем, чтобы дать жизнь ребенку. Для этического мировоззрениявполне понятно, что всякое создание, возникшее таким путем, должнонепременно погибнуть. Но для высшей эротики, как и для низшей сексуальности,женщина не является самоцелью, а только средством дать возможно полное ичистое отражение "я" любящего человека. Произведения художника представляютсобою не что иное, как его неизменное "я" на различных этапах его жизненногопути, "я", которое он большей частью приписывает той или иной женщине, хотябы эта женщина являлась плодом его богатой фантазии. Реальная психология возлюбленной женщины при этом всегда исключается: втот момент, когда мужчина любит женщину, он не может проникнуть взором в еедуховную сущность. В любви обыкновенно не становятся к женщине в отношениявзаимопонимания, которые являются единственно нравственными отношениямимежду людьми. Нельзя любить человека, которого вполне знаешь, так как тогдавместе с тем Узнаешь и о всех несовершенствах, которые ему присущи, какчеловеку, любовь же простирается только на совершенство. Любовь к женщиневозможна только тогда, когда ее мало смущают действительные качества,истинные желания и интересы, которые исключительно занимают данную женщину икоторые окончательно противятся сосредоточению высших ценностей в ееличности. Любовь предполагает безграничный произвол в подмене психическойреальности любимого существа совершенно иной реальностью. Попытка найти вженщине свою собственную сущность вместо того, чтобы видеть в женщине толькоженщину, необходимо предполагает пренебрежение ее эмпирической личностью.Эта попытка, таким образом, исполнена жестокости по отношению к женщине. Вэтом именно заключается корень эгоизма всякой любви, всякой ревности,эгоизма, который видит в женщине только несамостоятельный, зависимый предметобладания, но который не обращает внимания на ее внутреннюю духовную жизнь. На этом кончается параллель между жестокостью эротики и жестокостьюсексуальности. Любовь есть убийство. Половое влечение отрицает тело и душуженщины, эротика - опять-таки отрицает душу. Совершенно низменнаясексуальность видит в женщине или аппарат для онанирования, или родильнуюмашину. По отношению к женщине нельзя совершить более гнусного поступка, какобвинить ее в бесплодии. Если же какой-нибудь кодекс признает бесплодиеженщины легальным поводом к разводу, то уж, вероятно, более мерзкого пунктав нем найти нельзя. Высшая эротика беспощадно требует от женщины, чтобы онаудовлетворяла потребности мужчины в обожании, чтобы она дала себя любитьсамым беспрепятственным образом, ибо мужчина хочет видеть в ней идеал свойосуществленным, он хочет вместе с ней создать духовное дитя. Таким образомлюбовь антилогична, так как она пренебрегает объективной истиной о женщине исовершенно отрешается от ее действительной созданности. Любовь, кроме того,жаждет иллюзии мысли и настойчиво добивается обмана разума. Больше того. Онаантиэтична по отношению к женщине, так как она насильно хочет навязать ейпритворство и обман, полнейшее совпадение ее желаний с желаниями другого,чуждого ей человека. Эротика пользуется женщиной в качестве средства умерить и сократитьборьбу сил, она требует от женщины только спустить ту ветвь, по котороймужчине легче будет взойти на высоту полного искупления. Я далек от мысли отрицать героическое величие, которое содержит в себевысшая эротика, культ Мадонны. Как я могу закрывать глаза на величайшееявление, которое озарено именем Данте! В жизни этого величайшего почитателяМадонны лежит такая безграничная, безмерная уступка ценности женщине, чтоодин только дионисовский размах, с которым он отказался от своей ценности впользу женщины, вопреки ее истинной сущности, производит впечатление чего-тограндиозного. Сколько самоотречения лежит в этом стремлении воплотить цельвсех своих томлений в одном существе, ограниченном земной жизнью, и к томуже в девушке, которую художник еще девятилетним мальчиком видел всего одинраз и которая, пожалуй, впоследствии превратилась в Ксантиппу или просто вжирную гусыню! В этом лежит такой явный акт проекции ценностей, выходящих запределы временно-ограниченного индивидуума, на женщину, которая сама по себе лишена всякой ценности,что нелегко также говорить против него. Но значение всякой,. даже самойутонченной эротики сводится к безнравственности троякого рода: во-первых,непримиримый эгоизм по отношению к эмпирической личности женщины, котораяпредставляет из себя средство личного подъема, а потому лишенасамостоятельной жизни; во-вторых, нарушение обязанностей по отношению ксамому себе, бегство от себя, бегство ценности в чуждую ей страну, жаждаискупления, а потому трусость, слабость, отсутствие достоинства, какое-тоотсутствие героизма; наконец, в-третьих, боязнь истины, которая не мирится слюбовью, хлестко бьет ее по лицу, которой боится любовь, так как она стоитна самом пути к искуплению. Безнравственность последнего рода окончательно не дает возможностивыяснить истинную сущность женщины. Она обходит женщину, так что мы никогдане в состоянии будем придти к тому заключению, что женщина сама по себелишена всякой ценности. Мадонна - создание мужчины. Нет ничего, что ейсоответствовало бы в действительности. Культ Мадонны нельзя признатьнравственным, так как он закрывает глаза на действительность, так каклюбящий обманывает им самого себя. Культ Мадонны, о котором я говорю, этоткульт великого художника является во всех отношениях пересозданием женщины,которое возможно только тогда, когда мы окончательно отрешимся отэмпирической реальности женщин. Интроекция совершается соответственнокрасоте тела и потому она не может осуществить свою цель на женщине, котораярезко противоречит символу красоты. Цель такого пересоздания женщины или потребность, в которой берет своеначало любовь, мы уже в достаточной степени выяснили. Эта потребностьявляется основной причиной того, что люди тщательно закрывают уши, когда имговорят что-нибудь не в пользу женщины. Люди охотно клянутся в женской"стыдливости", восхищаются ее "состраданием", они склонны признать отменнонравственное явление в том, что девица потупляет взоры. Но они никогдавместе с этой ложью не откажутся от возможности обращаться с женщиной, каксредством для целей их собственных высших подъемов, они никогда не закроютэтого пути к своему искуплению. В этом уже заключается ответ на поставленный нами в начале этой главывопрос, каковы те мотивы, в силу которых люди так сильно уверовали в женскуюдобродетель. Мужчина не хочет отказаться от того, чтобы превратить женщину всосуд для его собственном совершенства, чтобы видеть в ней эту идею вполнереализованной, ибо ему тогда легче будет с помощью женщины, вознесенной достепени носительницы высших ценностей, реализовать свое духовное дитя, своелучшее "я". Недаром состояние влюбленного носит в себе все черты сходства ссостоянием творца. Им обоим свойственно исключительное благоволение ковсему, что живет, им чуждо понимание всех мелких конкретных ценностей, апотому они кажутся столь странными и смешными какому-нибудь филистеру, всяреальность которого исчерпывается именно этими мелочами материальной жизни. Великий эротик - гений, и всякий гений в основе своей эротичен даже втом случае, когда его любовь к ценности, т.е. к вечности, к мировому целомуне сосредоточилась в телесной оболочке какой-нибудь женщины. Отношениенашего "я" к миру, отношение субъекта к объекту уже является в некоторойстепени повторением, в более высокой и широкой сфере, отношения мужчины кженщине, или, вернее, последний есть частный случай первого. Подобно тому,как комплекс ощущений превращается в объект, но при содействии субъекта и изпоследнего точно так же женщина опыта, как реальное существо, уничтожаетсяженщиной эротики. Жажда познания есть мечтательная любовь к вещам, в которыхчеловек всегда и вечно находит только самого себя. Совершенно то же и слюбовью. Человек любящий впервые создает предмет своей любви, в тесномсмысле слова, и открывает в нем всегда свою собственную глубочайшуюсущность. Так превращается любовь в параболу для любящего: она стоит вфокусе параболы, сопряженном с бесконечностью... Спрашивается, кому знакома подобная любовь: известно ли только мужчинесверхполовое отношение, или женщина также способна к высшей любви.Попытаемся как-нибудь в сфере опыта найти ответ на этот вопрос, независимоот всех найденных положений и даже вне их влияния. Опыт же самымнедвусмысленным образом показывает, что Ж (оставим в стороне одно кажущеесяисключение) только сексуальна. Женщины хотят или полового акта, или ребенка(во всяком случае, они хотят выйти замуж). "Любовная лирика" современныхженщин не только лишена всякой эротики, но она в высшей степени чувственна.Всего только короткое время прошло с тех пор, как женщины решили выступать сподобными произведениями, но они уже успели в этой сфере проявить такуюсмелость, на которую еще не дерзал ни один мужнина до них. Их произведениявполне могут удовлетворить самым алчным ожиданиям, таким, например, которыебудят в нас "чтения для холостяков". Здесь и намека нет на целомудренное,чистое влечение, которое любящий человек так боится осквернить своейсобственной близостью, Здесь речь идет о буйном оргазме и дикомсладострастии, а потому эта литература, по-видимому, могла бы лучше всегопоказать, что природа женщины сексуальна, но не эротична. Только любовьсоздает красоту. Имеют ли женщины какое-нибудь отношение к красоте?Выражение столь употребительное среди женщин: "ах, к чему мужчине бытькрасивым?" - не фраза. Если женщина просит у мужчины совета, какие цветалучше идут к ее платью, то это не лесть, которая рассчитана на еготщеславие. Она сама не в состоянии подобрать цвета, чтобы они производиливпечатление чего-то красивого, эстетического. Там, где недостаточен простойвкус, а необходимо тонкое чувство, женщина не может обойтись без помощимужчины, даже в вопросах своего туалета. Будь у женщины какое-нибудь чувствокрасоты, обладай она в глубине своего внутреннего духовного мира изначальныммерилом красоты, она бы не требовала от мужчины вечных уверений ее в том,что она прекрасна. Женщины не видят ничего прекрасного также и в мужчине, и чем больше ониносятся с этим словом, тем сильнее обнаруживают, как далеко от них идеякрасоты. Самым надежным масштабом стыдливости человека является то,насколько он часто произносит слово "прекрасный" - это объяснение в любвивсей природе. Если бы женщины действительно обладали жаждой красоты, то онименьше говорили бы о ней. Но они не обладают никакой потребностью в красоте,да и не могут ею обладать, так как считают красивым все то, что признанотаковым общественным мнением. Нельзя считать красивым то, что нравится. Намочень часто приходится слышать подобное определение, хотя оно глубоко ложнои противоречит смыслу самого слова. То, что нравится, мило, красиво же то,что единичное лицо любит. Миловидность есть черта всеобщая, красота-индивидуальная. Поэтому истинно эстетическая оценка стыдлива, рожденатоской, а тоска - несовершенством и бессилием одиночества. Эрос, сын Поросаи Пении, есть отпрыск, родившийся из соединения богатства и бедности. Длятого, чтобы найти что-нибудь прекрасным, для этого, как и для объективностилюбви, необходима определенная индивидуальность, не одна толькоиндивидуация. Быть просто милым значит превратиться в монету, очень ходкую вобщественном кругу. Красоту любят, а миловидность - это то, во что людиобыкновенно влюбляются. Любовь всегда рвется наружу, она трансцендентна, таккак она вытекает из неудовлетворенного субъекта, вечно прикованного ксубъективности своего духовного мира. Кто думает найти подобнуюнеудовлетворенность у женщины, тот скверно понимает и различает вещи. Влучшем случае, Ж влюблена, М же любит. Глупы и ложны ламентации тех женщин,которые утверждают, что женщина способнее к истинной любви, чем мужчина:совершенно напротив -она абсолютно неспособна к ней. Состояние влюбленности,а в особенности влюбленность женщины, представляет собою вид замкнутогокруга, но она мало похожа на ту параболу, которую образует собою любовь. Если мужчина производит на женщину известное влияние своеюиндивидуальностью, то причиной этого является не его красота. Красоту,носителем которой является также мужчина, в состоянии понять только мужчина:не удивительно ли, что понятие красоты, будь то мужская или женская красота,впервые создано мужчиной. Может быть, когда метафизическим, вневременным актом был созданчеловек, мужчина присвоил себе одному все божественное - душу, но по какиммотивам это совершилось, мы, конечно, представить себе не можем.Преступление, которое он, таким образом, совершил против женщины, онискупает теперь муками любви. Путем любви он хочет ей вернуть, подарить тудушу, которую отнял у нее. Он делает это, так как сознает всю тяжесть своейвины. И действительно, он ощущает сильнейшим образом сознание какой-то виныособенно перед той женщиной, которую любит. Безнадежность этой попыткивернуть ей душу тем, чтобы искупить свою вину, может объяснить нам, отчегоотсутствует счастливая любовь. Таким образом, этот миф явился бы оченьудачной темой для драматической мистерии. Но он далеко заходит за пределынаучного или научно-философского исследования. Чего женщина не хочет, мы уже выяснили. Теперь мы посмотрим, в чемзаключается ее глубочайшее стремление и насколько оно противоположностремлению мужчины.Г Л А В А XII
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 118; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!