Тут Вовкина мать заплакала. А Георгич сказал, чтобы она выбросила из головы эти глупости.
Пока Полина Петровна и Мария успокаивали Вовкину мать, повар надел клеёнчатый фартук и своим небольшим, но наточенным как бритва топором начал разделывать свиную тушу. Вид у него был хмурый и сосредоточенный – верный признак того, что Георгич размышлял про себя. Полина Петровна и Мария вышли из-за стола и занялись приготовлением корма для поросят. Генка увёл Женьку в пустой обеденный зал столовой, где и затеял с малышом игру в прятки между столами и табуретками. А Вовка продолжал сидеть рядом с матерью. Ждал, что скажет повар.
-- Ну, да… раньше надо было… до бомбёжек… Но кто же знал?.. – отложив топор, Степан Георгиевич прокручивал теперь куски мяса вместе с вымоченными в воде сухарями через мясорубку. -- Однако оставаться здесь тебе нельзя… Алексей-то у тебя партийный… и даже член Дзержинского райкома… вот в чём заковыка!.. Тачку возьмёшь столовскую, она не резиновых шинах, лёгкая на ходу… Харчами на первое время я вас обеспечу…
-- Спасибо…
-- Да не в спасибо дело, -- отмахнулся повар, -- отца бы своего нашли… Вовке одиннадцать, уже не маленький, за мужика будет… А Женька верхом на тачке прокатится… Дорога, конечно, неблизкая… однако беженцы вон идут – и вы дойдёте.
Приготовив фарш, Степан Георгиевич сполоснул в тазу ладони, вытер их полотенцем и сел за стол напротив Вовки и его матери:
-- Но если решила идти, не тяни… И с утречка… чтобы до бомбёжки голые места проскочить…А я, если хочешь, прямо сейчас сделаю то, что Алексею твоему обещал… библиотеку его отвезу к Анне Семёновне… Если какие вещи на хранение, то и их прихвачу.
|
|
|
Они грузят на тачку тома произведений Пушкина – в золотистых обложках с тиснёным профилем поэта. В бледно-зелёных обложках – тома Лермонтова, в чёрных – Льва Толстого, в тёмно-зелёных – Чехова, в ярко-красных – Маяковского. В твёрдом коричневом переплёте с золотым тиснением на корешках – тома энциклопедии Брокгауза и Эфрона. А также рабфаковские учебники отца, Вовкины учебники и Женькины книжки, читать которые сам он пока не умеет…
Извлечённые из шкафов книги заполоняют комнату. Их складывают в стопки, перевязывают бечёвкой и выносят к подъезду. Степан Георгиевич укладывает стопки на тачку. Свои учебники Вовка понёс без перевязки, в охапку. Спускаясь по лестнице, две верхних книжки он уронил. Одной из них оказалась «История СССР» для четвёртого класса. При падении «История» раскрылась на портрете маршала Блюхера, густо замазанном чернилами. В школе Блюхера называли «врагом народа» и объясняли: сразу, мол, не разобрались и даже в историю поместили, а оказался -- враг. Отец же однажды обронил: «Замазать человека проще простого. Отчистить потом трудно». Так что Вовка до сих пор не знал, как к этому Блюхеру относиться.
|
|
|
Они выносят книги из дома. И книжные шкафы, бывшие единственным украшением их дома, один за другим пустеют. Мать снимает со стены свадебную фотографию, картонку с овальными портретами служащих Сталинградского главпочтамта и портрет Ленина в рамке, заворачивает всё это в скатерть и передаёт Вовке вместе с последней стопкой книг.
Их путь в Разгуляевку лежит мимо школы, бараков и детского сада. Мальчишки тоже держатся за ручку тачки, но везёт её Георгич. В могучих руках повара тачка кажется детской коляской. Рукава рубахи закатаны по локти. Тронутые сединой густые волосы свисают на лоб. За тачкой хромота повара почти незаметна.
-- Ты, Вовка, вот что… если где по дороге застрянете, не раскисай и рук не опускай. В лоб-то в жизни не всегда получается…-- говорит на ходу повар. – Остановись, подумай. Может, другую дорогу поискать надо. А может, просто передохнуть… Ну-ка попробуйте сами!
Степан Георгиевич отпускает ручку тачки, и тачка мгновенно наливается свинцовой тяжестью. Оставшись без помощи повара, первую минуту Вовка и Генка думают лишь о том, как бы тачку не опрокинуть. Но вскоре приноравливаются.
|
|
|
Дом Анны Семёновны, молодой учительницы русского языка и литературы, находился в том месте Разгуляевки, где одна из разгуляевских улиц пересекалась с другой, вытянувшейся вдоль оврага почти под прямым углом к железной дороге. Дом имел, как тут говорили, «полтора этажа». Что означало этаж над землёй и ещё полуподвальное жилое помещение, окна которого смотрели в ямы, выложенные кирпичом. В это помещение Вовка и Генка и переносили стопки книг. А Анна Семёновна стояла в дверях и, глядя на книжные корешки, всплёскивала руками:
-- Господи! Если бы не война, всё бы бросила, заперлась – и перечитала. Всё, всё!..
Когда Степан Георгиевич, Вовка и Генка вернулись из Разгуляевки, все вместе пообедали. После чего Полина Петровна и Мария ушли по своим делам, Вовкина мать вернулась в опустошённую квартиру, чтобы уложить младшего спать, а Вовка и Генка, прихватив с собой подарок Сергея, по металлической лестнице поднялись на чердак дома ИТР.
Свет сюда проникал через четыре окна: два торцевых и два боковых, располагавшихся в фонарях крыши над средним подъездом. Через боковые фонари можно было и выбраться на крышу, если воспользоваться деревянной лестницей, валявшейся под одним из фонарей.
|
|
|
Последний раз на крышу дома ИТР мальчишки поднимались вместе с Вовкиным отцом. Тогда в посёлке стояла зенитная батарея, а по ночам на крыше дежурили комсомольцы. Вовкин отец показывал своему старшему сыну и его приятелю, как с помощью огромных щипцов управляться с «зажигалками». Сейчас о том времени напоминали лишь ящики с песком, а раскалившаяся от солнца крыша дышала нестерпимым жаром. Чтобы проветрить чердак, одно за другим Генка распахнул все четыре окна.
Поначалу мальчишки вместе с перископом пристроились возле торцевого окна, что смотрело на запад, и бесцельно разглядывали школу с разрушенной пристройкой, бараки и детский сад, обсаженный кустами шиповника и обнесённый штакетником.
Настроение у Вовки было неважное. Сколько дней прошло в ожидании – а отца всё нет…
Вовка даже не сомневался в том, что его отец жив. Что он, как сказал Георгич, просто задержался на какой-то очень важной работе. И что вот-вот наступит момент, когда на бугре за силикатным заводом №5 заклубится пыль на дороге и отец примчится в посёлок на какой-нибудь полуторке, а то и на эмке. Он обнимет маму, пару раз подбросит над собой Женьку, прижмёт к себе его, Вовку. Мамино лицо просветлеет. А ему, Вовке, несмотря ни на что, даже на войну, всё станет понятным и простым. И Вовке так захотелось, чтобы этот момент наступил немедленно, что он вырвал перископ из Генкиных рук.
-- Ты чего? – не понял Генка.
-- Давай в другое окно взглянем!
Они перенесли перископ к фонарю, что смотрел в сторону завода №5 и трамвайного кольца, и с помощью лестницы и осколков кирпичей, валявшихся на чердаке, закрепили прибор. Вовка приник к окулярам. Но не дымила, как прежде, труба над заводом. На узкоколейке, что вела в песчаный карьер, сиротливо торчала пустая вагонетка. Не клубилась пыль на дороге. Не мчался к Вовке его отец. Лишь редкие беженцы со своими тачками ползли в город вдоль трамвайной линии…
Не знал Вовка, не мог знать, что никогда больше он не увидит своего отца живым. Потому, что в то самое утро, когда отец ушёл из дома, вместе с другими ополченцами его послали на одну из волжских переправ для охраны и сопровождения раненых красноармейцев. И почти у самого левого берега реки фашистский «хейнкель» на бреющем полёте положил бомбу точно в буксир, который тащил баржу с ранеными и на котором находился Вовкин отец. Без сознания его вытащили на берег, кое-как перевязали и вместе с ранеными красноармейцами, что уцелели после налёта, отправили поездом в Чкалов. И теперь, когда Вовка сидит на чердаке дома ИТР и смотрит в танковый перископ на дорогу, поджидая отца, тот едет в чкаловском поезде, всё дальше удаляясь от Сталинграда, а значит и от Вовки. Но доехать до Чкалова ему тоже не суждено. Поскольку поезд будет ползти так медленно, а рана окажется столь тяжёлой, что Вовкин отец в этом поезде и умрёт, даже в беспамятстве терзаясь тем, что не увёз семью от наступающего врага. Не успел позаботиться о своих, самых родных…
И девочки Лены, так смущавшей Вовку своим существованием, Вовка больше не увидит. Путь до Чёрного Яра, большого казацкого села на правом берегу Волги, никому не казался ни длинным, ни опасным. А предзавкома надеялся, что вместе с полуторкой и трёхтонкой вернётся к вечеру в посёлок, чтобы на следующий день отвезти в тот же Чёрный Яр первую партию обитателей бараков. И обе машины через Гумрак, то есть в объезд Сталинграда, благополучно выбрались на Астраханский тракт. Но именно здесь над ними закружили два «фокке-вульфа». Первая бомба угодила под колёса полуторки, взметнув её над дорогой. Следовавшая за ней в полусотне метров «задавака» остановилась, и люди посыпались из кузова. Но разбежаться они не успели, поскольку немцы израсходовали на них один за другим три фугаса. Обезумев от взрывов и не видя вокруг ни малейшего укрытия, те немногие, кто оставался на ногах, бросились врассыпную в степь. А «фоке-вульфы», снова и снова проносясь над горящими машинами, уничтожали бывших жильцов дома ИТР из пулемётов. И когда эта бойня закончилась, в живых осталась лишь Ленкина белка, метавшаяся в своей клетке…
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!