Офицер в рясе был героем-любовником 14 страница

Из христианских добродетелей вниманием проповедников пользовались почти исключительно две: любовь к ближнему и самоотверже­ние, — «любите врагов ваших» (Мф. 5, 44) и «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13), — об этом или прямо, или косвенно говорилось почти в каждой проповеди. Вот эта-то милующая, в течение многих веков простер­тая над русским народом рука церкви, это постоянное напоминание ему о любви и самоотвержении и вложили в его душу то сокровище, которое он выявлял в великих, но скромных, для глаза незаметных подвигах до револю­ции, и которое он еще выявит и после революции, какие бы потрясения последняя ни произвела в его душе...

       Из Гродно я проехал в Ландворово, где помещался тогда штаб генерала Рененкампфа, затем вместе с Рененкампфом в 1-ую и 2-ую конные гвардейские дивизии и потом, уже без генерала, в сопровождении полк. Бу­рова, на позиции, по направлению к Олите, в полки 2-го армейского корпуса. Как во время моего пребывания {165} в Ландворово, так и в пути, пока мы ехали вместе, упо­мянутый уже генерал князь Белосельский-Белозерский то и дело расхваливал Рененкампфа, а иногда прямо убеждал меня отстаивать последнего перед Верховным.

       Кажется, 11-го и 12-го сентября я провел в Вильне, где, после посещения находившихся там военных госпи­талей, был гостем архиепископа Тихона (Впоследствии — Патриарх Тихон.), с которым сначала в городе, а потом на его чудной даче Тринополь провел в приятной беседе около семи часов.

       Уезжая из Вильны, я накупил себе разных газет, среди которых оказался номер (кажется, за 10 сентяб­ря) «скворцовской» (Издававшейся В. М. Скворцовым, чиновником особых по­ручений при обер-прокуроре Св. Синода.) газеты «Колокол», проглядывая который, я наткнулся на статью какого-то архимандри­та, озаглавленную: «Апостольская поездка еп. Дионисия по Галиции» (Кажется, не ошибаюсь, приводя по памяти название ста­тьи. Еп. Дионисий, впоследствии — митрополит Варшавский.). В статье сообщалось, что с продвижением наших войск в Галицию, Волынские духовные власти, во главе с архиепископом Евлогием, начали «апостоль­ское» дело обращения галицийских униатов в правосла­вие. Еп. Дионисий (Кременецкий, викарий Волынской епархии) уже подъял великий подвиг, путешествуя по градам и весям Галиции. Преосвященный не только со­вершает богослужения в униатских приходах, но и «действует». Указывались факты: в селе H преосвящен­ный призывает священника-униата. «Ты — папист?» — спрашивает его преосвященный. «Папист», — отвечает священник. «Тогда вот тебе два дня на размышление: если не откажешься от папы, отрешу тебя от места». Священник не согласился отказаться, после чего епископ в воскресенье объявляет прихожанам: «Ваш священник — папист; он негоден для вас; я ставлю вам другого»... И... поставил иеромонаха Почаевской Лавры.

{166} Я воспроизвожу содержание статьи по памяти, но она так ошеломила меня тогда, что теперь я уверен, что если и погрешаю, то только в отношении дословной передачи, а не по существу ее.

       Задолго до войны я изучал униатский вопрос в широкой научной и бытовой постановке. Защищенная мною 9 мая 1910 г. магистерская диссертация озаглав­ливалась: «Последнее воссоединение униатов Белорус­ской епархии (1833-1839 гг.)». Статья «Колокола» во­скресила в моей памяти знакомую картину воссоединения 30-х годов прошлого столетия со всеми ошибками и промахами воссоединителей, приводившими к кровавым столкновениям, к вмешательству вооруженной силы. Только «тогда» было в мирное время и у себя дома, а «теперь» — на театре военных действий, на чужой территории. Последнее обстоятельство обязывало наших «деятелей» к особой осмотрительности и осторожности. Азбука военного дела требовала принятия всех мер к успокоению, а не к возбуждению и раздражению насе­ления занятой нашими войсками неприятельской местно­сти. Наши «воссоединители» обязаны были, кроме того, учитывать, что успех на войне легко чередуется с не­удачей, что сегодня занятая нашими войсками террито­рия завтра может перейти снова в неприятельские руки. И не могли они не предвидеть, что может ожидать вос­соединенных, если они снова окажутся в руках австрий­ской власти, столь ревностно, по политическим сооб­ражениям, преследовавшей в Галиции православие и насаждавшей унию. Короче сказать, наши власти долж­ны были понять, что всякие воссоединительные действия на фронте в занятой нашими войсками неприятельской стране по самому существу были несвоевременны и неуместны, независимо от того, искусно или грубо они производились бы.

Православной миссии среди Галицийских униатов в то время могло быть только одно дело: не обличая униатской веры, не пытаясь пока воссоеди­нить униатов, всеми способами показывать им, — {167} особенно оставшимся без своих священников, бежавших в глубь Австрии, — красоту и теплоту православия: со­вершая для них службы, исполняя все требы, бескоры­стно всем и для всех служа, а для этого пославши туда самых лучших — испытанных и образованных своих священников. При таком характере нашей работы униа­ты, может быть, поверили бы нам, привыкли бы к нам, а, может быть, и полюбили бы нас и незаметно слились бы с нами. При ином — одни нас возненавидят, другие, поверив нам, будут под угрозой мести со стороны ав­стрийцев, которые, если территория с воссоединенными снова перейдет в их руки, не пожалеют для «изменни­ков» пуль и виселиц. Но такая миссия для наших цер­ковных деятелей казалась прежде всего скучной и необещающей лавров, а затем она представлялась и кано­нически недопустимой. Совершать богослужение, требы для еще не присоединенных к православию униатов, венчать их, крестить их детей, хоронить их и т. д. — от этой мысли содрогнутся и теперь такие «столпы» православия, а тогдашние вдохновители воссоединитель­ного Галицийского дела, как митр. Антоний (Храповицкий) и другие. Что обстановка, совершенно исключитель­ная, требовала, чтобы икономия церковная разрешала в данном случае действовать, считаясь не с буквой, а с духом, не с формою, а с высшей правдой и христианской любовью, — это тогда не было ни понято, ни принято во внимание. Вместо мудрости, воссоединители вложили в дело настойчивость, решительность и уставную закон­ность, по всей вероятности, не учитывая всех тех по­следствий, к которым должно было привести дело их «святой ревности».

       Прибыв в Ставку, я показал великому князю статью «Колокола» и при этом изложил свой взгляд на дело. Верховный тотчас пригласил к себе начальника Штаба, и я, в присутствии последнего, повторил свой доклад. Наша беседа кончилась тем, что великий князь приказал заготовить от его имени телеграмму на имя Государя, — {168} просить высочайшего повеления о немедленном приоста­новлении всяких воссоединительных действий в Галиции.

       Телеграмма за подписью Верховного была послана в тот же день, а через несколько дней был получен ответ Государя, что он повелел архиеп. Евлогию пре­кратить воссоединительную работу.

       Но... «апостольские» труды неудачных сотрудников архиеп. Евлогия и после этого продолжались...

       Как это могло быть, когда последовало совершенно определенное высочайшее повеление? Отвечаю на этот вопрос сообщением изучавшего в 1916 году по докумен­там канцелярии обер-прокурора Св. Синода и по сино­дальным дело Галицийского воссоединения, профессора Киевской Духовной Академии, прот Ф. И. Титова. Он рассказывал мне, что он там видел высочайшую теле­грамму, повелевавшую прекратить воссоединение в Га­лиции. Тут же на телеграмме была пометка, что Канце­лярия спрашивала у обер-прокурора Св. Синода: какие принять меры в виду такого повеления Государя. И тут же стоял ответ обер-прокурора: «Приобщить к делу»... Коротко и ясно. Возможно, что обер-прокурор, получив высочайшее повеление приостановить воссоединительные действия, вошел к Государю с особым докладом, и Го­сударь разрешил ему продолжать воссоединения. Может быть, пользовавшийся благоволением царицы обер-про­курор В. К. Саблер при ее помощи добился этого.

       Чтобы не прерывать нити рассказа, я продолжаю речь об этом деле.

       Время шло, шли и воссоединения. Ни в каком случае нельзя заподозревать ни чистоты намерений, ни ревности о благе церкви у стоявшего во главе воссоединительного дела архиеп. Евлогия. Но, в то же время, нельзя не признать, что он в этом предприятии проявил как будто совсем несвойственные ему нечуткость и близорукость.

       Получив синодальное повеление заняться {169} воссоединительным делом в Галиции, архиеп. Евлогий оставил свою огромную епархию и поселился во Львове. В Га­лиции уже работал целый полк его сподвижников, огромный процент которых составляли иеромонахи Почаевской Лавры, полуграмотные, невоспитанные, невежественные. И они должны были заменить обращаемым в православие униатам их прежних священников, кото­рые почти все имели университетский диплом и блестя­щую практическую выучку, в направлении и совершен­ствовании которой Галицийский униатский митр. Шептицкий был большой мастер.

       Как бы для большего неуспеха в работе, этих ново­явленных противоуниатских миссионеров сразу же по­ставили в самое несносное материальное положение. Как рассказывал мне настоятель штабной церкви при нашем генерал-губернаторе в Галиции, протоиерей Венедикт Туркевич, им не назначали никакого определенного жа­лования; вместо жалованья, архиеп. Евлогий, имевший в своем распоряжении аванс из Синода, выдавал им от времени до времени по 10-15 руб. на человека. Такие деньги составляли тогда слишком незначительную сумму. Поэтому помощники архиеп. Евлогия обыкновенно вла­чили самое жалкое существование и по временам, когда Владыка на очень долгое время, — а это было обыкно­венным явлением, — оставлял их без новой подачки, вынуждены были питаться почти подаянием. Тому же прот. Туркевичу всё время приходилось из сострадания кормить того или другого монаха-«миссионера», издер­жавшего евлогийскую субсидию и жившего затем в течение долгого времени без гроша в кармане. Всё это было так примитивно-мелочно, непродуманно. И, конеч­но, всё это не могло служить к славе православной церкви...

       По-видимому, Верховный больше не беспокоил Госу­даря по делу о воссоединении. Я же после сентябрьского доклада не напоминал о деле, считая, что сами военные {170} власти должны были понять и по достоинству оценить его.

       В конце октября или в начале ноября 1914 г. в Ставку приезжал архиеп. Евлогий. Он имел продолжи­тельный разговор с начальником Штаба, беседовал с великим князем. О содержании этих бесед мне неиз­вестно: я не пытался узнать, а мне не сообщили о них. Судя же по тому, что обращение великого князя с архиепископом Евлогием во время завтрака было очень сдер­жанным, я понял, что архиеп. Евлогий сочувствия в Ставке не встретил. В беседе со мною архиепископ не проронил ни одного слова о воссоединении. Я, с своей стороны, не счел удобным начинать разговор о деле, касающемся ближе всего архиепископа.

       В конце ноября в Ставку приехал обер-прокурор Св. Синода В. К. Саблер. Я встретил его на вокзале. Поздоровавшись со мной троекратным воздушным лоб­занием (Саблер так здоровался со всеми духовными лицами: он не подносил своих губ к щекам здоровавшегося ближе, чем на чет­верть аршина, но трижды чмокал губами. Это у него означало троекратное лобзание!), он сразу залепетал:

       — Ах, о. протопресвитер, я всю дорогу читал вашу книгу о воссоединении... Как интересно, как интересно!

       И жизненно, главное — жизненно. Я большую половину книги прочитал за дорогу...

       Я решил перевести разговор на современное воссо­единение. Но лишь только я начал говорить о множестве ошибок и разных эксцессах, которые были допущены при Белорусском воссоединении, и которых теперь, в военную пору, на театре военных действий можно и должно избегать и для безопасности воссоединеняемых, и для блага Церкви, он меня сразу перебил:

       — Ах, о. протопресвитер, у меня к вам большая просьба: поддержите меня перед великим князем {171} Николаем Николаевичем. Во Львове, знаете, на горе, на чуд­ном месте, у собора св. Юра резиденция митрополита, ряд отличных домов... Нам бы, хоть бы два-три домика дали... реквизировали. Я буду просить об этом Верхов­ного, а вы мне помогите.

       Я ответил молчанием на эту просьбу.

       На другой день, посетив Саблера в его вагоне, сто­явшем вблизи от великокняжеского поезда, я снова за­говорил о Галицийском воссоединении. Саблер быстро перевел речь на другой предмет. Ясно мне стало, что мой взгляд на дело Саблеру известен и совершенно рас­ходится с его взглядом и желаниями. Ему нужны были громкие цифры воссоединенных и «домики» во Львове; я же по истории Белорусского воссоединения знал дей­ствительную цену громких цифр, не верил в прочность приобретения Львовских «домиков» и сильно опасался за возможность катастрофы этого воссоединительного предприятия. Не стану распространяться о том, что всё это дело по своей конструкции представлялось мне со­вершенно несвоевременным и несерьезным, роняющим престиж великой церкви, от лица которой оно произво­дилось...

       Больше я не пытался заговаривать, убедившись в бесполезности своих попыток.

       В Ставке Саблера приняли довольно немилостиво. Он был приглашен и к завтраку, и к обеду, но посажен не рядом с великим князем, как сажали других почтен­ных министров, а за другим столом. И за завтраком, и за обедом Верховный не обратился к нему ни с одним словом. Всё это было очень симптоматично.

       О чем беседовал Саблер наедине с великим князем и с начальником Штаба, не знаю. Но уехал он из Ставки недовольный: никаких домов ему не дали. А о приезде его и о нем самом потом в Ставке вспоминали с усмешкой.

       Из писем от своих петроградских друзей я знал, {172} что архиеп. Евлогий в своих воссоединительных дей­ствиях вдохновляется другим, талантливым, но иногда плохо разбирающимся в обстоятельствах, архиеп. Анто­нием и всецело поддерживается и руководится своеоб­разным ревнителем православия В. К. Саблером. Но архиепископ Евлогий и не подозревал, до какой степени доходила попечительность о нем Саблера. Последний, между прочим, командировал в помощь Евлогию, в ка­честве секретаря по униатским делам, чиновника своей канцелярии П. Д. Овсянкина, человека очень сердечного, отзывчивого, доброго, еще более услужливого, но выра­ботавшего довольно своеобразный взгляд на порядоч­ность в человеческих отношениях.

       В Петрограде, среди бумаг, у меня остался большой том копий (Оригиналы хранились в архиве канцелярии обер-прокурора Св. Синода.) писем-донесений г. Овсянкина обер-проку­рору Св. Синода, В. К. Саблеру, о действиях архиеп. Евлогия в Галиции, любезно предоставленный мне тем же проф. прот. Ф. И. Титовым.

       В своих донесениях, аккуратно посылавшихся раз-два в неделю, Овсянкин самым тщательным образом, до мельчайших подробностей, описывал своему патрону всё, касающееся не только общественной деятельности, но и частной жизни архиеп. Евлогия: когда тот ложится спать и встает, что и когда ест и пьет, кто y него бы­вает, о чем он говорит, даже что думает, как действует по униатским делам и пр. и пр. Если бы только архиеп. Евлогий знал, каким оригинальным попечением окружил

его «добрый» Владимир Карлович, и каким милым со­трудником его был г. Овсянкин!

       1-2 февраля 1915 года я провел во Львове, где виделся с генерал-губернатором Галиции, графом Г. А. Бобринским. От Овсянкина и других я узнал, что архиеп. Евлогий очень доволен результатами {173} воссоединения, давшими ему несколько десятков униатских при­ходов. Числа были в его пользу и, на его взгляд, гово­рили о большом успехе. Так точно во время Белорусского воссоединения в 1834 г. думал Полоцкий еп. Смарагд, когда хвастался обер-прокурору Св. Синода: «Мы при­соединили 34 униатских прихода!» А умный и дально­видный Литовский архиеп. Иосиф Семашко по этому поводу замечал: «Мы присоединили 34 прихода! Гораздо лучше было бы не присоединять ни одного прихода!».

Овсянкин тоже, пожалуй, был доволен успехами воссоединения, но осуждал вялость и нераспорядитель­ность архиеп. Евлогия.

       Генерал-губернатор гр. Бобринский, которого я еще с японской войны знал за человека весьма воспитанного и сдержанного, в совсем непривычном для него тоне, почти с раздражением говорил о «вредной политике» архиеп. Евлогия, своими воссоединениями волновавшего население и в большей части его вызывавшего озлобле­ние, особенно, в тех случаях, когда униатские церкви отбирались у униатов и отдавались православным, т. е. воссоединившимся. Гр. Бобринский считал работу архи­епископа Евлогия вредной для русского дела, опасной для местного населения.

       Священником штабной церкви генерал-губернатора Галиции в то время был, как я уже говорил, кандидат богословия, прот. В. И. Туркевич, раньше служивший членом Духовного правления нашей Северо-американской епархии. В общем, осуждая всё начинание архиепископа Евлогия, как несвоевременное, прот. Туркевич в особен­ности не одобрял привлечения к работе в Галиции не­вежественных иеромонахов, а также скупости архиеп. Евлогия, дрожавшего за каждую копейку и державшего своих помощников на каких-то нищенских, случайных подачках, на подножном, можно сказать, корму.

       1-го вечером и 2-го февраля утром я совершал бо­гослужение в большой униатской Львовской {174} церкви (кажется, Св. Николая). За богослужениями храм был пе­реполнен молящимися, главным образом — униатами. Мужчины и женщины подходили ко мне под благосло­вение, принимали на всенощной помазание елеем, причем все целовали мне руку.

       У меня тогда явилась мысль: значит, они не делают различия между мною и своими священниками; значит, они считают, что мы одно с ними по вере, что мы им — свои. Зачем же мы хотим подчеркивать торжественно и всенародно, что они для нас чужие, что мы совсем другое, чем они? Зачем мы толкаем их на непосильный, может быть, для многих из них вопрос: если мы не одно с ними, то что же такое мы? Зачем, требуя обря­довой формальности — отречения от папы и filioque, т. е. от догматов, которые для них и непонятны и без­различны, зачем мы подвергаем их возможности неве­роятных опасностей? Ужель для того только, чтобы выполнить букву в данном случае мертвого закона? Тяжело, больно было на душе.

       Из Львова я направился на позиции осаждавшей Перемышль нашей армии. Там я виделся с командующим армией генералом Селивановым и с множеством военных священников. Как и гр. Бобринский, все они отрицатель­но относились к производившемуся воссоединению. Не­которые при этом рассказывали о насилиях над нежелавшими присоединяться униатами, делавшихся некото­рыми нашими «миссионерами» при участии «ревнителей» — чинов полиции. Тут же они просили у меня указаний, как им поступать, когда оставшиеся без священников, убежавших или погибших, униаты просят их совершать богослужение, исполнять требы и пр.

       На обратном пути, во Львове, я виделся с преосвя­щенным Трифоном (викарий Моск. еп.), исполнявшим тогда обязанности штабного священника в VII армии.

       Он также отрицательно относился к политике архиеп. Евлогия.

{175} Вернувшись в Ставку, я доложил Верховному о впе­чатлениях своей поездки, не умолчав и о воссоединениях. Великий князь беспомощно пожал плечами:

       — Что я могу сделать? Вы же знаете: я просил Государя, Государь обещал. Я отлично понимаю, что от их воссоединений, кроме неприятностей и осложнений, ничего нет. Обождем еще.

       По поводу же заявленной военными священниками просьбы я 17-го или 18-го февраля обратился в Св. Синод с таким рапортом:

       «Военные священники просят у меня указаний, как им поступать, когда оставшиеся без своих священников Галицийские униаты обращаются к ним с просьбами о совершении треб и богослужения. Если отказывать униатам в их просьбах, то они пойдут к римско-като­лическим ксендзам, после чего навсегда будут потеряны для православия; если же требовать от них торжествен­ного присоединения и торжественно присоединять их к православной церкви, то, в случае обратного занятия австрийцами галицийской территории, воссоединенные будут обвинены в государственной измене и подверг­нутся казни. Так как основные пункты, отличающие унию от православия — догматы о filioque и о главен­стве папы — для простого униатского народа — пустой звук, и так как простецы-униаты считают себя заодно с православными, то не следует ли самый факт обра­щения их к православному священнику считать за вос­соединение и без шуму и всяких предварительных тор­жественных формальностей не отказывать им, при от­сутствии у них своего священника, ни в совершении богослужения, ни в исполнении треб. Прошу дать мне соответствующие указания».

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!