Общественные классы, религия и культура императорской России 7 страница
Если бы крестьянина XVIII века спросили о его национальности, он, наверное, ответил бы, ссылаясь на свою веру, «православный» или «русский». В представлении крестьянина — это тесно связанные понятия, а об истории своей страны он знал, главным образом, то, что напоминало о победах царей над врагами веры. Так, крестьяне сохранили воспоминание о татарском нашествии (хотя сам термин «татары» мог означать любых кочевников с юга или востока), о литовском вторжении (под «литовцами» понимались любые католики). Крестьяне могли вспоминать о победоносной кампании Ивана IV против Казанского ханства и о победе Петра I над шведами под Полтавой. Даже в исторических ошибках отражалась связь религии и этноса: так, Петр I, как полагали некоторые, проиграл сражение под Нарвой, потому что «не подчинился патриарху», а своей окончательной победой обязан «принятию благословения патриарха».
Другой главной чертой крестьянского исторического сознания являлся протест против угнетения и эксплуатации со стороны помещиков. Многие народные песни рассказывали о Стеньке Разине, воплощавшем дух казацкой вольницы и восстановившем справедливость, убивая дворян. Широкое распространение получила вера в то, что «Разин не погиб», то есть волю еще можно вернуть. В подобном же тоне рассказывалось и о том, как Пугачев вешал дворян: «Много я вешал господ и князей, по Рассей вешал я неправых людей». Показательно, что во многих повествованиях о взятии Казани Иван Грозный якобы выступал в союзе с Ермаком, силу царя подкрепляла казацкая вольница. Видимо, такой союз царя и казаков представлял в историческом воображении крестьян «идеальную Русь».
|
|
|
Следовательно, нельзя сказать, что у крестьян не было понятия «России», но их представление о ней ограничивалось окружающей местностью, маленькими городками и деревнями, в которых они жили. Дальше Россия представлялась могучей и святой: ценились в ней военная сила, религиозная стойкость, социальное равенство. Только в последние десятилетия XIX века, в связи с работой в дальних городах и военной службой, у значительной массы крестьян стало развиваться более широкое географическое представление о своей стране.
Конечно, русские крестьяне знали о других этнических группах, так как жили вместе с их представителями или, по крайней мере, по соседству. Русские сознавали, что отличаются от них, но выражали эти различия в основном в религиозных терминах. В этом смысле национальное самосознание отождествлялось с православием. Именно религиозная принадлежность отличала их от других народов империи и объединяла — пусть поверхностно — с собственной элитой. При этом православие крестьян необязательно совпадало с православием знати, многие представители которой не проявляли особого рвения в вопросах веры. Некоторые наблюдатели вообще отказывали крестьянам в праве считаться христианами, обращая внимание только на суеверность и полуязычество. В наше время для характеристики верований европейских крестьян периода средневековья широко применяется термин «двоеверие» (язычество и христианство), и его можно без всякого стеснения использовать по отношению к русским. Вплоть до конца XIX века большинство крестьян не умели ни читать, ни писать — и даже если бы умели, то не могли бы прочитать Библию на современном русском языке — не прошли процесс Реформации, когда власти запретили бы их языческие обряды. То, что крестьяне отождествляли свою веру с христианской, проявлялось во многом: они регулярно посещали церковную службу, причащались, когда это позволялось, соблюдали посты и отмечали таинства рождения, брака и смерти. Большинство крестьян крестились, проходя мимо распятия или при получении плохого известия. Многие время от времени совершали паломничества к святым местам или посещали для исповеди старца. Пословицы и поговорки свидетельствовали, что христианство глубоко проникло в образ мыслей крестьян: о бессовестном и неразборчивом в средствах человеке говорили: «Креста на тебе нет», о честном и скромном: «Живет по-божески».
|
|
|
|
|
|
Однако их христианство было лишь отчасти связано с официальной церковью. В течение XVIII века средства и личный состав приходов попали под все более сильный контроль епархии, и к началу XIX века решения сельских сходов почти не имели никакого влияния в приходских делах, хотя крестьяне по-прежнему продолжали назначать церковного старосту и откладывать деньги на ремонт церкви. Фактически приходы превратились, скорее, в низшую ступень церковной бюрократии, чем в составную часть деревенской жизни. В связи с тем, что крестьяне привыкли принимать активное участие в решениях, касающихся общины, они относились к приходу довольно равнодушно.
Многое, конечно, зависело от характера приходского священника. Набожные, непредубежденные, восприимчивые к нуждам других находили общий язык с прихожанами и смягчали растущее отчуждение крестьян от церкви. Но в целом положение духовенства в деревне было очень трудным: есть множество примеров того, что многие его представители отличались надменностью, равнодушием, скупостью и пьянством. Такое далекое от идеального поведение предопределялось внешними обстоятельствами. Священники были образованными людьми, но схоластическое образование мало готовило к исполнению своих обязанностей на селе. От епархии деревенские священники получали очень маленькое жалованье или вообще ничего не получали, поэтому единственным источником дохода оставались крестьяне, которым приходилось платить за все совершенные таинства. Кроме того, приходским священникам, чтобы сводить концы с концами, приходилось обрабатывать свои земельные участки, так что по образу жизни они одновременно являлись и не являлись крестьянами. У них не было надежд на более высокое назначение, так как в епископаты и на высшие должности церковной администрации назначались исключительно представители «черного» или монастырского духовенства. Духовно крепкие люди выносили все трудности и даже обращали обстоятельства в свою пользу, но далеко не все владели такой жизненной силой.
|
|
|
Стоит ли удивляться, что большая часть религиозной жизни крестьян проходила вне пределов официальной церкви? Многие верования и ритуалы были связаны с домом и огородом. Почти все крестьяне верили в существование духа — хранителя дома, домового, от благожелательности которого во многом зависело преуспевание всего двора. Считалось, если домовой расположен к семье, то помогает докончить недоделанную работу, покормить и почистить домашних животных, а если не в духе, то путает нитки, прячет оборудование и мажет порог навозом. Чтобы ублажить домового, на заборе в качестве подарка развешивали лапти или покупали животных определенной масти. Переезжая в другой дом, глава семьи крестился, а затем с иконой в одной руке и хлебом-солью в другой приглашал домового сопроводить семью.
В бане, стоявшей на некотором удалении от избы, обитал другой дух, банник, который тоже мог быть весьма опасен: если его обижали, банник даже был способен поджечь не только баню, но и сам дом. Из-за страха перед ним люди предпочитали не ходить в баню в одиночку или ночью, а уходя, оставляли мыло, еловые ветви и немного воды, а также благодарили банника устно.
В XIX и начале XX века еще широко практиковалась народная магия и колдовство. Считалось, что некоторые старухи могут «навести порчу» или «сглазить», а последствиями подобных колдовских деяний могли быть болезни, неурожай, бесплодие, семейный раздор или исчезновение у коров молока. Защитой от порчи и сглаза служили крест и молитва, но тем не менее, иногда потенциальной жертве предлагали выпить определенный настой или собрать некоторые виды трав. Особенно уязвимыми для колдовства считались молодые супружеские пары: им давали лук, чеснок, ладан или вышивали на головном уборе невесты крест. Кроме того, как и в случае с преступниками, жители деревни могли изгнать ведьму из села или даже убить ее.
Верования и обряды существовали наряду с официальным православием, смешиваясь с ним, что вовсе не казалось крестьянам противоестественным. Ничего необычного в этом нет — подобный эклектизм можно обнаружить у крестьян большинства европейских стран не только в средние века, но и много позже. В общем, его можно даже считать не столько двоеверием, сколько «народным христианством».
Более интересно то, что русская версия «народного христианства» просуществовала так долго и, похоже, вовсе не теряла силы даже в конце XIX века. Следует отметить, что подобная вера сопровождалась выживанием и даже некоторым ростом сектантских и схизматических форм христианства. Наиболее распространенным было староверчество. Как мы уже видели, оно хранило в себе древнюю форму русского национального сознания, приверженность идее Руси как святой земли, «святой Руси», единственного места на земле, где христианство хранилось во всей целостности, в том виде, в каком его создал сам Христос. В XVIII–XIX веках апокалиптический дух староверчества несколько угас. Несмотря на неоднократные пророчества, Судный День так и не наступил, и это вынуждало всех, за исключением немногих непримиримых, искать пути к компромиссу с жизнью и даже государством, управляемым Антихристом.
Для поддержания независимости староверы жадно изучали священные писания и намеренно поощряли в своей среде более высокий уровень грамотности, чем тот, который был характерен для обычных православных крестьян. По словам одного из историков, это было «текстуальное общество». Однако использование прочитанного показывает ограниченность культуры староверов: они выхватывали куски текста без критического осмысления и толковали их как некие окончательные откровения. Достоевский, наблюдавший староверов в сибирской ссылке, заметил: «Это был сильно развитой народ, хитрые мужики, чрезвычайные начетчики и буквоеды и по-своему сильные диалектики: народ надменный, заносчивый, лукавый и нетерпимый в высочайшей степени».
Приверженность московитскому взгляду на Россию как на «святую землю» помогает объяснить крайнее упорство староверов: они выражали давний протест против имперского государства, утратившего связь с древними русскими корнями; являлись символами отчужденности крестьян от светского государства. Таким образом, староверы имели постоянный и неисчерпаемый запас потенциальных сторонников, из которых и пополняли свои ряды.
Параллельно староверчеству существовали и другие сектантские движения, порожденные потребностью крестьян в независимых от официальной церкви формах религиозной жизни. Тогда как в большинстве стран религиозные эксперименты укореняются среди городских сословий, в России таковые укоренялись в крестьянской среде, ведь именно крестьяне — тот класс, который в наибольшей степени ощущал свою отчужденность и от государства, и от официальной церкви. Примечательно, что основная часть сект зародилась в конце XVII — начале XVIII века, когда кризис народного религиозного сознания, вызванный расколом и становлением светского государства, достиг наибольшей глубины.
Верующим вне церкви приходится строить свои культы на неких независимых от церкви началах. Их могли предлагать священные писания, но из-за церковно-славянского языка крестьяне не могли изучить их самостоятельно. Поэтому некоторые религиозные общины возводили в ранг божественного собственный духовный опыт, интерпретируя его в свете коллективизма и взаимной ответственности.
Таковы были христоверы, считавшие, что пришествие Святого Духа к Христу после его крещения может повториться при жизни современного человечества. Их общины, корабли, группировались вокруг собственных «Христов», испытавших на себе подобное чудо. Службу начинал «Христос», читавший писание, затем все начинали петь и танцевать, что заканчивалось радением, когда танцы становились неистовыми. Люди впадали в религиозный экстаз и выкрикивали нечто неразборчивое, понимаемое как выражение Святого Духа. Злые языки утверждали — на этой стадии имели место сексуальные оргии. Убедительных подтверждений этому не существует, как, впрочем, и доказательств противного, но одно ясно — эти ритуалы вызывали, по меньшей мере, интенсивные коллективные сопереживания.
Примерно такой же духовной ориентации придерживались и духоборы. Секта возникла в XVIII веке, хотя чем было вызвано ее появление, до сих пор не ясно. Духоборы отвергали православные обряды и таинства, священников и монашество и учили, что Святой Дух живет в каждом человеке в виде совести. Духоборы отрицали воплощение и воскрешение тела и верили в переселение души, что предполагает восточное влияние — предположение вполне правдоподобное, так как Россия была евразийской империей. На своих собраниях духоборы пели псалмы и толковали слово Божие «без книг», полагаясь на память и духовное озарение. Кардинальный принцип — взаимная любовь, и в некоторых духоборческих поселениях практиковались общинная собственность и совместное пользование финансовыми ресурсами. Духоборы были пацифистами и отказывались от службы в армии, и это приводило к конфликтам с государством.
Молокане были сектой, отколовшейся от духоборов и ставшей со временем даже более многочисленной. Они умерили крайний спиритуализм духоборов, вернувшись к священным писаниям и — только некоторые к таинствам причастия и брака. Однако они отказывались от постов и вместо них ввели диетические законы иудаизма: в дни поста пили молоко — отсюда и название, — что запрещено православием. За молоканами закрепилась репутация высокограмотных, опрятных и аккуратных людей, преуспевающих как в земледелии, так и других занятиях.
Значимость этих сект объясняется отчасти их численностью, но также и открытым неприятием официальной церкви. Сектантство представляло и прямую политическую угрозу. Так, например, в 1839 году Третье Отделение предупреждало: крепостное право — это «пороховая бочка, угрожающая государству», сектанты и раскольники используют недовольство крепостным правом в своей подрывной агитации. Князь Бутурлин, занимавшийся расследованием причин волнений в Тамбовской губернии в 1842–1844 годах, особо отмечал молокан как главный источник смуты. В результате проповедей, писал Бутурлин, «поселяне в невежестве своем взирают на начальство и общество как на два противоположных и как бы соперничающих и враждебных начала, а из подобного образа мыслей естественно следует беспрерывное колебание умов, убеждение, что преследуемые начальством люди суть жертвы, погибающие за усердие к обществу, и предположение, что единодушное действие целого общества одно только может служить оградою от угнетения недоброжелательствующих начальников».
Имперское государство оставалось столь чуждым крестьянам, что те воспринимали его по-своему, так никогда и не примирившись. Крестьяне признавали силу государства и почитали лично царя, поэтому большую часть времени вели себя смиренно, но к посредническим агентам государства — помещикам, их приказчикам, полицейским, чиновникам, сборщикам налогов и иногда даже к священникам — относились со сдержанностью, готовой прорваться злобой и негодованием, а иногда и открытым сопротивлением Значительной причиной недовольства, конечно, являлось крепостное право со всеми сопутствующими повинностями, но все же в основе враждебности крылось нечто иное, так как беспорядки возникали не только среди крепостных, но и среди государственных крестьян и вовсе не прекратились после отмены крепостного права в 1861 году. Тем не менее показательно, что два самых крупных крестьянских восстания произошли:
а) вскоре после окончательного юридического оформления крепостничества Уложением — восстание Степана Разина в 1670–1671 годах;
б) вскоре после отмены обязательной службы дворян государству в 1762 году, что уничтожило хоть какое-то моральное оправдание существования крепостного права — восстание Емельяна Пугачева в 1773–1775 годах.
Был ли у крестьян какой-то социальный идеал, который они могли противопоставить высокомерной практике светского государства? Коллективизм, равенство, взаимная ответственность и общинное самоуправление предлагали материал для такой альтернативной идеологии, но сами крестьяне по большей части не могли ее сформулировать, хотя один из них неплохо выразил суть в памфлете, написанном в 1830-х годах: «Свобода, Царь и один Христианский закон для всех». Многие крестьяне использовали для обозначения этого идеала слово «правда», добавляя, что все, кто нуждается в земле и хочет работать на ней, должны иметь доступ к ней.
В общем, крестьянам были нужны посторонние, способные воплотить их общественный идеал в достаточно убедительной форме, организовать и возглавить движение, способное выйти за рамки нескольких деревень или волости. В XVI–XVIII веках такими лидерами являлись казаки, с их заразительным идеалом вольницы: демократическое приграничное сообщество с выборным атаманом или гетманом. В случае с Булавиным и Пугачевым вожди также были староверами или, по крайней мере, полагали, что обращение в староверчество может содействовать делу. Так казачество и староверчество стали знаменами крестьянского восстания. Это характерное смешение видно в прокламации, выпущенной Пугачевым 31 июля 1774 года.
Судя по масштабам и продолжительности восстания, манифест оказался весьма привлекательным для крестьян. Конечно, идеи вряд ли можно считать практичными, но они, вероятно, наиболее близки к тому, что представлялось крестьянам идеальным обществом: самоуправление, отсутствие крепостного права, отмена налогов и рекрутчины. Передача земли в собственность тем, кто ее обрабатывает, и в качестве правителя «добрый» патриархальный монарх, приверженный старинной русской вере. Как мы уже видели, в самом восстании приняли непосредственное участие лишь немногие староверы: речь шла скорее о древнем русском идеале, чем о конкретном вероисповедании. С другой стороны, движение захватило много нерусских — башкир, мордвинов и других; в этом случае, как и в других, русские крестьяне вместе с ними выступали против империи.
В течение второй половины XVIII века казаки все больше интегрировались в имперскую систему, особенно в армию (восстание Пугачева началось как последняя отчаянная попытка протеста против этого процесса). После крестьяне долгое время оставались без вождей, пока в конце XIX века возникшую пустоту не заполнила радикальная городская интеллигенция; это вовсе не означает, что на этот срок все протесты прекратились, нет, лишь стали более разрозненными, локальными и менее политически осознанными. На протяжении первой половины XIX века частота случаев волнений, похоже, нарастала из десятилетия в десятилетие и достигла кульминации в 1856–1862 годах, когда слухи о предстоящем освобождении усиливали возбуждение крестьян. Из-за неопределенности самого понятия «волнения» судить о степени нарастания трудно, но общая тенденция достаточно ясна и указывает на то, что даже без посторонних вождей крестьянское недовольство, по меньшей мере, оставалось на прежнем уровне.
В общем, в неспокойные времена волнения в сельской местности могла вызвать любая искра, любые перемены или что-то необычное, грозившее нарушить хрупкое равновесие, принимаемое крестьянами в силу укоренившейся традиции. Таким событием могла стать смерть помещика, увеличение повинностей, поведение нового приказчика, излишне суровое наказание, наложенное землевладельцем, и т. п. В любом случае крестьяне обычно действовали сообща: индивидуальный протест считался бесполезным и не поощрялся, так как мог навлечь кару на всю общину.
Обычно деревенское собрание являлось тем форумом, на котором принимались основные решения, прежде всего, отправка петиции властям с просьбой исправления допущенных несправедливостей и перечислением иных проблем. Если это оказывалось недостаточным, крестьяне переходили к отказу подчиняться помещику, приказчику или полиции. Обыкновенно они пытались не допустить насилия, понимая, что в распоряжении противника более значительные силы. В результате споры затягивались на долгое время. Помещик, приказчик или староста посылали за исправником, который уговаривал крестьян разойтись, обещая разобраться во всех жалобах и угрожая наказанием, если те будут упорствовать в своем неповиновении. Если и это не помогало, для ареста зачинщиков вызывали жандармов, хотя найти этих зачинщиков было нелегко в силу предпринятой крестьянами стратегии взаимной ответственности. В редких случаях приходилось прибегать к помощи армии, чтобы сломить особенно упорное сопротивление, и тогда непокорных пороли или отправляли на каторгу. Впрочем, такого исхода обе стороны старались избежать, ведь это вредило общинному хозяйству, от которого зависели обе стороны.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 152; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!