Общественные классы, религия и культура императорской России 5 страница
В целях уменьшения постоянных военных расходов и облегчения снабжения армии Александр I решился на эксперимент с переводом ее части на самообеспечение, учредив так называемые «военные поселения», ставшие затем частью большого проекта социального переустройства. Первое поселение устроили в Могилевской губернии вскоре после наполеоновского вторжения, впоследствии масштабы опыта расширились. Цель Александра состояла в том, чтобы «покрыть Россию настоящей сетью… деревень, которые армия сделает чистыми, аккуратными и ухоженными, как поместье Аракчеева». Такой представлялась императору организованная, некогда хаотичная Россия. Но привлекала его не только чистота и аккуратность. Гораздо более важным являлось то, что части, расквартированные в поселениях, стали бы взаимно самообеспечивающимися, а это ослабило бы нагрузку на казну и избавило население от малоприятной обязанности по размещению солдат. Такие смешанные аграрно-военные учреждения были не новы для России: они существовали на южной степной границе и в некоторых частях Сибири уже в XVII и XVIII веках.
Однако поселения, задуманные Александром, отличались от прежних, так как создавались в целях социальной реформы, в духе активного светского государства. Отобранные полки приписывались лично императору, который передавал их под командование Аракчеева. Все женатые солдаты, отслужившие по шесть и более лет, образовывали особый, «оседлый» батальон, получали землю, скот и орудия труда в постоянное пользование с тем, чтобы, занимаясь сельским хозяйством, содержать другие части, «действующие» батальоны. Солдаты последних должны были проводить много времени на маневрах и при опасности войны быть всегда готовыми к отправке на фронт; в мирное время они квартировали рядом с «оседлыми» и помогали в работе. Женам позволялось жить в колониях, а дети мужского пола, известные как «кантонисты», проходили специальную военную подготовку, чтобы впоследствии тоже стать солдатами. Таким образом, по замыслу, крестьян можно будет постепенно освобождать; в будущем предполагалось совсем отменить ее.
|
|
|
Замыслы Александра шли дальше военной реформы. Он надеялся, что поселения позволят испытать и затем перенять современные методы ведения хозяйства и опробовать программы социального обеспечения, чтобы распространить их повсеместно. Царь пытался по-своему реинтегрировать армию в сельское общество, а крестьян — в имперскую Россию, создав базу как для национальной армии, так и для класса мелких собственников.
Вот комментарий историка: «Если солдаты становились крестьянами, а крестьяне солдатами, почему нельзя решить все социальные и геополитические проблемы России одним ударом?»
|
|
|
Каждое поселение устраивалось по стандартной формуле: шестьдесят четыре квадратных деревянных строения, выкрашенных в один цвет и расположенных восемью симметричными рядами, дом для штаба, часовня и пожарная станция в середине. Для увеличения урожая вводились новые технологии севооборота. Большое внимание уделялось социальным вопросам. Предусматривались начальные школы для мальчиков и девочек в возрасте от семи до двенадцати лет, а также для неграмотных взрослых; больницы с палатами для матерей, бани и общественные уборные. В духе Просвещения решались и вопросы управления, по крайней мере на бумаге: каждая рота избирала свой комитет, солдаты были представлены и в дисциплинарных судах. На иностранцев, посещавших военные поселения, все увиденное производило большое впечатление.
И все же программа поселений потерпела катастрофический провал. Глубинная причина заключалась в несоответствии насаждаемой «протестантской этики» и аграрной России, или, если угодно, «несмешиваемости» имперских крестьян, то есть солдат, и обычных крестьян. Как предупреждал в 1817 году Барклай де Толли: «Хорошо известно, что сельское хозяйство может быть успешным и даст хорошие результаты, когда крестьяне получают полную свободу организовывать свое хозяйство так, как считают лучшим». В отношении солдат: «Может быть, со временем они научатся… менять ружье на плуг или серп, но тогда их боевой дух исчезнет полностью и хороший солдат превратится в безразличного или бедного крестьянина».
|
|
|
Армия вполне сносно функционировала до тех пор, пока строго ограждалась от сельского общества; попытка соединения привела к взрыву.
Ситуация усугублялась бездумным, негибким администрированием. Дороги и здания строили сами поселенцы, а это значит, что опыт новой жизни они получали как крепостные рабочие. Офицеры, не обученные тонкостям совмещения военных и экономических функций, знавшие только, что их карьеры зависят от наглядно продемонстрированных результатов, искали выход в чрезмерной требовательности к своим подчиненным. Возможно, проявив гибкость в управлении и уважение к людям, Аракчеев и другие ответственные лица дали бы поселенцам хоть какой-то шанс привыкнуть к новой сложной роли, но этого не произошло. Верх взяла дисциплина, мелочная, безжалостная, карающая.
|
|
|
С самого начала солдаты сочли жизнь в поселениях неприемлемой. В 1817 году поднялось восстание на Буге, где казаки посчитали, что их права нарушены властями; в Новгородской губернии новобранцы-староверы отказались брить бороды. В 1819 году возле Харькова солдаты заявили, что не станут косить траву для полковых лошадей, пока не отработают на своих участках. В последовавших беспорядках сгорело три жилых строения, погиб один сержант, отказавшийся примкнуть к бунтовщикам. Для наведения порядка прибыл сам Аракчеев, распорядившийся прогнать через строй пятьдесят два человека до двенадцати раз: двадцать пять из них умерли.
Самые крупные волнения произошли в Новгородской губернии во время эпидемии холеры в 1831 году. Прибывшие для борьбы с болезнью врачи принялись дезинфицировать колодцы и окуривать дома, но солдаты приняли гигиенические меры предосторожности за действия, вызывающие холеру, и подняли бунт. Несколько докторов и офицеров предали самосуду и, обвинив в убийстве, растерзали. Всего погибло около двухсот человек, прежде чем прибывшая карательная команда восстановила порядок, казнив при этом более сотни солдат. Николай Тургенев сравнил эту расправу с кровопролитным подавлением Петром I стрелецкого восстания в 1698 году. Эти события стали ярким примером столкновения рационального светского государства и предрассудков народных масс. Военные поселения оказались неспособными соединить имперскую и народную Россию.
До середины XIX века российская армия более-менее адекватно функционировала на базе того, что производило аграрное общество при опоре на текстильные фабрики и орудийные заводы. Крымская война стала первым предупреждением, что долго так продолжаться не может. Армия не смогла защитить укрепленную базу на своей территории от войск, присланных за тысячи миль. Численность российских войск была большой — 1,8 миллиона регулярных войск, 171 тысяча резервистов и 370 тысяч ополченцев, — но государство было не в состоянии финансировать ее, и в результате части оказались плохо обученными, вооруженными устаревшими кремневыми мушкетами и не имеющими нормального снабжения, как вещевого, так и продовольственного и медицинского.
Кроме того, из всей этой огромной армии только небольшая часть вела бои непосредственно в зоне военных действий, основные же силы охраняли от внешнего вторжения и внутренних волнений другие регионы империи. В обороне Севастополя, имевшей решающее значение для исхода войны, участвовало лишь 100 тысяч солдат. Стало ясно — защитить такую огромную, неоднородную и потенциально неспокойную империю армия в существующем состоянии не способна.
Свою непригодность продемонстрировало и командование, офицеры, недостаточно подготовившие подразделения к боевым действиям. Войска сражались эффективно лишь там, где ими хорошо командовали и где ставили простые и ясные цели. В таких ситуациях проявлялся традиционный высокий моральный дух солдат: русские подтвердили свою славу в штыковых схватках и отчаянную твердость в обороне. Но в условиях, требовавших инициативы и гибкости, действовали намного слабее: здесь сказались плохая подготовка, низкое образование и непрофессионализм младшего офицерского и сержантского состава. Старшие офицеры, как и командовавший кампанией князь Александр Меншиков, больше ценили такие качества, как сила духа, смелость и воинская выправка, демонстрируемая на смотрах, предпочитая полагаться на них, а не на детальное изучение стратегической ситуации и консультации с офицерами. Их менталитет был естественным следствием системы назначений, основанной не на профессионализме, а на связях при дворе. После восстания декабристов на офицеров Генерального штаба смотрели с подозрением, считая их опасными умниками.
После Крымской войны правительство стало искать альтернативный вариант, который обеспечил бы в случае необходимости возможность создания большой армии, но без содержания ее в мирное время. Оставался единственный путь: строительство национальной армии в более современном смысле. Европа ступила на этот путь после Французской революции, а суть сводилась к следующему: всеобщая воинская повинность для молодых мужчин, призыв в армию на короткое время и более длительный период пребывания в резерве. По закону 1874 года все годные к военной службе молодые мужчины подлежали призыву на действительную службу сроком до шести лет (для имевших начальное образование — четыре года, среднее — два года, высшее — шесть месяцев), после чего еще девять лет считались резервистами.
К тому времени крепостное право было уже отменено, и вопрос о возвращении свободных людей в деревенскую неволю был снят. Открылся путь к большему смешению различных социальных классов, и армия в этом отношении стала чем-то вроде плавильного котла. Милютин (военный министр того времени, проводивший реформу) желал, чтобы армия играла решающую роль в формировании российской нации, тогда как мнение министра внутренних дел Валуева, выраженное под впечатлением прусских побед 1864–1871 годов, сводилось к следующему: «Военная служба есть форма национального начального образования. Привычка к военному порядку, понимание воинской дисциплины не утрачиваются, когда действительная служба заканчивается».
Милютин реорганизовал систему военного образования, чтобы повысить уровень профессиональной подготовки офицеров и облегчить возможность получения офицерского звания недворянам: закрыл кадетские корпуса (остался лишь Пажеский корпус), заменил их военными училищами, предлагавшими более общее среднее образование; учредил юнкерские школы, предназначенные для обучения и подготовки юношей из недворянских сословий, желающих стать офицерами. Таким образом, осталась двухколейная система военного образования: для элиты — открывающая путь в гвардию, и для всех остальных (в том числе и многих дворян) — в обычные войсковые части. В целом образовательный уровень все же повысился, появились условия для постепенного создания меритократического офицерского корпуса.
Однако в действительности проблема ликвидации привилегий высшей землевладельческой знати не решалась так просто, особенно в армии, которую знать считала своей вотчиной. Несмотря на возрастание роли военного ведомства в вопросах высших воинских назначений, по-прежнему решающее значение имело мнение двора. Великие князья еще детьми записывались в гвардейские полки, росли в обществе офицеров и считали себя принадлежащими к их кругу. При Александре III вновь восстановили кадетские корпуса, а вместе с ними появились дуэли и аристократические «суды чести».
Офицерский корпус напоминал многослойный торт: наверху — старшие офицеры, в большинстве своем 60–70 лет, не имеющие должной военной подготовки, но пользующиеся благосклонным патронажем двора. В середине — выпускники кадетских корпусов, дворяне по происхождению и к тому же неплохо подготовленные, здесь же — офицеры Генерального штаба, презрительно называемые «фазанами». Внизу, как обычно, — представители других сословий и безземельные дворяне, иногда хорошие профессионалы, терпящие снисходительное отношение «благородных» коллег.
Джон Бушель и Брюс Меннинг показали: даже несмотря на лучшую организацию, в войне с Турцией 1877–1878 годов российская армия не проявила свои лучшие качества, отчасти по причине неумелого руководства, отчасти вследствие недостаточной обученности, вытекающей из недофинансирования и необходимости тратить время на экономическую деятельность. То же можно сказать и о русско-японской войне 1904–1905 годов.
Несмотря на программу барачного строительства, в конце XIX века условия службы оставались несоответствующими требованиям жизни. Полковое хозяйство по-прежнему имело самодеятельный характер. В 1899 году генерал Драгомиров, командующий Киевским военным округом, отметил в ежегодном докладе, что после летних маневров солдаты «разбредаются по полям, лесам, железным дорогам и строительным площадкам, снимают военную форму, принимают совершенно неподобающий внешний вид, теряют привычку к дисциплине и военную выправку».
Генерал, по крайней мере, сознавал наличие «синдрома Чонкина», опасность того, что солдаты стихийно вернутся к прежнему крестьянскому существованию.
Как показали события 1905–1906 годов, эта опасность была действительно велика. В своем прекрасном исследовании Джон Бушель привел факты попеременного участия солдат в подавлении городских волнений, потом участия в этих волнениях, потом снова в их подавлении. Во всех случаях, полагает автор, солдаты вели себя как крестьяне: настороженно относились как к городским жителям, так и к властям; присоединялись к революции в период, когда режим казался смертельно раненным, но увидев, что это не так, подчинялись приказам начальства. «Солдатская революция 1905–1906 годов явилась особым случаем крестьянской революции».
Что касается революции 1917 года, то, возможно, именно союз солдат и крестьян стал той силой, которая сбросила Временное правительство и способствовала установлению большевистского режима. Милютин сузил разрыв между солдатами и крестьянами, а массовые призывы в годы Первой мировой войны окончательно уничтожили разрыв между ними. Армия, уже давно частично управляемая артелями, совершенно естественно восприняла выборные «солдатские комитеты», провозглашенные Советами. Крестьянская община со своим импровизированным сходом захлестнула армию и подчинила ее себе.
Глава 3
Крестьянство
В ситуации крестьянства, особенно русского крестьянства, наглядно проявляется парадокс этой огромной и в то же время уязвимой империи.
Крестьяне были ее главной опорой: снабжали продовольствием, составляли численную основу армии, наполняли казну. Крестьяне же обеспечивали служилую знать средствами существования, поставляли рекрутов в войска и обеспечивали выплату налогов; с этой целью они были прикреплены к земле и взаимосвязаны круговой порукой. Как говорил в 1727 году князь Меншиков: «Армия так необходима, что без нее государство не выстоит, и ради него мы должны позаботиться о крестьянах, потому что солдат обязан крестьянину… Если нет крестьянина, не будет и солдата».
При всем этом, правительство вовсе не проявляло щедрости и великодушия в своей «заботе о крестьянине». По большей части крестьянам приходилось заботиться о себе самим, поддерживая при этом государство. Самоуправляющиеся общества, общины, в которых жили крестьяне, зародились еще во времена Киевской Руси, а в «Русской правде» по отношению к ним используется термин мир: обычай взаимной ответственности, или «круговой поруки», предусматривал, что ответственность за исполнение повинностей и уплату налогов несет вся община — если какой-то двор не в состоянии внести свой вклад, за него это делают все остальные. Монголы закрепили подобную практику, а на протяжении XV–XVII веков она получила всеобщее признание и повсеместно применялась в связи с раздачей великими князьями «черных» земель, то есть земель, находившихся в собственности государства или ни в чьих руках. Юридическое закрепление круговой поруки произошло в 1649 году с принятием Уложения, составители которого сочли подобную систему наиболее удобным средством обеспечения своевременной и полной выплаты повинностей.
Аграрный порядок, основанный на крепостном праве и деревенской общине, развивался на протяжении XVI века и в основном сложился к середине XVII века. Большинство характерных черт оказались крайне живучими и сохранились даже после отмены в 1861 году крепостного права. Наличие лесов на севере и открытых степей на юге и востоке облегчало крестьянам возможность побега, поэтому для удержания их на месте, принуждения к возделыванию земли и исполнению повинностей требовалось умелое и сложное государственное регулирование. В 1580 году временно отменили право крестьян уходить с земли в Юрьев день (в конце ноября, после окончания сезонных полевых работ). В 1603 году переходы запретили окончательно. Земельные кадастры 1581 и 1592 годов устанавливали постоянное местожительство крестьян и служили основанием для востребования и возвращения беглецов назад. Поначалу еще действовало положение, согласно которому через определенное количество лет беглец становился свободным человеком, однако Уложение 1649 года устранило и эту последнюю возможность избавиться от неволи: крестьянин, как и его потомки, пожизненно прикреплялся к участку земли. На практике это означало личную зависимость крестьянина от землевладельца, имевшего над ним административную и судебную власть, и ответственность за исполнение всех повинностей. В связи с тем, что цари с готовностью награждали своих фаворитов и служителей земельными владениями, личная зависимость стала тяжелой долей все более возрастающего числа крестьян. В 1811 году крепостные крестьяне составляли 58 % всего мужского населения России, а в 1858 году, то есть накануне освобождения, их количество сократилось до 45 %.
Наибольшая концентрация крепостных приходилась на центральные районы бывшего Московского княжества, а также на земли к западу и югу от него, завоеванные царями и розданные ближайшим фаворитам и служилым людям. На севере и востоке лично зависимых крестьян было намного меньше, а в Сибири не было совсем. Существовали две основные формы повинности: барщина и оброк. Первая чаще применялась в районах южного Черноземья и степных регионах, где плодородные почвы позволяли с большой выгодой заниматься пахотным земледелием и выращиванием специальных культур. Рабочие руки там ценились очень высоко, особенно в XIX веке, когда некоторые помещики стали использовать передовые сельскохозяйственные методы. В центральных районах, вокруг Москвы, к северу и востоку от нее, земля была намного беднее. Рассчитывать только на доход от сельского хозяйства не приходилось, и крестьяне занимались домашними промыслами или уходили — с разрешения помещика — работать на фабрики и заводы, в рудники или на речной транспорт, отдавая часть полученных денег хозяину.
Посетивший Россию в 1784 году англичанин Уильям Ричардсон писал: «Крестьяне в России… пребывают в состоянии унизительного рабства и считаются собственностью дворян, которым они принадлежат так же, как лошади или собаки». И действительно, в середине XVIII века крестьян продавали на рынке, иногда отдельно от семьи, а безнаказанная жестокость, с которой обращались с ними помещики, напоминала худшие образцы рабства на карибских плантациях.
И все же сравнение не совсем верно — различие между рабами и крепостными крестьянами оставалось весьма значительным. Крепостные платили налоги и подлежали призыву на военную службу, что совершенно нехарактерно для рабства. Но самое главное, что, несмотря на все действия землевладельца и государства, крепостные крестьяне были твердо убеждены — земля принадлежит именно им. Если дело доходило до откровенного обмена взглядами, их стандартный ответ оставался неизменным: «Мы ваши, но земля наша». Исторически, конечно, они были правы, так как они оседали там первыми. Даже с классической либеральной точки зрения доводы крестьян были сильны, ведь они выполняли обязательное для собственника условие, определенное Локком: «То, что человек берет у природы, смешивает со своим трудом и присоединяет к тому, чем владеет сам, становится его собственностью». Воплощением подобного глубокого убеждения служили институты крестьянского самоуправления и ведение ими собственного хозяйства: как мы уже видели, большинство землевладельцев не проявляло интереса к непосредственному управлению, передоверяя это своим управляющим, которые обычно старались достичь modus vivendi с сельской общиной и старостой.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!