Императорская семья. – Визиты к царю германского кайзера и французского президента. – Рождественская елка. – Визиты в Вогезы, Англию и Шотландию 10 страница
Хотя жара и предсказывалась, я не ожидала ничего подобного тому, что мы пережили на самом деле. Даже и вообразить нельзя, что атмосфера может быть такой удушающей, не дающей вздохнуть. Совершенная правда то, что термометры лопаются. Ощущение такое, будто находишься в какой-то печи. Никакого дуновения ветерка. Целыми днями мы сидели в этой потной бане. Из-за опасения получить солнечный удар можно было выходить из дому либо рано утром, либо поздно вечером.
На время этой тепловой волны мы закрывали окна шторами в три ряда, одна из этих штор была из черного ситца, чтобы защититься от ослепительного солнца, а окна держали закрытыми, чтобы не пустить зной внутрь помещения. Вечером, когда можно было рискнуть выйти из дому, царила влажная жара, а от оросительных каналов поднимался тяжелый туман. Очень часты были случаи малярии, и нам пришлось принимать против нее необходимые меры предосторожности.
Все в этой стране было примитивным в высшей степени, особенно методы поливания улиц. Для этого использовались большие бочки на колесах, вода из которых вычерпывалась ведрами и разбрызгивалась по улицам по нескольку раз на день.
Ташкент гордился своими трамваями – но они были устаревшей конструкции и представляли собой открытые платформы, установленные на четырех колесах, а сиденьями служили деревянные скамейки. В качестве тягловой силы для передвижения этого роскошного транспорта использовалась всего одна лошадь. В дождливое время слой грязи был таким толстым, что нельзя было взобраться в трамвай с тротуара, который представлял собой идеальное место для захоронения наших галош.
|
|
|
Мой муж получил указание временно командовать полком, то есть готовиться к окончательному назначению, ранее ему обещанному. В связи с этим ему надо было посещать военный лагерь, расположенный примерно в двадцати милях от города. Из-за жары строевые учения проходили с пяти до девяти часов утра и с семи до девяти часов вечера. Ему приходилось вставать в четыре часа, и на нашу машину был большой спрос, так как надо было возить его туда и назад. Как сарты, так и лошади ненавидели автомобиль. Животные были плохо обучены и не могли привыкнуть к шуму и быстрой езде автомобиля – они приходили в ужас и становились неуправляемыми, и часто происходили дорожные происшествия, дававшие повод для недружелюбия среди людей, до такой степени, что однажды в виде протеста кто-то бросил в окно автомашины большой камень, отчего стекло разлетелось на кусочки. А поскольку зеркальное стекло в Туркестане найти было невозможно, отремонтировать машину было нечем.
Круг наших друзей в Ташкенте по необходимости был очень ограничен, так что стало приятным сюрпризом, когда князь Оболенский заехал ко мне и спросил: «Княгиня, могу я представить вам одного очень симпатичного итальянского полковника, который сейчас находится в Ташкенте?» Я ответила: «Буду рада принять его».
|
|
|
К моему удивлению и удовольствию, когда князь мне его представил, я узнала в нем старого знакомого с Дальнего Востока – полковника Кавилья, который возвращался через Ташкент из исследовательской экспедиции, побывавшей в Китае и на Памире. Как только он меня увидел, тут же воскликнул: «Кто бы мог подумать, что я встречу вас здесь! Что вы делаете в этой варварской стране?»
Я рассказала ему обо всем, и мы пригласили его погостить у нас день-два. Было в этом какое-то живительное ощущение – увидеть вновь знакомое лицо. Полковник Кавилья, теперь уже генерал, отличился во время войны.
Как-то днем, когда муж отбыл на свою знаменитую охоту, я сидела у своего окна – то есть занималась почти единственным делом, какое возможно в этом безжизненном месте. Я наблюдала за длинным караваном верблюдов, которые фыркали, храпели, кричали пронзительным голосом и отказывались сдвинуться хоть на сантиметр. И тут я увидела, как к входу в наш дом подъехал экипаж. Из него вышел щеголеватый, невысокого роста человек, и я услышала, что он спрашивает, дома ли мы.
|
|
|
«Князь уехал на охоту, – отвечал слуга. – Я не знаю, принимает ли княгиня, но я схожу и посмотрю».
«Не передадите ли ей мою визитку?» – спросил неизвестный.
Он носил имя Д., и карандашом было приписано: «От военного министра, генерала Сухомлинова». Поначалу я пришла в недоумение, пока не припомнила, что военного министра ожидали в Туркестане с инспекцией, а поскольку здесь только мы владели машиной, то этот человек, возможно, приехал, чтобы вежливо потребовать и убедить нас отдать ее в распоряжение министра.
Я не намного ошиблась в своих предположениях. Он действительно приехал в связи с машиной. Но он также стал хвастаться своей близостью к этой высокой персоне. «Он сделает все, что мне от него потребуется, – говорил он мне. – Консультируется со мной по любому поводу. Он в большом фаворе у императора и особенно… – тут он понизил голос и загадочно поднял палец, – особенно у императрицы, что будет поважнее, потому что всем известно ее влияние на императора. Как вы считаете, княгиня, генерал-губернатор на своем месте?» И до того, как я успела ответить, он произнес: «С ним покончено – абсолютно покончено. Он был груб со мной, и он однажды об этом пожалеет».
|
|
|
Голос человека журчал как ручей. Послушать его – и можно было подумать, что это он правит Россией. Когда он поднялся, чтобы уходить, он сказал: «Попросите князя заехать и повидаться со мной, как только он вернется. Он хочет командовать полком? Каким? Ему достаточно только сказать, что хочет, и он его получит».
У меня буквально закружилась голова от этого водоворота слов. На следующий день я играла в теннис у генерала Самсонова и посчитала, что могла бы узнать правду о своем неизвестном посетителе. Поэтому рассказала генералу Самсонову все о моей беседе с Д. Едва это имя слетело с моих губ, он воскликнул: «Выгоните его, если он вновь к вам придет! Это мастер блефа, который, к сожалению, иногда дает результаты. Он жил в каком-то отеле в Санкт-Петербурге, где я, как правило, останавливался, когда надо было приезжать в столицу. Его номер находился недалеко от моего, и я мог видеть всю эту толпу, ожидающую у него приема, и среди прочих были и некоторые весьма респектабельные люди. К нему шли с прошениями, веря, что он всемогущ. У него в номере установлен телефон – совершенно необычная в то время в России вещь, но говорили, что этот аппарат вообще никуда в городе не подключен, а это просто блеф, как и он сам.
Точно так же простые люди слушали его фамильярные разговоры по телефону с министрами и другими лицами, внимая обещаниям того, этого и третьего через назначения и продвижения, и уходили с улыбкой на лице, радостью в сердцах, возвышенные надеждой, в настоящем восторге, в это же время оставляя небольшие подарки как знаки дружбы – знаки, которые временами достигали многозначных чисел. Одно, к сожалению, несомненная истина – он в самом деле близок к военному министру, потому что он друг его жены.
Д. нанес визит и мне, – продолжал генерал, – представив себя посланцем военного министра, и самым властным тоном попросил меня устроить для него некоторые хлопковые плантации по соседству с имением императора – Моурган. Это очень богатая земля, поскольку она обслуживается совершенной системой орошения, и он рассчитывал получить землю практически на своих условиях. Собственность была передана в акционерную компанию, и акции обрели высокую цену. Он дошел до того, что добавил: «Министр желает, чтобы я занялся делом здесь в области недвижимости». И с этим оставил меня. С тех пор я слышал, что он говорил обо мне отвратительные вещи при всякой возможности, – что касается меня, то для меня это совершенно безразлично. Но он никогда больше не появлялся на пороге моего дома, потому что я не хочу иметь с ним никаких дел. Советую вам последовать моему примеру».
Несколько дней спустя неожиданно приехал министр сельского хозяйства Кривошеин. Мой муж к тому времени уже вернулся с охоты и приехал на станцию вместе с генерал-губернатором встречать министра, а позже по неблагоприятному стечению обстоятельств нам вскоре вручили телеграмму от военного министра, извещавшую о его скором приезде. Я забыла упомянуть, что этот пресловутый Д. ожидал, что мой муж посетит его, и, устав от ожидания, решил сам сделать первый шаг. Он приехал к нам и показал моему мужу телеграмму от генерала Сухомлинова, в которой сообщалось о его близком приезде.
«Вы ему отдадите свою машину, не так ли, князь?» – спросил Д. «Мне ужасно неловко из-за непредвиденного осложнения, – ответил мой муж, – но господин Кривошеин уже забрал ее».
В ходе дальнейшего разговора Д. начал пренебрежительно отзываться о генерал-губернаторе Самсонове, в которого мой муж был просто влюблен и к которому питал искреннее уважение. Поэтому муж, естественно, весьма резко осадил Д., и последний ушел раздраженным. Два дня спустя, когда мой муж вместе с генерал-губернатором приехал на станцию встречать военного министра, Сухомлинов сделал вид, что его совершенно не замечает. Мы догадались, что Д. изложил ему свою версию в отношении машины, а посему мой муж попал в опалу.
Дело было в Страстную неделю, и генерал Сухомлинов отправился в Бухару, чтобы отмечать Пасху там, хотя, так как город был полностью мусульманским, в нем не было ни одной церкви. Однако министру было известно, что генерал Самсонов был очень привязан к своей семье и предпочел бы спокойно провести Пасху в ее кругу.
Эмир Бухарский прислал жене министра целый вагон ковров и других ценных подарков, хотя высокопоставленным чиновникам и членам их свиты строго запрещалось принимать какие-либо подарки. Потом Сухомлинов объяснял, что сразу же отказался от предложенных даров, но эмир не так понял его отказ и, несмотря на протесты генерала, прислал подарки без его согласия.
Случай с Д. не остался без последствий. Дело не закончилось в Ташкенте.
Примерно в это время я сильно заболела малярией, которая была такой острой, что я теряла сознание. Моего мужа, бывшего на дежурстве в полку, немедленно вызвал доктор, который надеялся, что я скоро поправлюсь. Но мне становилось все хуже.
Боль была такой сильной, что пришлось три раза в день вводить морфий. На консультацию пригласили только что назначенного доктора, руководившего военным госпиталем и имевшего высокую репутацию. Он поставил мне диагноз воспаление почек, как результат малярии, и рекомендовал как можно скорее отправиться в горы.
У генерал-губернатора в местечке, именуемом Чимган, в горах на высоте 1200 метров над уровнем моря был небольшой летний павильон, который он оставил в распоряжение своего заместителя, генерала Π окотило, так как сам собирался поехать на водные процедуры в Германию. Генерал Покотило очень любезно предложил нам отправиться туда и пожить там какое-то время вместе с его семьей. Мы с благодарностью приняли это предложение и стали готовиться к скорому отъезду. Мы решили поехать на нашей машине, которая была специально оснащена для подъема на гору и стала первой машиной, совершившей такую поездку.
Нас собралась большая компания: генерал Покотило (который был очень тучным), мой муж и я сама, наша дочь и мисс Вайз, слуга мужа Жозеф, а также шофер и механик. Поначалу дорога была совсем неплохой, и мы не испытывали особых неудобств. Но жара была гнетущей, солнце жгучим – таким, что можно было поджарить быка!
Чтобы не заработать тепловой удар, мы растянули над машиной тент, но это только ограничивало доступ воздуха, отчего делалось еще более душно. По мере приближения к горам дорога, по которой еще не ездила ни одна машина, становилась постепенно все круче и ухабистее, а во многих местах и вообще опасной. С одной стороны над нами угрожающе нависали огромные каменные валуны, а с другой был отвесный берег канала – фактически мы находились между Сциллой и Харибдой. В некоторых местах еле хватало места для проезда машины, и несколько раз мы чуть не рухнули в каналы, которые испещрили всю местность. Течение в этих каналах было таким стремительным, что издалека было видно, как бурлит вода, и слышался угрожающий шум ее страшного ропота и клокотания.
Мы доехали до того места, где дорога стала практически непроезжей, поэтому отправили Жозефа в ближайшую деревню привести нескольких сартов, чтобы они помогли восстановить ее, потому что она была перерезана глубокими канавами и изрыта ямами, которые надо было засыпать, чтобы мы смогли продвинуться хотя бы на дюйм. Мы продвигались вперед шаг за шагом, а машине пришлось проделать, буквально и фигурально, тяжелую работу, так как постоянно закипала вода в радиаторе и ее приходилось то и дело менять. Крутой берег канала был сложен из сыпучих песков, так что почти невозможно было ступить ногой. Единственно, как мы могли добыть воды для заливки в радиатор, – это бросить привязанное на веревке ведро в канал и набрать там воды. Одно ведро было унесено течением, и Жозефу пришлось еще раз пройтись до деревни, чтобы помочь нам разрешить проблему.
Он отсутствовал долгое время, пока мы жарились под палящим солнцем, потому что в нашем тенте прожгло большую дыру. Однако он, наконец, вернулся, и мы продолжили свой путь. Финальную схватку мы выдержали в конце поездки. Тормоз автомашины слишком износился и не мог захватить колеса, и, съезжая вниз под гору, машина чуть не потеряла управление. Мы мчались на жуткой скорости и по инерции доехали до подножия соседнего холма, где и смогли остановиться. Но в конце концов мы благополучно завершили свою поездку и добрались до знаменитой горы Чимган – места, где начинается Памирская горная цепь.
Памирское плато известно как Крыша мира, лежит на средней высоте 5000 метров над уровнем моря и соединяет Туркестан с Афганистаном, а через Гималаи – с Индийской империей. Когда мы приехали, уже было почти холодно, потому что с Памирских гор дули ледяные ветры. Это самые холодные горы в мире. Местность представляла собой небольшую долину, и, так как там не было ни домов, ни коттеджей, мы все устроились в киргизских юртах, и это было похоже на какой-нибудь азиатский лагерь. Вид предстал великолепный, самыми живописными были заснеженные гребни гор в своем величии и уединении.
Доктор посоветовал мне оставаться там в течение месяца, надеясь, что свежий холодный воздух довершит мое излечение. Но он ошибся, потому что той ночью я испытала даже большую, чем когда-либо, боль и решила вернуться в Ташкент, потому что здесь не могло быть никакой медицинской помощи и некому было делать мне инъекции морфия, которые были абсолютно необходимы.
Однако до отъезда мы встретили двух англичан, что доставило огромную радость мисс Вайз, которой редко доводилось видеть своих соотечественников. Они совершали долгое путешествие через Персию и Туркестан и направлялись в Ташкент, чтобы там сесть на поезд на обратном пути в Европу. Один из них ныне полковник и во время войны находился на действительной службе, где отличился. По окончании военных действий между Германией и Россией его собирались послать в Россию, но из-за революции его назначение не состоялось. Как ни странно, я встретила его здесь, в Англии. Несколько месяцев назад я обедала с друзьями, когда ко мне подошел один из гостей и сказал: «Вы не княгиня Барятинская, которая некоторое время тому назад была в Туркестане?» – «Да, это я, – ответила я, – но, простите, не могу вас припомнить». – «А вы не помните двух незнакомцев, которые заходили к вам, когда вы были больны и жили в палатке на Чимгане?» – «О да, теперь я вас очень хорошо помню и очень рада вновь вас встретить. Мир очень тесен, хотя и обширен. Это ли не парадокс?»
Он задержался, и мы поболтали с ним недолго, и он сказал, что надеется прислать мне несколько фотографий, сделанных во время его путешествия по Дальнему Востоку. С тех пор мы больше не встречались, но я слышала, что ему предложили должность в Месопотамии, и сейчас он там.
По нашем возвращении в Ташкент мой муж обнаружил телеграмму от генерала Голдойера, командира 4-го гвардейского императорского стрелкового полка, в которой говорилось: «Почему вы не поблагодарили императора за меню, которое он послал вам какое-то время назад?»
Эта телеграмма была для нас полной загадкой. Я припомнила, что один друг моего мужа, офицер одного из полков в Ташкенте, который одно время был в том же полку гвардейских стрелков, что и Голдойер, говорил мне: «Какая любезность со стороны императора прислать мне свой автограф на меню одного из обедов, который его величество почтил своим присутствием!» Он явно очень гордился этой наградой.
На генерала этой дивизии произвело большое впечатление милостивое признание императором заслуг этого офицера. Случай этот вызвал у нас некоторое удивление, так как мы хорошо знали, что его величество никогда не был в близких с ним отношениях. Однако, получив телеграмму генерала Голдойера, мой муж с нею в руке тут же отправился туда, где жил его друг, чтобы выяснить, были ли оба меню в одном конверте. При этом офицер стал очень нервным, раздражительным и возбужденным, особенно когда после обеда мой муж, готовый ко всяким неожиданностям, показал ему телеграмму и спросил»: «Может быть, вместе с вашим было еще одно меню?» – «Абсолютно уверен, что не было! – отвечал офицер. – Я принесу вам конверт».
И принес, а там, внутри конверта, обнаружилась ненароком приклеившаяся маленькая записка от адъютанта вышеупомянутого полка гвардейских стрелков: «Не будете ли любезны немедленно передать это меню Толи Барятинскому, так как я не знаю его нынешнего адреса».
На этом меню была подпись императора, а в левом углу под эмблемой полка было написано по-русски «Толи, Николай» и над именем «Толи» рукой императора пририсована корона. Меню было также подписано великими князьями, там присутствовавшими. Мой муж тут же послал телеграмму с благодарностью его величеству, а в том, что касается этого офицера, он не стал ничего предпринимать. Он никому ничего не рассказал об этом случае, но однажды, когда у генерал-губернатора встал вопрос об этом офицере – он стал зачинщиком ссор в полку, что-то натворив, будучи не совсем в порядке, – и генерал сказал моему мужу: «Император его очень любит. Он даже прислал ему меню», мой муж рассказал всю правду.
В 1911 году мое здоровье ухудшалось день ото дня. Я испытывала ужасную, никогда не покидавшую меня боль, и она вынуждала меня не только оставаться в комнате, но и быть прикованной к постели. Эти приступы происходили постоянно, и после каждого недомогания я стала замечать, что вижу все как в тумане – все предметы становились расплывчатыми и неопределенными. Мне казалось, что я смотрю сквозь густую пелену. Мысль о том, что я могу потерять зрение, была для меня мучительной, хотя доктора уверяли в обратном и пытались подбодрить меня всеми возможными способами. Они с одобрения моего мужа решили отправить меня как можно скорее на консультацию к известному профессору Оппенгейму в Берлин и передать меня в его надежные руки. Главной причиной моей болезни был малярийный климат.
Глава 11
Убийство Столыпина в Киеве
Сразу же начались приготовления к моему отъезду. В таком состоянии здоровья было очень трудно перенести дорогу. К несчастью, мой муж не мог сопровождать меня из-за своих служебных обязанностей, но обещал приехать к нам через две недели. Я взяла с собой дочь, ее няню (мисс Вайз) и свою служанку. До нашего приезда в Варшаву за мной ухаживала сестра милосердия из Красного Креста, а остальную часть пути за мной преданно ухаживала Нанни. Каждый толчок и каждое сотрясение поезда вызывали у меня мучительную боль, и все-таки я была очень рада уехать из Ташкента.
Наконец, мы приехали в Берлин, но ночью у меня случился острый приступ, и всем показалось, что я умираю. Рано утром пришли профессора Оппенгейм и Боас, чтобы посмотреть меня, и меня тут же перевезли в клинику профессора Боаса, где за мной изумительно ухаживали. Два дня спустя я полностью ослепла, но благодаря неослабному вниманию обоих профессоров вскоре зрение вернулось.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 107; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!