Самопомощь творческим общением с литературой, искусством и наукой
Творческое общение с литературой, искусством и наукой — это значит прежде всего читать такие книги, такие смотреть спектакли, картины в альбомах и на выставках, слушать такую музыку, погружаться в такие науки, чтобы все это помогало уяснить себе себя, свои душевные особенности и трудности, подсказывало, как жить.
Тут важно помнить, что ты вовсе не плох, не неуч, если тебе, например, чужды, не помогают те художественные произведения, от которых без ума другие люди. Значит, ты человек иного склада, у тебя больше созвучия с другими авторами, потому что больше у вас похожего в душе, в характере. У одного больше целебного созвучия с нравственно-психологической прозой Чехова, у другого — с поэтически-философскими вещами Лермонтова, у третьего — с благородной солнечной печалью Пушкина. Книга писателя, поэта (как и всякое произведение науки, искусства) лечит прежде всего созвучием.
С., 23 лет, недовольная своим характером, «себя прочла в стихах А. Ахматовой и стала себе понятней, ясней», ощутила свою духовную особенность, приняла теперь себя такую, какая есть, научилась уважать себя, похожую на Ахматову. Благодаря строчкам поэтессы «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда, как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда» С. глубже поняла наши разговоры в группе о том, что не стоит так уж ругать себя за невольные скверные мысли, за постыдные чувства. Мы нравственно отвечаем, в конце концов, не за то, что в нас само по себе думается и чувствуется, а за свои сказанные людям слова и совершенные поступки.
|
|
|
Следовательно, для того чтобы книга (как и любое произведение науки и искусства) существенно помогла в поисках своего дела, смысла жизни, помогла разобраться в сложном душевном конфликте, вдохновила на добрые дела, необходимо духовное созвучие автора с читателем.
Отечественный книговед Н.А. Рубакин считал, что суть действия книги на читателя выражается положением французского ученого Эмиля Геннекена, которое следует назвать «законом Геннекена»: «На читателя оказывает наибольшее впечатление та книга, психические качества автора которой аналогичны психическим качествам данного читателя» {Рубакин Н.А. Избранное: В 2 т. Т. 1. М.: Книга, 1975. С. 191).
Нередко, однако, люди целебно тянутся и к чтению писателей противоположного склада. Так, человек с душевными трудностями в виде тягостной неуверенности, застенчивости, тревожности, чувственной вялости тянется не только к чтению Чехова, но и к чтению чувственного самоуверенного Бунина с пронзительными пряными красками в описаниях любви и природы. Это его чувственно тормошит, целебно «поджигает», но в то же время подчеркивает близость чеховского.
|
|
|
Многим людям с расстройствами настроения помогает повеселеть, ожить веселая, чувственно-сангвиническая, мягко-эпикурейская жизнелюбивая сила, выступающая так выпукло-сочно, зримо во фламандской живописи, в картинах Кустодиева, в романе Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», в «Кола Брюньоне» Роллана, в вещах Дюма-отца, Гашека, Ильфа и Петрова, Думбадзе, в музыке Россини, Штрауса, Кальмана.
Важно найти созвучное тебе в искусстве и постараться окружить этим себя дома, где набираешься сил, укрепляешься личностно. На стенах не должно быть случайных картин, фотографий. Пусть все (до формы табуретки на кухне), по возможности, будет по душе живущим здесь людям[86].
Познакомившись со многими произведениями искусства и науки, нужно выбрать созвучное себе (часто его так немного!) и приобрести некоторый опыт в целебном, личностном общении с этими созвучными тебе ценностями культуры: установить, какое именно музыкальное произведение, стихотворение, картина, изучение какого именно насекомого или цветка и т. д. помогают освободиться от конкретного расстройства настроения или хотя бы смягчить его.
Самопомощь творческим общением с природой
|
|
|
Когда вглядываешься не спеша в облака и деревья, бабочек и ворон, кормишь собаку или кошку, размышляя в это время над тем, что тут происходит, размышляя об отношениях человека с природой, из которой мы все вышли, да еще записываешь эти свои размышления-переживания, — происходит как бы «собирание», высвечивание, подчеркивание духовной индивидуальности записывающего.
И опять: когда человек осознанно, ясно чувствует свое отношение к цветку, грибу, гусенице, звездам в небе, свою единую сложную душевную особенность-индивидуальность — уже нет тягостного расстройства настроения: рас-строенное, рассыпанное, растерянное, медузно-аморфное, тягостно-неопределенное собралось, кристаллизовалось в душевную особенность, которой этот человек интересен другим людям и которую им несет. Своим осознанно самобытным восприятием и действием человек крепче, вдохновеннее «привязывается» к жизни.
Если кажется, что, общаясь с природой, ничего своего, существенного, не можешь о ней записать, сфотографировать, нарисовать, то поначалу советую попробовать записывать то интересное о природе, что удалось услышать от людей, но записывать по-своему, выказывая (может быть, скрыто) свое отношение к тому, что записываешь. А потом уже легче будет писать, что сам видел и переживал. Приведу здесь свои записи, побудившие многих пациентов к подобному целебному творчеству и рассказывающие (скрыто или явно) о некоторых механизмах целебного общения с живой природой.
|
|
|
Без ошейника
У нашей Тины, крупной короткошерстной собаки (доберман-пинчер), истрепался ошейник. Сняли с нее ошейник — и такое странное впечатление: будто собака голая ходит по квартире.
Москва, январь 1982.
Когда страшно
Тине шестой год. Это собачья зрелость, середина жизни. Но по-прежнему, бывает, Тина по-детски не слушается. Увидит какую-нибудь собаку и без разрешения идет к ней, сосредоточенно вытянувшись, покачивая черными блестящими бедрами. Зову: «Ко мне!» Слышит (потому что ухо в мою сторону поворачивается), но не идет ко мне. Или вот взбудоражена радостью общения с природой, вынюхивает что-то в цветах и травах, а я говорю ей: «Сидеть!» Нередко при этом не садится сразу, а медлит, хотя прекрасно понимает команду: при слове моем «сидеть» всегда чуть одернется вниз ее изящно-смешная задняя часть. А то тянет себе поводок так, что чуть не бегу за ней, хотя при этом все время трусливо поджимается, боясь, что шлепну. Но вечером на темном пустыре, когда всякие страшные звуки, движения вокруг, и ветки американских кленов торчат, как черные враги, — вот тут нет собаки послушней. Далеко от меня не уходит, позову — тут же подбежит, сразу, и сядет рядом, поводок не тянет, голову преданно-дружески прижимает к моей ноге и только чуть дрожит-ворчит при всяком шорохе.
Москва, октябрь 1983.
Собачья ревность
Вот вижу на пустыре у дома лютики, ярко-желтые, влажно-блестящие внутренней поверхностью своих лепестков, вижу шмеля-медвежонка на красном клевере и наклоняюсь над этой прекрасной природой, чтоб рассмотреть поподробнее и снять фотоаппаратом на цветной слайд. Но Тина не даст мне этого сделать. Увидев, что наклонился над чем-то, отдаю свое внимание не только ей, но и еще чему-то природному, живому, она тревожно несется ко мне, оставив все свои дела, и сердито растаптывает лапищами нежные лютики, готова проглотить шмеля, хлопая зубастой пастью, как чемоданом. А если скажу доброе слово какой-нибудь собаке, гуляющей рядом, даже щеночку, — о, Тина готова разорвать этого «третьего лишнего». Это инстинктивная собачья ревность. Природный смысл ее — не пропасть. Без хозяина пропаду, как те бездомные голодные псы. Я же не кошка, которая может жить сама по себе, ловя птиц и мышей, а домой приходит только попить молока и поспать. Мне нужно общаться с близкими людьми, класть голову им на колени, смотреть им в глаза, прося пирога, защищать их от недругов. Если хозяин полюбит лютик, шмеля или какого-нибудь пуделька, возьмет его к себе вместо меня или будет меньше интересоваться мною — мне будет плохо. Понятно, собака сама так не думает, но именно этим смыслом самосохранения проникнута инстинктивная собачья ревность, которая есть одновременно собачья любовь. Ибо ревнуешь того, кого боишься потерять, с кем хорошо тебе, без кого не можешь жить, то есть кого любишь.
Москва, июнь 1984.
Семья-тело
Тина зализывает своей целебной слюной не только свои ранки на лапах, но и наши, если вдруг усмотрит. Кажется, она по-своему чувствует себя и нас как бы единым организмом, органы которого то распадаются в разные места (в магазин, на работу, в театр), то соединяются наконец в нашей квартире. Тина каждый вечер ждет этого полного соединения (когда все, наконец, придут) — и тогда только успокаивается. Она, конечно, и себя чувствует органом этого большого семейного тела и не хочет без него существовать отдельно.
Москва, март 1982.
Ветер свалил дерево
(посвящается В. Фомичевой)
Гулял с собакой в лесу после ветреной ночи с дождем. Все мокро — и лесная морковь, и недотрога, и по-июльски затвердевшие листья ландыша, и прыгающие среди растений лягушата величиною с мух. Увидел сломанное ночным ветром небольшое дерево. Под самый корень. Подошел. На изломе кремовая трухлявость, но ветки такие живые, листья крупные, широкие, темно-зеленые, а снизу светло-войлочные. Кора — как свежая хлебная горбушка и под изломом сердцевины не попорчена. Что это за дерево? Не ясень, не осина. Дома в старинном Ботаническом атласе русской флоры Монтеверде (1906) нашел, что это Ива козья, или бредина. И листья по краям «волнисто-городчатые», как написано и нарисовано. То есть это верба. Прошло две недели, а Ива козья (верба) все лежала в лесу живая, зеленая, потому что влага шла в нее из земли по неповрежденным сосудам под изломом. Такое живое дерево — и уже никогда не поднимется. Уж лучше бы от болезни или старости умерли некоторые ветки, лучше бы просто подряхлело дерево, но стояло бы на ногах. Как хорошо, когда ты в любом возрасте, с любой болезнью, на ногах.
Востряково, июль 1983.
Чтобы научиться целебно-творчески, по-своему, воспринимать Природу, недостаточно просто смотреть на растения, животных, камни и т. д. Важно основательнее знакомиться со всем этим, изучать природу с помощью книг (хотя бы школьных учебников по естествознанию). Важно вникать в особенности сегодняшнего ответственного отношения людей к поврежденной нами природе.
Наконец, для углубления в целебные отношения с Природой следует попытаться представить себе, сколько возможно, механизмы психотерапевтического воздействия природы на человека.
Из моего письма к Е., 45 лет:
«Вы так подробно, жизненно описали мне свою душевную тревожную напряженность, «раздерганность», суетливость, раздражительность, неуверенность, застенчивость, склонность к самокопанию и совестливому самообвинению, что, пожалуй, попытаюсь Вам помочь письмом в Ваш далекий город.
Уже многим пациентам и просто нервным людям приходилось советовать, по возможности, разными способами для душевного смягчения и радостного просветления внимательно приблизиться к Природе.
Дабы полнее ощутить целительное психотерапевтическое действие природы, важно знать, как, каким образом природа нам помогает. Конечно, здесь все индивидуально: одному душевно хорошо с собакой, другому — с яблоней, третьему — в поединке с диким зверем на охоте, а четвертому — в общении с вечностью камня, неба.
Почему плохо человеку без живой природы? Почему так хочется в выходной день за город, где лес, рыбалка, грачи, скворец поет, желтые одуванчики в зеленой траве? Почему люди, живущие в многоэтажных домах, выращивают в горшках цветы, заводят пса или кошку? Прежде всего потому, что человек вышел из Природы и внутренне (чаще неосознанно) испытывает чувство ностальгического родства с ней. Ведь прожилки в листьях лопуха, крапивы или в красном осеннем кленовом листе — это сосуды растения, подобные нашим кровеносным сосудам. Они тоже разносят, ветвясь, свою растительную «кровь»-питание в каждую живую клетку, в самые кончики листьев. Лягушка на лопухе дышит, как и мы, и тоже у нее ноздри и рот, хотя по-своему устроенные, тоже кожа и пальцы на лапке. У людей маленькие дети — и у растений свои маленькие дети. Я пью воду — и одуванчик пьет из земли воду. У человека глаза — и у синицы, особенно устроенные, но тоже глаза. Мы видим себя в живой природе, и живая природа живет в нас. Потому рядом с живой природой нам хорошо, как хорошо с родными людьми. Будущий человек в утробе матери за девять стремительных месяцев, пока не родится на свет, кратко повторяет великий и долгий путь усложнения живого от одноклеточного к человеку. Поначалу у него, например, есть зачатки жаберных щелей, в сущности, жабры как у рыбы, а позднее он покрыт, как обезьянка, шерстью (пухом), выпадающей до его рождения. Кстати, так же и лягушка, прежде чем стать лягушкой, живет некоторое время головастиком, то есть подобием той рыбы, которая когда-то выползла из воды на берег, превращаясь в лягушку. Но дышащий жабрами головастик, вылупившийся из икринки, живет не в животе матери-лягушки, потому что нет такой необходимости: в пруду или в луже, где плавает лягушачья икра, вон сколько «околоплодной» жидкости!
Много вокруг доказательств единства, родства нашего с Природой. Но вот еще одно, малоизвестное. Во время Великой Отечественной войны раненым, потерявшим много крови, вливали в сосуды, наряду с другими кровезаменяющими жидкостями, препарат морской воды под названием «раствор АМ-4 Бабского». Дело в том, что морская вода очень похожа на жидкую часть крови (плазму) млекопитающих и человека содержанием солей натрия, калия, кальция. Животные, выбираясь в процессе эволюции из моря на сушу, вынесли с собой в своих тканях, сосудах, сохранили в себе морскую воду, нужную им для жизни. Мы вышли вместе с наземными животными из моря, и в наших жилах течет соленая морская вода. Наш организм не способен усваивать для своего постоянного самостроительства что-то искусственное, синтетическое, потому что мы не роботы, а живая часть живой природы, которую нам остается только крепче беречь.
Понятно, для каждого свое. Напряженность некоторых людей смягчается, например, не столько общением с природой, сколько быстрой ездой на автомобиле. Но ведь Вы сообщаете в письме, что успокаиваетесь среди природы.
Будучи частью живой природы, мы не можем не мучиться (физически и душевно), когда живое вокруг заменяется все больше железом и пластмассой. «И думал я, — пишет Виктор Астафьев в рассказе «Древнее, вечное», — глядя на этот маленький, по недосмотру заготовителей, точнее, любовью конюха сохраненный и все еще работающий табунок деревенских лошадей, что сколько бы машин ни перевидел, сколько бы чудес ни изведал, вот эта древняя картина: лошадь среди спящего села, недвижные леса вокруг, мокро поникшие на лугах цветы бледной купавы, потаенной череды, мохнатого и ядовитого гравилатника, кусты, травы, доцветающие рябины, отбелевшие черемухи, отяжеленные мокром, — все-все это древнее, вечное для меня и во мне — нетленно» (Древнее, вечное. М.: Советская Россия, 1980).
Бывало, поначалу слышал от некоторых своих пациентов, что природа не интересует их и не поможет им. Но вот посидят они в группе творческого самовыражения вместе с другими пациентами, которым общение с природой ощутимо помогает, посмотрят в уютной обстановке психотерапевтического кабинета, с чаем и свечами, цветные слайды других пациентов, на которых сняты близко Иван-чай, Пижма, Купальница, Иван-да-Марья, узнают, как называются эти цветы — и нередко, через некоторое время, испытывают уже более серьезное и теплое чувство к природе.
Мы часто не обращаем внимания на то, чего не знаем, не понимаем, но все больше любим то, что больше узнаем (если, конечно, внутренне расположены это любить). Поэтому ботанический атлас, определитель насекомых, чтение книг о природе весьма помогают увлечься природой. Лучшие поэтически-познавательные книги о природе — известные книги Дарвина, Фабра, Тимирязева, Сабанеева, Ферсмана, Лункевича, Дм. Зуева, Плавилыцикова, Стрижева.
Разным по своему складу людям с душевными трудностями помогают сблизиться с природой, душевно проникнуться ею разные художники природы. Одним созвучнее Кольцов, Аксаков, Солоухин, Астафьев, из живописцев — Левитан, Саврасов; другим — Тютчев, Торо, Серая Сова, Швейцер, а из живописцев — Сарьян, Крымов, Нестеров.
То есть надобно искать, общаясь и с произведениями искусства о природе, свое, личностное, восприятие природы. Одни мои пациенты вглядываются в трогательную для них лесную земляничину, спрятавшуюся под зеленым листом, рассматривают мухомор, вокруг которого комары, «опьяненные лесным алкоголем, жужжат, кружатся <...>, смешно задирают ножки, поют ему свой хвалебный комариный гимн» (Ю., 57 лет). Других восхищает прежде всего пейзаж — в естественных или символически-отрешенных, «космических» формах. Третьи с такого малого расстояния смотрят, например, на кору сосны или фотографируют ее, чтоб увидеть ее глазами ползущего по ней муравья. Четвертые воспринимают целебно природу единым потоком запахов, красок и не склонны всматриваться в отдельный кленовый лист.
Всего важнее учиться воспринимать природу по-своему, то есть творчески. Например, собрать не просто гербарий, а гербарий близких себе растений и показать-открыть людям себя через него. Когда же сила лечебного действия природы помножается на целебно-творческое художественное фотографирование или описывание в записной книжке, то это, понятно, еще глубже психотерапевтически действует.
Иногда такого рода произведения приобретают высокую общественную пользу, то есть выходят в печатных изданиях и духовно служат людям, читающим их. Но и в тех случаях, когда художественное творчество о природе не поднимается так высоко, оно все равно должно нести в себе момент общественно-полезной работы: можно подарить близким, друзьям свой рассказ о природе, гербарий, фотографический пейзаж в рамке, живописную картину леса и т. д.
Возможно и целительное творчески-научное увлечение любителя общением с природой с чувством общественной полезности. Это прежде всего помощь профессионалам-биологам, работающим в сельском хозяйстве. Многие насекомые, жизнь которых связана тесно с сельскохозяйственными культурами, в нашей громадной стране не изучены — никогда не хватит для этой работы штатных специалистов, ведь нужно часами наблюдать за жизнью насекомого в природных условиях: чем питается, сколько кладет яиц, что опыляет и т. д. Поэтому специалисты и обращаются с такими просьбами к школьникам, например, и в журнале «Юный натуралист». Но не только школьники могут стать помощниками специалистов в этом деле — государственно-важном, интересном. Главное здесь — страсть к наблюдению Природы, чтению биологических книг. И совсем не обязательно иметь специальное биологическое образование для того, чтобы в наше время, в нашей громадной стране, помогая профессионалам, что-то важное открыть в наблюдении за дикими животными и растениями.
Немного о домашних животных — и в особенности о собаках. Собака, конечно, ближе к человеку, нежели кошка, хомячок, попугай. Собака дает богатый отзвук на наше добро к ней, многое научается понимать, когда долго живет рядом с людьми, волнуется за близкого ей человека, то есть ей передается волнение, например, ожидающих людей, и она в тревоге бегает к калитке смотреть: не идет ли. Живя вместе с собакой, мы видим, чувствуем в ней то, что перешло от животных к человеку и общественно-человечески усложнилось-изменилось, а в человеке видим яснее то, что роднит нас с животными, с природой вообще. Собака как домашнее животное как бы стоит между нами и остальной природой не только в том смысле, что, вынужденные гулять с собакой, мы больше обращаем внимания на травы, деревья, среди которых она бегает, на движение времен года, но, главное, благодаря собаке ощущаем острее, глубже связь свою со всей природой.
Острее ощутить эту связь помогает, конечно, и упомянутое выше изучение природы чтением о ней, творческим наблюдением за насекомыми, цветами, почками деревьев, — с помощью пера, кисти, фотоаппарата.
Если человек с расстройствами настроения, несмотря на разнообразные попытки, не чувствует помощи от общения с природой, надо искать другую целебную творческую увлеченность[87].
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!