Мозаичная карта из с. Мадаба (Мадеба). VI в. 47 страница
Он родился в знатной, но небогатой семье в Антиохии. Его отец занимал пост магистра армии Востока, т. е. был военным. Златоуст получил хорошее домашнее христианское воспитание, а затем и классическое образование в школе Ливания. Его религиозное обучение было продолжено Диодором из Тарса, известным ученым-экзегетом Антиохийской школы, и Мелетием, епископом Антиохийским,— не слишком выдающимся теологом, но неплохим церковным практиком.
В 369 г. Златоуст стал чтецом антиохийской церкви. В эпоху гонений на никейцев, когда, как он писал, «люди свободные, знатные, имеющие возможность проводить свою жизнь в удовольствиях... идут в монастыри... потому что все извратилось, и города, в которых находятся судьи и приводятся в исполнение законы, преисполнены всевозможными беззакониями и насилиями», он также удалился из Антиохии, четыре года провел в монастыре, два года был отшельником. Однако, несмотря на слабое здоровье, им владела жажда не созерцательной, а деятельной жизни. Поэтому при первой возможности он возвратился в Антиохию (между 378 и 380 гг.), стал в 381 г. диаконом, а в 386 г.— священником антиохийской церкви. К этому времени относится начало его активной проповеднической деятельности. 12 лет он провел в Антиохии, городе с подвижным и легко воспламеняющимся населением, «Париже Востока», с его легкомыслием и любовью к развлечениям, городе, в котором в это время были сильны традиции язычества. Христианская община города была разделена. Арианство имело в нем очень сильное распространение. {348} Кроме того, в городе была сильная и влиятельная иудейская община, не говоря уже о приверженцах различных мелких религиозных сект. Именно в этой сложной обстановке шлифовалось искусство Златоуста, искусство проповедника-борца.
|
|
|
Златоуст не был религиозным фанатиком, сторонником превращения города в известное подобие монастыря: «Хотел бы я не меньше, а гораздо больше вас и часто молил, чтобы исчезла необходимость в монастырях и такой настал бы добрый порядок в городах, чтобы никогда никому не нужно было убегать в пустыню». Ученик Ливания, он был, может быть, даже более, чем его языческий учитель, убежден в силе слова, проповеди. «Одного человека,— говорил он,— достаточно, если он объят рвением, для того, чтобы улучшить целый народ». В антиохийский период он развивает бурную проповедническую деятельность, складывается как «превосходный экзегет и несравненный моралист». К 380—386 гг. относится серия его догматических речей против язычников, ариан, аномеев, сторонников иудаизма. Именно в эти годы он становится блестящим проповедником христианской морали (без излишнего, однако, религиозного ханжества). Он осуждал увлечение зрелищами — «торжищами бесов», праздность, стяжательство, воспевал трудовую жизнь, величие брака, счастье супружеской жизни и единства семьи, уделял огромное внимание проблеме воспитания детей, гармоничного их образования.
|
|
|
В 398 г. всесильный временщик евнух Евтропий выдвинул кандидатуру Иоанна Златоуста на место Константинопольского епископа. Хотя суровый и аскетичный Иоанн не очень пришелся ко двору в Константинополе с его развращенной чиновной знатью и клиром, его авторитет и красноречие должны были помочь в борьбе с арианством. Он начал произносить проповеди в храме св. Софии. Иоанн решительно боролся с обмирщением духовенства, сократил расходы на его содержание, укреплял церковную дисциплину, организовал благотворительную деятельность церкви. Златоуст заботился о накоплении имущества церкви, которой он отводил огромную роль в нравственном «спасении» общества. Именно в связи с этим он вступил в острый конфликт с верхушкой клира, с самой императорской властью. Его борьба с арианами, благотворительная деятельность снискали ему популярность у константинопольского населения, позволившую ему более решительно выступать в защиту прав и интересов церкви. Так, он открыто выступил против Евтропия, пытавшегося добиться отмены права церковного убежища, обвинив его в вымогательствах, продаже должностей, стяжательстве. Восстание готов Гайны привело к падению всесильного временщика и заставило его самого искать убежища в церкви. «Гомилия на Евтропия-евнуха, патрикия и консула» представляет собой один из наиболее блестящих образчиков ораторского искусства Златоуста. Посвященная знаменитой фразе «Суета сует и все суета», она не только обличала тщеславие и стяжательство, но одновременно была и подлинным гимном церкви 24.
|
|
|
Благодаря своему авторитету Златоуст смог поднять массы на выступления против ариан, включившись тем самым в борьбу с готами, угрожавшими столице. В 400 г., когда кризис перерос в открытый конфликт и глава готской армии Гайна потребовал казни своих виднейших противников, выступление Златоуста вынудило его умерить требования. По {349} настоянию Златоуста Гайна был вынужден отказаться от требования передачи арианам одной из церквей. Не без влияния антиарианских проповедей Златоуста произошло восстание и разгром готов в Константинополе.
|
|
|
Нередко Иоанна Златоуста представляют как радикального проповедника, проповеди которого настраивали массы против богатых. В этом иногда видят главную причину его конфликта с придворной константинопольской знатью. В действительности причины конфликта были значительно сложнее. Проповеди его носили, несмотря на их пафос, морально-назидательный характер. Свою задачу он видел в ослаблении социальной вражды сугубо мирными средствами. Это отчетливо показывает цикл его проповедей «О милостыне», произнесенных после антиохийского восстания 387 г., а также серия бесед «О Лазаре». В ослаблении социальных конфликтов он огромную роль отводил церкви. Отсюда и задача укрепления влияния и морального авторитета церкви, развитие ее благотворительной деятельности.
В этих двух моментах, по-видимому, и заключались главные причины конфликта с константинопольской верхушкой и императорской властью. Первый из них был связан с его выступлением против императрицы, захватившей приглянувшееся ей пригородное имение — имущество какой-то вдовы. В резкой форме он обличал императрицу — «Иезавель и Иродиаду» — в корыстолюбии и стяжательстве. Впрочем, поступок императрицы послужил только поводом для выступления Иоанна: он давно уже добивался того, чтобы богатые христианские вдовы, которых в его время стало много в связи с более глубокой христианизацией имперской аристократии, завещали свое имущество церкви. В этом он преуспел. Несколько наиболее богатых женщин империи передали церкви огромные имущества. Но здесь линия Иоанна столкнулась с интересами императорской власти, обычно вторично выдававшей таких богатых собственниц за малосостоятельных, но нужных генералов, придворных выскочек. Таким образом, императорская власть лишалась возможности распоряжаться огромными богатствами, которые перешли церкви и составили основу экономического могущества Константинопольской церкви на рубеже IV—V вв. Реакция власти поэтому вполне объяснима. Собранный в 403 г. собор низложил Иоанна, которого отправили в ссылку. Но это вызвало волнения в столице, и Златоуст был возвращен. Победа вселила в него еще большую уверенность в могуществе церкви, взявшей верх над императорской властью. Не случайно именно в это время он говорит: «Нет ничего сильнее церкви... Кто захочет бороться с ней, тот неизбежно погубит свои силы».
Противники Иоанна, однако, по-прежнему стремились свергнуть его, особенно оскорбленная императрица. Против него была организована провокация, которая должна была поставить его в безвыходное положение и дать новый повод для нового низложения; императрица приказала установить свою серебряную статую прямо против церкви, в которой проповедовал Златоуст. Иоанн был вынужден выступить против этого, хотя прекрасно понимал, что за этим последует. Но, может быть, это сознание неизбежного и придавало особую силу его обличению: «Снова Иродиада неистовствует снова беснуется, снова ведет пляски, требуя себе головы Иоанна на блюде...» Опять был созван собор, который низложил Иоанна, отправленного летом 404 г. в ссылку в Кукуз (в Арме-{350}нии), а затем в Питиунт. По
Ларец Проекты.. Серебро. Ок. 380 г.
Лондон. Британский музей
пути туда он и умер в Команах. Однако авторитет и слава Златоуста как христианского проповедника одержали победу через 30 лет после его смерти. Родной внук гонительницы Иоанна императрицы Евдоксии был вынужден торжественно перенести его прах во второй по величине константинопольский храм св. Апостолов.
Слава его как проповедника не убывала на протяжении всего средневековья как в Византии, так и на Западе. Прозвище Златоуста он получил уже к VI в. на Западе. В VIII в. оно прочно закрепилось за ним в Византии. Он стал одним из знаменитейших ораторов средневековья, сравнимым лишь с величайшими ораторами древности — Демосфеном и Цицероном. О его славе классика византийского красноречия неоспоримо говорят более 2 тыс. сохранившихся списков его произведений. Уже с V в. их переводят на латинский, затем на сирийский, коптский, армянский языки, позже — на Балканах, на Руси, где получают распространение многочисленные «Златоусты» и «Златоструи».
В чем же своеобразие красноречия Иоанна Златоуста по сравнению с его предшественниками? Что нового он внес в формирование византийской риторики?
Иоанн Златоуст был не только блестящим, но и исключительно плодовитым оратором: ему принадлежит более тысячи проповедей. Но это вовсе не значит, что его речи писались наспех. Наоборот, они отличались филигранной риторической отделкой.
Что же было характерно для риторической манеры Иоанна Златоуста? Можно сказать, что в ней слились в некий органичный, единый сплав лучшие черты античной риторики и новые — типично христианские. Златоуст не отказывается от аттикизма, используя весь блеск ат-{351}тического красноречия. Но он не любил красноречия самого по себе. Поэтому Иоанн нигде не упоминает и не возвеличивает античных риторов. Его цель — содержание, смысл, максимальное доведение его до слушателя. Поэтому ему чужд подчеркнутый артистизм Ливания, публичное самолюбование. В то же время Златоуст совершенствует ту простоту и ясность языка, ритмику, четкость конструкции, периодов, которые были унаследованы от Ливания. Его стиль по сравнению даже со стилем Ливания поражает прозрачностью и легкостью, натуральностью изложения, четко расставленными смысловыми акцентами, большой точностью и емкостью примеров, тонкостью моралистических наблюдений, обилием доступных примеров из современной жизни.
Постоянный контакт со слушателями обеспечивала виртуозно разработанная система использования примеров, вызывающих возражения, риторических вопросов как от себя, так и от лица слушателя. Многочисленные анафоры, восклицания, вопросы, прямые обращения к аудитории, совершенство прозаической ритмики, наконец, общая продуманность, выдержанность, последовательность тона придавали его речам потрясающую экспрессивность, эмоциональную выразительность. Прерывающийся ритм, отрывистые фразы — все это придавало красноречию Иоанна «страстный, нервный, захватывающий характер» 25, что и было необходимо христианской риторике и что она не могла унаследовать от языческой и вырабатывала сама. Именно соединение простоты и ясности речи с высокой степенью экспрессии, эмоционального воздействия и сделала Иоанна «Златоустом» христианского мира. В его речах соединялись простота и величие, которое становилось все более необходимым для подтверждения авторитета церкви, возвеличения ее героев и подвижников, взволнованность и «евангельская нежность», которая, в отличие от более холодной и сдержанной, рассудочной языческой риторики, углубляла, делала более интимным контакт с аудиторией. «Долго молчал я,— говорил он в проповеди после возвращения с переговоров с Гайной,— и вот опять, после немалого времени, пришел к вашей любви... Ибо я общий для вас всех отец, а забота моя не только о стоящих твердо, но и о падших, не только о тех, кого несет попутный ветер, но и о тех, кого захлестывают волны, не только о тех, кто защищен, но и о тех, кому грозит опасность». Характерно его обращение к своей пастве по возвращении из ссылки: «Вы мои братья; вы моя жизнь; вы моя слава!» 26
Именно Иоанн Златоуст в завершенной форме создал общий стиль проповеднической прозы, в то время как его предшественники, в том числе «великие каппадокийцы», по сути дела, оформили лишь отдельные его элементы. В частности, именно в речах Златоуста имеет место сближение форм проповеди. Именно у него экзегеза, ранее усложненная, близкая по форме к традиционным языческим философским трактатам, сближается с остальными видами гомилий по простоте и ясности мысли, четкости и краткости изложения. У Златоуста и экзегетические проповеди обретают классическую форму.
Риторическое искусство Иоанна Златоуста претерпело известную эволюцию. До середины 80-х годов чувствуется влияние на него школы Ливания. По-видимому, с событиями 387 г. связано становление собст-{352}венного стиля Златоуста. В это время он вырабатывает целостную систему ораторских приемов, достигая высокой степени экспрессии и порывая с канонами Ливания. Это отчетливо проявляется в его знаменитых речах «О статуях». Его обращения перерастают в страстные призывы, наставления — в требования: «Подавайте всем нуждающимся и делайте это с великой щедростью». В Константинополе его стиль становится еще более патетическим, страстным и напряженным. Прежний аттикизм дополняется пышностью и сочностью азианизма.
Иоанн Златоуст оказал влияние на все дальнейшее развитие церковной риторики, которое во многом следовало его образцам, разрабатывало их. Было бы ошибочно, однако, приписывать некоторые особенности риторики того времени только характеру и влиянию самого Златоуста, своеобразию его таланта и темперамента. Можно говорить о неменьшем влиянии эпохи на формирование и эволюцию ораторского искусства вообще. Речь идет не просто о новых тенденциях в риторике в связи с распространением христианства и, соответственно, новых требованиях к стилю и приемам речи. Скорее последние во многом формировались под влиянием сложной и конфликтной исторической обстановки, которая характеризуется обострением социальных противоречий, нарастанием варварской угрозы после битвы при Адрианополе. Вся эта напряженность передавалась риторике. «Предчувствие гибели» — ожидание крушения античной цивилизации для язычников, страшного суда — для христиан — придавало риторике особенный драматизм. В творчестве Златоуста воплотились все типичные черты церковной риторики. Имитация импровизации, продуманная система эмоционального воздействия на слушателя, погоня за «эффектом» — все это вносило в проповедь известный «игровой» момент, достаточно отработанный у Златоуста. Отсюда — один шаг до будущего «театрализованного» церковного красноречия, начало которому было положено в V в., но к которому непосредственно уже подводила проповедь Иоанна Златоуста. Внутренние возможности проповеди как таковой были им исчерпаны. Она могла быть позже лишь «дополнена» — диалогическими сценами на религиозные сюжеты, антифонным пением.
Ранневизантийская христианская риторика активно обогащалась за счет античного наследия. Она использовала основную классическую терминологию, внеся в нее новое содержание 27. Аллегорико-символическое толкование позволило включить в христианскую проповедь едва ли не большинство классических образов и героев в христианской интерпретации их деяний (аллегоризация мифов). В христианизированной оценке значительная часть античного наследия вошла в христианскую риторику, сыграв свою роль в возрождении «юстиниановского классицизма» VI в. и в сохранении его в византийской раннесредневековой литературе.
Младший современник Златоуста Синесий представлял собой весьма распространенный в то переходное время тип оратора. Уроженец Киренаики, провинциальный аристократ, гордившийся «дорийским» происхождением и возводивший свой род к потомкам Геракла, философ-неоплатоник, он затем стал епископом Птолемаидским. Он получил философско-риторическое образование в Александрии, посетил Афины, Антиохию, затем исполнял общественные обязанности в курии родного города; в 399 г. возглавлял посольство от Кирены в Константинополе. Там Си-{353}несий выступил перед императором с речью «О царстве» (вернее — «О царской власти») 28. Примечательно то, что, будучи послом от Кирены, он не столько говорит о ее нуждах и заботах, сколько об общегосударственных проблемах. Это свидетельствует о том, что местная знать Византии V в. отнюдь не утратила достаточно высокого общеимперского, гражданского политического сознания. В то же время показательно, что «политические» речи в конце IV—V в. все чаще обращены к императорам.
Речь Синесия как бы сочетает два плана — конкретно-практический и философско-политический. Как и для Ливания, образцом ему служит Дион Хрисостом, но одновременно и Фемистий. Синесий только, более конкретен, чем последний. У Диона он заимствует форму, стиль, подбор слов и терминов. Что касается духа его речи, то она бесспорно смела и в ней смыкаются традиции античной полисной риторики с характерными для ранней Византии тенденциями критики императорской власти. Форма ее традиционна: оратор последовательно сравнивает реального императора с идеальным образом правителя и в весьма резких выражениях говорит о несоответствии императора Аркадия идеалу. Придворные, по Синесию, «это люди с малой головой и малым умом, настоящие недоноски, несовершенные произведения природы, подобные фальшивой монете». Он возмущается тем, что «полководец, одетый в звериные шкуры, командует воинами, одетыми в хламиды; варвары, завернувшись в грубый плащ и надев сверху тогу, приходят рассуждать с римскими магистратами об общественных делах, восседая в первом ряду после консулов, выше стольких почетных граждан». Пространная речь Синесия — ее чтение продолжалось несколько часов — пример критики императорской власти, критики публичной, но в то же время отчасти и «придворной».
Если речь Синесия «О царстве» может рассматриваться как один из образцов гражданской риторики, то некоторые его письма — образцы риторики церковной. К их числу может быть отнесено письмо 57 (98) в форме длинной речи «Против Андроника», по существу — проповедь, произнесенная им в церкви. Она очень близка к гражданским обвинительным речам Ливания, возможно, явившимся для нее образцом.
Таким образом, в IV — начале V в. в Византии еще не исчезают не только речь «совещательная», речи-советы, но и речи-обличения, инвективы. Не менее 10 речей Ливания — это речи «Против...» (Κατά...). Однако ослабление муниципальной организации и бюрократизация империи отразились на состоянии гражданского красноречия. В IV в. фактически утрачивают свою популярность публичные декламации, состязания риторов, приходит в упадок судебное красноречие 29.
В течение V в. политическая риторика в ее массовых формах сходила на нет. Она постепенно сменялась приветствиями-аккламациями, замыкалась в узком кругу куриалов, городской верхушки, трансформировалась в форму кратких выступлений на совещаниях — консилиумах, не требовавших развернутой публичной речи. Профессия Ливания, в той ее форме, в какой она существовала,— профессия общественного оратора — отмирала. Доминирующим типом речей в V в. становятся не речи-диспуты, {354} речи-обсуждения, а речи, посвящавшиеся определенным празднествам, событиям, обращения к правителям и императорам. Свертывалось и юридическое красноречие. Как говорил еще в IV в. Ливаний (LXII, 43), «недосуг судей... устраняет возможность длинных и красивых речей, и дело ритора воистину превращается в докуку». По-видимому, в V в. церковная проповедь окончательно оттесняет на второй план гражданскую риторику.
В связи с этим меняются характер, содержание и направленность риторики. Общественно-гражданские, практически-политические мотивы, «практическая философия», «мирские» проблемы уступают в ней место «вечным идеалам», вопросам морального совершенствования. Само слово «философия» становится в христианской проповеди синонимом «божественной мудрости» — веры.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 184; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!